Rules For the Fools

      Ямач ни черта не понимает.       Не понимает, почему новость об очередной вечерней вылазке с Арыком и Серен, куда его отправляет Дженгиз в качестве пушечного мяса, отзывается гипертрофированным стуком в грудине. Не понимает, почему этот стук раскатисто вибрирует и отдает странным трепетом, почему пальцы упрямо не хотят держаться на затворной раме М16, когда стальные ворота загородного особняка — места назначения — разъезжаются, а перед Ямачем, Серен, Арыком и людьми последнего предстает с десяток вооруженных до зубов амбалов. И почему потребность сглатывать соленый ком в горле ощущается так часто.       Ямач не чувствует страха: ему не привыкать. Один на один, стенка на стенку… Похуй. Причина в другом — не до конца понятная и оттого сильнее раздражающая. Он не хочет думать о том, что в последние недели этот стук — его постоянный спутник. Особенно заметный в присутствии Серен и Арыка.       «Конечно, идиота кусок, — злится сам на себя Ямач. — Тебя к ним приставили. Хоть одна ошибка — и от тебя, и от твоего Чукура не останется мокрого места».       Только вот все это больше похоже на оправдание.       Потому что неделю назад, когда Ямач столкнулся с Арыком и Серен в кабинете Дженгиза, опасности никому не угрожало.       Потому что вчера, когда Дженгиз собрал их вместе и объяснял задание, рядом стояли пять охранников во главе с начальником службы безопасности. Службы безопасности, черт возьми.       Потому что сейчас, когда люди Арыка с легкостью зачистили территорию особняка, положив всех противников во внутреннем дворе, и двинулись вперед, опасность снова исчезла. А стук — нет.       Ямач пытается сосредоточиться. Перемещает указательный палец за спусковой крючок — так техника безопасности все еще не послана нахуй окончательно, да и палец не норовит соскользнуть.       Вдыхает, выдыхает. Еще раз.       Нихуя не выходит.       По его правую руку — Арык с М4, по левую — Серен с УЗИ. Они оба в черном, да и двигаются подобно теням, бесшумно и плавно. Разве что дула стволов то и дело резко меняют направление: осторожность лишней не бывает.       Ямач не может не чувствовать себя странно, находясь между Арыком и Серен. Их присутствие слишком естественное, а опасность, затаившаяся в воздухе, направлена не на него. И он не помнит, когда все настолько изменилось.       Они втроем идут в тишине, но двигаются так слаженно, словно каждый шаг был сотню раз отрепетирован. Эти шаги бьют по ушам в такт стуку — хоть Ямач и старается его не замечать.       Почти не замечает, когда внутренний двор встречает его, Арыка и Серен неестественной тишиной. Почти не замечает, пока они втроем пробираются к особняку через идеально ровный газон, обезображенный свежей кровью, отчетливо заметной даже в кромешной тьме.       Мертвые тела — некоторые, однако, полуживые — беспорядочно разбросаны, приходится то и дело через них перешагивать. Арык, правда, наступает на руку одному из валяющихся на вымощенной камнем дорожке трупов. Ямач не уверен, что это было не специально, — и его сомнения подкрепляются протяжным болезненным стоном, вырвавшимся изо рта трупа. Арык наставляет на него автомат, и труп, кажется, понимает без слов. Ямач и Серен тоже догадываются: осматривают округу, прикрывая Арыку спину, пока труп выкладывает все, что знает о местонахождении своего хозяина.       Ямач даже не вздрагивает, когда слышит одиночный выстрел. Арык рукой вытирает капли чужой крови со лба и, сверкнув черными как смоль зрачками — Ямач засматривается, — кивает ему и Серен. Они вместе двигаются ко входу в особняк.       Там их встречают люди Арыка. Ямач не вслушивается в их спутанные объяснения: они его совершенно не волнуют. Ясно одно: хозяин сбежал, а вместе с ним исчезли и деньги Дженгиза с последней афганской партии.       ГЛОНАСС, GPS, свои люди в органах… Поймать не проблема. Главное — не дать поднять головы тем, кто давно хотел выйти из игры и ждал шанса. А судя по тому, что хозяин успел скрыться, у него был информатор. Впрочем, Дженгиз разберется. Разобрался же, когда Ямач попытался его пристрелить, и даже наградил трещиной в ребрах от выстрела в бронежилет.       Чтобы привести мысли в порядок, Ямач решает уединиться и поднимается на второй этаж. Особняк оказывается ничего таким: с евроремонтом, несколькими спальнями, разбросанным по полу женским бельем… Судя по всему, информатор узнал о грядущей вылазке не так давно.       Ямач открывает одну дверь за другой. Приклад непривычно упирается в плечо: ходить с автоматом — моветон, Ямачу по душе калибр поменьше. Но Дженгиз приказал, ничего не попишешь.       Ямач надеется найти хоть что-нибудь: деньги, забытые документы, полумертвых охранников. Но второй этаж пуст. Видимо, и проститутки, и оставшаяся в живых охрана на первом — на мушках у людей Арыка. И, сдаваясь, Ямач бесцеремонно приземляется на кровать в очередной из комнат. К слову, подозрительно смятую кровать.       Он отбрасывает М16 в сторону, как наскучившую игрушку, ослабляет узел галстука и откидывается на подушки. Приподнимает руки и смотрит на собственные ладони. Он давно этого не делал. Давно не всматривался на предмет чужой крови на коже и не пытался сосчитать, скольких он положил ради Чукура. Давно не дышал свободно.       Как там советовал Эмми?       Вдох, выдох. Еще раз.       Нет. Нихуя не выходит. И не выйдет. Потому что, чтобы вдохнуть свободно, нужно быть свободным. А Ямач — цепной пес Дженгиза Эрденета.       Он один в этой комнате, дверь плотно закрыта — только вот стук никуда не уходит. Как только Ямач вспоминает об Арыке и Серен, которые наверняка разговаривают с людьми на первом этаже и продумывают запасной план действий, то странное ощущение с новой силой резонирует в груди и под диафрагмой. Расползается рябью.       Отчаявшись, он прикрывает лицо ладонями и шумно вздыхает. Он уже не впервые пытается разобраться в себе, но каждая подобная попытка неизбежно проваливается. Не то что углубляться в ситуацию — даже думать вскользь о том, что именно происходит, кажется непростительным.       Ямач исполняет поручения Дженгиза, и это можно понять: вряд ли кому-то захочется увидеть, как с помощью обмененных на дипломат с купюрами бумажек его родной район расселяют, объявляя начатой масштабную кампанию по обновлению и застройке. Понять можно и то, что Ямач уже давно бросил попытки достучаться до собственной семьи. Но то, что последние несколько недель он не чувствует должного протеста внутри, когда Дженгиз выдает ему очередное задание, понять просто невозможно.       Лицо под ладонями нещадно пылает, и Ямач, больше всего на свете желая забыться прямо сейчас, зажмуривается.       Чувство резонирует сильнее с каждой секундой, которую Ямач тратит на обдумывание этой абсурдной и одновременно пугающей ситуации. Он прогоняет в уме каждую мимолетную встречу с Серен и Арыком, каждое перебрасывание словами — старается понять, что и когда пошло не так. Но в голове не задерживается ничего, кроме уже знакомого ощущения.       Отсутствие опасности.       От этого ощущения не избавиться. Не помогают ни удары Арыка, вспышками расцветающие в памяти, ни напоминание в виде блеклых шрамов на груди — о том, как Серен передала Джумали флешку.       Ямач понятия не имеет, когда все настолько изменилось.       Но, кажется, помнит взгляды. Странные, долгие, неясные — как будто скрытые за завесой. После этих взглядов стук только усиливался. Они как будто загоняли Ямача в ловушку, неторопливо, но упрямо. Не оставляя выбора. Ямач прошел через столько дерьма, что ожесточился сам, но его должна — нет, обязана — останавливать чужая жестокость. Арык и Серен состояли из нее чуть ли не целиком.       Тогда что, мать его, происходит с Ямачем, стоит ему встретиться с ними взглядами? И почему они кажутся ему плотоядными и знающими слишком много?       Ямач старается играть по правилам — но Серен и Арыку на них плевать. Ямач сдерживает свою жестокость — но Серен и Арык не знают, каково это. У них она бьет через край.       Ямачу кажется, что на него давно открыли охоту. Попасть в зубастый капкан — чувство не из приятных, но какого хуя Ямач не убегает?       Он не замечает, как дверь открывается. Тихий звук доносится до него уже постфактум. Он не успевает даже подняться — так и замирает полусидя, опираясь ладонями на кровать.       В проеме показывается Серен. Вблизи, да еще и при освещении, пусть и тусклом, Ямач видеть ее отчего-то не готов. Слишком короткий топ, открывающий вид на подтянутый живот, со слишком глубоким вырезом… И ни намека на нижнее белье. Как всегда обтягивающие штаны, еще ниже — берцы.       Ямач борется с желанием протереть глаза: настолько не к месту подобные мысли его еще не посещали. Нет, он всегда замечал хищную, далеко не хрупкую красоту Серен, но не думал о ней в подобном ключе. Разве что…       Разве что запрещал себе так думать.       Он слетел с катушек?       — Что случилось? — обманчиво бесстрастно спрашивает он, пытаясь успокоиться.       Серен проходит в комнату и, заложив руки за спину, выдыхает:       — Он сбежал. Люди Арыка будут пытаться его найти. Дяде Дженгизу пока сообщать не будем, может, к утру найдется вместе со всей суммой.       Ямач кивает. Серен тем временем проходит дальше в комнату, разглядывая невыразительные настенные картины, и вскоре оказывается где-то позади него. Дышать становится сложнее. Ямач вяло соображает, но то, что его поведение, мягко говоря, нездоровое, кажется ему очевидным. И почему он не догадался раньше? Все эти мысли, странные ощущения… Неужели из-за Серен?       Конечно, его заторможенность понятна: раньше у них не было возможности остаться наедине. Они пересекались не так часто, да и в основном на операциях. Ямач старался подавлять любые ощущения, хоть получалось не очень. И все же… Когда он успел докатиться до того, чтобы запасть на ту, что стала причиной его ссоры с семьей и выпущенных в него трех пуль? До Чукура — вернее, между Чукуром и Чукуром, — он позволял себе многое, но не настолько же?       — А с тобой что? — вдруг раздается голос Серен из-за спины. В этом голосе ничего такого, вопрос — чистая формальность. Но Ямач вздрагивает, как будто его застали врасплох.       — Ничего. Все в порядке.       Раньше он врал убедительнее.       Чего греха таить — раньше он был совершенно другим. Не убивал людей направо и налево, не работал на врагов, не разглядывал так бесстыдно их племянниц… Он ведь привык играть по правилам, тогда что случилось сейчас? Когда наступил переломный момент?       Серен ничего не отвечает. Ямач чувствует ее молчаливое присутствие и долгий взгляд в спину. Но не оборачивается до последнего.       Как вдруг в коридоре, ведущем к комнате, раздаются шаги.       Дверь по-прежнему распахнута, и вскоре на пороге вырисовывается Арык, все еще с М4 наперевес. Его взгляд опускается на замершего в неудобной позе Ямача, затем перемещается дальше — видимо, на Серен. Арык еле заметно покачивает головой, прищурившись, и в его зрачках отражается блеклый свет ламп. Краем глаза Ямач подмечает, что Серен, подошедшая ближе и поэтому доступная периферийному зрению, зачем-то кивает в ответ.       — Чем вы тут занимаетесь? — буднично усмехается Арык.       Ямач непроизвольно сглатывает. Эта ужимка вполне в духе Арыка, пора бы привыкнуть. Но не выходит. Воздух вокруг напряжен, как пучок высоковольтных проводов, а стук снова возвращается — вернее, усиливается. Бьет по ушам отбойным молотком. Ямач снова чувствует, что загнан в угол. Нет, опасности не ощущается, но что-то другое притаилось в слабо освещенных углах комнаты.       — Ничем особенным. Я рассказала Ямачу все, что он упустил, — поджимает губы Серен. — А ты там закончил?       Арык бросает на нее мимолетный взгляд и ничего не отвечает, что, видимо, означает «Да». Проходит в глубь комнаты и, оперев автомат на неестественно белый — как, впрочем, и все здесь — диван, запихивает руки в карманы.       — Его выслеживают, — говорит Арык. — Если не облажаются, то к утру поймаем.       И, вдруг резко обратив внимание на Ямача, добавляет:       — Признаться, я не ожидал.       Ямач хмурится. Тон Арыка ему непонятен — или же он снова запрещает себе понимать?       Арык в ответ лишь выдавливает из себя ухмылку. Объясняет:       — То, что ты так быстро сдашься и станешь нам бескорыстно помогать. Странно получается.       Ямач замирает. Пропитанный иронией голос эхом проносится в голове. Серен, до этого по-прежнему стоявшая сбоку, бесшумно придвигается ближе к Арыку. Ямач смотрит на нее — и замечает, как она еле слышно хмыкает.       Теперь они возвышаются перед Ямачем вдвоем. Оба в черном, оба в крови — ее не видно, но Ямач видит — убитых ими людей. Оба, мать их, Эрденеты.       Оба смотрят.       Ямач хочет спросить — не знает, правда, что именно, — но все слова будто истрачены, а их обрывки застревают в горле, причиняя дискомфорт, граничащий с болью.       Серен вдруг меняет в лице, словно о чем-то вспоминает, и поворачивает голову к Арыку. Тот синхронно накреняет свою, все не сводя глаз с Ямача.       — На самом деле странно, — тянет Серен. Только вот эта задумчивость не кажется Ямачу искренней. — Я все хотела спросить, но каждый раз вылетало из головы.       — У всех бывает, — пожимает плечами Арык. — Но ты можешь спросить теперь.       Ямач хмурится.       Стук почти пробивает черепную коробку. Смотреть на Серен и Арыка вот так, снизу вверх, не добавляет уверенности в себе, да и воздух становится каким-то спертым… Узел галстука и так расслаблен, но Ямачу кажется, что он сейчас задохнется.       И вместе с тем он чувствует подступающее раздражение.       С ним играются, и он не может ничего поделать.       Лишь запрещает себе думать.       О том, как давно не может спокойно переносить общество Серен и Арыка, о том, как в который раз не может сосредоточиться на задании. О слишком коротком топе Серен, о слишком глубоком вырезе.       О том, что прикрываться непониманием больше не получится.       Потому что Ямач все понимает. Причем давно. Просто не может принять, что окончательно слетел с катушек.       — О чем вы? — наконец, выдавливает из себя он. Вопрос глупее некуда, но лучше так, чем терпеть давящую тишину и чужие взгляды. Бежать от самого себя — обычная трусость, но Ямач никогда не кичился бесстрашием.       Арык и Серен переглядываются. Снова синхронно, снова так, словно понимают друг друга без слов. Снова так, что Ямач не выдерживает и прикрывает глаза. А когда отсчитывает про себя три секунды и открывает, то обнаруживает Серен настолько близко, что утыкается взглядом прямо в вырез ее топа. У двери раздается щелчок — Ямач не видит, что делает Арык, но не догадаться по характерному звуку невозможно.       Он закрыл ее.       Зачем?       — А ты еще не понял? — спрашивает Серен. Вопрос обернут в легкое недоумение — впрочем, не то чтобы искреннее.       И, прежде чем Ямач находит что ответить, рука Серен ложится ему на шею.       Дыши.       Серен садится к нему на колени — не церемонясь, так же естественно, как садилась на свой байк. Мысленно Ямач материт себя за дурацкое сравнение, но ничего поделать не может. Теперь обе руки Серен покоятся на его шее, а ярко накрашенные губы — кровь, точно кровь — замирают в опасной близости от его. Ощущение рук и бедер Серен обжигает, стук грозится выбить височную кость, а кадык Ямача ощутимо дергается. Серен прижимается плотнее, потирается бедрами…       У Ямача встает. Ямач почти что инстинктивно кладет руки на ее обнаженную — чертов топ — спину.       Правая рука оказывается чуть выше — и он, предсказуемо, не нащупывает ни намека на белье. У него давно ничего не было с девушками, которые его не носили. Кажется, в последний раз — в ночном клубе, где он любил выступать по субботам…       По глазам понял, что хочет. Утащил в кабинку, развернул к себе спиной, целовал в шею, раздевая.       Только вот с Серен так не получится. Серен сама целует Ямача — и это самый странный поцелуй в его жизни. Потому что Ямач не чувствует, что его ведет.       Серен целует напористо, горячо. И одновременно толкается бедрами навстречу. Ямач, кажется, задыхается. От шока не может ответить — и даже глаза не закрывает. Смотрит.       На хищные тени на глазах, на ниспадающую прядь волос — распустить бы их, так Серен будет еще опаснее. Вдыхает запах — совсем не мягкий, совсем не нежный. Чувствует, как рука Серен сильнее сжимает его шею. Почти до боли.       И вспоминает, что они здесь не одни.       Арык. Он тоже здесь.       Ямач отстраняется, с шумом втягивает воздух и видит, как Арык подходит к ним. Ближе, еще… Ямач понятия не имеет, что он собирается делать. Блеск в его глазах всегда нечитаемый.       Ямач снова ловит ощущение руки на шее. Серен притягивает его к себе, но Ямач разворачивается не спеша, все еще краем глаза наблюдая за Арыком. Того уже с трудом можно разглядеть периферийным зрением: он обходит кровать слева, черт его знает зачем.       Во второй раз Ямач все же отвечает на поцелуй. По-прежнему не может вести, но в данный момент это его не напрягает. Мысли покидают голову одна за другой.       Серен прикусывает его нижнюю губу и выдыхает. Ее ловкие пальцы подбираются к пуговицам пиджака и расправляются с ними, пока Ямач пытается вздохнуть. Думать о том, как ему советовал это делать Эмми, почти кощунственно, но выхода нет: сам Ямач ни за что не вспомнил бы.       Последняя пуговица расстегнута, Серен уверенно стаскивает пиджак с плеч Ямача, и он не противится. Намек понят — только имбецил не догадается, чем именно она хочет с ним заняться. Правда, Ямач не находит в себе сил оттолкнуть ее.       Вся в черном, да и бесшумная, как тень,  — она похожа на демона-искусителя.       Ямач не должен поддаваться, он привык играть по правилам. Но, когда Серен его целует, стук почему-то перестает казаться невыносимым. Неправильное возбуждение прокатывается по телу — слишком тянущее и сладкое, чтобы противиться. Стук сливается с пульсацией тела, заглушается ощущениями. Срастается с ними.       Вдруг Ямач замирает. Еще одна рука — увесистее и сильнее — хватает его за подбородок, приподнимая. Что-то в груди молниеносно подскакивает и срывается вниз.       Какого хуя он не услышал, как Арык забрался на кровать?       Рука Арыка опускается ниже, к многострадальному узлу галстука. Ямач неожиданно для самого себя разворачивает голову назад.       Все эти мысли, странные ощущения… Неужели из-за Серен?       Арык придвигается ближе, хватает Ямача за галстук и с силой тянет на себя.       Нет.       Ямач откидывается назад, ударяясь лопатками о грудь Арыка. Дыхание того опаляет кожу у щеки.       Не только.       Ямач не может развернуться еще сильнее — поэтому Арык наклоняется к нему и целует сам. Прежде чем промычать ему в губы что-то невнятное, Ямач теряется в плотоядном блеске его зрачков.       Внутри все взрывается. Ямач краснеет, как мальчишка, стоит ему только подумать о том, что именно происходит. И он старается не думать. Загоняет мысли поглубже и впускает язык Арыка в рот.       Влажно, жарко, еще.       Ямач не сдерживает стона, когда чувствует чужую руку у паха. Серен расправляется с ремнем, приподнимается, снимая его брюки… Арык стягивает собственный пиджак и следом принимается за галстук и рубашку Ямача.       Она — единственная вещь, которая отличала Ямача от Арыка с Серен. Белая.       Арык срывает ее так нетерпеливо, что слышен треск ткани.       Ямач отстраняется, чтобы помочь Серен стянуть с себя брюки. Справившись, откидывает их за кровать, следом за обувью. Он почти обнажен — и снова тянется к Серен за поцелуем, и кровь снова закипает, когда она кладет руку ему на член.       Слишком мало.       Арык прижимается сзади, его руки сползают вниз, к торсу Ямача. Он чувствует его стояк и машинально сглатывает. Собственный член ноет от возбуждения, но толкаться в руку Серен Ямач не решается. Он как будто в трансе — не может диктовать условия.       И снова он зажат между ними двоими. Правда, на этот раз несколько иначе.       Ямач вдруг вспоминает, что на первом этаже еще должны оставаться люди Арыка, и стыд нахлынывает с новой силой. Впрочем, возбуждение сильнее, — и о стыде приходится забыть, стоит только Серен стянуть с себя этот невыносимо пошлый топ.       Разумеется, под ним нет белья.       Ямач бесстыдно залипает на ее аккуратную грудь. Серен трется ей о него, не переставая целовать, пока стаскивает с себя берцы и расстегивает пуговицу штанов. Ямач хочет помочь ей, но Арык опережает его: притягивает Серен ближе, так, что она буквально вжимается в Ямача, и разделывается с молнией.       А затем целует.       Серен. Свою кузину.       Ямач настолько близко, что может наблюдать за поцелуем во всех подробностях. За тем, как переплетаются их языки, как сминаются губы. Как с влажным причмокиванием Арык и Серен друг от друга отстраняются, как Серен хмыкает ему в губы.       Как будто они делают это не в первый раз.       Горячая рука Арыка очерчивает ребра Ямача, заставляя плавиться от ощущений. А затем пригвождает к себе. Ямач, ведомый им, отползает дальше, к центру кровати, и Серен взбирается на ее край. Стягивает с Ямача трусы, опускается ниже… У него перехватывает дыхание, когда она сжимает член рукой — наконец-то не через ткань.       Ее движения уверенные и резкие, такие, как нужно Ямачу. От откидывает голову назад, на плечо Арыку, и отдается ощущениям.       Предэякулят стекает вниз по члену, Серен ускоряет темп, но почти сразу замедляется. Ямач в шаге от того, чтобы разочарованно замычать.       Он хочет ее, очень сильно хочет.       Он придвигается ближе и стаскивает, наконец, с нее штаны. И не удивляется, когда не обнаруживает под ними трусов. Арык оказывается рядом с Ямачем и притягивает Серен к себе, припадая к ее шее.       Серен кладет ему руку на пах — Арык все еще не раздет — и медленно оглаживает его. Разводит свои бедра в сторону… У Ямача от возбуждения стучит в ушах. Пальцы Арыка накрывают клитор Серен, надавливают и ласкают, и ее губы приоткрываются, а грудь торопливо вздымается. Ямач подползает ближе, и Серен с готовностью обхватывает его бедра ногами, подаваясь навстречу.       Приглашая.       Ямач привык играть по правилам. Незащищенный секс в эти правила не укладывается.       Он хмурится, хочет спросить… Но Серен нетерпеливо выдает:       — Давай.       Ямач в трансе. Ямач не может отказать. Ямач вводит сначала два пальца.       В Серен тесно, но влажно. Она шумно вздыхает, когда Ямач повторяет движение уже резче. Еще, и еще раз… Когда он понимает, что она готова принять его член, то придвигается и опирается ладонями по обе стороны от ее плеч — как делал это со всеми девушками. Но Серен вдруг упирается рукой ему в грудь. И отталкивает.       Он приземляется на локти и недоуменно наблюдает за тем, как Серен нависает над ним сама и медленно насаживается на член. Принимает его почти целиком. Ямач вздыхает одновременно с ней. А затем она начинает двигаться. Спокойно, больше покачиваясь — привыкая. Их губы снова встречаются, руки Ямача оглаживают ее спину. Поднимаются выше, к татуировке… И, наконец, добираются до резинки, стягивающей хвост.       Так-то лучше.       Волосы Серен падают ей на плечи, и она тихо хмыкает.       Локоть Арыка неожиданно находит опору рядом с головой Ямача. Он смотрит вбок — и видит, как Арык выдавливает содержимое тюбика с лубрикантом себе на ладонь. И проводит ей по члену.       Ямач почти краснеет.       Черт возьми, большой.       И что Арык…       Он встает — Ямач засматривается сначала на его торс, затем на его плечо с татуировкой — и пристраивается к Серен сзади. Та ненадолго прекращает двигаться, и Арык, положа одну руку ей на спину, пальцами второй растягивает ее анус. Серен прикрывает глаза, морщась, но затем ее щеки наливаются румянцем, а губы соблазнительно приоткрываются. Ямач приподнимает бедра, двигаясь внутри нее, и, черт возьми, она стонет.       Отрывисто, сдержанно, но Ямачу достаточно. Он плывет.       Когда Арык входит в Серен, она прижимается ближе к Ямачу. Тот двигается резче и быстрее, хоть в такой позе долго ритм не удержать. Арыку, видимо, тоже неудобно нависать, и он упирается ладонью в матрас, рядом с плечом Ямача.       Смотрит на него.       Ямач закусывает губу. Он откидывает голову вбок — рука Арыка слишком близко. Большим пальцем он вдруг проводит по скуле Ямача, и это так горячо, так интимно, что Ямачу хочется застонать. Он буквально вжимается в Серен, выбивая из нее очередной стон.       И все-таки им неудобно.       Серен отстраняется первой: приподнимается на локтях, мягко отталкивая Арыка, и откатывается вбок. Тяжело дышит. Ямач приподнимается следом, как вдруг рука Арыка ложится ему на грудь. В горле пересыхает. Арык возвышается над Ямачем, странно усмехаясь, и дурацкая паника на миг застилает глаза. Впрочем, лишь на миг.       Ямач обхватывает Арыка за плечи, отвечая на поцелуй, толкается навстречу. Их члены трутся друг о друга, Ямачу стыдно до красноты ушей — у него с мужчинами никогда ничего не было, — но так же приятно. А еще — острее.       Правда, все сжимается внутри, когда Арык отстраняется, а Серен с тем самым тюбиком в руках подползает ближе, странно улыбаясь. И когда Арык разводит ему ноги. И когда Серен, одной рукой надрачивая ему член, второй — в смазке — проводит по внутренней стороне бедра.       И когда вводит палец.       Ямач борется с желанием оттолкнуть ее и чудом не кривится от неприятного жжения. Но она целует его — и он немного успокаивается. Словно вспоминает, что не может противиться. Эта боль странная, не похожая на обычную. Или не боль даже — Ямач не уверен.       Трение пальцев о стенки сфинктера вызывает раздражение, но возбуждение никуда не уходит. И уже скоро Ямач начинает ощущать мрачное удовлетворение.       Да, он точно слетел с катушек — настоящий Ямач Кочовалы никогда не позволил бы врагу помыкать им. Не позволил бы сыну и племяннице этого самого врага повалить его на кровать и…       Он вдруг вздрагивает.       Пальцы Серен слишком глубоко. Она разводит их в сторону, чуть сгибает… Жжение вдруг смешивается с неожиданным уколом удовольствия. Ямач низко стонет, прежде чем осознает это.       А так же то, что Арык устраивается между его разведенных ног и прислоняет головку члена к анусу.       Черт возьми, Ямач никогда не трахался с мужчинами.       Его никогда не трахали мужчины.       — Ты… — пытается воспротивиться Ямач, но Арык вдруг выдыхает ему в шею и целует. Почему-то метод работает: Ямач послушно затихает.       В голове мелькает еще одна мысль — о том, что Арык без презерватива. Но быстро потухает. Потому что Арык входит в Ямача, и то самое непонятное удовольствие вырывается из него задушенным стоном. Потому что рука Серен опускается ему на член, несильно сжимая.       Арык двигается медленно, позволяя Ямачу привыкнуть. Да и самому ему, наверное, тесно. Но с непривычки даже при таком темпе Ямачу кажется, что в него вколачивают сваи. Он утыкается носом Арыку в плечо, сдерживая стоны, но быстро сдается, падая обратно на матрас. Сосредоточиться на чем-то другом сложно — но он разворачивается к Серен, пытается притянуть ее к себе… Приблизиться получается лишь потому, что она прижимается к нему сама. Они целуются медленно: Ямач теряется в ощущениях.       Его все еще разрывает на части, но удовольствие сильнее. Да и чувство заполненности какое-то… извращенно приятное.       Черт возьми, большой.       Арык ускоряется, Ямачу все труднее сдерживаться — и он стонет Серен в губы. Проводит рукой по ее животу опускает ее и — как же гладко и влажно — толкается сразу тремя пальцами.       Отвлеченно в сознании одна за другой проскальзывают мысли. О том, что Ямачу нужно было разобраться в себе с самого начала, о том, что он зря запрещал себе думать. О том, что       Как же хорошо-о, Арык       сейчас ему плевать на какие-то там правила.       Когда Арык выходит из него и проводит рукой по плечу, намекая, он послушно переворачивается на живот. Притянув Серен к себе, обхватывает ее бедра руками и входит уже без подготовки. И, прогнувшись в спине, позволяет Арыку войти в него самого.       Ямачу тесно и жарко, в воздухе витает смесь пота, женских духов и одеколона — но он чувствует, как возбуждение накатывает по новой, еще — так вообще бывает? — сильнее, когда Арык и Серен тянутся друг к другу за поцелуем. Их руки стремительно переплетаются, и теперь Ямач заключен в своеобразный капкан.       Надо же.       Он ведь знал.       Сначала они с Арыком двигаются несинхронно, но затем находят общий ритм. Ямач не понимает, на каких ощущениях ему концентрироваться. Его распирает.       …двигаются так слаженно, словно каждый шаг был сотню раз отрепетирован.       Странно, но лучше в его жизни не было.       Нет, было, возможно… Но он забыл. Помнит — прежний Ямач Кочовалы.       Нынешнему хорошо и так. Даже слишком.       Серен вдруг вся сжимается внутри, дрожит, да еще и стонет протяжно. Вцепляется пальцами в смятую простыню. Ямач понимает: он тоже скоро кончит.       Он замедляется, приподнимаясь. Вытаскивает из Серен член, дожидается, пока Арык отстранится… Тот, впрочем, далеко не уходит: догадывается и принимается дрочить Ямачу. Серен перекатывается поближе и засовывает в него пальцы. Двигает ими резко, толкается до упора… Ямач, вздернув голову, тяжело дышит. Все внутри напрягается, сжимается в предвкушении.       И он кончает.       Такого яркого оргазма у него не было очень давно. Так, чтобы до взорвавшейся черепной коробки, до ореолов в глазах, до поджатых пальцев ног. Сумасшествие.       Он падает на кровать, на мгновение почувствовав себя выжатым до капли. Дышит глубоко, часто… Прикрывает глаза, чтобы унять дрожь.       Пиздец.       Как следует перевести дух, правда, не получается. Серен, лежащая рядом, внезапно сползает с кровати. Ямач приподнимается на локтях и наблюдает за тем, как она неторопливо целует Арыка, кладя руку на его — ох, черт — все еще возбужденный член. Арык усмехается ей в губы — и вдруг переводит взгляд на Ямача.       И какого хуя тому приходит в голову именно эта мысль?       Но он понимает, что хочет. Хочет попробовать.       Арык сглатывает, пока смотрит на него сверху вниз. Смотрит, как Ямач опускается перед ним на колени и обхватывает его член. И как осторожно касается языком головки.       Какие, мать вашу, правила?       Он никогда раньше не отсасывал — но старается делать так, как было бы приятно ему самому. Заглатывает глубже, но не до рвотного рефлекса. Слюна смешивается с предэякулятом — Ямач сглатывает обе жидкости. Переводя дух, медленно проводит языком по венкам на члене, рукой поглаживая яички. Арык стонет, и Ямач не сдерживает подобия улыбки. Наконец-то.       Почему-то он думает, что Арык кончит ему в рот — да и он не против попробовать его сперму на вкус. Но Арык, как ни странно, щадит его. Почти мягко отталкивает и изливается себе в руку.       Ямач поднимается, проведя рукой по гладкому бедру Серен, и падает обратно на кровать.       Теперь мысли покидают его голову окончательно.

      ***

      Позже выясняется, что Ямачу совершенно плевать на то, что именно произошло. Никакого стыда, никаких угрызений совести он не испытывает. Более того — когда Серен помогает завязать ему галстук, он вдруг думает, что не против повторить прямо здесь и сейчас. Похуй на, возможно, догадавшихся обо всем людей Арыка внизу. На все похуй — в кои-то веки.       Что-то меняется в Ямаче. То ли Арык и Серен — оба в черном, оба бесшумные, как тени, — действительно демоны-искусители, то ли последний замóк, которым Ямач защищал самые темные из своих мыслей, слетел, обезображенный выстрелом из оставленной Арыком у дивана М4.       Ямачу вдруг думается, что принимать решения без оглядки на других — на семью, на Чукур — вполне реально. Что он может не спрашивать их мнение, не винить себя и не слушать их упреки. Что три пули от родного брата, предательство мамы и упертость чукурских — достаточно для того, чтобы разорвать цепи. Что Ямач поступил правильно, склонившись перед Дженгизом: победить его невозможно, а обезопасить себя и Чукур — запросто.       Так, может, строит просто делать то, что хочется?       Ямач склоняется к тому, что стоит.       Так дышится свободнее.       Конечно, позже он узнает, что деньги Дженгиза никуда не исчезали: Арык и Серен сами предупредили хозяина особняка, что грядет облава, и сразу отправили людей по его следу. А весь этот кровавый спектакль затевался для того, чтобы остаться с Ямачем наедине. Небольшая шалость — всего-то. Ямач не знает, это он такой особенный или они вытворяют подобное часто. Спрашивать не хочется, а сам он вряд ли докопается до правды. Разве что Кулкана расспросить — да только не довелось пока встретиться.       А еще Ямач понимает, что одним разом точно не отделается. Потому что нихуя не проходит. Стоит ему через день столкнуться с Серен и Арыком на охоте у Дженгиза, как знакомое волнение дребезжит в груди. И предвкушение. И член привстает — куда без этого.       Да, раньше Ямач был совершенно другим. Не убивал людей направо и налево, не работал на врагов, не разглядывал так бесстыдно их племянниц и сыновей… И не трахался с ними на душном складе, пока за стеной их люди выгружали товар. И в кабинете Дженгиза Эрденета не трахался — ну, это уже потом, когда тот вместе с половиной охраны смылся на очередной благотворительный вечер.       Словом, прежний Ямач Кочовалы упустил слишком многое.       Да, он не был цепным псом Дженгиза, но советы Эмми не помогали: дышать свободно не получалось. Зато сейчас — почему-то получается. Ведь Арык и Серен тоже своего рода цепные псы: кровные узы для Дженгиза ничего не значат.       Так уж вышло — общий секрет высвобождает.       И Ямач, наконец-то, дышит свободно. Он заебался играть по правилам, он заслужил этот воздух. Теперь ему на все плевать: на недовольство семьи, Чукура… Он делает то, что считает нужным.       Даже когда он узнает, что в зажим на его галстуке встроен жучок, единственное, чего ему хочется, — стонать еще громче, назло людям Дженгиза. Серен и Арык мнение Ямача разделяют.