***
В первый раз, когда Джеймс проснулся, он подумал, что место, куда попадают мёртвые, не очень приятное по ощущению. Если бы он мог, то поставил бы две звезды из сотни возможных. А когда решил открыть глаза, то увидел неточную копию себя: те же очертания, тот же нос, рот, брови, глаза, те же пушистые волосы, но поседевшие в конце. Словно кто-то взял, скопировал его образ, отправил путешествовать по времени и вернул обратно — его клон выглядел странно старше, взрослее, а во взгляде отражались только страдание, боль и некая надежда. "Это ёбаный Ад?.." — думал он про себя, не спуская глаз с странного человека. Но ему было плевать. Чертовски плевать. До жути, пока он спокойно лежал, не смея двигаться. В голове всё будто в прострации: перед глазами летали круги, плавали стены, в ушах звенело, а мыслить было слишком легко, слишком просто, до невозможности приятно. Только вот не получалось смахнуть пот со лба — руки приковали по бокам, как какого-то сумашедшего. А Джеймс не был сумасшедшим, ведь он агент: супер секретный, супер серьёзный и крутой. Психов не берут в агенты, ведь так? Он хотел было сказать эти слова, но вышло только непонятное мычание и отрывистое завывание — не то, что он хотел, конечно. Так что, пришлось приподняться, чтобы оценить всю степень серьёзности. И он сделал это! Только для того, чтобы обнаружить пропажу одной его руки, а после и ноги. На самом деле, агент сначала почувствовал жгучую боль во всём теле, затем железный привкус во рту. Он не сразу понял, что это кровь, и секунд десять перематывал воспоминания в поисках момента, где ест ржавчину, но вспомнил, что по идее, он должен был лежать мёртвым посреди руин взорванного здания. Как в старых фильмах — с кишками наружу, с фонтаном кровищи и испорченным костюмом. Тогда же он ещё раз убедился, что это грёбаный Ад с грёбаным дьяволом. Ведь только в Аду дьяволы перевоплощаются в свою жертву; только там пахнет горелой плотью, кровью, химическим настоем от лекарств и рвотой; и там же всегда преследуют смесь из неистовой боли, огромного чувства страха и желания навсегда исчезнуть, чтобы никогда не переживать всё это снова и снова.***
Второй раз, когда Джеймс проснулся, его охватило чувство ужаса. Страха за свою жизнь, за конечности, за неизвестность. Его сердце забилось быстрее, дышать труднее, вся расслабленность будто рукой сняло — думать стало яснее, так же как и ощущать боль. "Наркотики? Обезболивающее?" — мысли раз за разом неслись, будто гоночным болидам, быстро со свистом. Из-за этого ещё и голова начинала болезненно ныть. На его крик пришёл тот самый дьявол: разволнованный, слегка испуганный, уставший, но готовый к бою. А за ним ещё несколько таких же, как и он — его точных копий. Он закричал второй раз, испугав клона в красном. В третий, когда машинально обнял себя за плечи и дотронулся до мяса и нитей вместо руки. В четвёртый раз не получилось, Джея вырубило.***
Трость не помогал перемещаться по базе, только ухудшал состояние. Бинты заканчивались, обезболивающие вместе с ним вприпрыжку. Желание умереть, наоборот, становилось всё больше и больше. Джеймс чувствовал себя бесполезным, полностью беспомощным инвалидом со стажем, коим он является. От чего и хотелось умереть, просто исчезнуть из мира всего. Ему не давали этого сделать, несколько его нянек, везде преследовавшие его, ходящие за ним по пятам, подобно щенятам за своей матерью. Да даже он не был в состоянии избавить себя от этого мира: страшно, тяжело и каждый раз вспоминал опечалившиеся глаза Эля, недовольное мычание Бойца, когда упоминал о боли. Боли, охватившего всё его тело, заставляющего глотать таблетки с новой силой, иногда и наркотики, чтобы хоть как-то уменьшить напор. Помогало? Нисколько. Но глаза блаженно закрывались, а мысли избавлялись от тревоги и страха.***
Шрам впервые поцеловал Джея из-за паники дабы успокоить, когда неправильно присоединил провода с нервными окончаниями. В итоге они оба сидели в неловком молчании, боясь издать хоть какой-то звук.***
— Как протезы? — Болят. Шрам как всегда поражал тем как он мог найти выход с любой ситуации. Неважно, какой: страшной, безысходной, запутанной. У него это получалось лучше всех. Ещё и получалось оставаться сильным, решительным в глазах у поникших, сломленных братьев. Ещё поражал тем, как умело мог за всеми ухаживать, найти способ помочь каждому. Несмотря на это, красноглазый заставлял страдать. Любого, просто своим существованием. И все, кто знал его, изнывали от боли. Неважно какой: моральной или физической. — Лучше бы оставил умереть, Шрам, — однажды сказал Джеймс, — Я этого не вынесу. Всё тело болит. — Привыкнешь, — ответил, как и тогда, первый, закуривая очередную сигарету. Джеймс только досадно покачал головой, вновь услышав эту шарманку, вновь и вновь повторяющую надоедливое "привыкнешь". Только вот, Шрам в коим-то веке был прав — все привыкают. Природа сделала так, чтобы животные адаптировались к месту обитания, так и люди могут адаптироваться к тому, что им приготовила природа. — Спасибо, — смущённо пробормотал Джеймс, вспомнив, что ещё не благодарил красноглазого. — Угу.***
Было трудно снова научиться ходить: область между плотью и металлом всё время ныла, иногда протезы отказывались функционировать, из-за чего Шраму каждый раз приходилось всё перепроверять, а иногда переставал функционировать сам Джеймс устало распластавшись на своём матрасе, отказываясь встать. Было трудно, но ему помогали. Маленькое подобие семьи, странная, но, практически, родная. Все такие же, как он: те же лица, та же мимика, они тоже были обмануты, тоже встретились лицом к лицу со смертью, тоже чувствовали кровь и смотрели как другие падают замертво. Больше всех досталось Шраму, и Джеймсу хотелось благодарить ему. За храбрость, за спасение, за то, что остаётся сильным и делится этой силой с другими. (когда он думал об этом, у него порхали бабочки в животе, а сердце плясало сальсу, странное чувство) Ещё за то, что ухаживает: временами меняет металл протеза, проверяет состояние, всё время спрашивает о самочувствии и... И самое неловкое, моет в ванной, так как самостоятельно избавиться от металлических конечностей Джеймс не может. В благодарность, Агент начинает учиться готовить, убираться, использовать оружие; чаще тренирует тело, чтобы оно полностью привыкло к боли, быть закалённее. Быть сильнее.***
Агент никогда бы не подумал, что боль может приносить удовольствие. Никто бы не смог, кроме психопатов или садомазохистов. А Джеймс всё ещё не считал себя сумасшедшим... Если только чуть-чуть. Совсем маленько. Джеймс впервые поцеловал Шрама в надежде успокоить и успокоиться самому, когда тот снова впал то депрессивное состояние "потери", когда у него не получается снова спасти ещё одного: его бумаги с чертежами оказываются смятыми на полу, все карандаши и ручки летят к чёрту, а сам мужчина зарывается руками в волосы и просто смотрит в одну точку на столе. В итоге, Шрам с наслаждением толкается между раздвинутых ног, уткнувшись носом в бледное плечо, он слегка покусывает мягкую кожу и стонет. Агент, как и красноглазый, впервые в жизни ощущает жар страсти, поддаётся навстречу толчкам и благодарно целует в ответ.***
Под утро они оба подумают, что это было ошибкой. Что братья не должны поддаваться похоти и делать это с друг другом.***
Когда Джей начинает выходить на вылазки, он уже не чувствует себя как прежде — его тело уже перестаёт болеть, полностью адаптировавшись к металлу; сердце наполняется желанием спасать чужие жизни, а также желанием мести за бесчеловечное отношение. Его протезированные руки и ноги тяжёлые, что делают бег медленнее, а ходьбу грузнее, но сильнее, так что он может поднять одной рукой несколько килограммов больше, чем его братья. И топоры летят шустрее, когда кидает роботизированной рукой. Но это не означает, что в протезе только одни плюсы. Нет. Временами боль усиливается, подобно лихорадке, его координация левой ухудшилась, из-за чего он не может стрелять ровно, рука медленная на реакцию, но это лучше, чем ничего! Он благодарен за эти чуда-юда. Также, Джей полностью благодарен всем богам, за то, что роботизирована левая рука, а не правая.***
Всегда говорят, что камни не чувствуют, когда к ним прикасаются, когда их трогают, когда их разрушает эрозия, медленно сдувая каждую частичку или омывая до гладкой поверхности. Джеймс чувствовал идеальное ничего, когда к его протезу приземлялись насекомые, он ничего не ощутил, когда туда прилетел топор или воткнулся нож, он не замечал, когда кто-нибудь пытался дотронуться до его руки. Также, прикосновение Шрама не давало никаких изменений. Но на другой руке его прикосновение обжигало. Будто до него не дотрагивалась рука в перчатке, а раскалённый уголь — было тепло. Джеймсу готов был заживо сгореть в этом огне, взять и никогда не отпускать. — Странно, да? — спросил Шрам, понизив голос до шёпота. — Странно, что я хочу повторить? — тот словно прочитал и произнёс вслух мысли, желание, все сокровенные мечты киборга. — Неправильно? — Всё впорядке, — Джеймсу не было плевать, но он, целуя в поседевший висок, повторял это всё больше. — Всё хорошо. — Даже то, чт... — Шрам запнулся, стиснув зубы и сильнее уткнувшись лбом в ключицу. — Ты делаешь это, потому что любишь меня или из-за благодарности? Агент не ответил. Пусть ответы подождут своего времени.***
Было почти больно смотреть на сломленного Шрама. Такого тихого, печального, вновь сгорбившегося над столом и тихо шептавшего извинения. Но больнее смотреть на собранного духом, дерзкого Шрама, думающего, что справится со всем, только из-за своего морального состояния. Они не были готовы, Джеймс прекрасно это знал. Все это прекрасно это знали: у них не было оружия(его внутренний агент, закодированный с самого начала, неистово орал, что у них ещё нет разных примочек для незаметного проникновения и незаметного устранения цели), недостаточно припасов, и даже должного плана не было. Плана на настоящее и плана на будущее. Только вот, что-то или кто-то сподвинул их лидера на крайне необдуманный поступок. От этого было больно — от безрасудства Шрама, от отсувствия стратегии и мысли, что без жертв не обойдётся. За долгое, продолжительно долгое время, Джею вновь стало страшно. За себя, но особенно за своих братьев. Досадно, что Шрам умело убеждал. Потому что его смелость, подобно цепной реакции, была заразна, в точности, как и решительность. Он умело делился своим сильным духом, отчего даже в сердце Джеймса зарождался огонёк надежды, что они победят, отбрасывая сомнения. К сожалению этой смелости не хватило сказать только три слова тогда, перед революцией. Они оба пожалеют об этом: Джеймс, когда крепкие рога проткнут его тело, а Шрам, когда увидит бездыханное тело киборга.***