1996
С времени лекарь не лучше, чем с тротила песок. А тем все засыпают в душе пожарища, не понимая, откуда новые взрывы. Это на коже остаются шрамы, чем бы тебя не полоснули – если живой, значит справишься, тут нет оправданий. Раны поглубже продолжают гнить, сколько ни сшивай: по-настоящему больно становится уже годы спустя, когда вспоминаешь и злишься, со временем только сильнее. – Моего отца тоже убили, – обычно каждого, кто поднимает эту тему, ждет внятный ответ кулаком, теперь вот сам зачем-то начал. – Поэтому я не собираюсь тут распинаться и успокаивать тебя, что станет легче. Нет, нихрена не станет, Дайго. Но днями напролет бухать и жаловаться на судьбу – худший способ почтить его память. – Твоего отца? – ну хоть так его полудохлые глаза ожили. – Черт, когда?! – Давно еще… Я совсем мелким был. – Эм, в смысле? Ты ведь в тот раз говорил… – За приемного. А эта тухлая черепаха живее всех живых, забей. – Вот как, – нет, к херам, пора закругляться с такими темами. – О родном не расскажешь? – Толку? Мне никакого интереса с тобой откровенничать. Просто перестань уже ныть, накаляет… Затушил сигарету, жаль не об его кислую рожу – рука так и тянется. Уже восемь лет как знакомы, а до сих пор наполовину анонимы. Как с детства заупрямились не называть фамилий, так и не называете. Не так уж часто приезжаешь в Токио, но на этих сраных двух тысячах квадратных километров обязательно найдется какое-нибудь дурное место, где вас сведет дурной случай… – Я не заставляю себя слушать, ты сам спросил, – и уже часа полтора как жалеешь. – Без обид, но ситуации у нас разные, характеры тоже. И пью я не в память об отце, а… просто потому что мне хочется пить, отвали уже с этим. – Ты жалкий. – Какой уж есть… И охват местности не маленький, и народу куча, а все равно ухитряетесь. Это худо-бедно даже можно было бы назвать дружбой, обменяйся вы хоть номерами, но ничего подобного: оба решили не закреплять никаких связей, да и не больно-то надо… – Твоя жизнь – говно, если в ней нет цели. – Да, моя жизнь – говно. Ты это хотел услышать? Кроме того заметил, что чем меньше настроен его встретить, тем вероятнее, что встретишь. На месте очередного рандеву каждый оказывается незапланированно, спонтанно свернув не туда, куда собирался. Если это и судьба, то из разряда проклятий – хоть вас никто и не заставляет общаться, не общаться не можете. – От тебя несет. – Не нюхай. Вот схватить бы сейчас за шиворот и долбануть безмозглой башкой об стенку, чтобы взял себя наконец в руки и жил свою чертову говножизнь, которую за него никто не проживет! С одной стороны похеру – не твои проблемы, не тебе решать, но с другой… – Все, заебал, – тащишь за рукав. – Вставай! Дернул рукой и, высвободившись, вяло падает обратно на скамейку, где полусидя-полулежа торчит с вечера. Отвлекаясь разве только на сортир да автоматы с алкоголем – что одно, что другое тут в паре метров. – Если я сказал «вставай», значит ты должен поднять свою ебаную жопу и встать! – на этот раз, чтобы доходчивее, загреб в охапку и швырнул на землю. – Эй, какого черта?! Поднялся. Бьешь пощечину – не сильно, но вытрезвляюще. Схватился за лицо и материт тебя только – нет, мало… Теперь по носу врежь, чтобы дыхание перехватило… По ребрам – чтобы почувствовал, как стучит его сердце, осознал, что еще жив. По печени – чтобы заранее понял каково это, когда болит печень, подсказка на будущее. Ну и по голове напоследок – чтобы не забывал, что та у него на плечах есть! Уклонился и ответил перекрестным. Рука соскользнула по шее, спешит убрать – еще покусаешь. Хотя это меньшее, что ты можешь с ним сейчас сделать. Но пусть порадуется – не мешай себя бить. Отвечай для азарта, чтобы так сразу не сдавался, ему это надо. Подбежал рывком, врезал с разворота по корпусу: будь такой удар в лицо, он бы даже ощутился. Этому насекомому лучше слишком не наглеть, а то можешь еще прихлопнуть его не нарочно, чисто на рефлексе. Рука уже хочет схватить за горло и над землей поднять, потом зашвырнуть куда-нибудь или просто сдавить до хруста… Глаза горят, лицо злющее – ну вот, совсем другое дело… Лупит теперь куда вздумается, злость вымещает. То коленом в живот, то локтем в челюсть, то под ребра, то по шее – в ушах кровь стучит, в глазах темнеет, но стой где стоишь. Даже в лице не меняйся, пусть думает, что не способен причинить тебе боль. Что жалкое недоразумение вроде него смешно воспринимать как противника. Смотрит упрямо: точно душу глазами вытягивает и через мясорубку перекручивает. Но видит он не тебя, а хандру свою пересоленную, которая столько над ним измывалась и теперь вот получила наконец заслуженный срыв. Дайго сначала ноет, потом психует, потом просто выдыхается и становится опять собой – вечно нахмуренной флегматичной мямлей, что начинает уже более-менее соображать как мужик. Или как баба – тут не угадаешь, мозг у него двуполый. Вот и сейчас выдохся. – Пошли в бар… Зажмурил свои уставшие черные дыры, с грацией дохлой туши поплелся в сторону ближайшей рыгаловки, которых тут за последний только год расплодилось как бактерий под ободком унитаза. – Хрена с два, – перехватываешь за плечо. – Вали домой спать. Ты и так нажратый. – Не хочу домой, – даже не вырывается, энергии ноль. – Просто… побудь со мной еще немного, ладно? Сколько сможешь… Зараза, и как же это все сейчас не в тему… Ты ведь не зря в столице околачиваешься. Старик отказывается распространяться о прошлом, но это не значит, что так просто забьешь и не станешь разнюхивать сам. В курсе только, что виной всему Тоджо, но кто отдал приказ и какая конкретно семья в ответе за грязную работу? Утром встреча с местным информатором, который что-то таки по этому поводу накопал – наконец-то выяснишь. Но это будет завтра. Сейчас застрял тут с этим страдальцем и… даже уходить не хочется. Вас мало что связывает, однако чувствуешь с ним какую-то близость, с трудом уловимую. Бросить его сейчас все равно что себя бросить. В том горящем доме, где осталось твое детство. Куда постоянно возвращаешься в своих снах. – Ладно-ладно…1988
Школьная поездка в район красных фонарей звучала всяко интереснее, чем оказалось по факту: днем тут делать нечего, только по тематическим кафешкам да магазинам шляться, со скуки вскрыться можно. Оторвался давно от зевак-однокашников, эти местные достопримечательности такие же унылые, как дома. С городом знакомиться лучше сразу в безлюдных переулках, там улицы разговаривают на твоем родном, иначе толком не пообщаетесь. Карма ли, стеб судьбы или еще дерьмо какое – прямо-таки физически не можешь пройти мимо при виде отбросов, возомнивших себя гангстерами и самоутверждающихся за счет тех, кто не способен дать сдачи. Блевать от таких тянет, но получается только драться. Вот опять – услышал чей-то истошный визг из подворотни, вроде бабский. Усмехнулся мысленно: дамы более адекватно реагируют на помощь. Взрослым мужикам то всегда неловко, когда какой-нибудь школьник их задницы спасает, а малолетки смотрят по-крысиному раболепно, все ждут, что сам их побьешь да ограбишь, только расчистив конкуренцию. Вот так и хочется порой эти надежды оправдать, чисто на пробу. Но пока у тебя принципы еще не отвалились, геройствуй по-человечески. Однако визжала не совсем баба, хотя разницы мало. Маломерок какой-то, одет как элитный детский манекен в магазине «Все по миллиарду», ходячее лакшери, только ценника не хватает. – …да если мой отец об этом узнает, вы, сука, землю жрать будете и говном закусыв… кха…аяй!!! Местной гопоте, как всегда, насрать, от каких петухов те золотые яйца, что их кормят – главное вовремя смыться. Судя по виду и звуку, разок мелкому врезать кто-то таки успел, второго не допустишь – перехватываешь руку одной замахнувшейся швали и выворачиваешь локтем наружу, отчего та начинает выть как белуга, остальные удирают в ужасе. Возомнили тут о себе. – Совсем страх потеряли, – жертва худо-бедно поднялась с видом оскорбленной невинности, отряхнула одежду. – Проклятие… Ну и сколько я тебе должен, костолом? Такой весь деловой и сердитый, чуть за метр ростом. Будто выбежал из какого-то нуарного сорокового, еще и тараторит так командно – точно босс всех боссов. Достал кошелек и на полном серьезе начал отсчитывать купюры, пока не врезал ему слегонца – чисто символически, но коротышке и этого хватило, чтобы свалиться опять с ног. Пару тысяч разлетелось по асфальту, будет бомжам радость. Может, по тебе и не скажешь, но деньги – последнее, в чем ты нуждаешься, даже если выглядишь не многим лучше тех же токийских бомжей. Да и принцесска эта свою наличку не поднимет, по глазам видно. – Эй, какого черта?! Уставился вопросительно, но ради такого нагленыша даже рот открывать не хочется. Просто развернись и иди дальше по своим делам, будто они у тебя есть. Шаги сзади намекают, что разговор еще не окончен, однако продолжаться пока не осмеливается. Стук набоек по асфальту неумолимо бьет по ушам уже с минуту: может, вам просто по пути? Эксперимента ради свернул в случайном направлении – по-прежнему плетется. Ускорился – подбегает. И до чего же приставучий… Остановился резко, тот не успел среагировать – впечатался с разгона в спину, только ойкнул. – Я так и не… спасибо, в общем. – Не за что, – буркнул сквозь зубы. – Свободен. Возможно, думает, что рядом с тобой его не тронут, вот и пользуется, пока на людную улицу не выйдете. Как бы там ни было, в телохранители не нанимался и не собираешься. А этот будто впервые из дома выполз, в самом-то деле. – Я не хотел тебя обидеть, просто… привык, что все денег ждут. То же самое ограбление ведь, не считаешь? Доброта на полставки. Ну да, значит не первый случай. Оттого только нелепее – любой другой на его месте бы осторожности уже поучился, а не веерами наличных от всех проблем отмахивался. И вместо того, чтобы кудахтать возмущенно о людской корыстности, пусть для начала перестанет вести себя как злобный полудурок. – Ты меня не обидел, недоросль. А если жлобишься обеспечивать полрайона, попробуй хотя бы одеваться попроще, – ну и нахрена ты его тут жизни учишь? – Или выпроси у своего богатого папаши охрану – всяко больше толку, чем швыряться от его имени пустыми угрозами. Здешней элиты не знаешь, но Камурочо пока не сильно тянет на ясли для избалованных снобов. То ли пацан специально нарывается, то ли непробиваемо тупой просто. – Осточертела мне его охрана! Будто я и шагу сам ступить не могу! – ну да, он может. – А… что не так с моей одеждой? – Ты себя в зеркале видел, несчастье?2006
Мда. Давнишняя принцесска вымахала в небритого тридцатилетнего алкаша с такой кисло-дохлой мордой, будто у него отказали все органы сразу. Зыркнул боковым зрением, даже взгляд переводить взападло в его сторону – много чести. Это убожество тебе сейчас даром не сдалось. Хрен там. Сам поднялся, уставился глазищами полуживыми, в которых ненависти еще больше, чем следов трехнедельного запоя. – Ну и че тебе? – Знакомо выгляжу? – и все такой же приставучий. «Дай-ка подумать… я вроде бы тебя когда-то трахал». – Не. «…но с тех пор уже лет десять прошло, так что, считай, забыли». – Ты подставил меня пять лет назад, – ну да, это он запомнил лучше. – Я сын Доджимы Сохея. Дайго. – Сказал же – я не знаю тебя. Понятное дело, что в тот спектакль, что вы тут разыгрываете перед верхушкой Оми и этим его сторожевым драконом, интимные подробности не вписываются. И все же интересно, в каких тонах бы сия песня лилась без свидетелей: после его отсидки ведь так и не виделись, но тюрьма мало кому на пользу идет. В былые времена стал бы там первой девкой на блок, теперь же сам кого угодно на колени поставит. От того умилительно-субтильного создания, магнита для карманников и прочей швали, остался разве что мерзопакостный характер да вечно всем недовольная рожа. Поглумилось время на славу – теперь уже он на дремучего бомжару похож, а твое пальто стоит как донорская почка на черном рынке. Не знаешь, правда, какой имбецил решился бы вас нынешних попробовать обчистить, но на своих двух не ушел бы точно. В нормальной форме Дайго десятка сносных бойцов стоит, пусть и сейчас – от силы троих, уличной шпане и того с головой. Себя же скромно оцениваешь в двадцать с хером вытренированных до отказа армий, но это если очень скромно… И видно же по глазам, что обиженному раздолбаю тот союз всрался не больше, чем тебе – вот так и просится вцепиться кому-нибудь в глотку, да покрепче. Ничего, скоро подомнешь под себя Тоджо, помиритесь. Как только навоюетесь всласть. – Договор меня не волнует, – ну хоть в чем-то вы сходитесь. – У нас с тобой… есть неоконченные дела. Замахнулся правой – но каким же медленным он стал, это тихий ужас… За время его недоатаки успел бы сгонять в бар, там выхлебать три Ямадзаки и уже навеселе вернуться, дабы ответить на горе-удар своей первой любви поживее. Но раз уж явился сюда не за этим, просто лаконично тыкни его ножнами вакидзаши по солнцу, пусть угомонится. – С чего бы мне запоминать каждую падаль? Усядься, – хотя тут скорее «уляжься», он вроде бы вырубился. – Ну или поспи там, не знаю…1992
То шарахаются как демона, то нянчатся как с котенком – одинаково тошно. Вот будет у тебя свой клан и свои люди – покажешь этой рухляди, как нужно дела вести. С его влиянием уже давно можно было бы сожрать кучу семей помельче, а он все в дипломатию играет. Часть тебя, конечно, уважает старика за положение и заслуги, но это малая часть. То ли ему характера не хватает распоряжаться собственной властью, то ли сама власть не предназначена для таких как он. Но больше всего бесит именно то, что Годе Джину ты обязан всем. А значит понятия не имеешь, чего добился бы сам, без громкой фамилии, работающей и на тебя и против тебя одновременно. О своей настоящей родне почти ничего не знаешь, только припоминаешь смутно голос отца, которого все боялись. Бесценное лицо матери, ее глаза и улыбку… Нет, память ядовита, не трогай. Покуда не отомстишь за них, даже вспоминать не смей. Не заслужил еще. Иди куда ноги несут, лишь бы не домой. И в школе дерьма хватило, а между одним дерьмом и другим следует делать передышку – а то забудешь с непривычки, как воздух пахнет. Улица дразнит шумом и голосами – сверни в дворы, где поспокойнее. Людей мало, только гул машин неподалеку, коты у подъездов вылизываются да птички чирикают. Но ты своим присутствием любую гармонию спугнешь, вот как нарочно. По голосам слышишь – опять какую-то малолетку в угол зажали, нельзя просто взять и пройтись по району без приключений. Пока сориентировался, как в тот ссаный переулок попасть, голоса перешли в вопли, звуки ударов намекают, что надо бы поспешить. Однако зря переживал – тут и без тебя герой нашелся: избитая шпана уносит ноги, недограбленная школьница благодарит спасателя, сует ему деньги, тот отказывается. Только читает дуре нотации, где ей можно бродить, а где нельзя, потом разворачивается и выходит с другой стороны улицы. Голос вроде звучал знакомо, хотя… хрен его знает. Из интереса пошел следом, пусть интересного там мало. Просто кто-то вроде тебя – достаточно борзый, чтобы бросить вызов толпе хулиганья, но и достаточно сильный, чтобы так быстро справиться. Денег тоже не взял, уже экзотика. Выходишь из-за угла, а тот будто испарился. Смотришь по сторонам – пусто. – Ну и какого черта ты за мной тащишься? – голос из-за спины, все-таки знакомый. – Стоп… Рюджи?1996
Проснулся от скрипа двери на балконе. Не сразу вспомнил, откуда у тебя тут гость, но пары секунд хватило. Это горе уснуло прямо на улице, не мог там оставить. Из такси до отеля, как ни странно, сам дошагал, не задавая вопросов и на твои не отвечая, точно лунатик. В номере разулся, снял куртку и просто завалился на пол спать дальше, будто вообще похеру. Ну да раз ему похер, тебе тем более. Сходил в душ, постелил себе нормально и лег сны догонять, какими бы паршивыми те ни оказались. Начало слабо помнишь. Первое, что всплывает в памяти – как учишься держать пистолет, но тот в твоих руках становится катаной. Не понимаешь, что делаешь не так: решил, что это старик тебя все это время неправильно учил, а отец теперь разочарован. Злишься. Дальше пробел, следующий кадр – рождественская ночь, мать держит на руках и подносит к окну. Там прохладно, снежинки пролетают, а в комнате такая адская жара, дышать нечем… Вдруг появляется девочка, орет что-то невнятное и убегает. Ты вроде уже старший, лет десять, ей – около пяти. Называет братиком, хотя сестры у тебя с роду не было. Бежишь за ней, догнал только на улице, а там уже летний день и никакого снега. Идете по западной Сотенбори, та как-то вообще по-другому выглядит. Стоите у моста, на воду смотрите, солнце в глаза лепит. То ходите по магазинам, то дартс играете, то собак кормите. Она мелкая такая, лицом очень на маму похожа. Щебечет без умолку, слушаешь одним ухом, а сам не можешь вспомнить, как ее зовут вообще и откуда она взялась. В любом случае рад, что не сам из дома сбежал. Только лифт вызови, иначе не сможешь нормально драться, пока она смотрит… В таких вот смешанных чувствах разлепляешь глаза, поворачиваешь голову – Дайго на балконе курит. Разрываешься между потребностью присоединиться и желанием спать дальше, сестру выгуливать. Потребность победила. – Двинься, алкаш, – стрельнул у него сигарету, за своими возвращаться лень. Когда сообразил, что ты без футболки, проще уже было прислониться спиной к двери – не хочешь, чтобы он видел тату. Тут хоть и темно, как у дьявола в заднице, лучше не рискуй: это единственный из знакомых, кто пока не в курсе, чем ты занимаешься, значит пусть так и остается. Вы практически нихера друг о друге не знаете, и в этом вся прелесть – хоть кто-то не судит о тебе по фамилии. Ему от всей души насрать, кто ты, а тебе насрать, кто он. Ну да вам и так неплохо. – Знаешь, я без понятия, как тут оказался… Ты притащил меня? Да уж. Ходячая социальная реклама. – Бухать надо меньше, – ему ведь сейчас можно наплести абсолютно что угодно, да? – Не, ты сам напросился в отель. В аппетит мне отсосал, потом вырубился прямо в прихожей. Он заторможено застыл и с полминуты просто пялился в пустоту, даже курить перестал. Когда сигарета сама дотлела на ветру, машинально затушил и выбросил. – Блять… Именно в этот момент твой самоконтроль потерпел фиаско – он ведь повелся, бедолага. Сначала втихую смеешься, потом уже громче: пока до этого тормоза не дошло, что его беспощадно развели, хоть и вовсе не на минет. А жаль. Можно было бы, конечно, воспользоваться его пьяной беспомощностью, однако в таком овощном состоянии он скорее облевался бы тут. Мало романтики. Да и не особо ты по этим делам сейчас, за него не в курсе – не обсуждаете такое. Только однажды ваши полузнакомые отношения в интим скатились, но такое даже помнить глупо: в шестнадцать возбуждает все что движется. А если оно при этом еще и говорит на близкие тебе темы, если к тому же мало-мальски симпатичное, то вполне может сойти за любовь всей жизни. – Какая же ты все-таки мразота, Рюджи… Благо потом попустило или перерос просто, научился бабами пользоваться. Виделись с тех пор не раз и как-то обоюдно замяли эту тему, будто ничего такого не было. Не сказал бы что стыдно, просто… таким скелетам все же лучше в шкафу живется. – Расслабься, это твое призвание… – Иди нахер. Закрыл лицо рукой, отвернулся. Черт, то есть и вправду мог? Давай, еще возбудиться тут не хватало… – И часто ты напиваешься до отключки? – у него и раньше с алкоголем отношения были доверительно-теплыми, однако не до такой же степени. – Сегодня впервые. Даже встречу с тобой помню как в бреду, чего уж там… Отлично. Значит за собственную болтовню можешь не опасаться. И так растрезвонил ему больше, чем планировал, когда тема опять за семью зашла. В прошлый раз только в двух словах нажаловался, как из тебя пытаются буддиста слепить: за карму втирают да дзенами пичкают. Выслушивать такую поеботу от престарелого якудзы – крутое испытание, но рассказывать о ней в сердцах малознакомому пьяному олуху – уже твой косяк. Тот в ответ ныл, как отец приучает его к своим любимым борделям, а матери настолько похер, что смотреть больно. В каждом доме своя драма, спорить нечего. – Поосторожнее с этим. Когда-то реально отсосешь кому-нибудь и не заметишь. – Да уж спасибо, – огрызнулся. – Подавись своими фантазиями, я о таком даже не думал. Ага, конечно… Подходишь вплотную – еще не всерьез, просто дразнишь. Но он на тебя так недотраханно смотрит, что шутки закончились. – Честно? Наклоняешься – пятится назад и взгляд отводит. Эти кошки-мышки с ним даже забавны, прессуешь дальше. Медленным шагом подводишь к стене, откуда путей отхода уже нет, пока не упрется затылком. От него несет страхом, дымом и вчерашним крепким – сам пьянеешь от этого запаха. Потом решает опять сыграть дерзкого, оттолкнув тебя руками, но получилось больше как хреново замаскированная попытка прикоснуться. Поднимаешь за бедра и вдавливаешь в стену – ты же ему сейчас все кости тут раздробишь, но был бы он против… Обхватил ногами, теперь сам прижимается. Еще и застонал так нескромно, будто и нет между вами этих слоев одежды неуместных… Черт, даже не представлял, насколько он тебя хочет. И насколько реально хочешь его ты. – Давай… лучше не здесь… – шепчет сбито. – Нас же пол-улицы видит… – Мне похер, я не местный. Впрочем, татуировкой и вправду светить нежелательно, мало ли. Слегка касаешься губами его скулы – чисто авансом, а тот уже кончает от счастья. Вот же зараза, не хватало еще заново в него влюбиться… Ладно, разок можно, просто… не слишком увлекайся, эй… Нехотя отступаешь, спиной по-прежнему стараешься не поворачиваться, только идешь на задней передаче, обнимая его и таща за собой. В комнате всяко темнее, чем на балконе, хотя увидеть и так не должен – это ему сейчас раком стоять. Пока по пути раздеваете друг друга, заметил под пальцами то, чего никак не ожидал: его кожа на спине ощущается знакомо рельефной, точно как собственная. Блять… Если он из Тоджо, неловко выйдет. А он скорее всего из Тоджо. – Мне похер, кто ты, тебе похер, кто я, – уловил твое замешательство, хоть и далеко не во всей красе. – Верно? Его ладонь рискнула обнять – перехватываешь. Сжимаешь крепко, словно золотой дракон от этого возьмет и уползет с твоей кожи по-быстрому. На одну чертову ночь мог бы и оказать такую услугу, но рептилии – народ несговорчивый. По себе знаешь. – Ага, сейчас ты просто моя сука… Неважно. Все неважно, как-нибудь потом разберешься, просто забей… – Как же ты заебал… – Я еще не начал. Наглеет повсюду тебя трогать – разворачиваешь задом и толкаешь на пол. Этот снова так возбуждающе взвыл, что хочется швырять его вечно. Поднимается неуклюже на колени, пинаешь ногой – передумал, лучше пусть пока на спине полежит. Садишься ему на ключицы – не сломай только, – тот уже задыхается, но сосать начинает сам, хорошо… это и вправду его призвание… Тщательный какой… и умопомрачительно голодный, давай-ка глубже… давай чтоб подавился… Уже мычит и по ногам бьет – еще пару раз толкнулся и ладно, пусть пока воздуха глотнет, дай передышку. И даже выдохами своими приятно делает, вот как специально… Облизывает медленно, но щетина так не в тему колется – хоть прямо сейчас катану достань и брей его охреневшего, но нет, опять заглатывает… и сразу в горло, хотя долго не выдержал – отворачивается, заново учится дышать… Неплохо постарался, да… отплати теперь сполна, раз так на совесть смазал. Ставь раком и стягивай штаны – нещадно резко, чтобы еще раз застонал, словно уже его трахаешь… Предупреждающе заломи руки за спину, чтобы даже не думал дрочить – оргазм у него сегодня будет исключительно анальный. Отпускаешь – вроде понятливый, не рыпается. Входишь без нежностей, хоть и не сразу… он там такой тугой, что постараться надо… Кричит – затыкаешь рот, грызет ладонь – давишь сильнее… – Не вой! Тут гребанный отель – и если кто-нибудь сейчас припрется за шум выяснять, убьешь ведь гадину… серьезно убьешь… Отодвигается вперед, насколько может – чтобы не так резко, а ты хочешь резче – притягиваешь назад одной рукой, вжимаешься полностью… чувствуешь, как прогнулся под тобой, давишь дальше… блять, да как же в нем хорошо… «Я же так… опять в тебя влюблюсь, придурок… дрянь ты такая, Дайго… я же с тобой тут с ума сойду…» Нет, ну нахер… Касаешься спины, пробуя увидеть узор его ирэдзуми на ощупь – без толку, непонятное что-то… распознал только вертикальные волнистые линии сверху, что сами по себе ни черта не скажут… сложный рисунок, замудренный… потом при свете глянешь… «Ну и как такое унылое чмо умудрилось вляпаться в якудзу?» Ну и как ты умудрился вляпаться в такое унылое чмо? Прижимаешься, зачем-то шею целуешь – уже без таких сине-черных засосов, как в прошлый раз, чисто на память… Отвечает поцелуями в руку, больше не скулит, только стонет втихую, но тебе и так нравится. Убираешь ладонь с его рта, обхватываешь горло, этот что-то еще там бормочет шепотом… – Сука… ты животное, Рюджи… ты ебучее животное… А он умеет в комплименты… – Проблемы с этим? Никаких проблем – закрываешь обратно пасть, наговорились. Давай теперь жестче, чтобы прочувствовал разницу и научился ценить, когда ты добрый… И этим завыванием своим он то ли жалуется, то ли провоцирует, но всяко не против – иначе отбивался бы поактивнее, а не спину прогибал и раздвигал шире ноги. Да ни одна еще шлюха так по тебе не текла, не сосала так сладко и не дрожала так под тобой, как этот дрожит… а с ним ведь куда приятнее… Тянется все же рукой к члену, спешишь перехватить, но только запачкался – он все уже… А ты еще не все, дотрахивай. Вытираешь ладонь об его спину, закрашивая ту непонятную картинку белым и липким, чтобы уж точно абстракция получилась… Животные тоже умеют рисовать, да?1988
Вот же привязалось, горе черно-белое. Точно голодная дворняга, на которую разок глянул участливо, а та уже решила, что забираешь ее домой. Но тут ни разу не дворняга – породистый зверек, наверняка с понтовой родословной. Сошел бы за антикварную куклу, не будь таким обшарпанным после несостоявшегося гоп-стопа. А так то хоть на витрину ставь. – Ты в бейсбол играешь? – только рот бы заклеить сначала. – Можем сходить, тут недалеко. – Нет, не играю… Тебя давно битой колотили, мелкий? Сгинь уже. Заткнулся. Смотрит не обиженно даже – удивленно. Будто ты прямо-таки обязан играть в тот сраный бейсбол. – Ну а… во что играешь тогда? – нет, он тупой просто. – Куда скажешь, туда пойдем. Я, как-никак, тебе должен. – Ничего ты мне не должен, захарил! – знал бы наперед, прошел бы тупо мимо, пусть бы его там хоть насиловали у стенки… – Вали куда хочешь! Уже и на рык перешел, чего шарахаются обычно все: от пары ближайших голубей до некоторых подчиненных старика, а этот даже не дрогнул. Смотрит упрямо в глаза, брови нахмурены. Вот-вот набросится и покусает, если только не разревется – больно уж сахарный. – Да почему ты так сразу?! Я просто хочу пообщаться! – А я не хочу, – сам отвернулся, не выносишь такого. – Найди себе другое развлечение. Впервые кто-то настолько упорно к тебе липнет, даже странно. Привык, что все шарахаются, а этому вот пообщаться захотелось. Нет, точно с приколами малый. – У меня нет друзей… Нашел проблему. Лучше одному, чем с кучкой лицемеров – хоть чему-то полезному школа научила. Одних твоя сила отпугивает, других – фамилия. Третьи рассчитывают манипулировать, обильно заливая уши лестью, но ты к такой херне глухой. – У меня тоже. И че дальше? Господи, он реально ревет. Да за что тебе эта напасть… – Все-все, успокойся… – и почему это действует? – Успокойся, а то щас врежу! Теперь еще глаза трет – бьешь по рукам, только ведь хуже сделает. Идиота кусок. – Не надо, прошу… Черт. И ведь не столько боится, падла, сколько просто смущен тем, как нелепо перед тобой выглядит. Милое все-таки создание, хоть и придурковатое. Хоть сейчас бери на руки и тискай. Любишь животных больше, чем людей, но домой питомцев нельзя, только на улице подкармливаешь. Притащил однажды щенка, потом сам же обратно отнес: либо так, либо старик застрелил бы. Мол, научись сначала просыпаться в полшестого и пакетики с говном таскать, потом можешь и вернуться. Так и не научился. – И почему ты такая немощь? – потрепал по голове, будто там от этого должно мозгов прибавиться. – Слезами проблемы не решаются, в курсе? Да и я не самый дружелюбный тип, чтобы ко мне вязаться. Кивнул самоуничижительно, но все еще шмыгает. – Знаю, просто… мне показалось, что ты неплохой человек, – ему показалось. – Если со мной кто-то и общается, то только из-за денег, а тебе… деньги не нужны были, и в общем… ладно, какая уже разница. Мда. Тебе ни деньги его не нужны, ни он сам. Просто избалованный пиздюк, который с пеленок привык перебирать игрушками и теперь вдруг узнает, что другие существуют не ради его увеселения. Или по крайней мере не бесплатного. – Так вот, я крайне хуевый человек, чтоб ты знал… И в любом случае не местный, зря тужишься. Мы видимся в первый и последний раз. – Ты из Кансая, да? – невелика загадка. – Отец иногда ездит в Осаку, могу попроситься с ним как-нибудь. Дашь мне свой телефон? – Не дам, – еще домой это чудо тебе не звонило. – Встретимся случайно – так и быть, выгуляю тебя разок, если свободен буду. На это можешь рассчитывать, но… не более. Ты мне не друг. Так спокойно пообещал, ибо шанс один к миллиарду. Надеешься только, что этот недоносок не станет твоим ночным кошмаром, и без него паршиво спится. – Да, хорошо! Сходим в тот ресторан с огромным крабом? Мне говорили, там очень вкусно! – Краб как краб. Но столики у них за год бронировать надо, так что вряд ли, – и почему вы обсуждаете это так, словно реально куда-то пойдете? – Есть и другие забегаловки ничем не хуже. – Так ты действительно живешь в Осаке? – Живу, – как будто это что-то меняет. – Но если начнешь там за меня спрашивать, убью на месте. – Я-то не буду, но все же… скажи, как тебя…? – обойдется. – Ах да, я Дайго. Лучше без фамилии, ладно? Мне так удобнее. Черт. Вот оно. Как с языка сорвал. – Рюджи. Лан, похер уже. Пусть хоть кто-то знает тебя только по имени, давно хотелось.2006
Дайго спит в углу, избитый и полудохлый. Ему вообще не привыкать, только веревки, наверное, в новость. Завтра увозят в Камурочо, будет приманкой – на дракона. Достаточно охреневшего, чтобы зваться его фамилией, хоть и заработавшего себе репутацию еще на службе у Доджимы Сохея – того самого ублюдка, ответственного за рождественскую резню в восьмидесятом. Всю осознанную жизнь взращивал план мести, потом узнаешь, что виновник уже год как на том свете, а его чертов сын – твоя любимая сука. Вот уж да, отомстил так отомстил… Тогда и понял, что вся эта вендетта – пустая трата амбиций, меть выше. Зачем добивать одну разваливающуюся семью, если можно поставить на колени целый клан? Чему все-таки научился у старика, так это терпению. Пока вдоволь поиграл в стратега, пока нашел союзников, пока более-менее расхлебал то инертное болото, что со старта даже кланом назвать было стыдно, уже и десять лет куда-то делись. Месть подают холодной, но теперь это даже не месть – лишь очередная цель в списке многих. Или контратака, раз уж на то пошло: отморозки из Джингвеона все норовят перетянуть одеяло на себя, и пока ваши цели сходятся, претензий нет. Но чем дальше в лес, тем неадекватнее корейцы – и пусть по праву крови сам из той же секты, вырос-таки якудзой, им и останешься. И словно мало тебе иронии – убийца твоего врага, тот самый Дракон Доджимы, оказавшийся даже не убийцей, перешел по наследству к его депрессивному сынуле и, в отличие от последнего, умеет-таки драться. Так что с ним уже тройные счеты: один прошлогодний – в десять миллиардов йен, один посвежее – реванш за вчерашнее, ну и еще один – чисто за то, что у Доджимы есть дракон, который не ты. По факту единственный, кого с собой на одну ступень поставить можешь, серьезный тип. Сказал бы даже, уморительно серьезный, что, впрочем, не повод его недооценивать. И по примеру хозяина чутка заторможенный – ну или они там на востоке все такие, черт их поймет… Бесит, конечно. Уважаешь, но бесит. Хотя драконам драконово – есть у вас что-то общее. И признаешь, что так зациклился на нем не только ради доставляющих выпадов обделенного вниманием Дайго, но и вполне искренне. Хороший противник на вес золота, а Кирью-сан отличный противник. Настолько, что желание докопаться до сути, кто из вас, Драконов, все-таки истинный, влезло чумой и не отпускает – само его существование тебе поперек горла. Это будет бой насмерть, верно? Это точно будет бой насмерть. Если подумать, то тебе может и есть за что умереть, но не ради чего жить. И так каждый день встречаешь как последний – чтобы сбить тебя с толку, нужно нечто повесомее угрозы смерти. И все же это не повод проигрывать. Тоджо почти в кармане, вопрос пары дней. Еще каких-то два-три года назад этот кусок дерьма казался лакомым, но при Тэраде клан до такой степени скатился, что сейчас его поглощение будет актом милосердия, не иначе. Если только бабе хватило яиц взяться весь этот бардак разруливать, ловить там особо уже нечего. Быть может, дай ей больше времени, и разрулила бы, чем черт не шутит, но время – непозволительная роскошь, ты не настолько щедрый. Вот так наслушаешься за суровые порядки Доджимы-старшего, за жену его боевую, недоумеваешь – и в кого Дайго такой размазней вырос? Достал у него из куртки сигареты – сам давно бросил, – тот и не дернулся. Впору решить, что сдох, но прокуренный храп сойдет за признак жизни. И не сказать чтобы действительно хотелось курить, скорее просто вспомнить. Даже глаза закрыл для первой затяжки, вдруг проймет: нырнешь в молодость, словишь ностальгию, может и спящей красавице внимание уделишь напоследок… Хотя красавица, конечно, громко сказано. У него на лице сейчас живого места не осталось, ну да ладно – красоту ничем не испортишь, а он всегда был красив. Даже набуханным и заплывшим, даже заплаканным. Это больше холодная красота, чем горячая, но взгляд перегревается быстро. Вчера так рвался тебе врезать, что искры с глаз летели. Теперь там только лопнувшие капилляры да кровоподтеки – сам виноват, напросился. Разок тебя с ног сбил, чисто внезапностью, но тут его победы и закончились. Думал, наедине отношения выяснять начнете, а нихера подобного. Побродили кругами, потом вцепились друг в друга и развлекались как могли, раз уж решил не вырубать его так сразу, а поиграть немного по старой дружбе. Но он и того не выдержал – осознал-таки, с кем имеет дело. Вот смотришь на это перешнурованное недоразумение, что когда-то столько для тебя значило. И ничего не чувствуешь. Как и ничего не чувствовал, когда его избивал. Когда натыкался на него ранее, разговаривал с ним, когда сдал копам пять лет назад – ничего, вообще глухо. То ли душа за эти годы так одеревенела, то ли изначально все было фальшью? Стоило выяснить за смерть родителей и начать копать под семью палачей, как непрерывный доселе поток случайных встреч иссяк, хотя и в Камурочо бывал немало. Родственниками дохлого патриарха поначалу даже не интересовался, сосредоточился на подчиненных, которые могли быть причастны к той роковой ночи. Но кот в мешке начал мяукать – волей-неволей имя Доджима Дайго оказывалось на слуху все чаще, этот идиот умудрялся находить себе приключения на каждом углу. Врожденный талант, да уж. Когда его следующим приключением стал ты, сантиментов не осталось. Враг есть враг, тут без вариантов. Думал, хоть немного смутит такой расклад, но страсти оказались переоценены – тебе тотально на него насрать было что тогда, что сейчас. Все эмоции остались в девяносто шестом и раньше. Докуриваешь разочарованный. Никакой ностальгии, никаких желаний. Порой скучаешь по тому времени, когда мог еще что-то чувствовать: пытаешься себя оживить, намеренно задеваешь старые раны. Ходишь по знакомым местам да ищешь следы былых тревог, которые давно похоронил, но без толку. На этом кладбище воспоминаний ты главный труп. Тушишь сигарету об его ногу – а тот все дрыхнет. По факту ничего сейчас не мешает разбудить его шлепком или сразу членом в заднице. Связан достаточно удобно, эти чертовы корейцы как специально тебе угодить старались, еще и рот залепили – тоже правильно, его нытье даже гайджина утомит. Ладно, не страдай херней. И так поколотил его вчера, хватит. Было бы хоть настроение потрахаться, но нет же – просто сидишь тут мрачной меланхолией, грехи пересчитываешь. То ли у него этой вселенской печалью заразился, то ли собственная проросла… Клади пачку и зажигалку обратно в карман, авось не заметит. Ну и вали отсюда уже, других дел полно.1992
Сразу решил, что обознался. Голос стал грубее, манера речи же прежняя: тараторит как бюджетная реклама на радио – монотонно, стараясь впихнуть в секунду столько слогов, сколько сможет. Потом обрывается, будто подвисая ненадолго, дальше опять тараторит. Теперь лицо. Черты то вроде те же, но ничего сахарно-кукольного в них не осталось – суровая мужская морда, хоть и благородного вида. Подрос, комплекцией тоже окреп, уже не такая глиста: под этим безразмерным шмотьем даже мышцы проглядываются. Ну и одет без вычурности – джинсы, толстовка, кроссы. Весь такой обычный и потасканный, чисто парень с улицы. Из вас двоих сейчас больше ты на зажравшегося мажора тянешь. Глянул бы мельком, не узнал. Всматриваешься пристальнее – все еще с трудом. Явно понял уже, что это он, но… до конца так и не понял, что именно ты понял. Смутно веришь своим глазам, а те все глотают его с ног до головы, никак не насытятся. – …принцесска? Вздрогнул. – То есть имени моего ты не помнишь? Дайго. Чертов пиздюк Дайго, чье имя ты не забудешь. Обнаглевшая маленькая сопля, что разревелась, когда отказался с ней гулять. Мягкотелая зефирка, еще не поджаренная жизнью… – Ну и с чего бы мне его помнить? – С того, что у меня оно есть, – а обиды все такие же детские. – Дайго. Подходишь ближе – и с места не сдвинулся. То ли похвалить его за эту храбрость, то ли проучить? Допустим, он вполне оперативно разделался со здешней шпаной, значит кое-как таки драться умеет. Но с тобой тут совсем другой разговор. Причем тоже недолгий. – Так что, Дайго, мне вести тебя в ресторан с огромным крабом? На каких-то полсекунды его веки раскрылись шире, а на губах рядом с раздражением промелькнул намек на улыбку: да-да, ты помнишь о том обещании. И даже готов его выполнить. – Я не голоден. Но можем сходить на пиво. Опустил-таки свой борзый взгляд. Сглотнул. Обычно на тебя достаточно разок взглянуть, чтобы коленки затряслись от страха: пусть он и неплохо эволюционировал, ты все еще крупнее и выше. Даже если не собираешься всерьез его грузить, эти нервно бегающие глазки бесценны. И с каких пор так доставляет наблюдать за чужой мимикой? – Можем и на что-нибудь покрепче… Не против? Вблизи улавливаешь слабоватый запах дыма – курил полчаса тому назад, плюс-минус. Предложишь ему потом свои, в знак доверия. Если возьмет, значит поладите. Откажется – запихнешь силой. – Против. Я не собираюсь напиваться. – Не знаешь своей меры? – Просто… не хочу. В какой-то момент заметил, что дышите синхронно – улыбнуло. Он тоже заметил, после чего задышал только чаще, нарочно убивая всю гармонию. Так, ладно, отойди чуть назад, еще задохнется от такого стресса. Ни разу еще не получал столько удовольствия, разглядывая чужой страх, тем более так близко. Если четыре года назад прессовать то беспомощное создание было бы попросту стыдно, то сейчас очень даже… – Ну, дело твое, – достал сигареты. – Будешь? – Нет, спасибо.1996
Фудо Мео. Неподвижный светлый царь, защитник от злых духов. Оскаленный и грозный, окутанный огнем и выжигающий все заблуждения, пороки и слабости в людской душе. С мечом в руке – обвитым побежденным драконом с раскрытой у острия пастью. Терпение к страданиям, но нетерпимость к злу. Последний рубеж спасения грешников. Серьезное тату. И оттого лишь страннее видеть, на ком оно набито. – Слышал что-нибудь о зачистке группы корейской мафии в восьмидесятом? Буддистских божеств кому попало не дают, да и карман у него бездонный, причем с детства. И раньше мелькала мысль, что сын какого-нибудь босса, да только сейчас вот созрела до факта: уж слишком он изнеженным казался для детеныша якудзы. Тоджо огромен, патриархов как говна – шанс того, что его семья может иметь к этому отношение, мизерный, но все же… Поинтересоваться можно. Вдруг хоть слухи какие до него добрались – для клана, как-никак, событие было громким. – Понятия не имею, – либо лукавит, либо замяли. – Но если надо, могу поспрашивать. В конце концов, ему тогда было четыре, как и тебе. Видно, реально не в курсе. Через час так и так встреча с информатором, но у тебя же тут в постели «доверенное лицо» с Фудо Мео на спине, халявный альтернативный источник. Хотя и на редкость бесполезный. – Не надо. Забудь. Зря только рот открывал. Нет, не говори с ним о делах, к черту это… Он твоей спины вроде так и не видел, значит обойдется. Перекривленно-злобная непоколебимая физиономия смотрит кисло – что спереди, что сзади. Последняя еще и меч так нагло держит, Курикарой обвитый. Дракон у него, видите ли, лезвие заглатывает, ну-ну… Переворачиваешь гневного бога мордой вниз, пусть на простыни теперь скалится. – И ты серьезно это? Через час встреча с информатором, значит полчаса у вас еще есть. – Закройся, пока не передумал. Скажи тебе кто, что будешь сосать член другого мужика, порубил бы психа. Но, допустим, за вчерашнее ты ему должен, хотя… нет, ты никому ничего не должен. Просто это последнее, чего он от тебя ожидал. И последнее, чего ты ожидал от себя сам. – Ай… да не грызись ты так… Сейчас допиздится. Это же гребанная наука, в которой ты не смыслишь и не собираешься – нахрен надо. Раз в жизни решил попробовать себя в таком скверном деле, а этот еще недоволен, охреневший. Чуть коснулся зубами – уже шипит да ноет. Хотя когда кусаешь ему шею, зараза, вообще не жалуется… Еще раз так шикнет – и дорвешь в той жопе все, чего ночью не дорвал. Знал бы, сколько самообладания тебе понадобилось, чтобы не всунуть ему утренний стояк сразу по пробуждению – но нет же, пожалел гадину… – Рюджи… извиняй, но сосешь ты хреново. – Все, блять… допизделся.1988
– Покатай меня! – Нет. Думал, хоть дымом спугнешь, но без толку. Сидит на качели, ногами дергает. – Ну покатай! Толкнул разок – тот чуть не свалился. Будет уроком. – Ух ты, класс, давай еще! Черт с ним уже. Толкаешь снова – поднимается полукругом, на высоте аж подпрыгивает в невесомости, однако пока держится. И все равно с каждым таким раскачиванием сердце в пятки уходит, когда хоть на миг рукой цепь отпускает – ну вот зачем он это делает? – Еще, еще! Хочу выше! – Если слетишь, ловить не буду. – Я не слечу! Давай! И он, конечно же, слетел. Точнее просто съехал с сиденья и, поджав колени, чуть не перевернулся вниз головой, спускаясь на скорости. Какая-то доля секунды – инстинкты сообразили быстрее мозга. И ты, конечно же, его словил. – Сука! – хотя сам при этом пиздец как ударился. – Ну вот… нахрен я это делаю?! Едва устоял на ногах, когда качель долбанула по всему сразу, заставив взвыть. И то, что эта паскуда не убилась об землю, еще не значит, что ее не убьешь сейчас ты! Причем не только в мечтах – так крепко держишь, словно вот-вот раздавить готов, он же весом не больше кота дворового… Отпускаешь. Тихо ушел на скамейку, не оборачиваясь. И это, блять, нормально вообще?! Еще и сигарету из-за него выплюнул, черт. Падаешь спиной в сетку забора, сползаешь на землю – ибо нахуй эти скамейки, тут сиди. Ощупываешь будущие синяки – надеешься, не трещины, – достаешь пачку, закуриваешь снова. Сердце колотится, кости болят, зажигалку чуть не выронил… А охреневший гаденыш сидит в прострации, на тебя даже не глянув – ну и насрать, подумаешь. – Ну вот что со мной не так? – бубнит еле слышно. – Ненавижу это в себе. Я ведь и правда не хочу никого напрягать, но… постоянно всех напрягаю. Какого черта? От меня всегда одни проблемы, как же это бесит… «Именно. Пацан, ты сам ходячая проблема. Самонадеянный как сотня баранов, а мозгов еще меньше, чем у одного». «Ты привык, что за тебя все разгребают другие. Поэтому творишь херню, не задумываясь. А те продолжают разгребать, потому что ты идиот и сам не справишься». «Ты, блять, просто хочешь внимания!» – Ты просто немощь. Не накручивай. Встал со скамейки, подходит. Садится на землю рядом, не опасаясь запачкать свою тощую задницу, обнимает коленки. Если сейчас опять разревется, задушишь мразоту. – Ты… сильно ударился? «Да, черт возьми! Спасибо, что, сука, спросил сразу!» – Херня… Бывало и хуже. Если сейчас опять попросит его покатать, в асфальт закатаешь. Если сейчас попросит сигарету… – Можно мне одну? Да, все-таки неспроста он в рот пялился. – А ты не мелковат еще, принцесска? Сколько тебе, восемь? – Двенадцать мне! Не понял. – В смысле, тебе двенадцать? Если мне двенадцать. – В смысле, тебе двенадцать?! Бред какой-то. – Да-да, я выгляжу старше… – Издеваешься? Я бы тебе раньше шестнадцати не дал! – серьезное заявление. – Эээм… ну, то есть… меньше шестнадцати! Я это имел в виду!!! Отодвинулся предупредительно, чтобы уж точно сомнений не возникало, ноги напряг сразу, а покраснел в секунде – такое вообще бывает? Черт, реакция на миллион просто. Как бы там ни было, если вдруг после шестнадцати таки встретитесь, припомнишь ему эти слова, ну-ну. – Если в шестнадцать ты так и будешь выглядеть на восемь – я пас, давай кому-нибудь другому. – Да я не это имел в виду!!! Или… нет, забудь. Ну его нахер. – Ты, кажись, курить собирался? Зыркнул недоверчиво, но кивнул. Протягиваешь пачку и зажигалку – тот берет только сигарету, будто та самовоспламениться должна, как его чертовы щеки. Нет, уморительный малый. Поджигаешь сам – пусть почувствует себя каким-нибудь влиятельным боссом, ладно. Когда еще ему такое светит?2006
Живой. Лицо облеплено пластырями, лоб повязка сдавливает, тело в бинтах. Потолок незнакомый, глазами двигать больно, головой – нереально. Нет, осмотрись все же. Помещение похоже скорее на офисное, но операционный стол намекает на подпольную клинику. Жалюзи полуоткрыты, с окна полосато падает свет. Почти утро, навскидку часа четыре. Пробуешь подняться – болит все, что только может болеть, падаешь обратно. Нет, хватит с тебя телодвижений, ночи хватило. Как вообще умудрился выжить? Слышишь, что кого-то разбудил, но глянуть не можешь, череп треснет. Вопрос вскоре сам на себя ответил – звонким стуком каблуков и малознакомым пока высоким голосом, который тем не менее узнаешь уже из тысячи. – Рюджи! Каору. – Надо же… – собственное бормотание звучит как глохнущий мотор. – Рад, что ты цела… Сестренка, которая у тебя все-таки есть. – Так, лежи, не вставай! – подбежала на реактивной скорости. – Как ты? Что-нибудь нужно? Может, воды принести? Покачал головой – и это ты зря, прямо чувствуешь, как мозг изнутри бултыхается. Но все равно без толку, за водой она таки сбегала. К тому моменту занял уже с горем пополам полусидячее положение, а вода и вправду не лишняя. – Спасибо, – причем эта кулерная дрянь вкушается сейчас как эликсир жизни. – Еще не передумала меня арестовывать? Знакомы меньше суток, а уже убить за нее готов. Как ни крути, твоя единственная семья. Пусть хоть судит потом, хоть четвертует, в обиду ты ее не дашь. – В таком случае пришлось бы сдаться вместе с тобой, я ведь тоже не ангел, – еще и фразы твои возвращает, паршивица. – Но раз уж бомба не взорвалась, а вы с Казумой достаточно друг друга поколотили, чтобы в ближайшее время не лезть опять в драку, думаю, острой необходимости в этом нет. – Спорное утверждение, сестрица, – нет, ее взглядом сейчас можно ножи точить. – Это я о том, что ты не ангел, конечно… Отводка не сработала, но объясняться не собираешься: бабе не понять мужских мотивов. Как и причины, по которой любому из драконов милее сдохнуть, чем смириться с поражением. – Я говорила ему, скажу еще тебе – если собираетесь друг друга убить, убейте сначала меня! Вперед! Потому что смерть любого из вас будет равноценна моей собственной! Я и так слишком многих уже потеряла, так что забудь уже эту свою драконью чепуху, и… не смотри на меня так, Рюджи, потому что я права! Ваше идиотское соперничество чуть не закончилось катастрофой! Соревнуйтесь сколько угодно, раз вам так хочется, но живите – просто живите, черт побери, я не позволю умереть никому из вас!!! Как же легко она сразу в слезы, да господи… – Перестань волать, Каору! – сам повысил тон с непривычки, давно тебя уже не отчитывали. – Голова раскалывается… Ойкнула. Рот-то прикрыла, а глазами еще спорит. Такую даже ты не перепрешь, хотя плевать на ее кудахтанье – по своим правилам всю жизнь как жил, так и сгинешь. Вы может и семья, но тебе указывать – высший пилотаж, не для этой ласточки. И если получил второй шанс, значит рано сдаешься. Возомнил себя несокрушимым, поставил точку – либо победа, либо смерть. Якобы достиг своего предела, сильнее уже не станешь, ибо сильнее некуда. А коль ошибаешься, то и жить тебе незачем… Какой же ты жалкий, раз так просто отнимаешь у себя право стать лучше. Звук вызова отвлек сестру от нотаций, иначе рехнулся бы. С одной стороны ведь сам понимаешь, что потерять семью, которую только обрел – удар насмерть. С другой – если удар не по тебе, то… не так уж и больно, да? Вспомнил давние слова одного алкаша, мол, еще не помер лишь по одной простой причине – мать жалко. Тогда считал это тупой отмазкой: как-никак, сынулин образ жизни ей тоже не шибко в радость. Что страшнее – хоронить ребенка или беспомощно смотреть, как он хоронит себя сам? Но Доджима Яей все же не из пугливых: «Родители будут любить своих детей, как бы низко те ни пали». Только сейчас ведь дошло, что и старик погиб. Пусть не родная плоть и кровь, однако… какой-никакой, а кусок души с собой забрал. – Алло. Да, очнулся. Нормально все, сам как? Спасибо, Харуке тоже привет. И почему это вы не спите? Так, тебе надо нормально отдохнуть, а не… Ну уж нет, ему тоже надо отдохнуть, потом со всем разберетесь! Подождет твой Дайго, никуда не денет… эй! Вырываешь трубку. – Здрасьте, Кирью-сан… Отдохнул я, говорите. Как оказалось, тебя крайне желает видеть шестой председатель Тоджо. Уже понял, кому старая вдова передала полномочия, хоть и попахивает абсурдом¹. Только дал добро и бросил трубку – входная дверь открылась. Стены тут, оказывается, картонные. – Ну и давно ты там торчишь, председатель? Опять с ним метаморфозы творятся. Причесался как человек, костюм надел. Теперь и в самом деле выглядит как босс всех боссов. На лице еще смутно проглядываются твои побои, но это даже не портит: только набивает цену его хмурой невозмутимости. – Года Рюджи, ты готов обсудить договор с кланом Тоджо? Смеешься. – Каору, не оставишь нас? – сестрица поглядывает искоса то на тебя, то на него, словно вы тут сейчас друг друга поубиваете. – Не переживай, эта немощь ничего мне не сделает, даже если я буду в коме… «Председатель» лаконично закатил глаза, однако кивнул. Как только остались вдвоем, подошел ближе, но не садится – ну да, раз в жизни выпал шанс смотреть на тебя свысока, как же он упустит? – Твой клан уже понес достаточные потери, чтобы главы других семей могли его попросту исключить. Если намерен продолжать войну – так и будет. Ты больше не сын лидера, раз уж лидер мертв, а остальные будут только рады от тебя отделаться. Претендуешь на его место – а я уверен, ты претендуешь, – значит должен считаться с интересами альянса. И долго он эту речь репетировал? Наверняка всю ночь у зеркала повторял, оттачивая свой пристальный холодный взгляд, которым собрался тебя тут расстреливать. Недурно вытренировал. Почти веришь даже. – А как же наши с тобой «неоконченные дела»? – Потом окончим. Я здесь как действующий председатель клана Тоджо, ты – как патриарх клана Го-Рю, а также кандидат в председатели альянса Оми. Личные счеты пока можно отложить на второй план. Почти. Отгородиться от прошлого – то еще испытание, которое ты считал для себя пройденным. Пока прошлое не отгородилось от тебя. Видеть его обиженкой было куда проще. Игнорировать, отмахиваться как от назойливой мухи, отрицать любую значимость – в то время как он идеально отыгрывал роль жертвы, проигравшей и униженной. Того, кто не отбивается, неинтересно бить – того, кто злится, хочется злить еще больше. Теперь же, когда он не отбивается и не злится, твоя роль как агрессора потеряла всю прелесть. И только сейчас осознаешь, что это была всего лишь роль. На личном фронте побеждает всегда тот, кому все равно. Но даже эта победа не абсолютна. – Занял мамкино кресло и думаешь, что можешь мне теперь указывать? – и все-таки проигрывать ты не умеешь. – Да клал я на интересы альянса, если те не совпадают с моими! – У тебя слишком мало осталось людей, чтобы так говорить. Договор будет заключен – с твоим участием или без. Я мог бы прийти с этим к любому из патриархов Оми, но я пришел к тебе. – Тебе просто лень было возвращаться в Осаку, да? – Нет, Рюджи. Я просто рад, что ты жив. Да уж. И куда подевался тот озлобленный на весь мир отморозок, который так упорно рвался тебя убить? Слабохарактерное пьяное днище, повторяющее за тобой, что его жизнь – говно? Неприметный парень с улицы, спасающий малолеток от вымогателей? Ранимая малолетка, которую когда-то спас сам? – В общем, даю тебе день подумать. Завтра звоню в штаб-квартиру альянса. Собирается уже уходить, но все же глянул еще раз напоследок – без ролей, без масок и без какого-либо смысла вообще. Узнаешь в этом взгляде сейчас каждую из его сторон, каждый этап в жизни. Смотришь и видишь там то, чего так отчаянно боялся – он любит тебя, бестолочь. Всегда любил. – Ну уж нет, стоять! – хочешь перехватить за руку, но от такого резкого движения все твои переломы взвыли одновременно, а шум в ушах перекричал бы взрыв. – Просто… побудь со мной еще немного, Дайго… Сколько сможешь.1992
Сказал, что хочет посмотреть город – завел его на любимую крышу, откуда лучшую часть Сотенбори видно. Да, ты, пожалуй, самый ленивый гид во всей Осаке, но турист не жалуется. Просто курит неспешно, разглядывая скромные кансайские пейзажи, а ты, попивая Хеннесси, разглядываешь его. Если раньше видел в нем только мелюзгу несчастную, теперь уже более-менее веришь, что ровесники. Даже подумывал, не лукавит ли старик с твоей датой рождения – тем более что время с родителями помнишь куда отчетливее, чем должен бы, учитывая возраст. Ну да хрен его знает, конкретно вот сейчас – вообще похеру… Просто смотришь на Дайго. Как он затягивается – твоей все-таки сигаретой, – как выдыхает, как поворачивает голову, как перебирает пальцами рукав этой огроменной толстовки, в которую могут поместиться три таких же Дайго, как нервно покусывает губы, когда сказать нечего. Смотришь и понимаешь, что еще никогда ни на кого так не смотрел. А тот вдруг переводит на тебя взгляд и, словно обжегшись, уводит обратно. Сжимает ладонь в кулак, неуверенно. Разжимает – резко. Он не следит за руками, те живут своей жизнью. Зато ты следишь. – Я ведь действительно не ожидал тебя здесь встретить, – хотя явно надеялся. – Нет, помнил, конечно, но… черт, какой вообще был шанс? – Один к миллиарду… Иначе ничего бы я тебе тогда не пообещал. Хмыкнул невесело – с таким лицом только плакать. Выдыхает, всматривается в дым. Собирая докучливые мысли по одной, как котят непослушных, но стоит отвернуться, а те уже обои подрали и на штору лезут. – Ты просто хотел от меня отделаться, да? – Ага… Не повезло. Он ведь реально не понимает, серьезен ты сейчас или шутишь, да ты и сам не понимаешь. Обиделся даже вроде. Пусть внешне и стал похож на мужика, в душе остался таким же мнительным ребенком, неумело требующим к себе внимания. – Я бы извинился, но иди-ка ты нахер. Достаешь сигарету, сжимаешь между губ. Зачем зажигалка, когда рядом этот потерянный, которого можно лишний раз напрячь сокращением дистанции? Подкурить тоже надо, но в первую очередь тащишься по его болезненно нервной реакции, когда ты так близко. – Боишься меня? – выдыхаешь дым ему в лицо, тот смотрит волком. – И не зря… Я могу сбросить тебя с этой крыши одной рукой. Показать? Отходит сам – не испуганно, скорее гордо. Кулаки опять сжимает, курит еще интенсивнее – скоро фильтр жрать начнет. – Если я тебе надоел, так и скажи. Вот взглянуть бы на его лицо, скажи ты это в действительности, но так уже внаглую лгать не хочется. – И ты сам с горя прыгнешь? Или опять разревешься? Застыл. Стоит к тебе спиной, пялишься на задницу. Интересно, что он сделает, если его шлепнуть? – Нет, – какие мы категоричные. – Я просто уйду. Ничего он не сделает. Хренов тормоз. Выхватываешь из руки тлеющий окурок – он ведь сейчас в такой прострации, что сам выбросить не додумается. Ветер треплет волосы, хочешь коснуться. Почему нет? Оборачивается и вроде пытается выглядеть недовольным, но недовольные так довольно не дышат. Собственные полсигареты тоже полетели к черту, раз уж он так недвусмысленно таращится на твои губы. – Откуда у тебя этот шрам? – Нравится? Отвернулся. Хватаешь за подбородок и притягиваешь обратно. – Выглядит… больно. Пусть полюбуется, его глаза как раз на уровне. Зажмурился, сволочь. Дышишь ему в лоб, хоть так этот перегревшийся мозг проветришь. Кусаешь за ухо – вообще не против. Сильнее сдавливаешь челюсть, поворачиваешь его голову набок, открывая шею. Воздух уже ртом глотает – жадно, будто тот разрежен, как в стратосфере. Не знает тупица, что зверю нельзя так беспечно подставлять свое горло… Кожу не прокусил, хотя синяк останется, и не один… Слышишь, как он шипит от боли, обхватываешь крепче плечи, а твои руки беспощаднее любых тисков. Додумался наступить на ногу – бьешь коленом по бедру и только сильнее сдавливаешь. Такими объятьями ломают ребра и душат через диафрагму. Твоя жертва никуда уже от тебя не денется, но она и не очень-то хочет деваться… Если ударит между ног, ты его потом кулаком вытрахаешь. Не ударил. Хотя умудрился грызнуть в ответ – ну уж нет, тебе таких украшений на шее не надо. Бездумно стукнул его плечом по носу, но у того кровь пошла – отодвигаешься. Не хватало еще пальто запачкать. – Я не разрешал тебе кусаться! Молчит. Смотрит злобно. И так тоскливо, что впору памятник заказывать. Вот-вот сейчас разбежится и прыгнет вниз, срывая перила. А ты за ним следом. Но нет, предпочел коньяк. Хлебает залпом с горла – серьезными такими глотками – и даже не кривится. – Эй, мне оставь! Ответил средним пальцем, не оборачиваясь. Пьет дальше. До дна не добрался, но такими темпами это бы заняло у него пару секунд, не больше. Поставил бутылку, лег, откинувшись головой на край крыши. Закрыл глаза. Рожа окровавленная, но ему похер. Садишься рядом, достаешь пару салфеток, которые приберег, правда, для другой цели, но хрен уже с ними… А этот вдруг оживает – поднимается сам, набрасывается на тебя и целует как ненормальный, вдохнуть не успеваешь… Валит на спину, садится сверху, крепко прижавшись – больно, сука, зато доходчиво. Хватит с него подвигов – переворачиваешь в лежачее положение, расстегиваешь ремень. А он уже глазами умоляет, чтоб пожестче, чтобы потом с неделю ходить не мог, на четвереньках ползал… Пока снимал его чертовы штаны, успел тебе еще пару засосов насосать, мстительный гад… – Ты это специально… ждал шестнадцати, чтобы дать мне? – Как же ты заебал… Последний раз кровь глотал с собственных рассеченных губ, теперь вот его распробуешь – тот еще деликатес восточной кухни… Принцесска, по уши влюбленная в дракона, спасать которую уже без толку.