Бессмыслица

      И Киота, и Ютаро ждут, что хоть один из них скажет хоть что-нибудь и избавит их от неловкого молчания, но оба они могут позволить себе лишь негромко хихикнуть смущённо почти в унисон и замолкнуть вновь.       Ютаро держит свои глаза прикрытыми, а взгляд Киоты мечется туда-сюда — хоть на клетку на рабочем столе, хоть на постер с "Безумным Максом" на стене: главное не на Ютаро, что и двинуться ещё ближе не решается, дожидаясь ответа Киоты и едва заметно кусая собственные губы. Конечно, Сакаи может быть уверен в том, что его ненавистный папаша уж точно не заявится до завтра, и это завтра — не полночь и одна минута. Но разве одно это его так волнует?       Ютаро прекрасно понимает, что перемежаемое с хихиканьем молчание — вообще не дело. Он осторожно протягивает Киоте руку и отводит взгляд, надеясь из-за всех сил, что не выглядит оказывающим давление. Вроде самому смешно немного, а вроде иначе и никак.       Внезапно взявшись сразу за предплечье Ютаро, Киота тянется-таки вплотную и едва сдерживает нервный смешок: он ведь на голову ниже и на пару десятков примерно килограммов легче. — Значит...       Ютаро, видно, не из тех, кто любит прямо-таки "впиваться" в губы, прямо как в дешёвой книжке, которую и романтической называть стыдно. Свои руки он держит у Киоты на спине, легонько поглаживая, пока тот несмело тянется к пуговице на чужой рубашке — на той самой пресловутой школьной, которую Ютаро и без того носит, не застёгивая до конца, просто чтобы не задохнуться к чёрту.       Киоте стоит лишь на секунду закрыть глаза, чтобы в следующее мгновение понять, что он утыкается носом в шею слегка подавшегося вперёд Ютаро. Ему даже разбираться особо не хочется, случайное ли это движение или намёк: Сакагучи ведь всё равно в ответ на эти поцелуи в шею лишь едва постанывает и откидывает голову чуть назад.       Киота приподнимается на коленях, надеясь хоть сейчас поравняться с таким в прямом смысле недостижимым для него Ютаро, который в ответ лишь с улыбкой легко пожимает плечами, мимолётно оглядывает Сакаи и тянет к себе вплотную, впустую надеясь, что такого, как ему кажется, смущающего действия с его стороны никто и не заметил. Впрочем, теперь он может едва слышно прошептать, что тренировки Сакаи впустую не прошли.       Самому же Киоте результаты этих его стараний, когда он грудь к груди жмётся к Ютаро, кажутся уж больно незначительными. Зато на чужое тело, грех отрицать, насмотреться ему тяжело.       Ютаро, уже не столь же спокойный, как всегда, до кончиков ушей заливается румянцем, когда Киота касается одной рукой его спины, а другой — его груди, словно бы решил за раз собрать чёртово бинго. Он осторожно целует Сакаи, кладя на худую щёку ладонь, и, видимо, решает отвечать сразу же с козырей, касаясь низа его живота. Касается и спешно отдёргивает ладонь, не желая торопить события. А Киота понять не может, чудится ему, или у Ютаро и вправду слегка похолодневшая рука дрожит.       Он не раскрывает глаз, но безукоризненно чувствует то, как сплетаются их ноги и то, насколько бедро лежащего рядом Ютаро, по которому Сакаи бесстыдно скользнул пальцами, упругое. А ещё он чувствует то, что у Сакагучи, однако, ловкие руки.       "Ну да, ты же гитарист."       Киота, едва дыша, утыкается в ключицу Ютаро. Забавно: сам пожелал, а теперь в глаза взглянуть боится, пусть даже Ютаро наверняка улыбается — тепло, нежно и стыдливо. А Киоте, всегда почти такому же спокойному, с самого себя смешно. — Всё хорошо?       Ютаро иначе не может. Пусть даже он никогда не спасёт всех и не сделает их жизнь лучше, как хотелось бы в юности, он прекрасно может сделать лучше для Киоты. — Прошу, посмотри на меня.       Сакагучи, честно говоря, и самому неловко как-то смотреть в глаза неловко закусившему губу Сакаи, но он всё ещё иначе не может. Ютаро улыбается ему — тепло, нежно и слегка, быть может, глуповато. А Киота, неожиданно смущённо хихикнув, слегка сумбурно отвечает ему тем, что и сам тянет руки ниже.       Стоит Ютаро, не сумевшему сдержать внезапно шумное постанывание, едва приподнять свою голову, как к шее внезапно тянутся чужие губы. Киота, очевидно, проще простого соображает, что к чему — и что здесь у Сакагучи своего рода слабое место, и что нужды стыдливо кусать губы-то и нет. Впрочем, его голос здесь едва ли слышен.       Ютаро сквозь стон то и дело то неразборчиво и кратко ругнётся от смешанного с возбуждением смущения, то вновь переспросит о самочувствии. Но вопросы звучат всё реже и реже — Сакагучи ведь понимает, что смысла сейчас уже и нет.       А ощущающий себя слегка туманно, словно бы не до конца осознавая произошедшее, Киота, приобнимая и целуя в щёку уже засыпающего Ютаро, с серьёзным видом всё пытается убедить того, что смысла не было с самого начала.