В карете

Чего капитан Леон решительно не выносил, так это бездействия. Ему хотелось рвануться вперёд, выскочить из кареты, броситься в гостиницу, арестовать детей мушкетёров — словом, сделать хоть что-то, но приходилось сидеть здесь, в тесной карете, под бдительным взором мадам де Круаль, и тратить силы на бесполезные терзания. Нет, рвануться-то можно было, можно было попробовать сбежать от неожиданной то ли союзницы, то ли противницы, но Леон ещё не настолько возненавидел жизнь, чтобы быть готовым получить пулю в спину. Да и убегать от женщины казалось постыдным. Что касается вышеупомянутой женщины, то её ничуть не смущало присутствие чужого человека. Луиза де Круаль заявила, что ей жарко, после чего решительным жестом кинула на сиденье напротив шляпу, веер, стянула перчатки и отправила их туда же. Леон, поколебавшись, поступил так же со своей шляпой и перчатками, затем избавился и от шпаги — случись что, не будет же он размахивать шпагой в карете, да ещё и против женщины... Вскоре Луиза сказала, что умирает с голоду, перекусила хлебом и сыром с вином, извлечёнными из какого-то тайничка, затем любезно поделилась с капитаном — тот хмуро посмотрел на предложенное угощение, однако отказываться не стал, решив, что неизвестно, когда в следующий раз выдастся случай подкрепить свои силы, а травить его шпионке Кольбера невыгодно. Пока Леон расправлялся с остатками пищи, Луиза отдёрнула шторку и выглянула наружу, чтобы поговорить со слугой — одним из тех, что сидели на запятках кареты. Разговор, впрочем, вышел какой-то странный — де Круаль задавала вопросы, причём такие, на которые можно ответить «Да» или «Нет» («Дети мушкетёров в гостинице?», «Монахи там же?», «Долго пробудут?»), а её подручный кивал или мотал головой. На вопрос «Что они делают?» изобразил, что зачерпывает что-то ложкой и подносит ко рту, а потом — что пьёт из бутылки.  — Понятно, — Луиза взмахом руки отпустила слугу и откинулась назад. — Дети мушкетёров вовсю едят, пьют и веселятся, монахи тоже едят и пьют, только более умеренно. Продлится это всё довольно долго, так что, — она поглядела на Леона, — у нас с вами есть ещё около часа.  — А что будет потом? — насторожился капитан, возвращая Луизе флягу с вином.  — Будем действовать по обстоятельствам, — она снова сказала о себе и Леоне «мы», что ему не то чтобы не нравилось, но слегка тревожило. В конце-то концов, он ведь ещё не обещал ей помощь... хотя попробуй ей такое скажи.  — Вы что, своему слуге язык вырвали? — усмехнулся капитан, пытаясь за бравадой скрыть своё волнение.  — Ну за кого вы меня принимаете? — возмутилась Луиза, кажется, вполне искренне. — Жером немой от рождения. Франсуа был ранен в горло на войне, теперь пару слов выговорить не может. А вот у Жана, кучера, язык и правда вырезан, но я тут не при чём — он бывший контрабандист и когда-то что-то не поделил с товарищами, а нравы у них крутые... Леон он таких новостей прикусил свой собственный язык — впрочем, ненадолго.  — Теперь понятно, зачем я вам понадобился, — он снова усмехнулся. — От мужчины без языка не стоит ожидать много, не так ли? Произнеся эту фразу, он немедленно о ней пожалел — во-первых, она была не совсем приличной, во-вторых, не очень-то понятной. Но Луиза, кажется, оценила шутку и при этом не разозлилась.  — Вот как? — она неожиданно игриво улыбнулась ему. — Интересные у вас мысли, господин капитан... Она придвинулась чуть ближе, и Леон уловил запах её духов — острый и в то же время сладковатый, но не удушающий. Он покосился на свою спутницу — разглядывать её в упор было как-то невежливо, а между тем разглядывать хотелось. Леон смотрел на медно-рыжие кудри, рассыпавшиеся по плечам, на изящную белую шею, на грудь, туго обтянутую синим платьем, на тонкий стан, охваченный пояском, и мысли, возникшие в его голове, не имели никакого отношения ни к детям мушкетёров, ни к монахам, ни к ларцу с сокровищами Франции.  — Главное — это добыть ларец, — тем временем наставляла капитана Луиза. — Пусть дети мушкетёров сцепятся с монахами — нам это только на руку. Не надо лезть в пекло — предоставим это другим, а сами добудем ларец и уберёмся отсюда.  — Но я должен арестовать детей мушкетёров! У меня приказ...  — Поверьте, Леон, после того, что здесь произойдёт, арестовывать вам, скорее всего, будет некого. Но это ничего не значит — Кольберу надо, чтобы дети мушкетёров не мешались под ногами, а погибнут они или будут арестованы, неважно. Леон невольно вздрогнул, подумав, что это «неважно» относится и к дерзкому, не в меру болтливому де Лонгвилю (хотя чёрт знает, чей он на самом деле сын!), и к странному мальчишке д’Артаньяну, и к меланхоличному графу, и — особенно! — к юной монахине с небесно-голубыми глазами, которая спутала капитану все карты, бросившись к нему с поцелуями. «Но дети мушкетёров не так уж просты и так просто не сдадутся», — пришла в голову непрошеная мысль. «Лучше пусть они победят монахов в бою, пусть будут ранены, но живы! А я арестую их, и пусть уже суд решает их судьбу».  — Всё будет хорошо, если вы будете выполнять мои приказания, — заключила Луиза и заглянула капитану в лицо. — Леон, вы чем-то недовольны?  — Мне никогда ещё не приходилось подчиняться женщине, — буркнул тот. — Непривычно.  — Поверьте, иногда подчиняться женщине может быть очень приятно, — де Круаль улыбнулась и положила ладонь на колено Леону. Тот от неожиданности вздрогнул — сильнее, чем раньше, когда подумал о детях мушкетёров — и оттолкнул её руку.  — Что такое? — Луиза нахмурилась. — Разве вам не нравится?  — Сейчас неподходящее время для этого, — пробормотал Леон.  — Как раз сейчас — очень подходящее, — уверенно заявила Луиза. — Дети мушкетёров и монахи обедают в гостинице, у нас есть свободное время... а потом его может и не быть, по крайней мере, для вас, — добавила она. — Неизвестно, как развернутся события, и с кем вам придётся столкнуться... останетесь ли вы вообще в живых.  — Так вы предлагаете... прямо сейчас? Прямо здесь? — Леон в смятении обвёл взглядом карету.  — Ну не на сеновале же, — пожала плечами де Круаль и, словно прочитав его мысли, заметила, — только не думайте, что я всем мужчинам такое предлагаю. Вообще-то я очень разборчива и не привыкла подсаживать в карету спутников. Вам, можно сказать, оказана большая честь!  — Я польщён, — кивнул капитан, взяв себя в руки. — Но это же опасно! Мы не можем отвлекаться на... эээ... посторонние дела, пока рядом бродят вооружённые монахи!  — Если что-то пойдёт не так, меня защитят мои люди, да и оружие у меня под боком, — Луиза кивнула на пистолет, который действительно находился у неё под боком — лежал рядышком на сиденье. — Да и шпага ваша недалеко.  — А если Кольбер узнает? Вряд ли он будет в восторге.  — Не узнает, — спокойно заявила она. — А если и узнает, то не думаете же вы, что он станет ревновать? — Поймав удивлённый взгляд Леона она, кажется, рассердилась. — Уж не думаете ли вы, что с меня Кольбером связывают какие-то отношения, помимо деловых?  — Теперь не думаю, — Леон пытался скрыть, как он ошеломлён подобным поворотом. — А ваши люди вас не выдадут? Я понял, что они немы, но... — ... они ещё и неграмотны, а я хорошо плачу им, — закончила за него Луиза. Леон уже собирался сказать, что неграмотным можно и притвориться, но слова про достойную плату его убедили.  — Зачем вам это нужно? Зачем я вам нужен? — он недоверчиво посмотрел на де Круаль, которая расстегнула несколько пуговок на платье и, кажется, вознамерилась предпринять решительную атаку.  — Вы мне понравились, — Луиза посмотрела на него с той самой игривой улыбкой. — Кроме того, вы действительно храбрый человек, а такие редки в моём окружении, да и вообще во Франции...  — Польщён вдвойне, — он снова кивнул. — Но откуда мне знать, что вы в разгар любовных ласк не собираетесь застрелить или заколоть меня?  — Если бы я этого хотела — сделала бы это сразу и вне кареты, — Луиза поморщилась. — Не стану же я пачкать свою любимую карету, моё надёжное убежище, кровью. Слушайте, я вас битый час уже уговариваю! — вдруг возмутилась она. — Любой другой мужчина на вашем месте уже давно раскрыл бы мне объятия!  — Может, вам стоит поискать любого другого мужчину? — произнёс Леон со всей холодностью, на какую только был способен. На миг ему показалось, что де Круаль влепит ему пощёчину — она уже занесла руку, но потом опустила её и прищурилась.  — А может, вы просто боитесь, что у вас не хватит сил? — насмешливым тоном спросила она. — Или вас вообще привлекают не женщины, а, скажем, симпатичные юноши?  — Да как вы... Да как вы могли такое подумать? — у него перехватило дыхание. — По-вашему, я похож... Что я вам, Анри де Лонгвиль, который... который засматривается на мальчишку д’Артаньяна?  — Ох, — с облегчением вздохнула Луиза, вновь принимаясь за пуговицы. — С этого и нужно было начинать, а то столько сил потратила... Вы же меня хотите, признайтесь!  — Хочу, — не стал отрицать очевидное Леон. — Но ещё больше хочу выяснить: а если я всё-таки откажусь, вы что, меня силой заставите? — он кивнул на лежащий на сиденье пистолет.  — Вы принимаете меня за какое-то чудовище, — пожаловалась Луиза. — Если вы откажетесь, то упустите возможность, о которой всю жизнь будете жалеть. Не думайте, что я обращусь к вам с подобным предложением ещё раз. Леон посмотрел на неё — и уже не мог оторваться. Может, в этом было виновато солнце, чьи косые лучи заглянули в окно кареты, но Луиза вдруг показалась ему сияющей, ослепительной, с её огненными волосами и блестящими изумрудными глазами, с белизной улыбки... Все разумные доводы кончились, и Леон не просто распахнул объятия — сам заключил в них де Круаль, притянул к себе, уткнулся лицом ей в шею и вдохнул чудесный аромат волос. Луиза, впрочем, быстро взяла дело в свои руки — во всех смыслах. Осторожно, но решительно высвободилась, погладила Леона по лицу, запустила пальцы одной руки в его жёсткие светлые волосы, другой рукой скользнула в ворот рубашки, добираясь до самого сердца, ощущая его сумасшедший стук. Она властвовала во всём — и в поцелуе, горячем, жгучем, медовом, от которого кружилась голова и шумело в ушах, и в быстрых, уверенных движениях, какими её ловкие пальцы распускали шнуровку, и в ласках — во всём, во всём... Капитан подчинился ей — и это было приятно, так приятно, что казалась невозможной сама мысль, что может быть как-то иначе, что это де Круаль может подчиниться Леону — или любому другому мужчине. На какое-то время мир вокруг Леона перестал существовать — даже само время словно исчезло, растворилось, и он не мог бы сказать, как долго длилось это сумасшедшее наслаждение. Капитан забыл обо всём — о своём долге, об аресте детей мушкетёров, об опасности, исходящей от монахов, о ларце с сокровищами, который непременно нужно достать, о ненавистной службе Кольберу, даже о неразгаданной тайне собственного происхождения. Всё в нём жило, билось дышало единым желанием — никогда не разлучаться с этой удивительной женщиной, не выпускать её из своих объятий... Но вот их общее безумие закончилось, Луиза высвободилась из рук Леона и с шумным вздохом упала на соседнее сиденье. Пистолет соскользнул с него и глухо ударился об пол, но никто и не подумал его поднять. Некоторое время де Круаль и Леон просто сидели, переводя дыхание и пытаясь как можно быстрее прийти в себя, потом, не сговариваясь и даже не переглядываясь, стали приводить в порядок свою одежду — она такими же быстрыми и уверенными движениями, какими только что ласкала его, он нервно и порывисто, то и дело бросая взгляды на свою случайную любовницу. Только в эту минуту Леону пришло в голову, что всё происходящее, возможно, всего-навсего самый обычный сон. И правда, разве могло быть такое — ещё вчера он терпеливо выслушивал недовольство Кольбера и без особой надежды охотился за детьми мушкетёров, а сегодня уже ему отдалась красивейшая и опаснейшая женщина Франции... хотя это ещё надо поглядеть, кто кому отдался. После такого и умереть не жалко...  — Ну-ну, вы мне ещё живым понадобитесь, — выдохнула Луиза, и только сейчас Леон понял, что произнёс свою последнюю мысль вслух.  — Это было прекрасно, — он тоже откинулся на спинку сиденья, всё ещё с трудом переводя дыхание. — Ради этого стоило...  — Что стоило? — де Круаль извлекла откуда-то маленькое зеркальце и теперь рассматривала своё раскрасневшееся лицо, приглаживала растрепавшиеся волосы и облизывала алые от поцелуев губы.  — Пережить всё это. Все эти несчастья, свалившиеся на мою голову... все эти неудачи, когда меня задерживали, арестовывали... всё это было не напрасно.  — Я тронута, — Луиза смотрела на него ласково и даже с удивлением. — Со своей стороны могу сказать, что вы превзошли все мои ожидания. Оказывается, вы опытны не только в фехтовании... и да, вы прекрасно владеете шпагой — во всех смыслах.  — Так что, бомба всё-таки рванула? — усмехнулся капитан. — Ещё как! Надеюсь, теперь вы верите, что подчинение женщине может быть очень приятным? — Верю, — он не мог отвести от де Круаль восхищённого взгляда. — То-то же, — она лукаво улыбнулась, но её лицо тут же стало серьёзным. — Надеюсь, вы понимаете, что не следует трепаться о случившемся здесь на каждом углу?  — Да как вы можете? — вспыхнул Леон. — Будьте уверены, честь дамы для меня не пустой звук... даже если эта дама угрожала мне пистолетом, — добавил он, покосившись на пол.  — Но я должна была вас проверить — враг вы мне или друг? — Луиза, явно не испытывавшая никаких угрызений совести, наклонилась и, быстро подняв оружие, снова положила его рядом с собой. — Кроме того, как бы я тогда проверила вашу храбрость? Поверьте, люди, которые могут так хладнокровно отвечать на вопросы и даже шутить под дулом пистолета, встречались мне очень редко! Леон, которому было лестно это слышать, кивнул и тоже облизнул губы — в карете было жарковато.  — Вот, выпейте, — Луиза протянула ему флягу, наткнувшись на подозрительный взгляд, закатила глаза, но всё же сделала большой глоток и отдала флягу капитану. Леон снова заколебался, но жажда была сильнее, и он всё же отпил. В сосуде была вода, самая обыкновенная. Впрочем, вина сейчас капитану было нельзя — он и так был пьян от поцелуев де Круаль.  — Что ж, думаю, мы скрепили наш союз, — как ни в чём не бывало продолжала Луиза. — Но не думайте, что после случившегося здесь я потеряю голову, влюблюсь в вас, буду помогать вам в вашей службе или помчусь за вами на край света. Это было всего лишь приятное времяпрепровождение, не более. «И способ покрепче привязать меня к вам», — подумал Леон, а вслух сказал:  — Что же, вы меня совсем за дурака принимаете?  — О нет, вовсе нет, иначе бы я не стала так сближаться с вами! — возразила Луиза. — Я очень надеюсь на ваш ум и в то же время на вашу порядочность. У неё это прозвучало так, как будто ум и порядочность — вещи совершенно несовместимые. Леону это не очень-то понравилось, но возражать у него не было сил, поэтому он перевёл взгляд на окно — и выпрямился, словно подброшенный на сиденье невидимой силой.  — Монахи!  — Где? — де Круаль тоже посмотрела в окно, и остатки лени и разнеженности мгновенно слетели с неё. Цепочка монахов в грубых коричневых рясах просеменила мимо кареты и скрылась за зданием гостиницы.  — Вот глупцы, — пробормотал Леон, — носятся вокруг ларца с сокровищами, а о том, что такое настоящее счастье, и ведать не ведают... Хотя откуда им, с их-то обетом безбрачия...  — Тихо! — Луиза вскинула руку. — Давайте условимся: всё, что произошло в этой карете, останется в этой карете. За её пределами — ни слова о случившемся, поняли?  — Понял, — по-военному кивнул Леон, уже успевший надеть шляпу и теперь натягивавший перчатки. Луиза почти одновременно с ним сделала то же самое. Потом она вооружилась пистолетом, Леон — шпагой, они переглянулись, и де Круаль решительно толкнула дверцу кареты. «Это останется не только в карете», — успел подумать Леон, прежде чем ослепительный солнечный свет ударил в его глаза. «Это и со мной останется — на всю оставшуюся жизнь».