Исходная точка

      Они встретились до одури смешно, абсурдно, курьезно. Тсукишима от всей души расхохотался бы до выступающих слез на глазах и боли в животе, если бы не существовали правила приличия и этикет. Однако это не в его кондиции, поэтому он лишь изумленно приподнимает брови, попутно пряча подрагивающие как назло руки в карманы брюк и вежливо кивая всем собравшимся за столом в качестве приветствия.       Темпераментный рассказ Куроо оборвался на полуслове, а сам парень буквально за секунду изменился в лице: Тсукишима видел, как быстро неподдельное воодушевление сменилось на испуг, а затем на растерянность. Вот он, следуя своей старой привычке, которая за шесть лет, что они не виделись, ни капельки не изменилась, неловко почесал затылок и изрядно стушевался. В какой-то момент злость пробирает блондина до самых кончиков пальцев: какого черта он ведет себя именно так? Кею было бы куда проще встретиться с полным равнодушием в свою сторону, чем наблюдать за подобным поведением.       Скрежет ножек стула по полу пронзил повисшее между ними в воздухе мертвым грузом молчание. Без колебаний, с абсолютным хладнокровием в действиях Тсукишима садится на единственное свободное место — рядом с Куроо, по правую руку от него. — А, Тсукишима! Как я рад, что ты смог приехать! — как ни в чем не бывало задорно восклицает Хината, будто не замечая развернувшейся перед ним немой сцены, и чуть не подпрыгивает на месте от радости. — Это разовая акция, — фыркает Тсукишима, демонстративно отворачиваясь от Куроо, и тянется за разноцветным коктейлем. — Твой день рождения, Коротышка, удачно выпал на мой отпуск.       Далее все разговоры, смех и воспоминания о школьных годах сливаются в сплошной неразличимый гул. За столом собрались нынешние сокомандники Хинаты, большая часть основного состава Карасуно, а также два некомовца — Куроо и Кенма — которые, по мнению блондина, на фоне остальных выглядели как пятое колесо в телеге. И пока Тсукишима лениво потягивал через трубочку напиток, который отдавался приторной сладостью клубники на языке, в его голове крутились лишь две мысли: «Как жаль, что Ямагучи не смог приехать» и «Каким образом здесь оказался Куроо и почему мне выделили место рядом с ним?».       Однако отрешенность Тсукишимы долго не продлилась. — Как твоя жизнь во Франции, Тсукишима-кун? — неожиданно интересуется Атсуму, подперев рукой подбородок и внимательно смотря за реакцией собеседника. Они сидят напротив друг друга, выдерживая испытывающую игру в гляделки. По всей видимости, он либо знает, либо пока только догадывается. — Полна багета и лягушачьими лапками, — ерничает в ответ Тсукишима, тем самым вызывает на лице собеседника широкую довольную ухмылку. — А он не теряет сноровки со временем, да, Куроо? — вдруг переключает свое внимание Атсуму. Тот в свою очередь в это время, запредельно близко приблизившись к лицу Кенмы, о чем-то с ним тихо переговаривался, поэтому такое неожиданно обращение вынудило его непроизвольно дернуться на месте и обернуться. Попался. — Ох, так ты следил за нашим разговором? — его голос вместе с выражением лица полны искреннего удивления и недоумения. — Что? Нет! — возмутился до глубины души Куроо, разводя руками. — Ты ведь обратился ко мне! — То есть ты хочешь сказать, что в тебе нет ни капли интереса к жизни Тсукишимы-куна сейчас? — лукаво протянул Мия, сделав особый акцент на последнем слове. — Чертов цирк, — пророптал сквозь стиснутые зубы Тсукишима, скрещивая руки на груди.       Мия Атсуму, будучи слишком проницательным и наблюдательным, читает их, как открытые книги: их неосознанные демонстративные жесты, интонация, даже взгляды — все их выдает с потрохами, однако они являются точками противоположных полюсов. Тсукишима ловко увиливает от точных ответов, не скрывает своего недовольства и пренебрежения, а в итоге и вовсе закрывается с помощью рук, тем самым невольно указывая на переход его личных границ. Куроо же, попав в искусно поставленную ловушку, наоборот пытается слишком бурно все отрицать и найти оправдание своему поведению. Его реакция на имя подтвердила скрытую заинтересованность в блондине: он прислушивался к их разговору, ожидал найти ответы на интересующие вопросы не напрямую.       Парень, довольный своей психологической игрой, тут же теряет интерес и перестает глумиться над ними с хитростью рыжей лисицы на лице. Теперь же между Куроо и Тсукишимой ощущается накаленное до предела напряжение, которое словно пузырящаяся при нагревании серная кислота оставляет нестерпимые ожоги на теле. Продолжая игнорировать существование друг друга, они молча испепеляли полным злости взглядом Атсуму, который уже беззаботно щебетал о чем-то с Хинатой. — Куро, — укоризненность в голосе Кенмы, выглядывающего из-за темноволосого, тут же привлекла внимание обоих и они одновременно повернули головы. — Кем надо быть, чтобы повестись на уловки Атсумы? — Мной, — весело хохотнул Куроо в ответ. — То есть идиотом, — добавил Тсукишима, не сдержав ехидного смешка.       Сначала Тсукишиме показалось, что Куроо либо не расслышал, либо просто-напросто проигнорировал его остроумную колкость, однако спустя время он почувствовал, как крепкое, плотно обтянутое черными брюками, бедро Куроо вплотную прижалось к его собственному, обдавая теплом человеческого тела. Однако сам парень как был повернут к нему затылком и увлеченно занят разговором с Кенмой, так и оставался. Блондин в недоумении приподнял бровь и, списав все на простую случайность, равнодушно отодвинулся в другую сторону. Каково было его удивление, когда их ноги вновь соприкоснулись с еще более уверенным натиском, чем прежде.       Это был их безмолвный способ сказать «я люблю тебя» в многолюдном месте.       От кипящей злости и нахлынувшего возмущения у Тсукишимы на скулах играют желваки, а брови стремительно сводятся к переносице. Парень глубоко вдыхает спертый воздух и с чувством пихает ногу Куроо, от чего та с глухим стуком бьется об деревянный стол под аккомпанемент еле сдерживаемого шипения. — Прошу меня простить, — почтительно откланивается Тсукишима, уж больно резко подрываясь с места. — Мне нужно подышать воздухом.       Кенма провожает изучающим взором стремительно уходящего блондина и вопрошающе впивается взглядом в обескураженное лицо Куроо лишь после того, как Тсукишима в спешке набрасывает на плечи бежевое кашемировое пальто и ретируется из здания. — Потом объясню, — отрывисто бросает Куроо, поднимаясь следом, и, заметив обращенные на себя взгляды гостей, с лучезарной улыбкой ответил на их безмолвный вопрос: — Пойду составлю ему компанию, — на что Атсуму довольно хмыкнул, попивая из стакана.       От порыва холодного ветра полы пальто расходятся в стороны, а по спине проходит не один табун мурашек. Вихрь снежинок неприятно хлещет по лицу, заставляя нежную кожу щек краснеть и пощипывать от образующейся влаги. Тсукишима зябко ежится, стараясь плотнее завернуться в пальто, и мысленно корит себя за то, что не прихватил с собой шарф. Оголенные жилистые руки, уже успевшие покраснеть от холода, слушаются с трудом, от чего уже вот который раз зажигалка чиркает безрезультатно. Но вот удача: пламя загорается, приятно обдавая заледеневшие руки еле ощутимым теплом, и блондин успешно поджигает сигарету. Перед тем как сделать первую затяжку, он некоторое время задумчиво наблюдает за тем, как медленно тлеет сигаретный табак и струйка дыма, будто извивающейся змеей, тянется вверх. — Курить вредно, — вместе со скрипом открывающейся двери раздается знакомый басовитый голос за спиной, а затем слышится треск разрывающейся пластиковой обертки новой пачки сигарет.       Тсукишима не оборачивается: он лишь сердито поводит плечами и делает глубокую затяжку, от терпкости которой до стоящих слез в глазах выжигает легкие. — «Кто бы говорил», — усмехается Куроо и, умело прикуривая зажатую сигарету меж зубов, становится рядом. — У тебя это прям на лице написано. — А «идите к черту» у меня на лице случаем не написано? — желчно поинтересовался Тсукишима. — Это больше соотносится с реальностью, Куроо-сан. — Туше! — хохотнул парень и поднял руки вверх, признавая свое поражение. На это ему не последовало никакого ответа.       Куроо, даже если бы его заставили под дулом пистолета, не смог бы отвести глаз от стоящего рядом Тсукишимы: он, будто находясь в прострации, безразлично смотрит прямо перед собой и, поднося обхваченную длинными худыми пальцами сигарету ко рту, вбирает в себя дым, от чего вырисовывается четкая линия острых скул. Покрасневший кончик прямого, аккуратного носа придает парню своеобразное, почти детское, очарование. На не прикрытой ничем шее виднеется тонкая голубоватая венка, пересекающая четко очерченный кадык, и рядом с ней две маленькие родинки, над которыми Куроо постоянно подшучивал, ведь они были похож на след от укуса вампира. На пшеничные, слегка вьющиеся на концах волосы оседают мелкие снежинки, которые можно заметить, если только внимательно вглядываться. От неприятного ощущения влаги Тсукишима зачесывает пальцами волосы назад и, словно только сейчас заметив краем глаза прикованный к себе взгляд Куроо, соизволил вопросительно взглянуть на него. — Почему мы не можем нормально поговорить? — выдыхает парень вместе с сигаретным дымом. — Потому что у нас никогда не было ничего нормального, — сухо отрезает Тсукишима.       Они оба одновременно докуривают, тушат кончики сигарет об урну и выбрасывают их туда же. Тсукишима уже собрался двинуться в сторону двери, как Куроо преградил ему дорогу и нежно обхватил тонкие запястья теплыми ладонями. Он знает, что ровно через три секунды, как только парень осознает происходящее, ему придется встретиться с яростным сопротивлением и самими едкими фразами, поэтому он торопливо притягивает к себе одну из бледных рук и оставляет трепетный, невесомый поцелуй на внутренней стороне запястья, где кожа особенно тонкая и поэтому там виднеется причудливая сеточка вен.       Еще один их особенный способ «я люблю тебя». — Куроо-сан, — сдержанно начал блондин, сжимая руки в кулаки до побелевших костяшек. — Если вы хоть еще раз посмеете притронуться ко мне, — голос предательски надорвался, а комок накопленной боли за все эти года встал поперек горла, но Тсукишима с трудом все же выдавил из себя: — то я не скуплюсь на удар по вашей физиономии, — и пренебрежительно отпрянул от парня, вырывая свои руки из чужих.       Теперь их разделяет расстояние в один шаг. Это всего лишь какие-то ничтожные пятьдесят сантиметров, но в действительности между ними зияет огромная, беспросветная пропасть в виде молчаливых шести лет, сделавших их совершенно чужими людьми друг для друга. Они научились быть друг без друга. Жизнь давным-давно расставила все по своим местам, где для их любви попросту не хватило места. Они оба опустили вниз глаза, осознавая, что если у каждой истории есть логический конец, то вот наступил и их. — Je sais que j'ai fait une erreur alors. Et si tu penses que pendant tout ce temps je me fichais de toi, alors tu te trompes, — произносит с сильно слышимым акцентом Куроо, не до конца верно проговаривая особо сложные дифтонги. Тсукишима поднимает обескураженный взгляд на парня и неверяще смотрит ему в глаза, в которых раньше видел разливающуюся нежность и любовь. Сейчас же там плещется лишь невыносимая вина. — Je regrette mon choix tous les jours.* — Tu me tiens pour un idiot?! Avez-vous mémorisé le texte à l'avance et pensez-vous pouvoir me tromper?! ** — начинает кричать истошным голосом Тсукишима. Куроо испуганно дергается и, буквально на секунду растерявшись, тут же мысленно пытается судорожно осознать услышанное и перевести это на японский. — Vous? Vous regrettez? С'est toi qui es parti! C'est pas pour toi le matin au lieu de «Je t'aime» disaient-ils: «Je pense que j'ai des sentiments pour Kenma». Ce n'est pas ton cœur qui a été brisé! *** — блондин багровеет от гнева и крика и, словно в лихорадочном забвении, хватает парня за грудки и ожесточенно встряхивает. — Я понял почти все, но без должной практики мне все еще тяжело составлять предложения самому. Выслушай меня до конца, пожалуйста, Кей, — умоляюще шепчет парень и осторожно накрывает напряженные, все еще держащие его за свитер, руки блондина своими. Тсукишима, постепенно ослабляя хватку, лишь учащенно дышит в ответ, но никак не реагирует, и Куроо принимает это за разрешение продолжить: — Я сделал тебе больно. Это я, будучи глупым подростком, запутался в своих чувствах и принял неверное решение, которое не принесло счастье никому. Я разбил сердце всем: тебе, Кенме и даже самому себе. Только я несу ответственность за всю причиненную боль. Я осознал все и теперь осмелюсь попросить у тебя только одного — дай мне шанс все исправить… Я подучил язык, мое образование кодируется во Франции, в этот раз я смогу быть рядом. У нас может получиться все начать с начала. — Кто знает? Может ты и в этот раз спустя два года отношений осознаешь свои чувства к другу? Кто будет следующим: Бокуто-сан? Акааши-сан? Или же Хината? — Кей, я пронес любовь к тебе сквозь года. Прошло уже шесть лет с того нашего разговора, а у меня сердце замирает при виде тебя так же, как и в первую нашу встречу. — Это все потому что ты видишь меня тоже впервые за шесть лет. Я ведь повзрослел и знатно похорошел. — Но смотришь ты на меня все тем же взглядом, — и тут Тсукишима сконфуженно, с еле заметным блеском в глазах от слез, взглянул исподлобья на него.       Обжигающее дыхание на искусанных губах. Беспорядочное блуждание рук под одеждой. Покрывающаяся мурашками кожа под натиском ледяных, огрубевших ладоней. Учащение сердцебиения от жадной встречи губ. Разливающееся тепло, ощущаемое каждой клеточкой тела. Подрагивающие колени и кончики пальцев. Охватывающее разум желание: еще, больше, ближе.       Они целовались так же отчаянно и упоенно, как прощающиеся навсегда люди в стенах аэропорта: с горечью последней встречи на языке и затягивающимся в тугой узел осознанием неизбежности разлуки. Причудливо переплетали пальцы, не могли сдержать улыбки во время поцелуя, остервенело прижимались друг к другу так, будто в какой-то момент Вселенная сузилась лишь до существования их двоих. Они, казалось бы, забыли обо всем на свете: о дне рождении, веселящихся друзьях, продрогших ногах и отмороженных руках.       Они снова те самые беспечные возлюбленные, как шесть лет тому назад.       Но Тсукишима так и не забыл боль предательства, ощущающуюся металлическим привкусом во рту; треск разбившегося доверия; приторность неоправданных надежд. В его памяти слишком крепко запечатлелись воспоминания об отчаянных криках в пустоту, заламывании рук от безутешности и выворачивающем желудке с кислым послевкусием желудочного сока при виде чужого счастья.       Поэтому парень безмолвно отодвигает от себя Куроо, кривится в вымученной улыбке и перед тем, как скрыться в дверях здания, безразлично бросает напоследок: — Une personne ne peut pas aimer non réciproquement.       В ресторан они вошли незнакомцами, знающими друг друга наизусть.