***
7 ноября — др. Хонждуна, 22:51 — Стой-стой, подожди, Сонхва, я больше не могу. Хонджун дёргает старшего за рукав, пытаясь тем самым остановить их беспрерывное движение, которое и на трезвое то состояние точно выбило бы из него все силы. Пак послушно замирает, но на его лице появляется самодовольная улыбка, и он, саркастично вскидывая брови, наклоняется к согнувшемуся в бессилии Джуну. — Тут осталось всего сто метров, даже не подниматься, а спуститься. — Ты издеваешься? Мы несколько километров в этих спусках-подъёмах прошли! — Это мой каждодневный путь в школу. Хонджун исподлобья кидает взгляд на старшего, переваривая внутри что-то среднее между раздражением и восхищением. Нет, ну в том, что его спортивная форма и рядом не лежала с хёновской он и не сомневался, и то, что невероятная выдержка Сонхва нередко вызывала у него благоговение — это тоже туда же. Но только хрен там он ему об этом скажет. Этому самодовольному индюку хватит и пищащих от его спортивного тела девочек, Джун в этот фанклуб не войдёт. У него есть свой собственный, лично созданный. — Ты невыносим. Сонхва улыбается шире. — Я думаю, нам нужно в кардио добавить ещё поднятие по ступеням. — Смерти моей захотел? Я еле вывожу то, что есть… И в целом, — Хонджун качает головой и выпрямляется, останавливая взгляд на уровне хёновских плеч, — ты ведь знаешь, что вовсе не обязан это делать. — Что? — Ну вот это всё — тренировки, подбор упражнений. От того, что физруку неймётся, ты не обязан становится личным тренером для кого-то. Даже если ты капитан школьной команды. — Хонджун. — Ммм? — Почему ты считаешь, что я делаю это только из-за его просьбы? Ким прослеживает изгибы мышц шеи и, поднимая голову выше, упирается в карие глаза Сонхва. Как бы ему хотелось вот сейчас не интерпретировать этот взгляд, не пытаться найти там что-то такое важное для себя — заботу, привязанность. Потому что так не может быть. Кто он такой для Сонхва, чтобы тот делал что-то для него, относился по-особенному, не как со всеми? Верно — никто. Друг друга, одноклассник и дополнительный прицепчик на физре. Так и должно быть. Ему нужно перестать саморазрушающе желать чего-то большего, тем более того, что так неправильно, что точно сломает. Притуплённая тоска выбивается в осадок, и Джун вновь переигрывает внутренние эмоции, смещая точку давления. Он же может быть просто другом? — А зачем тебе эта головная боль? — парень с прищуром улыбается и, заводя руки за спину, делает шаг ближе к хёну. — Радеешь за то, чтобы физрук не влепил мне тройку в четверти? Сонхва отводит взгляд в сторону и его уголки губ тянутся в немного смущённой улыбке. — Если бы тройку. — Эй! Всё не настолько плохо! — Хонджун слегка толкает старшего в плечо, на что тот усмехается, возвращая хитрые бусины глаз на лицо синеволосого. И вот вообще не в характере Сонхва. Ну да, Джун не такой сильный, да немного неуклюжий… ну даже если и «много» — всё-равно, Пак никогда не цеплял это. Всегда слишком лояльный, слишком терпеливый. — А как по-твоему? — В глазах задор и умиление, система даёт сбой. Пьяненький Сонхва слишком самонадеянный что ли. Но Джун это так не оставит. Смиряя старшего тяжелым взглядом, он вздёргивает подбородок вверх, собирая все остатки попранного самолюбия. — Обидно. И — чудо — видя эту перемену, Сонхва быстро ретируется и, как-то неловко закусывая нижнюю губу, открыто смотрит в глаза младшего. Джун вроде и обиделся, но вот на этом моменте подвисает, по факту, готовый отдать всё своё чувство гордости за одно такое движение. Наверное, только поэтому он и страдает мазохизмом на протяжении двух месяцев, позволяя Сонхва планомерно уничтожать его самоуверенность. — Но ведь это нормально, ты не обязан быть идеальным во всём, — Сонхва слегка наклоняет голову набок, сменяя фокусировку взгляда. — То, что твои результаты не так хороши, не значит, что ты слабый, просто тренировок мало, — он усмехается, — а тренироваться ты не любишь. Джун ответно улыбается и сконфуженно опускает голову. Внутри что-то цепляется за сердце, заставляя то распространить колющую боль в грудной клетке. Эмпатия — это ещё одно качество в копилочку «мне нравится чёртов Пак Сонхва». Это ещё одна причина, почему Джун путается, почему привязывается — Сонхва слишком добрый. — И в целом, это, на самом деле, мой вопрос, — он неоднозначно смотрит на младшего, сменяя на лице улыбку красками какой-то грусти, — зачем тебе эта головная боль? Думаю, проблему физры ты и так можешь решить, минуя сдачу всех нормативов. Минуя все тренировки со мной. Сонхва делает паузу, и Хонджун растерянно скользит взглядом по асфальту, прослеживая градацию тёплого охристого цвета уличного освещения. Действительно — зачем ему это? Наверное, на вопрос пора бы что-то ответить. Что-то схожее с правдой. Потому как ему нафиг не сдалась эта физра и рейтинговый балл по ней. И зачем ему эта боль? В сознании начинают вкручиваться ложные лампочки возможных ответов: что-то о нежелании втягивать в это дело отца, что-то о возможной непримиримости родителя в вопросе джуновской спортивной подготовки, и даже что-то о его собственном желании стать поспортивнее, но все они лопаются и со звоном опадают к ногам Джуна, оставляя яркие вспышки перед глазами. В горле саднит терпким хёновским «минуя все тренировки со мной», окрашивая мысли путающейся вереницей чувств. В голове опять пыль. Желание контролирует напряжение. Почему так больно? Ему не сдалась физра, а Сонхва нафиг не сдался он сам. Вот что обидно, и вот что рвёт. В этом правда. — Я не хочу, — стук. — Не хочу упускать тренировки с тобой. Синеволосый путается в золотисто-карем ситце глаз напротив и чувствует слабость — такое тупое и необъяснимое чувство, будто внутри всё оборвалось, будто сутками не ел и не спал, будто всё, что осталось — сгусток пульсирующего сердца и тяжёлого, затруднённого дыхания. И нет, он не должен, он знает, что ничем хорошим это не закончится. Нужно собраться, подумать и послать все чувства нахуй. Но тело делает другое. Шаг. Вдох буквально у самого лица Сонхва. И медленное скольжение взгляда от глаз, вдоль переносицы, к линии губ. Слишком откровенно и слишком однозначно для них двоих. И почему тот стоит, почему не отступает в смятении, почему не смотрит с непониманием и осуждением? Джун не спросит себя, что вообще происходит, и неужели в глазах Сонхва искры секундного замешательства сменяет пламя ответного желания. Нет. Тепло от кончиков пальцев старшего туманит разум, мягкость губ отключает мышление, а нетерпеливость отравляет доводы рассудка. В голове Кима звенящая пустота, стеклянная музыка ветра, и он не думает о последствиях. Он только и может сильнее вжиматься в тело напротив и, чувствуя ответные порывы, всё больше терять контроль над происходящим. Желание, сменяя свою локальность, распределяется по всему телу, заставляя его повиноваться. И маслом в огне разливается та грёбанная истома от алкоголя, аккумулируя весь жар внизу живота. Эмоции, такие новые по своей силе, кроют, стягивают нити движений и, в конце концов, полностью управляют ими. Руки скользят по тёплой коже Сонхва, плавно очерчивая линию подбородка, и, притягиваясь ближе, Джун инстинктивно подаёт бёдрами вперёд. Кровь пульсирует сильнее, прогоняя по телу возбуждение, а где-то в середине грудной клетки всё рвётся, когда напротив так же горячо, так же пленительно желанно. Стон в губы простреливает сознание, заставляя то лихорадочно выходить из прострации. Осколки понимания прорезают дурман, и реальность вокруг вновь приобретает чёткую картинку. Сонхва загнанно дышит, отведя взгляд вниз. Но даже так, страх, что исходит от него, до невозможности осязаем. Он молчит, а Джун прослеживает новые эмоции, и с каждой чувствует всё более подступающее отвращение к себе. К страху примешивается растерянность, пришибленность и болезненное противоречие. Парень опускает взгляд на руки старшего и видит, как их сотрясает мелкая дрожь. Он не хотел так. Не хотел повторять свои ошибки. Не хотел влюбляться.***
8 ноября В спортивном зале ужасно холодно, в раздевалке, может, на несколько градусов теплее от слишком большого количества людей, скопившегося в маленьком пространстве. Но это не спасает от продрогших рук, подогревая желание как можно быстрее сменить одежду и вернуться в более тёплые коридоры школы. Упрямое худи как назло не хочет покидать пространство джуновского тела, цепляясь за футболку как за последнее пристанище своего существования. Замирая от бессилия и переводя дыхание от контраста температур, Джун пытается подцепить носом ворот несносной толстовки, но мешает та самая футболка, которая задралась до самой груди. Может, это он слишком нервный? Внезапно тонкая ткань одёргивается вниз, и Джун чувствует тепло руки у лица, когда ворот толстовки слегка оттягивается и, путая волосы на затылке, снимается с головы. Несколько секунд темноты, и освобожденный от плена одежды Хонджун сталкивается с таким же тёмным пространством глаз напротив. Сонхва, не иначе как следуя привычке, складывает снятую вещь, и протягивает её владельцу. Джун тупит. Перезагруженный блок управления телом подаёт сигнал протянутую вещь таки забрать, но дальше процессы не идут, и парень продолжает стоять на месте. Дыхание Сонхва скользит по обнажённым участкам кожи, и это пронзает похлеще холодного воздуха вокруг. Хонджун чувствует, что обнажено не только тело, но и его сознание, где мысли идут вскачь от понимания, что Сонхва рядом, до непонимания почему они одни. Не мог же он так долго бороться с вещами? Хотя он бы солгал, если бы сказал, что помнит минувший урок физкультуры. Всё же он слишком нервничает и слишком тупит сегодня. — Может перестанешь стопориться? — прямое тому подтверждение. — А? — и диагноз можно фиксировать скрепкой в блокноте. Сонхва шумно выдыхает, и Джуна передёргивает, обостряя катастрофическую необходимость одеться. Получая сигнал к действию, тело поворачивается к своим вещам, но вот сознание всё ещё находится слишком далеко от него. — Джун, — неформально, как и всегда, но вот сейчас ощущается это обращение совсем иначе. На вкус как терпкий кофе и шоколад. Слишком хорошо, слишком неправильно. — Да? — Это не было неправильно. Бьёт в самую суть, отчего Хонджун замирает, опять теряя план действий для тела. Становится холоднее, а тонкая рубашка не греет, и бледно синяя краска на стенах будто вымораживает последний тёплый воздух в помещении. Только сзади дыхание всё такое же живое, тёплое. Джун не может понять, почему оно не греет, и по коже только мурашки. И в сердце, похоже, тоже. Быть может, если прислониться спиной, совсем чуть-чуть, едва затрагивая одежду, то будет теплее? Очень хочется проверить. Руки тянутся за жилетом, и тело вместе с желанием тонет в плетениях вязанной ткани. Он же всегда был таким противоречивым? Он совсем немного бесится. Ситуация совсем немного знакомая, как в старом чёрно-белом кино — плёнка всё крутится на повторе, вызывая внутри дежавю. Но он может сменить цикличность кадров. — Будешь молчать? — Сонхва звучит громко до срывающейся тишины. Сказать на эти руины совсем нечего. — Я не знаю, что говорить, — выходит ещё более сломано, а стена напротив всё так же отдаёт холод бетона. — Прости. — Ты хочешь оставить это так? — очередная порция тёплого воздуха зарывается за ворот рубашки и Джуну откровенно плохо. Старший читает его без погрешности, а хотелось бы иначе. Хотелось бы без осторожности и прямо к этой долбанной синей стене, чтобы хоть кто-то тут не пытался держать черты лица и контролировать происходящее. В прошлом с Джуном поступили именно так, и он до сих пор умеет подчиняться. Но Сонхва не такой, он не будет наступать кому-то на горло. И так всё же лучше, наверное. — Да. Мы друзья. А вчера, — Джун закрывает глаза, и крутит в голове «хорошо», «тепло», «странно», дополняя их картинками ожидаемого будущего, где их непременно сменит «осуждение», «неприязнь», «испорченность», — мы можем забыть это? Тишина. Может мгновение, а может несколько вечностей на всё это пространство. Но Сонхва выдохнул вроде раза три-четыре… Но восприятие сегодня обманывает Джуна, меряя шагами белую линию в его сознании. И это ещё один шаг. — Да, — по направлению голоса слышно, что старший смотрит вниз. — У нас урок скоро, — дыхание отдаляется, — историк не впустит, если опоздаем. Линия тянется за Сонхва и, со звуком закрывающейся двери, ломает пол на две части. А могли бы прогулять вместе. Джун вглядывается в блеклый синий цвет и понимает, что мерять ровным счётом больше нечего, и повторения ошибок удалось избежать. Безопасно, никто не предаст. Он, вроде, выиграл в этот раз. Трещина в полу совсем не мешает.