три гуся и кура.

      — антон, нам нужно поговорить! — гром среди ясного неба не иначе.       подготовка к контрольной работе по химии, которая нуждается в хорошей оценке в избежании похожих возгласов, следующих с небольшой кухни, и дурного балла в аттестате, откладывается в угол стола. учительница с недобрым взглядом не занимает столько же важности в недолгой жизни шастуна, как его отец. что уж говорить про оценки, когда его сейчас могут прибить к стенке даже непонятно за что.       — шевели булками! — огрызается отец, замечая тень антона из-за угла. — мне тут птички напели. накаркали, — осекается старший с важным видом, — что ты совсем распустился!       в голове набатом не стоят огнеопасные предупреждения о возможном наказании или о том, кто эта самая сорока-ворона. потому что есть целых двое о ком, отцу знать вообще не надо. вот вообще.       — взрослый уже думаешь? — на пороге в кухню появляется радушная мама, переминающаяся с ноги на ногу. — чего молчишь, мать? это ты не уследила! — мама, осунувшаяся под резким переключением внимания своего благоверного, расправляет руки и оглаживает фартук.       антон знает, что её дом это кухня, на которой можно спрятаться от дикаря-мужа, не дающего развод, заменяя его преследованиями под дверью с ножом в руке, и его комната, где она часто засыпает, зажавшись в кресле. сейчас её из комфортного места выгнали и оставили только с крохотной ванной, пыльной и беспорядочной спальней, и мнимым коридором, превращающимся порой в портал отвратных мыслей. аксакал здесь папаша, но бежать хотят все причём в разные горизонты.       мама пытается оттянуть время до агрессии на своего сына и начинает спор. впервые, да так, что у отца даже искорки в глазах загораются и поблескивают в мятежном сером свете. зрелище ужасное и антон хочет, чтобы отец уже всё высказал и отправил в комнату, отобрав телефон и выключив интернет, но не поднимался с кулаком угроз на мать.       ожидание становится томительным.       шастун ворочается на стуле, как на грани между тремя мирами.       первый мир это вот здесь и сейчас. крики мамы, искры в глазах отца, сидящего визави, горсть ежедневного давления, собранная на кухне, и мнимые догадки что или кого имеет в виду отец.       второй мир это уже мысли, а не присутствие. арсений. что будет, если узнает? что делать, если уже знает? бежать в комнату за сбором вещей, а потом кувырком из подъезда в майскую прохладу на улицу? он же мальчик, и он тоже мальчик. арсений спелый и мягкий, порой путаешь его с выдуманным, чуть витиеватым мирком и внимаешь голубым умным глазкам. попов сначала делает, потом думает и знает, что сделал правильно, потому что его действия не могут быть сякими и неверными. арс всегда убеждает в прогулке, когда задумывает что-то с озорными глазами, просвечивающими сквозь путанные реснички. арсений умный, слаженный и делающий выводы.       третий мир, хоть это и звучит как бронза в соревнованиях, к которым готовился больше, чем к своему дню рождению с друзьями, посвящён ире. и третий он, не потому что худший и не заслуживающий второго места на пьедестале, разделённого с арсением, а без причины. чтобы быть плохим необязательно надо быть последним — тоже самое что и сравнение с белым и чёрным — весь мир серый, но не значит, что прогнивший без остатка.       ира отличается кардинально от арсения. она также сначала делает, а потом думает, но иногда становится так ей скорбно, что аж до жалости. кузнецова может жалеть о своих необдуманных провинностях, топить свою гордыню в совести. она часто плачет от пустяковой радости, лезет обниматься в ненужные моменты, горчит острыми шутками и веселится от искренних моментов, по её причине они начинают быть судьбоносными. кузнецова верит в неизбыточное счастье, порой глупит и не осознаёт серость всего мира — для неё он слишком белоснежный.       в этом их и главное отличие — мировоззрение. для каждого оно слегка с перчинкой, духотой и замашками на развратность, но оно их пиздец как склоняет. словно вся черно-белая гамма наполняется лишним насыщением и завлекает завораживающими мановениями.       чёрный, разумеется, арсений, не смогший смириться с извращенным, на его взгляд, видением мира иры в обособленно светлых тонах. арс хоть и знаток, умеющий дать отпор любой стычке, делил всё на черно-белое. и это было единственным сходством с кузнецовой, потому что она делила землю на бело-чёрную, категорично не принимая иных мыслей. это и было их главным совпадением, — они делили. и именно поэтому к ним вовсе не лишним и третьим вписался шастун. он не делил, и был для них новинкой, мол, как можно дружить с человеком, после того как он показал себя с плохой стороны. шастун отвечал, что легко, ведь люди меняются, перерабатывают свои действия в меланхолии мыслей и возвращаются в бездны мирского бытия.       антон знал чётко ужасных, дружил с отличными и приобретал смысл в умеренных. шаст видел и умел разговаривать. наверное, посему ему в симпатии признался арсений и несмело поцеловал аккурат пепельных губ слева, и рассказал потом, что доселе жалеет только об этом. а через неделю в правую ямку на щеке его с похожим монологом чмокнула ира, сгорбившаяся после дугой и не подходящая больше ни разу в тот вечер.       антон надеялся на факт розыгрыша, ну не может быть так. хотя бы не в этом блёклом мире, на солнце — да, на луне — да, но и там сразу насмерть. здесь же только агония и мерцающие переглядки, когда шаст, не имея стеснения, тыкнул ручкой сначала арса, а потом иру, повернувшуюся скорее по эффекту цепочки, на перемене между алгеброй и ненавистной химией с прямым вопросом:       — вы реально не прикалываетесь?       кузнецова поменялась в лице, сморщила лоб в загрузке мыслей и втянула губы в линию, выдернув уголки из привычной улыбки. арсений смотрел с ответным вопросом, но переносицу напряг и показал скулы.       — забейте, — освободил он себя от ответственности и погряз в расплывчатом девичьем взгляде и насупившемся мальчишеском.       отодвинул стул и пошёл в столовую, где исправно встречается с позовым, сидящим на первой парте. с димой можно было без масок, но просто обязательно с матерными прибаутками. именно от поза перенималось понимание, спокойствие, рассудительность и умение не лезть в чужие интимные думы или дела.       тавром у шастуна было то, что в него порознь влюбились двое важных сердцу человека, состоящих в отношениях между собой. антону повезло, что его приняли как друга в межличностные отношения, и он стал обителем тайн арсения, храня для него всегда опорное плечо, и кузнецовой, которой хватало лишь валидации, бодрости и словесной мотивации.       в тот же вечер они собрались у иры, у которой была пустая квартира без заносчивых родителей. про семейство кузнецовых с их разгадками и рассказами потребуется книжный том, где каждое слово будет пронумеровано с опиской внизу страницы.       — я реально в последний раз спрашиваю, вы такие хорошие актёры или че? — девушка повторно насупилась, встала за закипающим чайником, антон воспринял это как попытку спрятать веселящееся лицо, но ирина почти в тот же момент оглянулась, будто сделала заметку для себя и молча покачала головой вправо и влево.       арсений подставил кулак под подбородок, шаст смог понять, что тому неприятна тема, но не оставлять же это всё так. ладно бы, они не были парой; не продолжали смущаться при антоне от проявлений своих настоящих чувств даже после признаний; нервничали при вопросах антона и теребили волосы, но ничего абсолютно не происходило. разве что наедине и порознь с каждым они мигали глазками, как бы спрашивая подумал ли шаст об их словах, прощупал почву, но преступно молчали.       — короче, — кузнецова кивнула головой, мотнув небрежным хвостиком на затылке, что хоть и стоит спиной, но вся во внимании; арсений поджал ноги, — если вы так удачно меня обманули, то я обижен на вас, — ира развернулась с двумя кружками и расставила их по столу: арсению латте из еле работающей кофемашины, антону зелёный чай, и вернулась за ещё своей кружкой, оставшейся около чайника с бергамотным чаем. когда все отпили и, наконец, уселись, шаст громко втянул воздух. — ира, — девушка сосредоточила взгляд, — арс признался мне в любви.       арсений томно вздыхает и отъезжает от стола на стуле, начиная трясти ногой, смотрит он на шастуна с понимаем, которому противоречит злая гнусность, неудачно спрятавшаяся около белых уголков глаз.       — арсений, ира призналась мне в чувствах, — арс замирает со ступором на лице.       не шутят.       дальше были разборки, оставившие любые попытки на слаженное перемирие и возможное разрушение, потому что не антон виноват, хоть на него и не поскупились две пары глаз со вселенским непониманием и пассивным настроем. шастун свою позицию очертил быстро, как и киношные, стремглав прибежавшие следователи на место преступление и очертившие труп убитого.       и вот антон последнее о чем мог предположить, так это то, что все взгляды опять придут к нему украдкой, но уже с совершенно другими намерениями, потому что мнимость и молчание развеялось ветром трёхчасовой беседы. общались они по уменьшению звука со скакавшей туда-сюда амплитудой: от криков до тихих признаний в любви и намеренного внесения шастуна в разговор, хотя он специально дал им волю и свободную территорию, удалившись в комнату иры, именуемую комнаткой принцесски.       а когда беседа сморщились тишиной и переключилась на аккуратные шаги в комнату, антон сразу же поднял взгляд на зашедших и подозрительно улыбчивых ребят, что слаженно присели на постель кузнецовой и уставились на шаста. антону пришлось отвлечься от литературы классика, которую он читал вот уже почти сорок минут и подходил к четверти объемного повествования, и встретиться со сжатыми воедино ладонями друзей.       — вы всё? — неуверенно спросил шаст и, пригнув уголок книги, закрыл произведение.       — да, — загадочно сказал арс и поднял заинтересованные глаза — такие они у него тогда, когда он зовёт гулять и приводит в чудеснейшие места под восхищенные возгласы друга и девушки; когда шутит саркастичные и крышесносные шутки; когда затевает что-то. антону не по себе, потому что этот взгляд всегда много значит, но вот в этот момент ему хочется, чтобы он ошибся, списав радость от примирения на азарт.       — всё хорошо? компромисс, все дела?       — вполне, — ира переглядывается с арсением слишком многозначительно. шастун впервые чувствует себя не очень в компании близких друзей и хочет смотаться, хоть дома и капризный отец, сидящий в отпуске.       — ладно, — антон дурно выдыхает, морщит лоб и вновь открывает книжку, находя нужную страничку. ему хватает присутствия ребят и он наивно думает, что ребята займутся также чём-то нейтральным и не будут его тормошить на вылазки из мира писательства, потому что, во-первых, сюжет заинтересовал. во-вторых, сил на общение нет никаких. он уже растратился ежедневным запасом эмоциональности за столом и на перемене.       — тош, пошли в кино! — кузнецова вырывает книжку из рук, разминает мягкую обложку и ставит обратно на полку.       — но я не..       — там как раз что-то из классического жанра вышло, как ты любишь, — перебивает настроенный арсений. — правда я смотрел афишу в кинотеатре, в который мы ходили давно, помните? — арс говорит с придыханием и кружит глазами от иры, облокачивающейся о стену, до смущённого натиском антона.       — пошли, антош! — кузнецова оборачивается и смотрит тёплым взглядом, прерываемым морганием красивых и подкрашенных ресниц.       — ладно.       фильм оказывается настоящим дерьмом с несоответствием данных, ублюдской актёрской игрой и, в минус ко всему, забитостью зала с переговорами на задних рядах и бросками попкорна с первых. шастун просится на выход за сорок минут до конца со скисшим лицом и полным списком претензий к российскому кинематографу, неуважению к величественной истории. арсений с ирой в этом не разбираются от слова совсем и не лезут в ожесточенный монолог, лишь несчастно переглядываясь, мол, прости, мы хотели как лучше.       антон их вовсе не осуждает, но в дискуссию с девушкой, едущей на эскалаторе под боком, вступает, потому что она ненароком подслушала всю тираду и полностью разделяет гнев. девушка оказывается одногодкой с именем оксана, даёт свой инстаграмм и убегает в другую часть торгового центра.       — всё, я выговорился, — ира выдыхает, арсений одобрительно хмыкает. >>       следующую часть жизни антон может кратко обозвать пиздецом, потому что начинается трагикомедия вперемешку с жизнью в вялой квартире, шутками и пониманием позова и развратной во всех смыслах поеботиной.       шастун знает эти чувства, когда к нему проявляют внимание милые одноклассницы или ровесницы, смущаются от своих же комплиментов и ненастойчиво зовут на прогулки. одновременно он знает каково им, потому что также был таким: менжевался от ответов и согласий. но он, блять, понятия не имеет, что делать, если на тебя посягает уже устоявшаяся пара. он замечает фразы, брошенные будто невзначай, чувствует натиск неравномерной тактильности и, боже помилуй, эти взгляды — они везде, куда не глянь.       антон уверен, что легче бы было справиться только с одной парой лазурных или медовых глаз порознь, но эти цвета уже сливаются в один единственный, что теперь мерещится вместо солнца.       они вступают в лето втроём, не задумываясь о подготовках к предшествующим экзаменам ровно через год, потому что кроме этого лета у них больше ничего нет. шастун забивает на ссоры с отцом по поводу поездок на ветхую дачу и пережидает его гнев у арсения, который ночью забрасывает свои руки через его, антона, талию и терпко дышит куда-то в затылок. оба, кстати, не спят и знают об этом. шаст не выкарабкается и сжимается всем телом до мурашек по ногам. арс исправно нудит дыханием в темя.       дальше становится негоже задерживаться у попова так долго и его тепло принимает ира. арсений, не собиравшийся упускать возможности, следует по пятам.       кузнецова их встречает с распростёртыми объятиями. засыпают они втроём в гостиной на большом диване после уморительной херни на телевизоре и продолжительной игры в настолку. ира выносит виски родителей, о котором они не вспомнят в этой жизни точно.       шастун клянётся всем, что у него есть, что проснулся он посередине нарочно, и это убивает, вышибая сердце из грудной клетки. антону становится страшно на физическом уровне, а мама до сих пор настаивает на даче. выбор идёт в пользу семьи и посёлка, где, к счастью, не работает ничего, кроме двух каналов по телевизору. шаст созванивается с позовым, когда уезжает на велике далеко в поле, что после дачи сразу к нему, потому что мыслей в голове до обморочного состояния.       антона ведёт по всем плоскостям от тошноты в горле и звонков иры и арсения, что он их сбрасывает ещё до первого трезвона за секунду. он мог бы заблокировать, но тогда это будет прямой конечной, а её не хочется. >>       шастун впервые устаёт от бесед на общей посиделке и засыпает, откинув голову. просыпается он, на удивление, один с пледом на шее. ребята смотрят так же, как и тогда после кино — виновато. антон знает, что они там сами запудрили себе мозги и пострадали в итоге все, но чётко их вины не ощущает.       всё возобновляется к июлю, жизнь течёт обычными прогулками, кишит без любовных интриг, и шаст чувствует неудовольствие организма, с которым отношения лучше чем с кем-либо. ему не хватает этого, что уже вошло в странную привычку, выработанную некомфортом.       — я в тупике, — ноется антон димке, сжимающему сигарету тонкими губами.       — бля, я вообще не ебу, чем тебе или им, — «вам» осело на языке, — помочь.       ситуация убийственная: позов оставляет без ответа и совета. вот это реальный казус, с которым хуй (и не только) ты что поделаешь.       — одно дело, если бы только ирка. или только арс, — поз дымит огоньком.       — пиздец на хуй. >>       — ты хоть что-то чувствовал к.. — ира мнётся, — к нам?       игра в правду или действие отныне самая худшая игра миров и планет, потому что шаст знал, что надо проявить всё, поболтать и показать карты не рубашками. но карта ложится только с помощью рук самого создателя.       — я не знаю, — арсений сжимает руки в закрытой позе. — возможно, а возможно и нет. я знаю только, что испугался вашего натиска, там, простите, было не до спокойных бесед с собой.       — прости, — в один голос сливаются оба.       сначала антон влюбляется в иру и несмело сдаётся ей в этом, но она, видимо, вовсе не против и радостно хлопает в ладоши. потом в арсения, с которым сложнее из-за самого факта неестественности.       позов косится, но не лезет и продолжает травить байки на пару с матами.       шастун умирает от двойного количества поцелуев и не ревнует те, что остаются без его участия. первый секс после закупок одежды на новый учебный год, убивает во всех смыслах.       — у тебя сын курит! — взъерошивает отец и смотрит пытливо на мать.       — антон, ты куришь?! — мама меняет свою позицию неминуемо, но шасту впервые несёт крышу от удачливого поворота судьбы.       — нет, у меня только друзья курят, — говорит он, не боясь глядеть в глаза отца, налившиеся лопнувшими капиллярами.       — узнаю, что куришь или пьёшь — выгоню, неблагодарный!       в общей беседе ира пишет, что волнуется о пропаже своего второго парня, антона, а арсений настаивает, чтобы они пошли гулять на выходных, потому что он нашёл какое-то классное озеро неподалёку от окраины города.       шастун соглашается на вылазку, комфортит кузнецову стикерами и садится за химию, прерываемую пиликанием телефона с тысячными обменами любезностей.       антон думает, что химия ему действительно не сдалась, когда в телефоне есть что похлеще учебных реакций. в конце концов, можно списать у позова, метящего на медицинский, или отметить трояк с фроловой. тут уж как карта ляжет,

      как её положат.