about trust and revenge

Они были хорошей командой. Люмин, только проснувшаяся ото сна, в этом незнакомом мире не доверяла никому — ее улыбка всегда была скорее натянута, золотые глаза в напряжении искали подвох при общении с каждым человеком, встретившемся ей на пути. Испытывая боль утраты, она панически боялась привязаться вновь — знала, что будет больно покидать Тейват, знала, что будет больно втыкать меч в обездвиженное тело, если этот человек ее предаст или окажется одним из противников ее брата. Люмин была вовсе не маленькой наивной девочкой, образ которой играла для большего дружелюбия и оказания помощи в поисках Итера — на ее плечах лежал опыт многовековой. Они не знали понятия времени — Итер всегда скрашивал ее будни и они изучали миры вместе, не чувствуя, как текут столетия. Сейчас она была как никогда слаба морально и физически — путешественница билась о прутья хрупкой птицей с обрезанными белоснежными крыльями, стараясь выбраться из клетки, в которой ее заперли. Она не знала о местонахождении брата в то время ровным счетом ничего — только потом, спустя время она встретит Данслейфа и вся эта болезненная реальность приземлит ее, приложив об эти прутья ещё раз. Сейчас она еще не могла об этом даже подозревать — родной братец никогда бы ее не оставил. Путешественница верила в это слепо, почти наивно, с горечью в душе и жалкими попытками оправдать его безразличие. Поэтому, когда Люмин узнала, что этот мальчишка, самый настоящий мальчишка, архонт — не поверила, как не верили ей, но, присмотревшись, нашла в его действиях отголоски своих собственных. Она маскировала свою боль молчанием, он — заливал в себя вино, играл на лире и сводил ее с ума одним своим смехом. Они носились по крышам, окрыленные анемо стихией, планировали с рук его же статуи, смеялись до коликов в желудке. Люмин, холодная, колючая, недоверчивая и думающая об одном — о брате — с ним на какое-то время позволяла себе отдохнуть. Венти был потрясающе легок и нежен, его руки всегда были теплыми, как и потоки ветра, которыми он согревал ее в особенно прохладные вечера. Путешественница привязывалась, боже, как же она привязывалась. Все было потрясающе до тех пор, пока они не договорились встретиться на рассвете и отправиться в логово Ужаса Бури. В теплых голубых глазах Венти застыла тоска, молчаливое ожидание нового дня. Она найдет его в таверне удивительно трезвого, перекатывающего в руке бокал вина. Он даже не видит, как она подходит к его отдаленному столику и садится рядом. Что-то сейчас изменится — думается Люмин, — что-то непоправимое произойдет — шепчет ей предчувствие. Вздрогнув, бард ее замечает — глаза его тут же проясняются, светлое лицо смягчается. Она садится напротив, устремляя взгляд на его руку, которая протянула ей бокал. Венти нежно улыбается и хихикает, когда Люмин поднимает на него непонятливый взгляд. — Хочешь споить меня? — спрашивает она немного наивно, склоняя голову вбок. Венти отчего-то ей верит. Верит, когда она говорит, что ещё ребёнок, верит, даже заметив странные искорки в ее глазах, верит болезненно и преданно, пожимая плечами и еще раз улыбаясь. Лицо Люмин сегодня непривычное — она мнется, опускает глаза и поднимает вновь, болезненно изучая его черты так, словно пытается запомнить. — Да? — он отвечает вопросом на вопрос, — да брось, ты не настолько юная! Сколько тебе лет, путешественница? — он задорно улыбается, складывая подборок на ладонях и глядя, как она делает пару небольших глотков вина, не отнимая от него взгляда. Ее лицо не кривится, — эй! Когда я попробовал первый раз, мне показалось, что оно ужасно терпкое! Это не честно! Люмин окидывает его ещё раз странным взглядом. На лице ее ни тени прежней улыбки, обрамляющей красивое лицо — глаза пусты и немного напуганы. Проглатывая глоток вина, она укладывает голову на ладонях и задумывается. Венти окликает ее пару раз, голос у него обеспокоенно-заботливый и отчего-то совсем родной. Он тянется к ее руке в поисках тактильного контакта. Ветерок, появившийся в помещении, легонько колышет ее пшеничные пряди, когда она поднимает голову. Голос ее едва различимый, хриплый от волнения, но Венти слышит его с пугающей точностью, когда она отвечает: — Несколько тысяч. Лицо архонта, улыбающееся светло и наивно, тут же начинает медленно затухать. Он едва заметно хмурит тонкие брови и поднимает на неё голубые глаза. Голос его, тихий, неузнаваемый, надломленный, в шумной таверне звучит едва слышно. — Что? — спрашивает обмануто и уязвлено, почти недоверчиво. Так, словно действительно может усомниться в ее словах, так, словно на секунду допустил мысль, что она, — его драгоценная, милая подруга — может ему солгать. Люмин кривится, вновь утыкаясь в свои руки и размазывая покатившиеся слёзы по щекам. Ситуация давила на плечи неподъёмным грузом. Сказать правду оказалось сложнее, чем она когда-либо могла представить. Венти моргает пару раз и рвано выдыхает, прежде чем нервно засмеяться, — ты, наверное, пошутила, извини, я… Он тут же теряется, когда видит ее красное лицо. Люмин плавно качает головой из стороны в сторону и сглатывает ком, образовавшийся в горле. Венти молчит, но дыхание его говорит само за себя. Он был напуган — грудь его беспокойно вздымалась, рюши на белоснежной рубашке колыхались вслед за ней. Венти не убирает руку от ее запястья, но и крепче не сжимает. Чувствуя тепло его кожи на своей, Люмин хочется расплакаться ещё сильнее — так сильно она его любит, так безмолвно хочет защитить. — Я… была… своего рода архонтом в своём мире, — ее глаза закрываются на пару секунд в попытке прекратить плакать, — и мой брат тоже. Не будем вдаваться в подробности, но… — Ты такая же, как и я, — с больной осознанностью говорит он, — поэтому ты сблизилась только со мной… Поэтому, — он опускает глаза и в следующую секунду шумно встаёт со своего стула и заключает ее в крепкие объятия. Губы его, тёплые и нежные, совсем подростковые, мажут по ее мокрой щеке. Венти солнышко — Люмин больно вдвойне, когда она понимает, сколько боли он пережил, сколько убийств за его спиной в попытке занять свое место среди богов, как и чем запятнан его светлый образ. Люмин вцепляется в него отчаянно, и плевать ей на странно-понимающий взгляд Дилюка, направленный на них из-за барной стойки. Обвивая его лазурную накидку, путешественница крепко прижимает его к себе — пытается закрыть от всего мира в своих руках. Их выгоняют оттуда спустя пару десятков минут. Взгляд Венти хоть и меняется, но не на много — все такой же озорной, теперь он видел в ней не ребенка — ровню себе. Люмин спокойно улыбается, поправляя его берет и берет за руку доверчиво. Венти крепче переплетает их пальцы и всё смеётся, но теперь путешественнице кажется, или она, быть может, хочет верить в то, что звонкий смех его становится ярче и живее. — Так, значит, божество? — спрашивает он спустя полчаса комфортного молчания. Люмин усмехается, — даже если ты и старше меня, могу поспорить, что до местного деда тебе далековато! — Местного деда? — дурашливо улыбается путешественница, обходя толпу хиличурлов на пути к их месту встречи с Джинн и Дилюком. — Ага, — Венти хихикает. Большой его палец нежно проходится вдоль ее руки, — гео архонт. Моракс. Тот ещё тупица, не понимающий истинной сути человеческих душ, помешанный на контрактах! — он беззлобно смеётся, но Люмин чувствует, что Венти относится к архонту тепло, — любопытно было бы посмотреть на него! Последний раз мы виделись несколько сотен лет назад. Он старший из архонтов и, если я не ошибаюсь, ему около шести тысяч… Как думаешь, он уделает меня одной левой? — Тупица, значит? — улыбается Люмин, — обязательно передам ему, когда увижу. Могу поспорить, он назовёт тебя пьяницей! — Как грубо! — притворно возмущается Венти, случайно зацепляясь взглядом за показавшуюся вдали башню. В следующую секунду лицо его мрачнеет, — мы почти пришли, — тихо информирует он, — ох, мой старый друг Двалин, — Люмин переводит на него взгляд, — позволь нам тебя спасти. Он сводит брови у переносицы и задумывается на какое-то время, между ними повисает тишина. Приподнимаясь на носочки, Люмин легко целует его в лоб, невинно и безобидно, стараясь подарить надежду на лучшее. Венти сначала удивляется, но потом озаряется доброй улыбкой и возвращает ей поцелуй в светлую макушку. Он тянет ее за руку и улыбается, бегом добираясь до назначенного места. Тогда казалось, что все будет так же хорошо.

***

Перестало казаться, когда они летели в бездну, на самое ее дно: Люмин бы крылья свои раскрыть, настоящие, родные, сотканные из света их родной с братом планеты, но они выдраны: на спине только планер, порванный и чуждый, не летающий вовсе — планирующий. Люмин осознаёт то, как дорог ей Венти, только сейчас — когда он так красиво падает вниз, когда его собственная стихия обдувает его мокрое от слез лицо. Он не думает о путешественнице — его туманные глаза закрыты, в голове крутится только мысль о проигрыше и о Двалине: неужели не спасли? Люмин его за это не винит: она справится, она выживет, даже если они сейчас упадут. Там, где другие разобьются насмерть, раскрошив позвоночник и переломав все кости, она встанет и пойдёт дальше за тем мимолётным светом, которым манил ее к себе Итер. Люмин пытается подобраться поближе, схватить его за мантию, не может — слишком далеко. Прежде чем смириться с поражением, она ощущает грубоватую шерсть под собой. Спасли. Они — его, а он — их. Едва Люмин поднимает голову и вцепляется в голубую шерсть, ее накрывает в объятиях Джинн, а затем и Дилюк. Путешественница, испуганная, этого даже не понимает — перед глазами все падающий Венти, летящие на верную погибель люди, ставшие друзьями в этом незнакомом мире. Выдыхая и приходя в себя на спине своего верного друга, Венти наконец поднимает на неё глаза, чтобы удостовериться, что она в порядке. Сердце его, едва успокоившееся после встряски, разгоняется вновь с ещё большей, пугающей его самого силой. Она, ужасно испуганная, словно маленький кролик, болезненно уязвимая, была в объятиях друзей. Заботливые, они тут же проверили ее на наличие травм. Взгляд ее золотых глаз отпечатается на обратной стороне век Архонта до конца его жизни — то, как преданно она смотрела, то, как дрожали тонкие пальцы поверх синей куртки Джинн, когда они втроём сидели в обнимку. Он подрывается с места резко, даже подумать не успев, и едва ли не слетает с Двалина. Аккуратно убирая руки бармена и магистра, она встаёт следом. Осторожно, словно боясь, что это ложь, что откроет глаза и окажется среди трупов. Венти влетает в неё и тут же падает на колени, утягивая за собой. Он обнимает ее крепко, утыкаясь в ее шею и обвивая крупно дрожащими руками сгорбившуюся спину, она его — едва различимо, хватаясь за плечи тонкими пальцами. — Прости, — он шепчет сбивчиво возле ее уха, — прости, прости, прости. — Я думала что, — он вздрагивает от ее голоса, — опять… потеряю… Венти… — Прости, — он утыкается лбом в ее плечо, — я такой эгоист, ветра, я был так испуган за Двалина, — его голос меняется от понимания, — что не заметил, как испугана ты была за меня. Джинн, кинув на них обеспокоенный взгляд, крепче сжимает руку на плече Дилюка. Он вторит ее действию, укладывая свою ладонь поверх ее и наконец выдыхает — они победили. Дети, по их мнению, шокированные, обнимались на коленях. Те самые дети, которым были тысячи лет. Те самые дети, которые были богами. Дальше все как в тумане — они возвращаются обратно, уходят сразу отдать Барбаре лиру. Люмин едва подмечает, как часто девушка смотрит на Джинн и как стеснительно опускает глаза. Венти что-то колдует, подмигивает, улыбается и убегает. Хохоча, Паймон летит за ним. В следующую секунду все смешивается в какой-то дикий водоворот событий, который сломает обоих и выведет только обретшую равновесие путешественницу на шаткую, темную и грязную тропу. Люмин не кричит — гортанный хрип застревает где-то глубоко в ее горле, когда ее скручивают несколько агентов фатуи, грубо вдавливая в землю и сжимая ее тонкие запястья. Глаза, заливаясь яростью и слезами, не хотели бы, но видят: видят отчетливо и ясно, словно в замедленной съемке, как Синьора вырывает его сердце бога, как кидает его на пол и пинает в живот, надавливая каблуком на его, Венти, хрупкие ребра. Он переговаривается с ней дерзко, почти смеется в лицо, говорит какую-то чушь про грызунов, а после получает сначала пощечину, а потом ногой в желудок. У Люмин не просто злость просыпается — чистейшая ярость, застилающая глаза и отключающая разум. Она раненым зверем вырывается из их рук, но едва делает один шаг, как удар в висок настигает ее голову. В следующий миг все окрашивается в черный. Последнее, что она видит — перекошенное презрением лицо предвестницы, которое она обязательно запомнит и вспомнит ещё не раз. Когда она приходит в себя, голова раскалывается, руки темнеют от проявляющихся синяков, вывихнутое плечо противно ноет. Но она внимательно выслушивает прибежавшую на шум Барбару, упрямо молчит о произошедшем и молча передаёт ей в руки потерявшую сознание Паймон. Осторожно поцеловав ее в крохотный лобик, Люмин смахивает слезы и тут же убегает подальше от города — ноги сами несут к их излюбленному месту. Люмин бежит, не разбирая дороги и спотыкаясь на каждом шагу, вспоминая малышку, так храбро и безрассудно бросившуюся защищать их. По ее виску течет кровь, смешиваясь с грязью и слезами. Уставшая, она едва ли не спотыкается, заметив Венти на горизонте. Хрупкий силуэт сидит сгорбившись возле большого дерева, на котором они так любили проводить время. Она замедляется несмело, а потом и вовсе останавливается в паре десятков метров и смотрит, как он поднимает голову. Венти сразу встает, завидев ее, делает робкий шаг вперед и пошатывается. Люмин срывается раненой ланью, подхватывая его и заключая в болезненные объятия. Он цепляется за нее дрожащими пальцами, пытаясь обнять в ответ. Сквозь его бессвязный шепот она выхватывает очередные извинения: Венти шелестит сухими губами о том, как он слаб и никчемен, о том, что бросил их лежать на полу, завидев Барбару, о том, как позорно сбежал, чтобы ни у кого не возникло подозрений. Он обвивает ее поясницу крепко настолько, насколько хватает сил и едва ли сдерживается от крика. Венти, ее храбрый Венти, который всегда был пропитан духом свободы, сейчас источал только почти осязаемое отчаяние. Его, казалось, можно было потрогать руками, ощутить подушечками пальцев — темные и липкие щупальца накрепко обвили тонкую юношескую шею и уже поднимались ближе к губам. Поглаживая его по спине, путешественница тонет во злости и тьме — глаза ее, решительные, холодные, выглядывают из-за пшеничной челки. Венти спас бы ее, отговорил, да он не видит этого — слишком завяз в пучине собственной боли. — Я убью ее, — тихо говорит Люмин, заставляя барда замолкнуть и крупно вздрогнуть, — я найду ее, убью и верну тебе сердце, — обещает она. Бард отшатывается отчужденно, но объятий не разрывает — не может и не сможет уже никогда, слишком глубоко она проникла внутрь его души, пропитанной болью. Даже если бы она принесла труп Синьоры к его ногам — он бы не оттолкнул. Венти ввиду очевидных обстоятельств убийств не выносил уже многие столетия, как и насилия. Пытаясь дрожащей рукой утереть ее слезы, он в результате просто укладывает руку на ее щеке. Люмин полна холодной решимости, Люмин готова защищать его, Люмин готова убить за него. Как никогда холодные пальцы бездумно скользят по ее лицу. Бард молчит, пытаясь успокоиться, смотрит внимательно в расплавленное золото глаз ее. Венти она сейчас должна испугать — но он не боится. Люмин сглатывает образовавшийся ком и смотрит в глаза напротив — достаточно долго, чтобы утонуть в них, достаточно долго, чтобы преодолеть, сильным поток их общей анемо стихии снести все барьеры, что их сдерживали когда-то. Горько улыбаясь, Венти резко подается вперед — губы у Барбатоса соленые, пропитанные болью и слезами. Люмин и горько и сладко — никаких бабочек в животе, никакого счастья от интимного момента — тупая боль и небольшое успокоение от близости. Венти целуется лениво и неторопливо, неглубоко исследуя ее рот и слизывая все послевкусие от произошедшего. — Нет, — отстраняясь, в губы говорит он ей. Люмин вздыхает тихо, но глубоко, совсем едва слышно, боясь спугнуть момент. Потираясь щекой о его ладонь, она переспрашивает эхом. Венти отвечает серьезно, но довольно нежно: — не стоит ее убивать. Это не то, что сделало бы меня счастливым. Синьора исполнитель… делает то, что приказано сверху. — Есть в этом мире что-то, что способно сделать тебя счастливым? — усмехается Люмин горько, открывая глаза и встречаясь с его внимательным взглядом. Венти усмехается следом и в глазах его, затмевая отчаяние, зажигаются знакомые искорки. — Ты, — просто отвечает он, — и вино, конечно же. Я бы даже подумал о последовательности! — Люмин тихо смеется и обнимает его чуть крепче. Голос Венти над ее головой вырывает ее из раздумий, — я серьезно. Пообещай, что не убьешь ее. Я знаю, что ты можешь. Люмин молчит долгое время. Она отвечает только когда ночь уже забирает свои права, укутывая долину плотным покрывалом и скрывая их от посторонних глаз под массивными ветвями дерева. Заплетая ему косички, как заплетала когда-то брату, Люмин скажет тихо-тихо, почти неслышно: — Обещаю.

***

Когда Люмин ее видит — почва расщепляется под ногами, разваливаясь огромными кусками, а руки начинают крупно дрожать. Тарталья, стоящий рядом, осторожно кладет ладонь на ее плечо. Люмин, не смотря на своё невыразимо тёплое отношение к этому воинственному предвестнику, холодно ее сбрасывает, сжимая кулаки. — Кажется, я тебя где-то уже видела, — ее голос холоднее ветров самой Снежной: Синьора унижает ее, Люмин, одним своим существованием: несуразная, заточенная в детском теле, путешественница затравленно смотрит на Предвестницу невыразимо красивыми — Синьора никогда не признает, что она запомнила этот взгляд ещё тогда — золотыми глазами. Люмин не станет нападать сейчас, хоть внутри и поднимается ураган, разумом она понимает — слишком слаба, слишком ничтожна, чтобы вытянуть еще и Гео Архонта. Чжун Ли, хоть и был довольно дружелюбным к ней, выглядел весьма сильным соперником и очень не любил, когда кто-то вмешивался в его контракты. Поэтому Люмин закусывает губу и молчит на этот раз. Сообразительный Чайльд, понимая что к чему, незаметно обхватывает ее пальцы своей рукой. Отворачиваясь от предвестницы, Люмин едва заметно утыкается в его предплечье. Главное, потерпеть сейчас. Потерпеть сейчас, чтобы наступить на ее грудь потом, чтобы стереть эту уверенность с ее прекрасного лица и вернуть назад то, что она так вероломно украла. Спустя месяц выслеживаний Люмин удаётся перехватить ее в руинах после совершения сделки с похитителями сокровищ. Синьора даже не вздрагивает, когда Люмин приземляется сзади неё. Ее лицо безразлично — словно она не понимает, что вот она, карма, в лице мстительной богини. Словно она не понимает, что это самое божество в плохом настроении, и что это самое божество она задела. А когда кто-то задевал Люмин — он встречался либо с ее братом, либо с ее мечом. Брата не было — он бросил ее одну в этом незнакомом мире и оставался только проверенный тысячелетиями способ — тот самый, что она сжимала в правой руке. Путешественница, как всегда немногословная, просто ввязывается в драку. Синьора, к ее уважению, не сбегает и не телепортируется — с достоинством принимает бой. Он длится и долго и нет — Люмин, тускло сверкая холодным и сосредоточенным взглядом золотых глаз, быстро пресекает все ее попытки перенести преимущество на свой счёт и перейти из защиты в наступление. Бой идёт сложно, но не настолько, насколько мог бы — чувства, бушующие внутри неё, являются катализом к холодным и обдуманным действиям. Люмин делает шаг назад, прикрывая лицо и чувствуя, как щеки обдувает морозом. Холод, исходящий от Синьоры, был гораздо невыносимее, чем та лёгкая прохлада, что источалась от Кэйи или Розарии. Глаз порчи превращал ее в монстра — она была безумно сильна, но никакая сила не смогла бы побороть ее, ни один смертный не смог бы в одиночку противостоять свергнутой богине, сражающейся за честь того, к кому она была привязана всем сердцем. Люмин подпитывала не любовь — ярость. Поэтому она почти что легко справляется — глаз порчи, оторванный вместе с частью ткани, улетает в другой конец руин и, отрикошетив, теряется в густой траве. Люмин швыряет Синьору в каменную стену со всей своей холодной злостью, глядя, как она скатывается по стене. Собственные руки, красные, отмороженные, кровоточащие, она едва узнаёт. Садясь на колено рядом с ней и прижимая острие к ее горлу, Люмин цедит спокойно настолько, насколько может: — Где сердце бога? —  Глаза ее, плавленное золото, отливают сейчас холодным металлом — Предвестница засматривается, приподнимая лицо и легко улыбаясь. Люмин смотрит властно, принижающе, Люмин показывает, кто здесь сильнее, всем своим видом напоминая, что может прикончить ее. Так, словно Предвестница может это забыть. Синьора бархатно смеётся. Даже сейчас, поверженная, она была потрясающе сильна духом — она не боялась ее. Царица возводила в Предвестники воистину удивительных и определённо заслуживающих этого людей. Путешественница давит и прокатывает лезвием по ее шее, пуская первую кровь, обрамляющую белоснежную идеальную кожу. Было противно делать это, противно портить идеальное тело — предвестница была изумительна сильна и красива, умна и остра на язык — Люмин потеряла бы голову, была бы она на ее плечах. Но не было — там, где должны были быть чувства, зияла дыра, а перед глазами были слезящиеся голубые озёра Венти, печальные и отливающие лазурью. Как бы не была она прекрасна, как бы не была она сильна, как бы не были похожи их взгляды — Люмин здесь была не за тем, чтобы восхищаться ей. Она была здесь ради мести. — Ты злишься не на Снежную, — щурится она, — ты злишься только на то, что мы обидели твоего друга. На меня. На мой каблук на рёбрах архонта. На то, что он так слаб. Прими этот факт, милашка, Барбатос никчёмен. Люмин усмехается и подцепляет ее подбородок, вглядываясь в ее лицо и вдавливая лезвие сильнее. Красивые глаза предвестницы впиваются в ее собственные коварно, почти соблазнительно. — Где сердце бога Барбатоса, — повторяет она, сильнее нажимая на меч. — У Царицы, очевидно, — отвечает она скучающе, — тебе не хватит духу меня убить, сладкая, и мы обе это знаем. Выражение ее лица заставляет Синьору задуматься и испытать лёгкий дискомфорт — Люмин впервые заливается смехом совсем негромким и неожиданным для неё самой, забавляясь тому, что люди велись на обложку и не знали о том, что было за ее плечами. Не догадываясь о том, что руки ее, Люмин, по локоть уже были в крови. Голос ее, тихий, разливается по руинам спокойным родником: — Ты жива только потому, что я дала ему обещание, — спокойно отвечает путешественница, наклоняясь к ней. В звенящей тишине руин отчётливо слышатся шаги и тетива натягивающегося лука. Люмин ведёт плечом безразлично. — В таком случае, — слышится знакомый голос за ее спиной. Тот самый, что она всегда отличит, тот самый что узнаёт из сотен. Люмин не оборачивается, но понимает кто это, едва его разобрав, — я никому обещаний не давал. Отпусти ее, Люмин. — Или? — спрашивает она. — Или я застрелю тебя, — тихо отвечает он нехотя, но практически уверенно. У Люмин голова на секунду идёт кругом, а перед глазами появляются чёрные круги. Рука, удерживающая кинжал, вздрагивает, что не ускользает от внимательного взгляда Синьоры. Застрелит? Два против одного? Потрясающе. Люмин едва заметно усмехается, горько, тяжело. На затылке волосы встают дыбом, словно ощущают на себе взгляд голубых глаз Тартальи. — Если я не сделаю это первым, — слышится сбоку. Аякс вздрагивает крупно, нервно, — всем известны твои навыки стрельбы. Я услышал о них даже из Мондштада. Стрелок ты неважный, Чайльд Тарталья. Как думаешь, ты хоть моргнуть успеешь, прежде чем моя стрела окажется у тебя в виске? — спрашивает голос ехидно, но откровенно угрожающе, — опусти лук. — Если ты не пропил всю свою меткость, жалкий бард, — плюётся ядом Синьора, истекая кровью. Венти, тяжело вздыхая, не снимает с прицела голову Аякса, но в слова отчего-то с болезненной внимательностью вслушивается: — посмотри на себя, ничтожество. Ты не достоин и волоса этой прекрасной девушки, о каком уважении к архонту может идти речь? — Люмин едва заметно вздрагивает ещё раз, когда Синьора возвращает взгляд своих холодных глаз к ее лицу, — даже немного жаль, что Царица размажет тебя по стенке, случись что со мной, — бледная рука Синьоры кокетливо пробегается по ее бедру, — однако я бы не отказалась оказаться с тобой в такой позе в кровати. — Она просто пытается сбить тебя с толку, — тихо бросает Венти, переваривая услышанное с толикой удивления, — бросай оружие, Чайльд. Аякс вздыхает тяжело, взвешивая за и против — Архонт был миролюбив, а значит нападать без крайней на то необходимости не стал бы. Тихо стукнувшись, лук падает на землю. Люмин чувствует спиной взгляды, направленные на нее. Вот она, перед ней — обидчица ее драгоценного Венти, та самая, что посмела напасть на него. Рукой повести, одно движение и она будет мертва. Люмин ударяет ее тупой стороной рукоятки по виску: несильно, просто чтобы потеряла сознание и не препятствовала их уходу. Она поднимается и разворачивается, тут же встречаясь взглядом с Чайльдом. Венти сжимает лук чуть сильнее. — Оставь их, путешественница. Пойдём, — просит Венти, впрочем, натянутую тетиву не опускает, угрожающе стоя в паре десятков метров от них и целясь стрелой в безоружного — но отнюдь не безобидного — Аякса. Люмин ведёт плечом дёргано, проверяет пришла ли в сознание предвестница. Делая шаг в сторону Тартальи, Люмин крепко сжимает в руке меч. — Ты бы выстрелил? — спрашивает разочарованно, прикрывая глаза. Тарталья молчит красноречиво и от этого шокированная и расстроенная Люмин вспыхивает. Она срывается на крик и молниеносно отталкивает его анемо энергией, грубо вбивая в руины. Тарталья ударяется достаточно сильно, чтобы не успеть среагировать, когда она подходит ближе, — ты бы выстрелил?! — Да, — отвечает он громко, почти выплёвывает ей в лицо. Люмин делает шаг назад. Слёзы, собравшиеся в глазах, вне зависимости от нее самой и ее желания заструились по щекам, — да, Люмин, — повторяет он тише, виновато опуская глаза. — После того, как я сохранила твою жизнь? — Венти хмурится и опускает лук, делая к ним пару шагов, — после того, как я помогла тебе с твоим братом? После того, как он пригласил меня в Снежную, после того, как назвал сестренкой, ты бы убил меня, Аякс? Она кривит лицо и делает шаг назад. Рука ее, направленная на Тарталью, крупно дрожит. Он молчит предательски, разрывая ее душу на части. Вдалеке он Мондштада Чайльд стал ее поддержкой и временной опорой — они весело проводили время вместе, говорили обо всем, делили ужин вечерами. Освещая золотым светом гео стихии стены руин, Люмин заносит над ним руку. — Что мне мешает прикончить тебя? — спрашивает тихо, почти подавленно. Голос ее дрожит — от злости, от предательства, от раздражения. — То, что ты лучше него, — отвечает Венти. Люмин приходит в ярость: быстро замуровав Чайлда в камень, она разворачивается к анемо архонту. — Лучше?! — она выкидывает меч в сторону, но он не падает — распыляется на маленькие островки света, оказываясь за ее спиной, — это твоя идеология, Венти. Ты думаешь, я не смогу убить его? Ты думаешь, я настолько слаба? — Я думаю, что ты не стала бы, — он пожимает плечами, — как анемо архонт, я был очень могущественен. Вся сила была и есть сосредоточена в руках семи сильнейших — думаешь, я не мог уничтожать лучших бойцов Тейвата тысячами? Думаешь, не могу сейчас? Дело в том, чтобы противостоять этому, Люмин. Любое божество будет сильнее смертного. Даже низвергнутое. Честный ли это бой и тебе и мне откровенно плевать, но хочешь ли ты его смерти? Люмин молчит. Она разворачивается и уходит, чувствуя взгляд Венти на своей спине. Камень разрушается, едва она покидает руины, являя свету Тарталью, сидевшего на земле. Он провожает ее тяжёлым взглядом и утыкается в сложенные на коленях руки. — Я знаю, что ты бы не выстрелил в неё. Лжец, — презрительно хмыкает Венти. — В этой ситуации — нет, — пожимает он плечами, — но если бы на кону стояла моя семья, мне пришлось бы. Как бы сильно она мне не нравилась, Барбатос, приоритеты уже давно расставлены. Я не хочу… обманывать ее. — Разве ситуации не зеркальны? — интересуется Венти, кривясь от подобного обращения к нему, — как думаешь, прирезала бы она меня, если бы я напал на ее брата? — Тарталья пренебрежительно смотрит на него: — Ты бы не сделал этого даже теоретически. Но если бы на тебя что-то нашло, если бы Итер оказался угрозой твоим землям, очевидно да. С разбитым сердцем, с дрожащими руками она бы наставила на тебя меч. — Верно. Прирезала ли бы она тебя? — его вопрос звучит риторически, ответ они оба знают — Люмин дорожила своим братом больше всего на свете, и архонт не сомневался — если бы понадобилось, она бы посадила весь их мир у своих ног и свергнула бы всех архонтов, одного за одним, чтобы спасти его. Связь между этими двумя была нерушима и осязаема — они любили друг друга самой верной и чистой любовью. Любуясь ей украдкой, Венти восхищался этой глубокой, почти самоотверженной привязанностью. Хотел бы он иметь себе сестру или брата. Тарталья запрокидывает голову и хрипло смеётся. В груди саднит — Люмин, злая, преданная, нехило приложила его о камень. Но не убила. Опять. — Тебе не понять природу наших с Люмин взаимоотношений, Барбатос, как мне не понять твоих действий. Ты жалок в своей слабости. — Ты славный воин, Чайльд Тарталья, — игнорируя его, отвечает Венти, убирая лук, — думаю, она гордится тобой. Твоя ненависть к действиям Фатуи и глубокая преданность Царице восхищают. Однажды Люмин познакомится с ней — когда, это только вопрос времени. Примет ли она вашу сторону? — Если мы предложим ей что-то, чего вы, эгоисты, никогда не предлагали, — огрызается Аякс, вспоминая ее отрешенный взгляд, когда Тарталья спросил ее о мерах, принятых в Мондштаде для решения ее проблемы, — помощь в поисках брата. Она готова на все ради него. Ты и рядом не стоишь, архонт, — он звучит безобидно, словно не хочет поддеть и Венти знает — это не его главная цель. Слова его являлись правдой, сухой констатацией фактов, и бард не сердился ни капли. Знал, что мог бы кто вернуть его мальчика, его верного друга, что умер на его глазах — он бы сделал все. Смаргивая внезапно набежавшие от горьких воспоминаний слёзы, бард взлетает на потоках ветра и исчезает из поля зрения. Поднимая на руки истекающую кровью Синьору, Чайлд смотрит туда, где он только что был. И тяжело вздыхает. Венти находит Люмин недалеко от руин. Она сидит возле пузатого чайника, опираясь на колени дрожащими руками. Едва он присаживается на траву рядом, она хватает его за запястье одной рукой, а другой касается теплой оранжевой стенки чайника, исчезая в мягком оранжевом свете и утаскивая его за собой. Когда Венти открывает глаза — оказывается среди розовых облаков. Улыбаясь, он покорно идёт следом за ней в обширный дом, в котором бывал уже пару раз, когда путешественница заставала его в таверне изрядно выпившим. Едва она заводит его в комнату, тут же грубовато толкает на кровать: Венти только вздохнуть успевает, прежде чем Люмин следом усаживается на его колени и одним движением скидывает его мантию. Глаза ее, холодные, раздражённые, встречаются с его растерянными. Венти дотрагивается до ее плеча бледными дрожащими пальцами, пытаясь как-то отреагировать на все то, что она творила с его телом и одеждой без ведомых на то причин. Люмин захлебывается в своём вздохе отчаянно, болезненно, видно — вот-вот расплачется от горький обиды на весь этот грязный Тейватский мир. Венти почти испуганно смотрит на то, как ее дрожащие руки быстро расправляются со сложными застёжками на его помятой блузе. Он сглатывает и туманно смотрит на отложенный корсет. Люмин взяла всю инициативу в свои руки пока он, потрясённый, лежал под ней, опираясь на локти и пытаясь осмыслить, что только что произошло и понять мотивы ее спонтанных действий. Венти никогда бы не оттолкнул ее грубо от себя, не запретил бы касаться так, как она это делает сейчас — у неё был доступ открытый к его душе и телу и она этим бессовестно пользовалась. Но решать проблемы замалчиванием и сексом было совсем не в его, Венти, стиле — поэтому им было твердо принято решение прекратить происходящее любым относительно мягким способом. — Люмин, — его серьёзный голос быстро перетекает в непотребный и неожиданный для него самого стон. Она требовательно ведёт бёдрами на его бёдрах, суматошно расстегивая своё платье. Так, словно сама не понимает, зачем все это затеяла, словно она запуталась и уже не может сделать шаг назад. Прижимаясь к ширинке его штанов, Люмин едва ли довольствуется полученным результатом. Венти с пугающей его самого скоростью тонет в нежеланном возбуждении и хмуро смотрит на то, как она остаётся в одном белье. Грудь ее беспокойно вздымается — она волнуется, волнуется и злится. Это вовсе не секс будет, если они им займутся сейчас — в ее глазах ярость смешивалась с болью, жемчужинами блестели давно напрашивающиеся слёзы. Пах однако с ним не согласен — она ещё раз случайно — или нет — давит на него, проезжается точно специально, провокационно, выбивая из Венти ещё один несдержанный протяжный стон, который он поспешно давит. Член болезненно-приятно пульсирует и Венти, отошедшего от подобного рода развлечений, тут же ведёт — зрачки его расширяются, бледная рука опускается на ее бедро, нежно проходясь кончиками пальцев и забираясь под тонкую резинку нижнего белья. Он меняется на глазах, и весь его вид становится грязным — архонт похабно закусывает губу, крепче сжимая ее бедро и встречаясь с ней глазами. Венти пьянеет — его ведёт от ее промежности на своем паху, от ее тяжелого вздоха у своего уха, от холодного взгляда родных золотых глаз, почти презирающего. Примерно тогда в голове и случается взрыв — но вовсе не такой, которого они оба ожидали. Скидывая ее с себя, Венти панически отползает назад, прикрывая рукой свою эрекцию. Пытаясь отдышаться и вернуть потерянное напрочь самообладание, Венти прикрывается подушкой, обнимая ее, пряча за ней своё обнаженное тело. Люмин непонятливо хмурится и вздрагивает, когда его голос слишком громко разливается по комнате,  — Нет! Нет, мы не будем этого делать, — она приподнимает брови, — по крайней мере не так. — Ты же, — Люмин садится на колени в другом конце кровати, покорно замирая. Голос ее, непонятливый, разочарованный и самую малость хриплый выбивает почву из-под его ног, — ты же хочешь меня. Почему нет? — Потому что ты злишься на меня. Потому что я злюсь на тебя, — он выдыхает рвано, прикладывая руку ко лбу и пытаясь скинуть дымку никак не сходящего возбуждения, — мы не будем заниматься сексом с такими эмоциями. Не, — он тут же краснеет по-юношески совсем, отводя глаза, — н-не в наш первый раз. Люмин чувствует, как ее щеки розовеют вслед за его собственными. Венти думал об этом, Венти, чертов маленький извращенец, представлял это и представлял вовсе не так — не под воздействием ярости, когда Люмин была зла и чувствовала себя преданной. Он хотел чтобы это был не секс — занятие любовью, нежное и чистое, как она сама. Люмин, отводя смущённый взгляд, впрочем, тут же вспоминает причину своей злости: — Все могло быть иначе, если бы ты не пришёл, Венти, — в голосе ее звучит неприкрытая обида. Люмин слезает с кровати и садится на стул, закидывая ногу на ногу и устремляя на него требовательный взгляд. Венти засматривается на неё буквально на секунду, прежде чем возмутиться: — Зачем ты напала на людей Царицы?! — спрашивает он на повышенных тонах, складывая руки на груди, — для чего? А если бы я не успел? А если бы этот, — голос его меняется, становясь грубым, откровенно презирающим, — придурок — выделяет он, вспоминая натянутую тетиву и кончик стрелы, направленный в незащищенную спину, — выстрелил в тебя? А он бы выстрелил, ты сама слышала! — Она избила тебя, — повышает голос вслед за ним Люмин, подаваясь вперёд от нахлынувших эмоций, — она пнула тебя на моих глазах! Забрала твоё сердце бога, Венти, я… я видела, как она издевалась над тобой! — она отводит взгляд. Барбатос, осознавая сказанное, смаргивает удивление и чувствует, как нежность наполняет его изнутри, уничтожая на своём пути злость и непонимание, — я не хочу, чтобы ты страдал, — она опускает глаза, сжимая руки в кулаки, поникает и добавляет совсем тихо: — я бы не стала убивать ее, потому что дала своё обещание тебе. — Люмин… Царица не злодейка, — нежно отвечает архонт, склоняя голову набок, — не была ей, по крайней мере… Думаю, у неё есть веские причины на то, чем она занимается. Если ей так угодно — пусть мое сердце бога останется у неё. Я от этого не умру, а силы восстановить не долго. Я, — он запинается, — спасибо за заботу. Думаю, я отвык от такого, и… не понял. Опять. Как в тот день, когда мы освобождали Двалина, — в его голосе вновь начинает сквозить вина, глаза ее в тот день — подорвано-испуганные, опять предстают в памяти. — Ты все никак не можешь привыкнуть, что кто-то боится потерять тебя, — тихо подаёт голос Люмин. Усмехаясь, она откидывается на стуле, запрокидывая голову и представляя его голубым глазам открытый обзор на изящные ключицы, просвечивающиеся в приглушенном свете комнаты, — а я никак не могу привыкнуть, что всем плевать на меня в Тейвате. Я всегда была нужной, всегда была обожаемой. Где же ты, Итер… — Я не убивал людей столетиями, но, ветра, когда я увидел, что этот придурок наставил на тебя стрелу, я был готов прикончить его на месте. И я бы сделал это, Люмин, и сделаю, если однажды придётся. Люмин чем-то похожа на кошку — грациозностью, характером, но больше взглядом  — Венти понимает это сейчас, когда она поднимает на него холодные золотые глаза. Она закусывает губу и благодарно кивает, не сводя с него серьезный взгляд. Венти хмурит тонкие брови и молча сквозит ленивым взглядом по ее совершенному телу. Тихо вздыхая, он перегибается через кровать и дотягивается до нее, мягко обвивая рукой ее пальцы. Опуская на него взгляд, Люмин покорно следует за его рукой и через долю секунды садится на кровать рядом, утыкаясь в его плечо и мелко вздрагивая от контакта кожа к коже. Вдыхая его, Венти, запах яблок, Люмин хочет расплакаться опять — но не позволит себе больше подобных слабостей. Отстраняясь, она обхватывает его нежное лицо в ладони и болезненно морщится, словно ее ударили — его голубые глаза преданно смотрят в ее собственные, а на лице играет легкая нежная улыбка. Венти был юношей, сотканным из ветра и свободы — Люмин же состояла из утренней росы и солнечных лучей ее родного мира. — Я бы не посмела убить ее, зная, как тебе это будет противно. Я слишком ценю твоё отношение ко мне, чтобы так им раскидываться, — спокойно целуя его в щеку, тихо говорит она. Венти уютно хихикает мягко прижимает Люмин к себе, ненавязчиво и нежно прижимаясь губами к ее шее. Благовейно выдыхая, путешественница устраивается в его объятиях и прикрывает глаза, — месть действительно затмила мне глаза. Я жила этим, засыпала и просыпалась с мыслями о том, что сделаю с Синьорой, когда найду ее. — Когда ты это так преподносишь, звучит жутко, — усмехается Венти, мягко гладя ее по руке. Заливаясь краской, он продолжает: — хоть мне и было страшно за тебя… я давно не испытывал такой ураган эмоций. Редко кто делал для меня подобное… Я… — борясь с собственным смущением, архонт оборачивает путешественницу к себе лицом и, обхватывая ее лицо немеющими от волнения руками, прижимается к ее губам своими в поцелуе. Люмин, вздрогнув, подается следом отчаянно, словно так давно этого ждала, и пылко отвечает, заваливая Венти на кровать. Его губы мягкие и пухлые, кажется, совсем нецелованные, но путешественница понимает сразу, что это вовсе не так. Архонт в поцелуях был искусен, и в сочетании с его сумасшедшим волнением смотрелось и чувствовалось это довольно забавно. Отстраняясь, Люмин несдержанно хохочет прямо в его губы: от облегчения, от радости, от всеобъемлющей любви. Багровый Венти под ней смотрится потрясающе правильно: закрывая свое лицо ладонями, он сладко вздыхает и мечтательно смотрит на нее сквозь тонкие музыкальные пальцы. — Я хотел сказать, что не могу представить свою жизнь без тебя в последнее время. Я никогда не позволял себе привязываться к людям, ведь их жизни так скоротечны. Это чувство… — Одиночества, — заканчивает с ним в унисон путешественница. Грустно улыбаясь, она кивает: — да, я понимаю. Сколько же ты пережил, Венти? — тихо спрашивает она, смотря на его печальное лицо. Смахнув грусть, Люмин мягко ложится рядом с бардом и устраивается на его плече с твердым намерением поспать. Благодарно улыбнувшись, он целомудренно целует ее в макушку и закрывает глаза.