Утро вечера

Тёма проснулся от солнца, бьющего в глаза. Перевернулся на живот, утыкаясь лицом в подушку, пытаясь спрятаться от слишком яркого света, недовольно мыча. Лоб ломило, во рту было сухо — словно с похмелья, хотя выпил он вчера совсем немного. Каково было Валентину, весь вечер отмечавшему с сослуживцами свой День рождения, он даже не пытался представить. Тёма закинул руку за спину, пытаясь нащупать какую-нибудь часть Валентинова тела, тёплую и, скорее всего, голую, но под рукой была только прохладная простыня. Похлопав по ней, Тёма неохотно перевернулся, приподнялся на локте, щуря слезящиеся глаза. Так есть: пусто, одеяло аккуратно сдвинуто в сторону. Сколько ж там времени, что Валя уже вскочить успел? Или выходной у него отменился? Кое-как сев на постели, поджав под себя ногу, Тёма потянулся, ухватил край шторы, пытаясь задёрнуть. По хорошему, это надо было сделать вчера перед сном, но ему было не до того. Сперва ждал Валю — он предупредил, что вернётся поздно и, вероятнее всего, сразу заляжет спать, но Тёма всё-таки надеялся попробовать с ним торт, заказанный заранее, вручить коробку с письменным прибором и ежедневником и, если удастся, немного посидеть с ним. Всё пошло вообще не по плану: вернувшийся с блеском в глазах Валентин непривычно много говорил и смеялся, от торта едва отколупнул ложкой, зато бокал шампанского осушил махом — и прижал Тёму к стене, шаря горячими руками у него под футболкой и поясом штанов, торопливо и горячо целуя в глаза, в губы, в нос, оставляя покалывающие засосы под подбородком, у ключиц. Тёму жаром обдало мгновенно, он выгибался и стонал в руках Валентина, матерился сквозь зубы, пытаясь снять с него парадную форму — и подставлялся, жадно принимая его, уткнувшись носом в простыню и выставив задницу. Потом — раскинувшись на простыне, цепляясь за край постели, пока ноги подрагивали у Валентина на плечах. И дальше, когда всё тело уже чувствовалось текучим, ленивым, тяжёлым — кроме члена, нестерпимо твёрдого в плотной хватке горячих настойчивых губ. Тёма кончал в очередной раз, крича, и глотка давно уже осипла, а на глазах выступали слёзы, но сквозь них он всё равно отчётливо видел растрёпанную черноволосую голову Валентина, и, когда он ненадолго приподнимал её — сосредоточенный горящий взгляд. Потом они лежали, и ладонь Валентина, тёплая, широкая, проходилась от Тёминой макушки к затылку, гладила, словно успокаивая. И Тёма заснул, пригревшись — а теперь вот, от солнца этого и от воспоминаний, вряд ли прямо сейчас опять заснёт. Широко зевнув, Тёма медленно спустил ноги, поднялся с кровати и зашлёпал в ванную. Кое-как плеснув в лицо холодной водой, вернулся в коридор и направился на кухню, откуда отчётливо тянуло холодком и куревом. Там всё было примерно так, как Тёма и представлял: Валентин сидел у открытого окна, опустив голову, и сосредоточенно сминал окурок в пепельнице. На звук шагов он повернулся — глаза под набрякшими веками были покрасневшими, в сеточке потрескавшихся сосудов. Тёму аж кольнуло. — Чего сидишь, — он пристроился рядом на табурет, коснулся голой Валиной щиколотки ступнёй. — Спал бы. Или Родина зовёт? Валентин медленно покачал головой. Тёма вытянул шею, косясь на часы. Поморщился. — Десять минут шестого, серьёзно? Пошли, Валь, — он легонько хлопнул его по локтю, — досыпать будем. Или тебе после вчерашнего херово? Так это… у меня уголь есть. И таблетки какие-то от похмелья, Рус давал. Хочешь, поищу? Валентин качнул головой ещё раз, взгляд вместо тягучей задумчивости уже обретал привычную цепкую твёрдость. — Не надо, Тём. Спасибо. Тёма молчал, пытаясь разобраться, придумать, что ещё сказать. Валентин, наверное, это чувствовал — и добавил: — Ты тоже не выспался. Иди досыпай. — Не, одному неохота, — хмыкнул Тёма, и его тут же царапнула тревога: — Или… блин, Валь, если я тебя отвлекаю — я пойду? — Не отвлекаешь, — отозвался Валентин, и Тёма выдохнул: — Тогда заебись. Расскажешь, может, как вчера отметили? — А чего рассказывать? — Валентин пожал плечами. — Всё как всегда, сели, выпили, поговорили, выпили опять. — Ну блин, чё-то скучно. Всё-таки две пятёрки — крутая дата, могли бы твои сослуживцы хоть что-нибудь поинтереснее выдумать. — Например? — Ну, не знаю… салют хоть забабахать, или разыграть тебя как-нибудь. Да хоть стриптизёршу заказать, если на большее фантазии не хватает. — Прямо в часть? — Валентин поднял бровь, и у Тёмы вырвался смешок. — Я когда в армейке был, нам говорили, что солдату без смекалки — никуда. Ну и где она, смекалка ваша? Уж если нормально отметить День рождения полковника не хватает соображения, то как после этого доверять… Валь? Валентин его, похоже, не слушал: взгляд был направлен куда-то в сторону, за окно, смуглые пальцы, длинные, крепкие, машинально потирали колено. Тёма замолчал, и Валентин не сразу уловил наступившую тишину, повернулся к нему. — Валь, — Тёма сглотнул, — ты, это… я не подумал… болит что-нибудь? Валентин хмуро покосился на колено, убрал руку. — Ноет немного. Там старая история, не обращай внимания. — Может, смазать? — Тёма отчаянно пытался припомнить, есть ли в аптечке хоть какая-нибудь мазь — а если нет, где ближайшая круглосуточная аптека. Подорвался было идти в спальню за телефоном и гуглить, но Валентин поморщился: — Смажу. Потом. Тём, ты сядь. И послушай меня, пожалуйста. От такого пульс у Тёмы тревожно затрепыхался где-то в животе. Тёма сел, напряжённо выпрямляя спину, стиснул руки в замок. — Тём, — Валентин начал веско, медленно, негромко, глядя в глаза, — я пока чувствую себя нормально. Скажем так, моложе своего возраста. И, как мне кажется, я могу соответствовать тебе, твоим потребностям. Делать так, чтобы тебе было хорошо со мной. Он замолчал, словно ожидая какой-то оценки, и Тёма ошалело затряс головой: — Валь, да всё круто, ты охуенный, мне с тобой заебись как хорошо, и тебе ведь со мной тоже… правда? Ты вообще к чему это всё начал? Валентин кивнул — не Тёме даже, каким-то своим мыслям. — Я очень хочу, чтобы у нас с тобой всё продолжалось как можно дольше. Но в полной мере контролировать свой организм невозможно. Бывает так: сегодня ты здоров и благополучен, а завтра тебя начинают одолевать болячки. И ничего ты с ними толком не поделаешь, потому что возраст, — пальцы сжались так, что костяшки побелели. — Когда-то по молодости всё заживало как на собаке, а теперь — я не знаю, Тём. Тёма раскрыл рот, но Валентин коротко качнул головой: — Подожди. Я вот что хочу тебе сказать. Если вдруг — через год, через пять лет, через десять — случится так, что я уже не смогу тебе быть равноправным партнёром, ты не будешь изображать сиделку и возиться со мной из сочувствия, из жалости, из-за каких-то придуманных обязательств. Ты будешь строить свою нормальную жизнь. Пообещай мне, Тём. Тёма вздохнул, поскрёб щёку пальцами. — Ну охуеть теперь, — пробормотал он. — День Рожденья, грустный праздник. Нахуя вы загоняетесь так, Валентин Юрич? И чё вы меня сейчас-то гоните заранее? Ещё вопрос, кто кого удовлетворять не сможет. Вчера так меня выебли, что у меня, блядь, коленки дрожат до сих пор. Валентин криво усмехнулся. — Как ты любишь говорить — рад стараться. Только, Тём, если со мной что-то такое приключится, уйти ты должен будешь сам. Потому что мне выставить тебя духу не хватит. Тёма помолчал, посидел, постукивая голой пяткой об пол. Потом встал, открыл дверцу шкафчика, принялся перебирать коробочки с лекарствами. — Заебись логика, — пробормотал он. — Не, я не спорю… И я не могу, наверное, вот так заранее обещать, что я, типа, с тобой вот прям насовсем. Но, Валь, если уж гадать… У Жеки брат, вон, на машине разбился. Полгода уже не встаёт, и врачи ничего не обещают. А ты сам говорил, что удивляешься, как я с моим шилом в заднице до двадцати пяти живым и здоровым дотянул. — Тём, я… — Погоди, — Тёма обернулся, — дай сказать. Вот если. Не дай бог. Со мной что-то такое случится — по дури моей, или просто случайно. Ты обещаешь, что бросишь меня? Не будешь тратить на меня время, силы? Обещаешь, Валь? Тёмные глаза раскрылись широко, изумлённо. Валентин не отвечал, только смотрел на Тёму, словно пытаясь что-то нащупать взглядом, и Тёма молчал. Рука Валентина потянулась было за сигаретой, но он сигарету так и не достал, положил пачку обратно. И поднялся, сделал шаг. Улыбнулся — без особого веселья, но уже и без издевки. — Умеешь ловить, — хмыкнул, обнимая Тёму за плечи, притягивая его к себе. — Ладно. Давай беречься по возможности — и будь что будет. Без обещаний. Тёма закивал, выдыхая, стискивая руки на Валиной широкой спине. Пластинка таблеток затрещала в ладони, и Валя негромко усмехнулся: — Что там у тебя? — Да уголь, — Тёма фыркнул. — Надо его всё-таки заглотить, а то, по-моему, такая херь только с похмелья в голову лезет. — Тебе видней, — Валентин легонько коснулся виском его виска. — Поищи тогда и мазь, будь добр. Красный тюбик, маленький, должен быть на нижней полке. — Щас, — Тёма присел на корточки, чувствуя, как ноет поясница. Потянул, что ли, ночью? Зато, наверное, можно будет попросить Валентина, чтобы намазал её этой самой мазью. И чтобы лёг рядом — для тепла.