Дивные соцветия

      Когда ты бог, столетия текут для тебя так, будто прошла всего неделя. Десятилетия кажутся одним днём. В суете работы, связанной с возвышенным и духовным, порой забываешь о простых вещах, касающихся себя самого. Например, сколько тебе по-настоящему лет, когда ты в последний раз ел, давно ли восполнял силы сном. Такие житейские мелочи отодвигаются на второй план, ведь с огромным запасом духовных сил тебе не нужно думать о чём-то, что обременяет жизнь простых людей.       Ши Уду вообще не думал о подобном. Будучи одним из трёх опухолей и имея огромное количество последователей, а вместе с тем и работы, разве мог он позволить себе хоть малейшее отвлечение от дел? Более того, приближалась очередная небесная кара, которая должна быть суровее предыдущих.       В целом, он никогда не был тем, кто жалуется на тяжбы судьбы. Берёшь — и делаешь. Стиснув зубы, но преодолеваешь всё. Никакой жалости к самому себе. К остальным — тем более. Под этой маской хладнокровия и отчуждённости, что крепко-накрепко срослась не только с его лицом, но и статусом, Ши Уду потерял самое важное: понимание себя. К сожалению или к счастью (здесь судить не самому обладателю), ей — этой самой маске — суждено было треснуть под слабой полуулыбкой, которую тот себе позволил. Всего раз. А последствия были уже необратимыми.       Разумеется, когда отодвигаешь на задний план эмоции, ни о каких тесных взаимоотношениях с кем-либо и речи идти не может. Если бы Ши Уду позволил себе горькую усмешку, то именно с ней он бы подвёл список своего круга общения: брат, Лин Вень и Владыка. Был ещё Пэй Мин, с которым они не общались уже достаточно долго. Если водяной самодур был обременён медитациями, направленными на концентрацию духовной силы перед карой, то Мингуан, как правило, не терял свободного времени даром. Женщины. Вот она, часть его досуга.       Мало кто знал, но помимо увлечений постельными игрищами у сильного и стойкого генерала было ещё одно поприще для успокоения сердца — его сад при дворце. Деревья, как деревья, фонтан, как фонтан. Ничего необычного. У того же Сюаньчженя флора будет более разнообразной, а кусты более ровными (ведь он педант, а значит оплошности быть не может). Однако были в саду Пэй Мина цветы, что считались диковинкой даже в мире людей. Пятнистые орхидеи обрамляли вычурную беседку, отбрасывая яркие пятна на беломраморные ступени. И запах у цветов был воистину божественным. Об этих красавцах были наслышаны все от средних до верхних небес, однако видели их лишь те единицы, которым было дозволено навестить отдалённый уголок дворца Пэя.       Ши Уду не придавал этой изыске особого значения. Откровенно говоря, цветы его не то что не волновали… Скажем так: это была последняя вещь, интересующая водяного самодура. За его садом ухаживали младшие служащие, а появлялся он в нём раз в столетие, и то по причине поиска брата, которому слишком нравилось пить вино за стенкой из виноградных лоз. Однако Ши Уду был одним из тех, кому посчастливилось своими глазами увидеть орхидеи в крапинку. Ещё и очень детально.       Он ожидал Пэй Мина, пока тот соберётся на праздник тысячи фонарей. Банальная глупая традиция рядиться в роскошные наряды ради одного вечера в компании коллег… А сколько с этим мороки! Вероятно, Ши Уду не составило особого труда собраться так быстро потому что подобные одеяния он носил на ежедневной основе. Другими словами, в его гардеробе не было простых вещей — одни шелка с ручной вышивкой и драгоценными камнями. Пэй одевался тоже весьма недурно, однако он был богом войны, а значит сноровки с выбором бирюлек у него было не так уж и много. На сем из года в год Ши Уду приходилось ждать его, попутно ловя ласкающие слух ругательства. И покрой не тот, и ткань, и украшения.       В относительной дали от замка, до куда доносилось лишь эхо, младший из братьев Ши восхищённо поглаживал лепестки. — Братец, скажи ведь, диковинные, — Цинсюань без зазрения совести засунул нос в самый бутон, глубоко вдыхая нежный аромат, что источал цветок, а после звонко чихнул. — Апчхи! — Диковинные, — безразлично бросил Ши Уду. — Не суй туда свой нос. Может, у тебя аллергия на них, что ты расчихался. — Братец слишком заботлив по отношению ко мне, — улыбнулся повелитель ветров, присаживаясь рядом на холодную гранитную скамью. — Или же, как всегда суров ко всему, что его окружает.       Ответа на данную пламенную речь так и не последовало, и поэтому он продолжил свою мысль, незаконченную ранее: — И всё же… Давай попросим генерала Мингуана дать нам пару ростков таких орхидей? Я бы любовался на них целыми днями.       Ши Уду усмехнулся, обмахнувшись веером. — Именно поэтому мы не будем его просить о подобном. Кто вместо тебя будет работать? — Ты такой жестокий, братец… Апчхи! — Говорил ведь, не совать свой нос куда не попадя!       Старший брат полез за пазуху одеяний, выуживая оттуда носовой платок. Сам он такими вещами никогда не пользовался, но вот для Цинсюаня они были на вес золота. То помаду подтереть, нося женскую личину, то промокнуть нервную испарину, что выступила из-за неловкости.       Пока повелитель ветров мирился с приступами безудержного чихания, Ши Уду ничего не оставалось, как устремить взгляд на аллергический источник. Слабая полуулыбка пересекла его лицо. «Настолько необычные… Действительно, это в стиле Пэя старшего». Улыбнулся он вовсе не цветам, а своим мыслям. Его друг… По сути единственный. Никогда не разменивающийся на такие мелочи, он всё равно гордится своим садом. Поразительно. — Ох, вижу господину повелителю ветров пришлись не по вкусу мои красавчики, — Пэй хохотнул, приближаясь к беседке. — Или, лучше сказать, пришлись не по носу?       Все трое усмехнулись, а Ши Уду пришлось прятать взгляд за веером. Несмотря на все трудности, этот бог северных земель смог выбрать подобающий мероприятию наряд и от того выглядел ещё лучше, чем обычно. — Как раз наоборот! Мне они очень понравились, и братцу тоже.       Пэй Мин улыбнулся, пытаясь поймать взгляд, который от него специально отводили. — Что ж, раз так понравилось, я всегда рад вашему присутствию здесь.       Они уходят на праздник под шутки и смешки по отношению друг к другу, и Ши Уду допускает мысль о том, что только рядом с Пэем он может действительно снять свою броню безразличия. Даже, когда они приходят во дворец Цзюнь У, занимая свои места за столом, он не может сконцентрироваться на самом мероприятии, потому что рядом он. Тот самый, который бросает неоднозначные взгляды на богинь (кажется, иногда и на него) и который хохочет хриплым басом. Ужасное чувство зарождается где-то в животе самодура, но именно из-за него тот может смотреть сквозь предметы и не обращать внимания на происходящее.       Чарка с вином идет по второму кругу, останавливаясь на Ши Уду. Он выпивает и под аплодисменты своих коллег выходит из церемониального зала, не собираясь смотреть представление, что сделали люди. Ему дурно и срочно нужно подышать свежим воздухом. За ним увязывается обеспокоенный Ши Цинсюань, который заботливо берёт его под руку и усаживает на скамью. — Братец, что с тобой? Ты надел слишком жаркие одеяния? Или на тебя так подействовало вино.       Да, это было вино. Северных сортов и настолько эксклюзивное, что обычно его было не достать. — Просто утомился, не более. Возвращайся к остальным, А-Ши.       Повелитель ветров даже и не думает сдвинуться с места, беря в руки веер и обмахивая им лицо старшего брата. — Как же так, братец… Совсем скоро у тебя новая кара, а твои силы… Ты заставляешь меня беспокоиться!       Ши Уду измученно сгибается в спине, впервые позволяя себе расслабить спину при ком бы то ни было. С его уровнем магических сил всё в порядке. К каре он готов (хоть и допускает мысль, что на сей раз он её не пройдёт). Проблема кроется в другом: он наконец-то осознал причину редкого общения с Пэем в последнее время. Дело даже не в женщинах и не в тренировках. Дело в том, что он безумно влюблён в своего лучшего друга. До бабочек в животе, до тошноты и до тяжести в области сердца. — И вообще, — рассуждал вслух Цинсюань. — Разве боги, вроде тебя, могут болеть? Нам точно стоит найти тебе лекаря…       Ши Уду глубоко вздыхает, чтобы пламенно ответить брату, что он в порядке, но внезапно заходится сильным хриплым кашлем. В горле стоит отвратный привкус, и это явно не вино. Он кашляет так сильно, что в уголках глаз собираются крохотные капельки слёз, а гортань зудит, будто он проглотил ежа. Растерянный повелитель ветров в миг вспоминает все житейские способы помощи и совершает ошибку, решив постучать самодура по спине. От этого несчастный начинает кашлять ещё сильнее. — Брат! Брат! — в глазах младшего блещет страх на уровне с отчаянием. Он держит Ши Уду за плечи и в панике кричит. — На помощь! Кто-нибудь!       На его крики сбегаются служащие, охранявшие дворец Цзюнь У, однако и от них толку мало. К счастью, в один момент водяной самодур крепко сжимает свои одеяния в области груди и наконец-то справляется с приступом. Он вытаскивает запасной платок, прикладывая его ко рту и свободной рукой пренебрежительно машет на сбежавшуюся подмогу. — Всё в порядке.       Ши Цинсюань всё ещё озабочен его состоянием и взволнованно спрашивает: — Брат, ты уверен? Что это за приступ у тебя был? Не припоминаю, чтобы прежде такое случалось… — Аллергия.       Неоценимо большим трудом Ши Уду смог отвадить от себя взволнованного брата, ссылаясь на то, что отсутствие их двоих будет заметить проще, чем его одного. Он также заверил его в том, что с ним всё в полном порядке, однако сердце самодура всё ещё колотилось где-то под глоткой, а гортань жгло так сильно, что каждое слово давалось ему с трудом.       Наконец, оставшись в одиночестве, он приводит дыхание и сердцебиение в норму. Под тусклым светом фонарей совсем не видно, что в платке, помимо слюны осталось ещё кое-что. Чуть заметная, еле различимая золотистая пыльца.       Беда никогда не приходит одна. Вслед за кашлем появилось и тянущее чувство в области лёгких. Но Ши Уду не жаловался, хотя и понимал, что это явно плохое предвестие. Порой он чуть не задыхался, но, к счастью, научился вовремя исправлять это недоразумение, прикладывая к горлу руку и переливая свою же духовную энергию самому себе свежим потоком. Паника началась тогда, когда на утро он обнаружил подле себя пятнистый лепесток, а наволочка подушки была испачкана кровью. Именно в эту подушку он утыкался в ночном приступе. Сначала это было похоже на плохую шутку от брата, однако тот бы точно не стал заниматься подобной проказой. А после воображение нарисовало до боли приятную картину. Вдруг Пэй узнал, что тот болен и заходил его навестить? Тогда где букет этих вычурных цветов? Нигде его нет, да и служащие сказали, что никто не навещал дворец без ведома Ши Уду. А сердце болезненно закололо, напоминая богу о том, что он зря тешит себя глупыми надеждами.

Ши Уду ещё не понимал, что приличных размеров букет уже рос внутри него.

      Бить в колокол водяной самодур не стал и тогда, когда выяснил, что кровавые пятна с лепестками орхидей как раз выходят из его лёгких. Вместе с ними с каждым днём боль становилась всё сильнее, а сердце иногда ускоряло свой ритм без всякой на то причины. Ши Уду позволил себе низость, присущую людям и демонам — плюнуть через плечо. Он привык к металлическому привкусу, но вот к цветочной горечи ещё нет.       Бог злился, испытывал отвращение. Оказывается, внутри него всегда копилось столько эмоций… И как же было хорошо без них! День кары неумолимо приближался, а силы, вместо того, чтобы накапливаться, постоянно расходовались. На что, Ши Уду понять не мог.       Чтобы найти хоть какое-либо объяснение своей аллергии, которая затянулась, он посетил божественную библиотеку Лин Вень. Пролистав больше дюжины книг с различными заболеваниями, самодур уже успел отчаяться, как абсолютно случайно наткнулся на книгу из мира людей. Глупости, да и только. Что могут написать простые смертные? Но раскрытая книга являла взору педантичного читателя изображение, которое повергло его в неописуемый шок. Человеческое тело из которого торчат цветы. Человек ещё жив, да и цветы пускают корни глубоко под кожу. Зрелище не из приятных, но что, если…       Былое хладнокровие позволило Ши Уду прочесть всё, что связывало это изображение с текстом. Выражение его лица менялось с ужасающе быстрой скоростью. Казалось, всего за три минуты чтения он успел пройти все стадии принятия неизбежного. С силой захлопнув книгу, он злостно сжал зубы. Автор этой глупости должен на себе испытать подобную боль! С чего вообще люди решили, что им дозволено придумывать болезни?! Вздор, да и только.       И всё же на стадии торгов один из трёх опухолей не на шутку испугался. Сколько бы он не пытался выбросить из головы этот бред, реальность возвращала его к нему вновь и вновь. Дрожащими руками он обводил контуры своей шеи и подбородка, тщетно стараясь залечить бугры, которые выпирали под бледной аристократичной кожей. Хотелось вырвать себе глаза, лишь бы не видеть того, что бугры по форме аккурат походят на только что завязавшиеся бутоны.       Ши Уду не боялся смерти. Он знал, что ему на смену однажды точно вознесётся кто-то другой. Более сильный или же наоборот. Плевать. Ему было страшно оставлять Цинсюаня одного в этом мире. Тот всегда найдёт на свою голову проблем, а уж за отсутствием брата, который является по большей степени сдерживающей силой для него… Что, если по его душу вернётся божок-пустослов?       От таких мыслей руки сами собой схватились за голову в обречённом жесте. Умирать ему нельзя. Просто нельзя.       Чёртова книжонка так же объясняла возможный путь продления жизни страдальца. Будь Ши Уду не богом, а простым смертным, он бы давно умер от того, насколько сильно болят его внутренние органы. Абсолютного исцеления не существует, но ведь он не просто человек, верно? А значит… Значит нужно заставить самого себя сказать вслух то, о чём бы он предпочёл молчать ещё несколько столетий. Судьба подкидывает ему удачу в виде намечающейся встречи с другом. Как вовремя. Как чертовски вовремя.       Самодур был не прав. Во-первых, он ошибся в том, насколько больно вынашивать в себе цветы. Во-вторых… О, как же чертовски тяжело сидеть напротив человека, которому ты вот-вот должен сказать о своих чувствах. Ладно бы сказать… Это не просто человек. И не просто бог. Пэй Мин его самый близкий друг, а по совместительству он тот, кто может спокойно наплевать на чужие чувства, не моргнув и глазом.       Даже зная, что при отвержении его ждёт неминуемая кончина, Ши Уду уже был не против. Больше он терпеть этого не мог. Видеть себя, упавшим настолько низко, чтобы каждый вечер отхаркивать кровь с лепестками — вот, что хуже отказа. Замечать, как твоя ровная кожа стала бугристой — вот, что хуже усмешки в лицо. Чувствовать то, как цветы питаются твой божественной силой… Хуже этого нет ничего. — Дражайший друг Пэй, — натянуто улыбается самодур, поднося к лицу чарку вина и делая глоток. — Вы позвали меня к себе в столь поздний час… Есть причины для такого визита?       Пэй был расслаблен до этого вопроса. Но стоило ему прозвучать, как тот напрягся. Будучи весьма прямолинейным, он не стал тянуть. — Причины есть, — он смотрел на Ши Уду очень пристально до тех пор, пока не поймал взгляд голубых глаз. Самодур на мгновение потерялся в карамельной радужке, но вернулся к реальности так же скоро. — Повелитель ветров сообщил мне о твоём плохом здравии. Признаться честно, я был крайне удивлён.       Ши Уду махнул на друга рукой, которую тут же обхватили за запястье. Неслыханное нарушение личного пространства, ставящее в тупик. — Ты можешь отмахнуться от кого угодно, но не от меня.       Ши Уду, словно набрал в рот воды, не знал, что и сказать на такое заявление. Как же чертовски верно были подобраны эти слова. Здесь не то чтобы не отмахнёшься. Кулаками не отобьёшься… — С чего бы всем вам начать беспокоиться обо мне? Будь что-то серьёзное, неужто я бы не сказал?       Генерала такой ответ не устраивает. Отступать не в его характере. Он ослабляет хватку, но замечает, что чуть ниже запястья под летящей тканью рукавов покраснения и подтягивает руку к себе. За это он получает звучную затрещину веером по затылку. — Дражайший друг Пэй. Если уж вы изъявили проявить заботу ко мне, будьте добры спросить, нуждаюсь ли я в этом.       Пэй Мин горько усмехается, отпуская чужую руку. К сожалению, повелитель ветров был прав: тот никогда не покажет своей слабости другим. — Нуждаешься. Но не скажешь. Думаешь, я не знаю, что такое вопрос чести и статуса? — Причём же здесь это? Мне очень приятны твои волнения, однако они излишни. — Излишни ли? Друг, ты буквально кашляешь кровью… При таком-то количестве духовных сил. Не за горами твоя кара…       Самодур искренне старается не злиться и лишь чаще и резче обмахивается веером. Трудно объяснить собственное состояние: ему, безусловно, приятна забота, но с другой стороны… Какая низость, что о нём пекутся, как о малом ребёнке. Да, он ужасно болен. Но чья же это вина? Уж никак не источнику болезни переживать теперь о его состоянии. — Как ты узнал про кровь при кашле? Цинсюань?       Пэй Мин покачал головой. — Нет. — Тогда каким образом? — Не в моей компетенции о таком говорить, особенно тебе, — он потянулся за чаркой с вином, чтобы решиться ответить честно. — Но, друг. Пока ты шёл ко мне, вся поднебесная слышала твой хриплый кашель. А что касается крови, — взгляд скользнул к груди сидящего рядом. — Ты плохо заправил платок за пазуху.       Кровь прилила к лицу Ши Уду от стыда. Какой позор! Раскрыть все карты так легко и просто! В попытках успокоить себя, он начинает учащённо дышать и чувствует жжение в глотке. В голове лишь одна мысль: «только не сейчас, не при нём». И всё же, справиться с подступающей волной кашля не так-то просто. Пэй заботливо протягивает другу чистую салфетку, пока тот всё так же болезненно и глухо старается восстановить нормальное дыхание. Как только к голове возвращается ясность, Ши Уду замечает чужую руку на своём плече. Приятное золотистое свечение сопровождается тёплым потоком духовной энергии вовнутрь. Цветам, что обвивают уже почти каждую жилку, это нравится. — И стоило ломать этот спектакль? — генерал северных земель перенял толику былого раздражения своего товарища. — Как давно это у тебя? Ты же понимаешь, что на эту болезнь у тебя уходит львиная доля твоих сил?       Ши Уду на сей раз ощущает белых бабочек в животе. Наконец-то не цветы, какое счастье. В отличие от них, первые приносят приятные ощущения. — Около месяца, наверное… Я не слежу за мирским временем. Я чувствую, что силы покидают меня, и прежде, чем ты начнёшь причитать, как и все остальные, что мне следует найти лекаря, мне нужно сказать тебе кое-что.       На последних словах его голос с болью ломается. Пэй убирает свою руку, готовясь абсолютно серьёзно слушать того. — Говори.       Как это легко срывается с его уст. Знал бы он, что сказать это труднее, чем подумать. Очень долгое молчание воцарилось меж двух богов. Никто не нарушал тишины. Один смиренно ждал, а второй пытался подобрать слова.       Наконец Ши Уду решается обнять Пэй Мина, чтобы тот не смотрел так пристально в его глаза. Лучше утонуть в собственных водах, чем в его радужке. Обнимает он не сильно. Таким жестом он и родного брата мало когда награждал. Всё это до ужаса непривычно, но он понимает, что это их первое и последнее объятие отныне. Он бы так и молчал, обхватив чужие плечи, не будь Мингуан тем, кого величают женским обольстителем. Неужто он не удостоит своего дорогого сердцу друга чем-то простым, вроде объятий? В его руках много силы, но он помнит о том, как самодур относится к нарушению личных границ и от того так же осторожно и мягко поглаживает его по спине.       По щеке Ши Уду скатывается скупая слеза. Солёная до невозможности, она режет его изнеженную щёку и приземляется прямо на одеяния Пэй Мина. — Даже, если бы я сказал тебе об этом раньше, ты бы не помог мне. И даже лучший лекарь с подобным не сможет справиться. С этим не справится даже Владыка, отдай он мне все свои духовные силы. Я рад, что за свою достаточно длинную жизнь мне посчастливилось вознестись и встретить вас с Лин Вень. Вы мои единственные друзья, хотя обычно я веду себя даже с вами слишком холодно.       Пэй поглаживает друга по спине, тихо вставляя пару слов. — Скажешь тоже, старина Ши. Пусть ты и холоден, но кому, как ни нам знать о тебе настоящем? — Верно, — выше его сил было желание потрогать волосы возлюбленного. Впрочем, ему недолго ведь осталось, а значит можно позволить себе и эту роскошь на смертном одре. Пэй сидит смирно, что не может не радовать. — Я редко приношу благодарности. Передай Лин Вень от меня, чтобы она тоже знала. Думаю, она посмеётся. — Постой-ка, дражайший мой друг. Ты чего это, собрался умирать, что такие речи толкаешь? — Болезнь неизлечима, Пэй. Я ведь сказал. — Бред это собачий.       Ши Уду очень хотелось дать тому затрещину, чтобы он не портил серьёзный момент своей прямолинейностью типичного вояки, но вместо этого он сильнее прижался к тому, возвращаясь к своему монологу. — Позаботься о моём брате. С ним сложно, но я ему уже говорил, что твоё слово весит ровно столько же, сколько и моё, — сглотнув огромный плотный ком в горле, он потребовал. — Пообещай, что позаботишься о нём. — Да что ж ты, — Пэй постарался отстраниться, чтобы взглянуть в эти бессовестные глаза и сказать, что не всё ещё потеряно, но Ши Уду только сильнее прижимался к нему. Оставалось тяжело вздохнуть. — Разве я могу отказать тебе в подобной просьбе. — Скажи, что обещаешь. — Обещаю.       Время Ши Уду тяжело вздыхать и прятать уже вторую слезу в плечевом изгибе Пэй Мина. — Вот и хорошо. Пэй Мин. — Да, Ши Уду. Или, лучше обратиться к тебе по титулу? Всё же так официально.       Такой прекрасной язве было суждено остаться незамеченной. — Спасибо тебе за всё, — чуть слышно он шепнул самому себе под нос. — Я люблю тебя.       К сожалению или к счастью, слух генерала был острым и последняя фраза была расслышана предельно чётко. Что можно сказать наверняка, так это то, что трактовку она получила неверную. — Разумеется, мой дражайший друг. Я тебя тоже люблю. Горячо и всем сердцем.       И хотя Мингуан был искренен в своих словах и всегда говорил то, что думал, цветы в теле Ши Уду такой ответ не удовлетворил. Ведь для Пэй Мина тот был, безусловно, близким. Близким другом и не более того.       Знал ли Ши уду, что его ответ будет таким? Знал. И так же он прекрасно понимал, что от этого признания эти противные орхидеи не перестанут развиваться, а лишь зашевелятся с новой силой, сильнее поражая лёгкие. Это даже не сильно ранило его морально, потому что он никогда не тешил себя ложными надеждами. Проще говоря, понимал, что его влюблённость провальна.       Собирая в себе остатки собственного достоинства и характера, самодур отстранился, натягивая былую маску спокойствия, нарушаемую осторожной улыбкой, аккуратно спрятанной за веером. Главное, что перед неминуемой смертью он сказал то, что хотел. А верно или неверно его поняли — не важно. В конечном итоге, зачем Пэй Мину скорбь по нему, приправленная истинным знанием? Пусть лучше он смотрит на свои отвратные цветы в саду и вспоминает о нём только хорошее.       День небесной кары настал тогда, когда один смелый бутон прорвал кожу в области ключицы и распустился пёстрыми лепестками. То был белый цветок с красными пятнами. Непонятно только, кровяные ли они или же естественные. Скрипя зубами, Ши Уду пошёл на верную смерть в своих же водах, потому что знал: духовных сил осталось лишь на то, чтобы один раз зажечь пламя на ладони. Его заботливо приправил своими силами брат, а Лин Вень пожелала удачи. Тот хотел одного: удачно и быстро умереть.       Как ни посмотри, легенда действительно красивая. Он уйдёт, как и подобает повелителю стихии. Нет ничего позорного в том, чтобы вода, которую ты приручил, в конечном счёте забрала в качестве оплаты и тебя самого.       К собственному удивлению, сил оказалось больше, хотя раны на его теле открывались крайне быстро. Под сильным давлением штормового ветра цветы полезли сквозь кожу ещё быстрее. Несмотря на это Ши Уду всё же старался сдержать тяжбу собственной кары, отдавая всего себя на удержание сильнейшей волны. В один момент он понял, что весь запас его сил иссяк и облегчением смертного расставил руки в стороны. Один удар волны по его уже смертному телу — и все страдания прекратятся в один миг.       Секунда, и ударная волна задевает по нему. Ши Уду делает последний вдох и чувствует, как по гортани разливается солёная вода. Вот он, прекрасный конец, достойный аплодисментов и слёз.       О, дорогой Ши Уду… Всё везение мира принадлежит не тебе, а твоему брату. Ведь просто умереть от небесной кары было бы слишком просто, памятуя о главном грехе его жизни. Для начала нужно за него отплатить.       Он чувствует боль. Во всём теле. И эта боль уже не от цветов, а от того, что большинство костей в его теле сломаны, а мышцы порваны. Тяжелое дыхание смешивается с кашлем. Противные лепестки уже не стесняясь вылетают изо рта по несколько штук. Смешиваясь с липкой кровью, они прилипают к губам и подбородку.       С трудом водяной самодур раскрывает глаза и мысленно радуется хоть тому, что их не режет белый свет. Запах сырости больше напоминает какой-то подвал, нежели дно океана. — Очнулся наконец, — леденящий голос доносится откуда-то сверху, но голову поднять трудно. — Думал, сможешь умереть так легко?       Говорить сейчас было бы хуже казни, так что Ши Уду просто поднимает взгляд, тут же бледнея на несколько тонов. Демон чёрных вод, собственной персоной. И ладно бы просто он… За его тёмным силуэтом он узнал брата. Потрёпанного, полураздетого и испуганного до невозможности.       Принять своё наказание. Просто ещё немного потерпеть. Если бы не крики Цинсюаня, не его несчастные мольбы, он бы с лёгкостью попросил Хэ Сюаня просто закончить вершить своё правосудие. Вместо этого приходится выслушивать длинный монолог о том, как ужасно он поступил в прошлом. Что ж, тоже справедливо.       Ши Уду никогда не считал свой поступок чем-то из ряда вон выходящим. Да, он испортил жизнь одному человеку, но зато подарил миру новое божество и остался хорошим братом. У каждой медали есть две стороны, но в данной ситуации она встала на ребро.       Цветы внутри тела бога, потерпевшего поражение, ищут для себя остатки его сил. Растениям всегда хочется приятной почвы. Пятнистые орхидеи оказались весьма капризными, и потому за неимением духовных сил, которыми их питали до этого, принялись высасывать все живые соки из смертного тела. Ши Уду терял сознание от боли в мышцах и молился лишь о том, чтобы корни поскорее поразили его сердце и закончили его страдания. Но ещё более сильная боль, причиняемая ему внешне руками Хэ Сюаня заставляла очнуться.       Демон приподнял его за шею и с возмущением спросил: — Ты не испытываешь ни капли сожаления?       Сожаление? Нет… Он испытывал чувство вины перед братом за то, что не успел рассказать тому обо всём. Хотел уберечь, а в итоге утянул за собой на дно. — Брат! Брат! Извинись перед ним, брат! Я не хочу, чтобы ты умирал!       По щекам повелителя ветров текли слёзы, смешивающиеся с грязью и кровью. Он был готов принять хоть сто ножей себе под сердце, лишь бы его брата оставили в живых. Вот только Ши Уду хотел совсем другого. — Я… Не… Сожалею…       Хэ Сюань кипел от ярости. Не то чтобы его бы успокоили извинения с его стороны. И даже, если бы тот сказал, что сожалеет о содеянном, он бы не поверил. Это раздражало ещё больше. Ши Уду оставался честен до конца. Когда демон чёрных вод сжал его шею ещё сильнее, и из неё вырвались наружу новые бутоны орхидей, самодур выплюнул сгусток крови, внутри которого можно было рассмотреть крохотные соцветия. Безжизненный взгляд упал на лицо, сияющее гневом. — Просто убей меня уже. Тебе от этого легче не станет.       Хэ Сюань искренне хотел бы ещё помучить это полуживое тело, но сейчас, находясь на самом пике своей ненависти к этому человеку, он забыл о самообладании. Под истошный вопль Цинсюаня, он обезглавил его брата и на мгновение завис.       Он не успел убить его. Вернее, он опоздал на долю секунды. Из шеи не брызнула фонтаном кровь, а комната не наполнилась металлическим запахом. Орхидеи, сильные и красивые, вырвались наружу из обезглавленного тела. Жестокая правда сильно уколола демона: Ши Уду умер от того, что корни цветов поразили сердце, впитав в себя остатки крови в этом теле. — Да чтоб тебя! Ши Уду, чёртов ты ублюдок!       Хэ Сюань не знал, плакать ему или смеяться. Даже момент собственной мести он не смог вкусить с особым наслаждением. Обидно? Очень. На горестях, он и забыть забыл о том, что вслед за самодуром он хотел прикончить и повелителя ветров.

***

      Тело, а точнее его проросшие останки, были выброшены в лес, что кишел низкосортными демонами. Смотреть на это цветочное месиво было просто противно. Кому угодно, но не Пэй Мину, который наткнулся на знакомые цветы, пока рубил деревья для гробов. Сначала ему хотелось просто пнуть их, ведь выглядели они чересчур красиво и реалистично, а на уловки от демонов он бы никогда не попался. Остановился он на полушаге, когда заметил «почву» под ними. Одеяния Ши Уду. До последнего не веря в происходящее, Пэй Мин не побрезговал присесть подле тела. Чем дольше он рассматривал его, тем сильнее непоколебимый генерал ломался морально. Те руки, что он знал ранее, более походили на кости обтянутые кожей, что изорвана только распустившимися бутонами. Головы не было, но шея оставалась той же тонкой и изящной. Туловище, ноги… Всё это походило больше на страшный сон, однако никто бы не догадался так поиздеваться над ним. Это не пустышка, не личина и уж точно не иллюзия во сне. Это тело его друга. Того, что пару дней назад готовился к кончине и слёзно благодарил за всё.       Последний раз Мингуан плакал в глубоком детстве, когда споткнулся о камень и разбил коленки. Сейчас он плакал в несколько раз сильнее, а цветы, будто их лакомили самым вкусным удобрением, тянулись вверх, к лицу бога, роняющего слёзы.       В саду Пэй Мина больше не осталось и единого цветка вычурных орхидей. Он сжёг их дотла вместе с плодородной почвой. На этом месте он поставил мраморную плиту в форме веера, а сверху банку с прахом Ши Уду. Благовония на могиле самодура никогда не угасали, а банка никогда не оставалась в одиночестве. Много кто оплакивал Ши Уду, но ещё больше было тех, кому тот был безразличен. Справедливая плата для того, кто не выражал особого интереса к обществу. Да и какая разница праху, что о нём скажут другие?       Прошёл год, а в ныне мёртвом саду Мингуана всё так и стояла мраморная плита в форме веера. По прежнему не угасали благовония, а банка с прахом ни разу не собрала на себе и единой пылинки. За это время пепел напитался скорбью и явил богам иное чудо. Из-под крышки пробилось белое соцветие, после распустившееся одинокой орхидей.       Пэй Мин погладил лепесток в синюю крапинку и с горькой улыбкой сказал. — Я найду твоего брата и позабочусь о нём, как и обещал.