Улыбкой ослепляя страх

«Как хорошо на свете! Но почему от этого всегда так больно?» Б. Пастернак

I.

      Эта война тянулась уже почти три года. Беспрерывная и непредсказуемая, она холодом, голодом, оружием своих и чужих забирала у страны не только лучших сынов, но и будущее — детей.       Слухи о том, что будущий год станет последним рывком, доходили до разных по удалённости концов государства с запозданием. Некоторые получали известие вместе с письмами своих с фронта, другим разглагольствовали болтливые конвоиры, притащившиеся за последним младшеньким, которому только стукнуло пятнадцать-шестнадцать, или за стариком, что ещё мог держать винтовку вместо костыля. Эта весть была надеждой, огромным подарком в преддверии Рождества. Люди воодушевлялись, но на фронт всё так же шли неохотно. Какой здравомыслящий человек вообще добровольно пойдёт под вражеские пули? Верная смерть. А она никого не притягивает, кроме одуревших отчаянных вояк, потерявших в этой войне всё. Но они ищут отмщения, не более.       После зимних праздников стали забирать юношей-омег и девушек-альф. И тех и других вместе взятых было относительно остальных мало, но старшее поколение волновать не решались. Власти посчитали, что именно эти люди, отличающиеся по вторичному гендеру от «нормальных» мальчишек и девчонок, более бесполезны для страны. Девушка-альфа в большинстве случаев не может забеременеть, а парень-омега способен родить только один раз, потому что организм к такому не совсем приспособлен. Рассудив так, правительство решило, что от таких жителей пользы будет больше в горячих боевых точках. Об обучении и инструктаже никто там не заботился, спихнув всё на «жизнь научит».       Такими темпами к середине лета с приказом о мобилизации «особенной» прослойки населения добрались и до глухих окраин.       В чете Пак все дети были омегами и даже мальчик с фамилией Чон не нарушил этого правила.

***

      В небольшой деревушке, в связи с войной не успевшей подвергнуться модернизации, в одном из наиболее красивых, сохранившихся в старых традициях домов проживала большая семья.       Самой старшей была семидесятитрёхлетняя госпожа Пак. Своего мужа она потеряла ещё восемь лет назад, отчего ничуть не впала в отчаяние и небытие, а наоборот — взяла в оборот всех в доме. Не то что внуки, старший сын ходил по струнке и разговаривал шёпотом, когда бабуля Пак отдыхала. Энергичная и суровая в методах воспитания, она принимала все решения в семье и никто не смел её ослушаться — таковы были традиции.       Единственным альфой и кормильцем в доме являлся Пак Чжиён, но с началом войны его, как трудоспособного здорового мужчину, тут же призвали на защиту родины. У старшего сына, конечно же, имелись жена и дети. Одна из красавиц деревни Кан Хао родила своему мужу трёх дочерей и сына, и все омежки.       Эта молодая чета занимала больше половины всей постройки, однако у старухи была и младшая дочь — Пак Исыль. Бойкая и вечно идущая наперекор. Госпожа Пак не единожды порывалась выгнать её из дома, раз замуж выдать не получалось. Девушка, как выражаются деревенские старики, «сама себя испортила», «спутавшись» с проезжим офицером. Банальная история, что по годам своего существования тождественна Миру. Вот только каким бы простым ни был сценарий, Пак Исыль сполна вкусила последствия — у неё родился очаровательный омега. Сынишку она, ни с кем не советуясь, назвала Чонгуком, дав ему единственное, что он мог получить от своего непутёвого папаши, — фамилию Чон.       Мальчик почти не контактировал со своими двоюродными сёстрами, зато не расставался с братишкой Чимином. Вдвоём они делали бабуле мелкие пакости и стойко сносили всю её ругань. Больше доставалось Чонгуку, как «подкидышу» и «приростку» семьи, — старуха никак не могла простить дочь и отыгрывалась на ребёнке, хоть и понимала, что он-то виноват меньше всех.       Чонгуку хватало с головой материнской любви, поэтому на бабкину брань, сторонившихся его сестёр и насмешливые взгляды тётушки с дядюшкой он не реагировал практически никак и никогда. Главной его поддержкой оставался всё тот же затейник Чимин, который после каждого такого выпада бабули воображал себя неуловимым мстителем и ночью, дождавшись, когда все уснут, атаковал по-полной: гнул вязальные спицы, подтыкивал иголки из их подушки в занавески, скатерти, полотенца, одеяло и всё это преимущественно в комнате госпожи Пак; если удавалось пробраться на улицу — Чимин становился грозой всех бабкиных любимиц-лилий и красавиц-роз. Мальчишку не пугали колючие шипы и нагоняи, ведь он точно знал, что является лелеемым дитём в отличие от братишки. И даже если иголки были попрятаны, а окна и двери заперты, Чимин бил яйца под порогом во всё ту же комнату, разливал красители на любимый бабкин халат и изобретал всё новые и новые способы отмщения.       Чонгук на такие геройские порывы плакал, обнимал, ругал и снова обнимал. Исыль, глядя на дружбу братьев, качала головой и улыбалась, тихо радуясь, ведь ей самой после собственной выходки нет прощения, она смирилась и оставила попытки и надежды, видя всю свою жизнь в сынишке. Чонгук же пока робел перед взрослыми и прятался, стараясь сохранить равновесие духа и выходя из себя крайне редко. Вместе с Чимином они были похожи на двух воробьишек.       В пятилетие Чона мальчик с раннего утра внезапно исчез из дома. Пак Исыль с ног сбилась, бегая по всем комнатам, проверяя самые недоступные углы, залезла на чердак, проверила все сундуки и шкафы, охрипла, постоянно повторяя имя сына. К поискам, как только проснулся, подключился Чимин, но всё было безрезультатно.       Пока перед обедом мальчишку его мама не послала собрать яйца на задний двор. Расстроенный Чимин с плетёной тарелкой шумно завалился в курятник, показывая неповинным птицам, насколько паршивое у него сегодня настроение, и так и остолбенел. Впрочем, не он один.       У дальней стены сарая на пыльном старом сене, подогнув под себя ноги, в большой рубашке и спальных штанах, сидел никто иной, как Чон Чонгук. Омега вместе с столпившимися вокруг него животными наблюдал за… Своими руками. Чимин тоже присмотрелся и раскрыл рот; посудина выпала из его ручонок, а сам мальчишка завалился на четвереньки от восторга и удивления: пальчики его брата искрились, будто пыль драгоценных камней на солнце.       Совсем скоро вслед за Чимином пришла Исыль. Племянник на коленях в дверях, куры, смирно восседавшие на своих жёрдочках, два ягнёнка с обеих сторон, исхудалый котёнок и старая собака — и в середине её сын, что-то шепчущий, разглядывающий, перебирающий пальчиками.       Увиденное решили сохранить в тайне. Теперь в свободное время Чонгук убегал подальше от надзора бабули и изучал свою способность вместе с верным другом, иногда присоединялась и мать. Так тянулись, пролетали, скакали и ползли, бежали, уж слишком не задерживаясь, дни.

***

      — Мы и так лишились единственного альфы в семье! Хотите забрать последнее, чтобы я, старуха, пошла спину до смерти надрывать на полях?! Не дождётесь! Да что же им там делать, омегам?!       — Госпожа, это приказ! С каждой семьи по мальчику-омеге, если таковой имеется. Да вы по всей округе известны, как искусные лекари. Только представьте, какую славу может принести вам ваш внук.       — Проваливай, бес паршивый, и прихвостней своих забери! Сказала — не дам!       — Послушайте, госпожа Пак, если вы…       — Ах ты мне угрожать вздумал, пёс приблудный?!       — …если вы не повинуетесь приказу правителя, то мы будем вынуждены забрать одного из членов вашей семьи насильно. И вдобавок потребуем запас продовольствия и лошадей. Вам оно надо?       Этот спор, который наблюдала вся улица, продолжался уже пятнадцать минут и, кажется, победу вот-вот одержит упёртый офицер и его «группа поддержки» в лице двенадцати конных за спиной.       — Есть ли у нас время, чтобы подумать и собрать в дорогу?       Да. То, что старуха сдастся под таким напором, было очевидно сразу. И зачем она только рвала голосовые связки, ораторствуя на всё поселение? Влияние старости и дурного характера, не иначе.       — Завтра на рассвете общий сбор на центральном перекрёстке. Учтите, что, если обманите, всю вашу семью расстреляют без суда и следствия за оказание сопротивления приказу властей.       Бабуля Пак на ультиматум лишь поджала губы, смотря прямо и твёрдо на молодого запальчивого офицера, который, окончив речь, крутанулся на лошади, поворачивая её. За ним лениво потянулся его отрядец. Некоторые украдкой оборачивались, определённо заметив выглядывавших из окон любопытных сестёр Пак.       Проводив солдат, госпожа Пак по-мужицки сплюнула и резко повернулась, возвращаясь в дом. Поздним вечером, когда подростки были разогнаны по комнатам, на кухне собрались на совет. Который не имел как такового смысла.       — Матушка…       Исыль, казалось, вот-вот испустит дух; подпоркой её телу служила стена, к которой она, бледно-серая, враз постаревшая, привалилась без сил.       — Цыц! — старуха пристукнула кулаком по столу, свела сердито густые брови.       — Чиминушку не отдам! — вскрикнула Кан Хао, упав в ноги свекрови.       — Ах ты курица, думаешь, я своего отдам? — разогналась младшая Пак, закатывая рукава своего старенького ханбока.       — А что? Он у тебя всё равно незаконный и со странностями. Может, хоть там пригодится! — расхорохорилась Хао, готовая также в драку полезть за своего ребёнка, как и Исыль. Вот только не учла она, что мать-одиночка за своё единственное дитя одной рукой ей глотку передавит и не посмотрит, что жена брата.       — Ну-ка угомонились! — гаркнула старуха. Женщины рты захлопнули, разошлись по разным углам, отвернулись друг от друга. Долго молчали на кухне. До тех пор, пока не заглох сверчок под окном и госпожа Пак тихо, но твёрдо не объявила: — Собирай Чонгука.       Спорить — бесполезная трата. Рыдать — не облегчит материнского горя.       Чимин с чёрной вестью на цыпочках бежал в дальнюю половину дома, отведённую его брату. Чонгук не спал, смотрел в окно, будто бы задумавшись, — он уже всё знал. И ему было больно. За маму. За Чимина. Даже за бабушку. Но за себя он был пока спокоен. Наверное, лучше на войну, чем замуж.       Чонгук до утра не сомкнул глаз, обнимая двух самых родных, вытирая их слёзы, уговаривая шёпотом, каким разговаривают с маленькими, чтобы они перестали плакать. И обещал, что ни за что не опустит руки — до конца пойдёт, зубами будет вгрызаться, но домой вернётся, может, даже раньше дядюшки Пака. Живой, целый, уравновешенный. И обязательно станет ещё сильнее, чтобы… А самого душили слёзы и не давали договорить.       Практически перед первыми петухами Исыль уснула, утомлённая сильными переживаниями. Чимин дремал, подрагивая всем телом и всхлипывая. Чонгук собирал необходимое и рассовывал по потайным кармашкам в одежде.       Он ушёл тихо, оставив на лбах матери и брата невесомый исцеляющий поцелуй.

***

      Ещё глядя из фургона на редкий лес, сменившийся полем со стенами тополей, укрывавших посевы от ветров, Чонгук выделил из бесконечного поезда мыслей одну твёрдую и определённо тяжёлую — как прежде, не будет. Судьба в лице правительства, где заседают такие уж энтузиасты-радикалы, одной каракулей на бумаге отправила его прямиком на… Ну да, тут не для кого приличного мальчика строить. Нахуй. У него даже возникло ощущение, что его туда не просто отвезут, так ещё и посадят. Ну а дальше сам, не маленький, да и, какой-никакой, но мужик, справишься.       Разглядывая деревья, молодо зеленевшие, шуршащие так нежно, Чонгук подбадривал себя словами, что любил повторять Чимин: где наша не пропадала? Справимся! Для себя он сразу решил — по прибытии ни мысли о себе «бедном-несчастном». Эта дорога достаточно длинная, чтобы вдоволь пожалеть себя и посетовать на жизнь, родственников, государство.       Под боком слезами заливался и чуть ли не захлёбывался всхлипами знакомый паренёк-односельчанин. Его за плечи приобнимала девушка. Выглядела она при этом хмурой, в глазах же боролось смирение с идеей взбунтоваться. Поняв её метания, Чонгук отвернулся обратно к видам за пределами фургона — восстание заведомо бесполезно, государство церемониться сейчас не будет, сюсюканья остались в прошлом.       Водитель транспорта разве что не поднял кузов и не сгрузил своих пассажиров прямо в мокрую глину — похоже недавно был дождь. Это желание было слишком прозрачно, отражаясь в громком приказе «На выход!». Что ж, путь обратно официально закрыт.       — Сестрёнка Чан, я хочу домой, — прошептал тот самый парнишка. Бедняжка. Насколько помнит Чон, этот совсем ребёнок, пятнадцать лет. Хотя… Возраст войне не важен.       — Не робей, малой, соберись, мы порвём их в клочья и обязательно вернёмся! — приободрил кто-то из их маленькой толкучки новобранцев.       Как… Наивно, блять. И одновременно с тем вселяет крупицу веры.       — А-ну создали тишину! — гаркнул грубый, но заметно молодой голос.       Трусливые от природы и напуганные событиями, нервные, заплаканные, державшиеся на одной силе воли — все вздрогнули, разом заткнулись и, повернувшись в направлении команды, вытянулись, словно струны вдоль грифа.       В трёх шагах двое военных. Тонкий, прыщавый и звонкий, пытавшийся строить из себя авторитет перед детьми, низкий лейтенантик. Второй высокий, широкий в плечах, статный, заставляющий уважать одним видом, позой, в которой стоит. Чонгук быстро, но внимательно осмотрел его всего, раздумывая, насколько высокого ранга перед ними человек. Вдруг мужчина плавно сцепил его взгляд своими глубокими понимающими глазами и сдержанно улыбнулся. Омега чуть заметно шевельнул губами, не спеша прятаться и смущаться. Ему этот человек не кажется сейчас страшным. А ямочки на щеках, появившиеся из-за напряжения лицевых мышц, наоборот, располагают к доверию. Чонгук только напоминает себе, что людям нельзя так запросто верить.       — Кто из вас лекарь? — крикнул лейтенант, то ли от физического напряжения, то ли от давления ответственности слегка подпрыгнув. — Поступила информация, что из деревни «Осенние росы» прибыл лекарь.       Кажется, от волнения парень немного перепутал порядок предложений. Но его всё равно отлично поняли и враз отшатнулись в разные стороны. От Чонгука, как от больного вирусной инфекцией. Ну, на них надежды и не было. Никто не винит их, ведь они напуганы и слишком цепляются за свои жизни. Это естественно.       Чонгук на секунду поджимает губы, чтобы собрать себя, превратить в пружинку, готовую и отпор дать, и за окружающими краем глаза следить на всякий.       — Лейтенант Ли, проводите новобранцев к подполковнику Квон, пусть определит их в свой батальон, — тут же приказал статный мужчина. — Ну а ты, пойдём со мной, — кивнул Чонгуку и, не дожидаясь никакой реакции от заторможенного отрядца, развернулся, удаляясь.       Покрутив по сторонам головой и поняв, что на него смотрят как-то непонятно, Чонгук одёрнул себя и поспешил догнать командира.       — Сейчас я тебе быстро покажу твоё рабочее место, и можешь сразу же приступать. Понимаю, возможно, ты никогда не занимался чем-то подобным в таком масштабе, не видел столько крови, но придётся привыкнуть, — заговорил старший, будто чем-то внутри почувствовав, что от него не отстают и точно слушают.       — Ничего, привыкну, — ровно ответил Чонгук, украдкой поглядывая по сторонам. Жизнь лагеря ему всё же интересна.       — Сосредоточься на том, что умеешь лучше всего, на своей работе и старайся не прикипать к людям здесь. Уверен, ты сам понимаешь, чем это чревато, — советует тот, большими шагами быстро пересекая территорию.       — Хорошо, я понял, — всё также бесстрастно кивает Чонгук. Конечно, он и не собирался ни к кому тут привязываться. Определённо, это будет опасно для его душевной организации.       — Вот и молодец, — и снова улыбнулся. В знак поддержки. — Проходи, располагайся, осмотришься потом, потому что только-только закончился бой недалеко отсюда, ребят раненных не так много, но тем не менее.       Он приподнимает старую, но всё ещё белую занавеску у довольно просторного шатра, пропускает омегу вперёд, даёт некоторые напутствия и шутит. Его манера говорить без сюсюканий, твёрдо и строго по делу нравится Чонгуку. Он сразу чувствует тот настрой, который должен царить и у него на душе.       — Можно вопрос? — осмотревшись, встаёт в пол-оборота.       — Задавай.       — Как давно погиб прошлый врач?       — О… — мужчина выглядит растерянным, но быстро собирается. — Четыре дня назад.       — Благодарю, — лёгкий поклон, и Чонгук отворачивается обратно, изучая обстановку. Эта информация была важна, чтобы знать примерный срок давности некоторых отваров, которые он успел заприметить.       — Если возникнут вопросы, проси отвести или доложить полковнику Ким Намджуну, — говорит альфа напоследок и опускает занавеску.       Чонгук смотрит вслед, немного зависнув. Сразу понимает — этот мужчина и есть полковник Ким Намджун. Такое знакомство не будет лишним, да.       До приёма первого в жизни Чона пациента, он успевает лишь скидать исписанные непонятными каракулями смятые листочки в прожжённую сбоку корзину, туда же выкинуть склянки с просроченными лекарствами и сгребсти бинты в одну кучу на столе — их запас, конечно оставлял желать лучшего. Видимо, полк давно стоит на одном месте.       Принявшись за обследование шкафчиков в поисках чего-нибудь горючего, чтобы зажечь лампу, а то так и зрения лишиться недолго в таком мраке, Чонгук не сразу обратил внимание на шумные полушутливые переругивания недалеко от его палатки.       — Майор Ким! Майор Ким, вам нужна квалифицированная помощь врача! — кто-то, кажется, готов был умолять.       — И так сойдёт, — отмахнулся другой. Голос такой глубокий… Кхм.  — Сейчас вот возьму бинт, наложу и всё будет заебись.       — Господин Ким, нельзя так к себе относиться!       — Ой, да что мне станется-то, — фыркнул упрямец и, не глядя, ввалился в медпункт, своим окриком заставив одного увлёкшегося омегу закричать и схватиться за шприц, почему-то валявшийся на полке с записями. Майор от чужого голоса дёрнулся на звук, застыл прямо так, не закрыв рот. — Воу.       — З-здравствуйте, кхм, — Чонгук быстро спрятал своё «оружие» за спину, прикрыл второй рукой и, чтобы не смотреть (почему-то!) в глаза, глянул ниже. — Оу… — капающая на земляной пол кровь из разворочанной руки. Просто по локоть в мясо. Хоть бы кость была цела. Пальцами вроде шевелит… А с ногой что? Жуткий кровавый клок, и непонятно — одежды, кожи или мышц. — Вы что-нибудь чувствуете?       — Эм… Восхищение? Удивление? Да.       Ясно. Под дурачка решил закосить.       — Ну тогда порядок, — хмыкнул Чонгук, вернул лицу обычное выражение и огляделся в поисках ящика с аптечкой первой необходимости. Такая точно должна быть.       — А сколько тебе годков, чудо-ребёнок? — майор Ким наконец проковылял внутрь и упал на импровизированную кушетку напротив рабочего стола.       Шустрый какой. Или усомниться решил?       — Девятнадцать, господин пенсионер, — невозмутимо ответил омега, выбирая из кучки бинты поцелее.       — Подкол засчитан, — майор прищёлкнул языком, сымитировав выстрел в сердечко здоровой рукой. А после охнул и поморщился. — Что-то голова едет, — пробормотал еле слышно, потянулся потереть висок, но тело, давно измученное, жаждущее отдыха, повело в сторону, противоположную здоровой руке.       Чонгук оказался рядом за секунду — сам офигел от такой телепортации, — швырнул ящик на пол около кровати и подхватил альфу, опирая на себя.       — Несколько минут. Мне понадобится всего несколько минут, и вы сможете отдохнуть.       Его уверенный голосок, в котором он старался задавить суету, подействовал на мужчину как успокоительный отвар. Майор, часто и поверхностно дыша, сосредоточился на разглядывании юного личика перед собой.       — А ты… уф-ф… — начал было альфа, с усердием наблюдая за малейшим действием врача, но скривился от резкого прикосновения к ране. — Не из эльфов случайно?       — Хотите отправить под трибунал? — Чонгук от усердия сжал губы и слова его немного шипели.       Где-то на задворках молнией сверкнула мысль о том, что этот майор каким-то неведомым образом раскрыл его способности. Но паника быстро затухла, потому что мужчина непонимающе вскинул бровь и хрипло рассмеялся. Тихий дребезжащий звук заставил всё тело по инерции содрогнуться, из-за чего дёрнулась и покалеченная рука.       — Это шутка. Какой же ты ёжик, — усмехнулся альфа, приняв бутылёк со спиртом из чуть подрагивающих пальцев. Его стремление «случайно» коснуться руки Чонгука не заметил бы только спящий. Чон сказал бы «мёртвый» или «слепой», но в мире, где эльфы — вполне обычное явление, такое явно не годится в сравнения. — И я считаю, что с ними поступили несправедливо. Нацизм какой-то выходит.       — Согласен с вами, — Чонгук закончил приводить руку в порядок, чтобы срослось правильно, и взялся за бинт. Краем глаза глянув на то, что творит немного невменяемый (по его скромному мнению) майор, омега выпучил глаза и, кажется, чуть не оглушил военного своим пронзительным: — Только не пейте!       — Что… Но почему? — альфа от неожиданности отдёрнул бутылёк от губ и уставился на паренька, совершенно очаровательно надув нижнюю губу.       Чонгук это наблюдение постарался спихнуть на окраины сознания, отчасти специально закатил глаза и вернулся к бинтованию.       — Он совсем не разведённый, от такой концентрации вы не на часок отдохнуть приляжете, а сразу до конца времён.       — Я верю в перерождение, — весело улыбнулся майор, чуть не подпрыгивая на хлипкой кушетке от какого-то странного нетерпения.       Омега начал всерьёз задаваться вопросом насчёт порога боли этого неуравновешенного. Кажется, он о такой человеческой способности и не слышал никогда. Раз только дёрнулся и то сам виноват. Вероятнее всего, что-то принял. Но такие лекарства вряд ли есть у людей…       — А я — нет, — буркнул Чонгук, затягивая узел. — Каждый человек оригинальный, не бывает двух одинаковых. Даже близнецы отнюдь не копируют друг друга.       — Откуда ты знаешь? — и омега бы посчитал этот интерес настоящим, если бы…       Если бы не посмотрел в глаза своему нерадивому пациенту по завершении дела. Ну, чтобы такой откровенный флирт не заметить, каким кретином быть надо. Чонгук же не переоценивает себя, нет?       — Как часто ты встаёшь на колени, м?       Определённо нет.       С ногой майора он разбирался подчёркнуто молча, терпеливо игнорируя тупые подкаты и стараясь лишь не засмеяться. За этого балбеса, кажется, не стоило и переживать. Он вообще в два раза живее всех живых. Мог бы, сидел и ножками болтал где-нибудь на дереве в роще в своих родных краях. Вот только облом — «ножки» эти слишком длинные для таких забав, а война уничтожила понятие «родной край», сделав таковым всю страну.       В какой-то момент словесный п…кхм, поток над головой прервался и Чонгук даже успел забеспокоиться — вдруг альфа отключился или ещё чего похуже. Однако…       — Где твой рабочий костюм, ёжик, — похоже он просто усердно думал над очередным несмешным приколом.       — А?.. Извините, не успел обзавестись, — Чонгук немного затормозил, но, уже произнеся свои слова, спешно опустил голову для маскировки чёртового смущения. Ну ёлки-палки!       — В следующий раз встречай меня в нём, я люблю поиграть, — и поиграл бровями. Ну да, ну да.       Омега слегка (нет) офигел от такой наглости, но быстро очухался и ухмыльнулся в ответ. Альфам тут просто не хватает внимания, вот этот и вьётся, придуривается.       — Ну давайте поиграем. Ваш бывший лекарь не оставил вам наркоза, как раз испытаете новые, невероятные ощущения. Если, конечно, не решите стартануть вслед за покойным доктором.       — Этот ёжик так жесток, — совершенно по-детски надулся майор и отвернулся, строя обиженку.       — Ну, ёжик и не может быть нежным, — равнодушно пожал плечами юный лекарь, выковыряв с верхнего кожного покрова раны малюсенький осколок.       — Аргумент неопровержимый, изюминка, — и сверкнул широкой улыбкой из-под густой чёлки.       Сколько раз за эти пятнадцать минут омега успел закатить глаза? Кто-нибудь посчитал вообще?       — М-да, да у вас богатейшая фантазия, — поднялся на ноги, отряхнулся и, оценив общий вид пациента, вынес вердикт: — От всех болезней лучшее лекарство — это сон. Так что шагом марш отсюда, у меня, по всей видимости, ещё слишком много дел на горизонте.       — Ты бросаешь меня, изюминка моя? — альфа такое жалобное личико состроил, вдруг схватив здоровой рукой чоново запястье. Мальчишка в который раз еле справился с дрожью. Нельзя так с неискушёнными омегами, нельзя.       — Показывай давай, где твоё обиталище.       Помог подняться, дотащил через пол-лагеря к палатке и сдал на руки товарищам. Хрупкий омежка сейчас через прогиб стереотипы все переломает. Под изумлённые взгляды остальных вернулся к себе и до темноты помогал раненным, попутно знакомясь.       За весь день ему так и не удалось найти хоть что-нибудь горючее в шатре. Ни спичек, ни лучин, ни керосина или масла. Ничегошеньки не осталось. Поэтому Чонгук принял решение лечь спать пораньше. Переоделся наощупь, притащил на кушетку какое-то старое покрывало и только устроился, чувствуя приятное потягивание во всём теле от того, как оно расправляется. Как у плотно завешенного входа прогремело такое раздражающе весёлое и игривое, полное энергии:       — У тебя случайно нет пластыря? А то я ободрал колени, пока добирался до твоей темницы и боролся с драконами.       — Блять, — обречённо возвёл глаза Чонгук в темноту.       — Ну не ругайся, ёжик, я честно выполнил твои рекомендации и поспал.       Чон почему-то представил ту жалостливую мордашку.       — А я не спал, так что…       — Ты и не уснёшь сейчас. Пойдём лучше посидим с ребятами у костра.       Наверное, невидимый зритель подумал бы, что омега отказался, или любой другой на месте Чонгука так бы и сделал на предложение малознакомого подозрительного альфы. Но это кто-то другой. Явно не Чон Чонгук.       Поэтому вот он, на почётном месте на бревне рядом с полковником Кимом, поближе к огню. С другой стороны, но чуть на расстоянии (потому что полковник шугнул и глазами наказать пообещал очень убедительно) восседал неугомонный Ким Тэхён, как оказалось вскорости.       Вокруг костра собрались люди, прежде неизвестные друг другу. Собрались в один плотный человеческий круг частички разных концов маленькой страны. Частички, готовые бросить жизнь у этих границ, лишь бы враг не заполонил, не отобрал.

***

      По другую сторону, всего в 13 ли* располагалась база противника. Численность того войска лучшие разведчики могли выведать лишь приблизительно — каждый день оно пополнялось. И неизвестно, что за существа примыкали к вражеской армии. Их цель была максимально примитивна. Новая территория. Они уже захватили мелкие острова с их водными границами и значительную часть суши стран-соседей и напирали с каждым днём всё больше на маленькое государство. Упорное сопротивление людишек так раздражало, что пленных не доводили до начальства — уничтожали на месте или в пути. Животная жестокость, садизм, с которым убивали представителей человеческого рода, поражала и вселяла неуправляемый ужас в самые сердца воинов. Одни теряли уверенность в своих поступках и силах, дезертировали, пытались наложить на себя руки, отказывались выполнять приказы. Другие зверели в ответ. И их методы расправы над врагом становились всё более изощрёнными, соперничая по уровню агрессии с существами по ту сторону. Огромная система начинала разваливаться, трещать, выкрашиваясь до размеров огромных неизгладимых расщелин. Верхушка же разделилась на два лагеря: за правителя и его политические взгляды с их не сильно действующими путями и за революцию. Приверженцы свержения действующей власти были не в таком большом количестве пока и не совсем определились, кого бы хотели видеть во главе своей страны. Но они были и потихоньку помогали шаткой конструкции скидывать гниющие куски.       Всё это Чонгук узнал в первые три дня, пока к нему беспрерывно поступали пациенты не только со своего полка, но и беженцы, партизаны, заблудившиеся отрядцы и путники-одиночки. Он разговаривал с каждым, выслушивал и впитывал в себя новую информацию. Во-первых, чтобы отвлечь человека от неприятных ощущений и боли; во-вторых, чтобы составить собственную картинку. Омега посчитал, что имеет право быть в курсе.       После того, как ему рассказали очевидную причину нападения, он долго размышлял об этом, сопоставлял факты и пришёл к выводу, что всё отнюдь не так просто. Вот вообще не так, как выставляет ситуацию официальная версия от правителя. Докопаться до истины было бы очень интересно…       …но вчера вечером был отдан приказ рано утром сниматься и выступать в поход дальше к реке, и ящик с препаратами, стоявший на других четырёх сверху, подозрительно качнулся. Чонгук бросился спасать медикаменты и в этот миг землю сотряс взрыв с невозможно громким звуком. Что-то разорвалось поблизости от лагеря, потому что снаружи суета солдат увеличилась, а громоздкие шкафы в шатре затряслись.       Омега, наблюдая за тем, как два громилы с противоположных сторон наклонялись друг к другу, забыл даже о весе ящика в своих руках, который успел-таки спасти. Громады заскрипели. Из них на пол посыпались книги. Полетели отдельные записки. К ногам Чонгука спланировал обрывок старой газеты. А он стоял с приоткрытым ртом, жёстко тормознув, не кричал и не пытался спастись. Чёртовы шкафы будто замедлились.       — Бля, нихуа ты бесстрашный, господин лекарь, — присвистнули.       — Чёрт, помогай давай! — крикнули в панике.       — Чонгук? Чон-гук, эй! — позвали.       Сначала в уши влились поочереди три голоса. Первый оказался незнаком. Второй вызвал в груди (так невовремя) какие-то смешанные чувства, будто там вьюга с оттепелью сражалась. Ну а третий такой по-отечески взволнованный.       — М-м… — Чонгук силой заставил себя закрыть глаза и рот, чтобы собрать в кучу свои мысли и, как оказалось, на всю длину раскатанную катушку, в которую со временем скрутилась природная энергия, проживавшая в нём. — Полковник Ким?       От взгляда на растерянную мордашку омеги, который от эмоционального перенапряжения забыл обо всём окружающем, плотно сжатые прежде губы Намджуна вытянуло в ласковую улыбку. Неизвестный до этого молодой человек широко улыбнулся, разглядывая юного доктора. А Тэхён подошёл и без лишних слов выдернул из подрагивающих рук деревянную коробку. К чёрту её.       — Здравствуй, Чонгук, — наконец кивнул полковник, сложив руки за спиной. Он быстро цепким взглядом осмотрел весь шатёр. — Вижу, помощь тебе всё-таки необходима. Это Чон Хосок, ответственный за отряд сапёров. Он…       — Будет скучно, заглядывай, — Хосок проскользнул вперёд, улыбаясь омеге в лицо невероятно солнечно. — У нас умеют поднимать настроение. В такой обстановке уныние — последнее дело!       — Верно, — Чонгук отзеркалил улыбку. — Приятно познакомиться. Вы уже, наверное, знаете, но всё равно представлюсь — Чон Чонгук.       И протянул тонкую, немного грубую от старых мозолей, с царапинами и шрамами детства ладонь. Тэхён, стоя чуть дальше с несчастным ящиком, смотрел на эту уверенную руку и глубоко думал о том, какие же парни-омеги разносторонние. И Чонгук в частности. Он явно смущается внимания со стороны альф и относится к ним недоверчиво. Но черпает откуда-то из бескрайних недр своего сердца столько силы держать себя в руках, сохранять лицо. То, как он отнёсся к его ранениям и легкомысленности, как, игнорируя тупые подкаты и бред на нервной почве, продолжал разговаривать и просил держаться в сознании. В конце-концов, из гордости ли, или ещё по каким своим убеждениям, но омега дотащил взрослого альфу до его палатки в одиночку и ушёл, только убедившись, что всё было сделано в соответствии с его убеждениями и знаниями. Маленький мальчик хранит в себе исключительные качества.       С одной стороны, Тэхён с того самого дня, как о законе о мобилизации мальчиков и девочек не соответствующего им гендера стало известно, раздражался, пытался вообразить, как это зрелище будет выглядеть на практике. Его до глубины души возмущало такое наплевательское отношение к этим юношам и девушкам. Как будто бездушный, неразумный расходный материал. Пушечное мясо. «Их можно использовать в самых разных ситуациях!», сказал тогда один из министров. А свою дочурку-альфу почему-то ещё раньше отправил за границу. Тэхён присутствовал на собрании в качестве помощника полковника Кима. Чёрт возьми, да как этих жирдяев, продавливающих своими задницами императорские стулья, не разорвали на месте сразу после обнародования приказа?!       Но, возвращаясь к истоку, есть другая, ещё пока маленькая сторона. Даже скорее бесёнок, нагло взгромоздившийся на плечо. И он как-то умудряется среди прочих мыслей улучить момент и вернуть то эгоистичное и низменное, но всё же важное: если бы не злополучный приказ, не случилось бы этой несомненно значащей встречи. Назвать её судьбоносной у Тэхёна язык не повернётся и на это есть несколько явных причин. Но значение она приобрела на масштаб Вселенной, что уже более двадцати пяти лет зовётся сердцем Ким Тэхёна, парня из обычных горожан вдали от столицы. А ещё его раны очень быстро затянулись. И причина точно в этих золотых руках.       Альфа, глядя на которого соседи крутили пальцем у виска и присвистывали, за глаза называли дурачком, сумасшедшим, мальчиком со странностями. Юноша, за стремление к необычному которого однажды чуть не сдали заграничной церкви, чтобы «изгнали зловредного духа». Да как же!        Тэхён стал одним из тех, кто на фронт рванул среди первых и четвёртый год исправно служит, про отпуск не заикаясь. Он знает домашнюю обстановку через старого друга, который каждый месяц шлёт письма-отчёты. Его отношения со стариками не настолько высоки, чтобы бросать товарищей по оружию и бежать к мамке. И Тэхён всё ещё убеждает себя, что не нуждается в отпуске. Обычно на этом аргументе Намджун сдаётся, машет рукой и предупреждает, что больше не предложит. И приходит спустя полгода, да.       — Ау, Ким Тэхён, — в опасной от глаз близости что-то пролетело. Тэхён моргнул. — База вызывает майора Ким!       Хосок щёлкнул альфу по носу и, словив непонимающий немного туманный взгляд, сделал это ещё раз. Для профилактики.       — Доктор Чон, тебе не кажется, что с этим оболтусом непорядок? — обратился сапёр к омеге, резко развернувшись. Он сказал это, будто жаловался воспитателю в детском саду на одногруппника, надув губы и щёки, состроив обиженные глазки.       Чонгук хихикнул и глянул Хосоку за спину, где сконфузился Тэхён, громко закативший глаза.       Намджун на развернувшийся спектакль хмыкнул и хлопнул в ладоши. Внимание тут же сконцентрировалось на нём.       — А теперь приказываю заняться исходным делом. Для чего я вас сюда притащил?       — Помочь погрузить оборудование и книги, сэр, — отрапортовал тут же Тэхён, вперёд Хосока вытянувшись в струнку.       Полушутя альфы перекинулись взглядами, которых Чонгук понять не смог, и разбрелись по разным углам. Дело пошло намного быстрее.       — Полковник Ким, — тихо позвал омега, заметив, что Намджун уходит. Он долго пытался решить, как лучше обращаться к этому человеку, но остановился на нейтральном.       — Да? — Намджун тут же обернулся. Чонгук в нём с первой встречи пробудил какие-то тёплые отцовские чувства. И, как бы ни хотелось разграничить, забота и ласка сами просачивались в голос и действия.       — Я хотел спросить, — Чонгук подошёл поближе. — А эти шкафы, — кивком указал за спину, где две махины сложились «крышей», опираясь друг на друга, — точно нужны?       Полковник также посмотрел на шкафы и перевёл взгляд обратно на омегу. У того глаза горят какой-то идеей, но альфа не смог разгадать и молча движением бровей и глаз попросил продолжить.       — Из них получились бы неплохие импровизированные повозки. Если вытащить полки и приделать колёса, то не придётся занимать хорошие телеги этим хламом. Тяжелораненным будет больше места.       — Идея отличная. Но сможешь ли ты воплотить её?       — Я смогу!       — Я помогу!       Два голоса отозвались одновременно. Чонгук резко дёрнул голову назад, схлестнувшись растерянным взглядом с уверенным тэхёновым. Хосок уставился на обоих с неким огоньком подозрения. Намджун усмехнулся.       — Хорошо, делайте, позже проверю, — и вышел. Дел этим утром по горло.       — Я начинаю вас подозревать, ребят. Вы какие-то слишком странные. Чонгук-и, золотце, не верь этому пиздаболу, он сто процентов тебя заговорил, скотина языкастая, — в шутку прищурился бета и деланно отошёл в сторонку, подальше от Тэхёна.       Тэхён цокнул, закатив глаза, и в один большой шаг приблизился к хёну, толкнув его плечом в плечо. Хосок, эта лыбящаяся шпала, вообще-то не глупый и остренький блеск в глазах майора уловил. Но его это никак не остановило. Наоборот, дало теории укрепиться. Ой, кто-то так неосторожно спалился.       Чонгук, глядя на перепалку двух военных, фыркнул и отвернулся к шкафам. Маленькая проблемка тут… Как бы выразиться поконкретнее? Завалилась? Сложилась? М-да. Всё было бы легче, не ширкайся за спиной здоровые мужики; наверняка из этих, магияфобов или кто они там.       — Может вы уже возьмётесь за работу? — гаркнул омега, уперев руки в бока. Его голос привлёк наконец необходимое внимание.       Чон слегка резче, чем следовало, кивнул головой на шкафы и, показательно развернув плечи и выпрямившись, как какая-то привилегированная особа, вышел.       Два майора проследили за ним глазами. Не успела занавеска колыхнуться на место — Хосок пнул Тэхён в колено пыльным ботинком и отскочил в сторону:       — О-о-у, дружище, да ты очевиднее, чем симпатия нашей Ромашки к полковнику.       — Сам ты ромашка. Общипанная. А её зовут Хва**, — возмущённо пробубнил Тэхён, отвернувшись. Никто не видел, как его загорелая кожа меняет карамельный на розовый, и не дай бог.       Хосок подскочил сзади, хлопнул по спине со всей дури и ускакал, прощебетав что-то про инструменты. Ким быстро смочил пересохшие, вдруг слипшиеся губы слюной и, шлёпнув себя по щеке для отрезвления, принялся за разбор шкафов.

***

      Они двигались недостаточно быстро. Девять телег, переполненных ранеными, и две самоделки с докторским оборудованием на слишком тяжёлых колёсах, сделанных на скорую руку, находились немного дальше середины и своей медлительностью тормозили хвост. Солдаты в той части шествия тихо роптали на излишнюю деятельность юного лекаря, который «из собственных корыстных желаний» крутится вокруг таких известных людей, как полковник Ким и майор Ким. Весь лагерь видел, что с утра из докторской палатки выходил ещё и майор Чон.       Похабные смешки и осуждающие предположения с руганью и возмущениями частями долетали до Чонгука, шедшего наравне с альфами возле первой своей «повозки». Омега игнорировал слова мужчин, назло им всем легко выровнявшись, как положено военным. Его плечи ни разу до самой темноты не ссутулились. Потом он, конечно, пожалел об этом, ведь с непривычки кости заболели. Но он чувствовал превосходство и это полностью окупило его последующие страдания.       Когда красное, последние часы слепившее глаза, пятно на небе опустилось до уровня впереди лежащей горы и уже начало прятаться за неё, словно бы устыдившись недовольства людишек и обидевшись на них, хвост колонны начал напирать вперёд, не желая мёрзнуть и брести в темноте. Ровные до этого ряды изломились. Чонгуку буквально наступали на пятки уставшие и злые солдаты.       — Поторопи своих кляч! Хуже морских коньков! Ты со своими скелетами задерживаешь половину полка, — в какой-то момент разом полетело в омегу, который тихо что-то нашёптывал худенькой лошадёнке, что вёл.       Чонгук… Он тоже устал и не отказался бы сейчас искупаться в тёплой ванне, а после выпить чаю и долго ни о чём перешёптываться с Чимином, обрывая реплики хихиканьем. Его поведение альф и бет позади давно начало раздражать. Хотелось очень многое высказать этим мамкиным соплежуям. И когда вместе с фразой его толкнули в спину прикладом от винтовки, юноша, с силой скребнув по узде, за которую держался, на ходу крутанулся назад. Холодная злость в его глазах мало напугала прикопавшихся, но реакция омеги заставила немного притормозить.       Чонгук честно терпел и повторял себе мысленно, что с дураками спорят только такие же дураки. Но едрить на лево что за мудаки!       — Что-то не устраивает, впрягись и сам тащи, — рыкнул омега, весьма убедительно глядя на притихших рядовых. — На, снимай, — он резко ткнул ближайшему мужчине (тому самому, который до этого толкнул) в руки повод.       — З-зачем? — опешив, тот даже заикнулся.       — Как зачем? — рявкнул Чонгук. — Ты же лучше знаешь, как лошадь ехать должна. Ну так давай, надень её упряжь и покажи всем, как настоящий конь должен тянуть!       По рядам перекликнулись сдерживаемыми смешками. Альфа, попавший под горячую руку, со злобой зыркнул на ближайших товарищей.       — А ты не наглей, мелкая шлюха, — прошипел он, вновь глядя на омегу.       Чонгук на оскорбление невпечатлённо повёл бровью. Вот и всплыла наружу примитивная суть.       — Угрожать будешь? — хмыкнул Чон, сузив глаза. — Тогда будь осторожен.       — Майоришкой своим пугаешь или сразу к полковнику побежишь, а? «Папочка, твою подстилку обижают плохие альфы», — пропищал тот, покривившись.       — Отнюдь. Мне даже не нужно ни к кому обращаться. Просто тебе придётся с этого момента умолять своего ангела-хранителя оберегать тебя. В противном случае скальпель может вместе с пулей вырезать твою жизнь.       Резкие. Тихие. По-настоящему пугающие. Слова дошли не сразу. Но Чонгук, сказав их, развернулся лицом к дороге и тонкой молочно-бордовой полоске, растворявшейся за пиком. Бесстрашно и легкомысленно это — идти спиной к раздражённому недоброжелателю. Однако перепалок больше не последовало, до нового места неподалёку от реки добрались без происшествий.       Вся поклажа была брошена, наспех разведены костры, спать завалились кто куда, копошились до середины ночи. Чонгук терпеливо дождался, пока все улягутся, заняв время размещением своих подопечных и заботой о них. Выждав ещё полчаса после того, как наступила сонливая тишина и полусырой хворост превратился в недогоревшие угли, омега схватил из походной сумки, с которой прибыл сюда, другую рубашку и штаны и сбежал вниз по покатистому берегу.       В темноте он наощупь пробрался вдоль шуршащей стены камышей, замочив ноги. Но это мелочи, причём из разряда приятных. Наконец кожа почувствовала живительную воду, а совсем скоро омега весь окунётся в неё и смоет до скрипа отвратную полевую пыль и кровь, которую не было возможности оттереть чуть влажным куском тряпки. Чёрт возьми, что может быть быть лучше, чем искупаться и утопить гадкую усталость? Чонгук в несколько быстрых движений стащил с себя грязную одежду, бросил кучей рядом с чистой на сухой земле и голышом поспешил скрыть своё тело в воде.       Блаженство… Ох, какое же это наслаждение…       Омега прикрыл глаза. На лице появилась совершенно удовлетворённая жизнью улыбка. В таких условиях это равносильно сбывшейся мечте. Особенно когда большая часть твоего окружения — это альфы, бесконечно мельтешащие где-то рядом. Скрыться от них и уделить себе хоть немного внимания волшебно.       Кстати об этом.       Чонгук вытащил на поверхность руку и уставился на неё, будто взглядом пытался зажечь её, словно факел. Мерцающая катушка где-то в груди или же только в его сознании начала раскручиваться, тянуться к кончикам пальцев. На них микроскопические пылинки, миллиарды огонёчков, равных по размерам разве что амёбам. Но их тельца стягиваются и собираются в полупрозрачный сиреневый шарик. Чонгук внимательно наблюдает за созданием своего светильничка и, доведя до нужного размера, запускает в миллиметре от воды. Шарик парит над поверхностью недалеко от омеги, пока тот, немного ускорив процесс, трудится над ещё несколькими. Теперь это почти похоже на купание какого-нибудь эльфийского принца.       Расслабляющая нега завладевает телом мгновенно, стоит позволить разуму расслабиться. Чонгук откидывается чуть назад, чтобы полуоткрытыми глазами видеть перемигивающиеся звёзды. Вокруг него маленькие копии тех огромных и неизведанных, но им никогда не достичь такого великолепия.       Сухой одиночный треск портит идиллию. Завеса из камыша, на которую так надеялся омега, зашуршала и совершенно точно стала приминаться. Кто-то идёт. Блять.       Спешный взмах рукой и волна воды гасит разом все светильники, а Чонгук скрывается почти полностью, насторожившись. Хоть бы мимо, хоть бы не сюда.       — Теперь ты вылитый бегемот.       Шепчущий смешок и уже после этого человек и сверкнувшая в темноте спичка. А Чонгук внезапно почувствовал, как напряжение спало с него. Это всего лишь…       — Майор Ким, почему не спите? — буркнул из воды недовольно, желая нырнуть сейчас поглубже.       — Решил освежиться, пока сюда не набежало это стадо и не испортило воду, — хмыкнул Тэхён. Омега из-за своих собственных загонов и мыслей и не заметил, что альфа стянул ботинки и уже снимал верх формы.       — Вы опоздали.       Вода внезапно колыхнулась, и омега поднял голову, получив по почему-то потеплевшим щекам волной.       — Эй! Да что вы… Вы!.. Другого места нет, что ли?! — взвизгнул он, неловко взмахнув руками и отшатнувшись назад.       Он тут вообще-то голый сидит! Что за неуважительное отношение?       — Ты меня ничем не удивишь, поверь, изюминка, — боком ухмыльнулся Тэхён, заплывая глубже.       — Серьёзно? Обычно человека называют так за какие-то особенности, — Чонгук снова подался вперёд, в его голосе сарказма хватило бы на целую деревушку.       — Ты особенный, — спокойно возразил альфа, подпираясь всё ближе. Но так незаметно, что возмущённый омега еле подмечал.       — Ты сломал логику, — фыркнул юноша, нахмурившись.       Тэхён улыбнулся его непосредственности и такому вспыльчивому переходу. И остановился в метре.       — Ты особенный внутри, — пояснил он, дождавшись внимания. — А тело… Что ж. Если только у тебя есть третья рука или, может, хвост? Плавники? Крылья?       — Нет у меня такого и не может быть, — пробубнил Чонгук, отчего-то чувствуя неприятный скребущий осадочек от слов.       — Совершенно обычный, — подытожил Тэхён. И от его внимательных глаз отнюдь не ускользнула тут же насупившаяся мордашка. Прелестный ребёнок. Маленький омежка. Как же с ним уютно и интересно.       — Иди тогда поищи кого-нибудь с крыльями и хвостами и с ними купайся, — Чонгук отвернулся, задирая голову, и, забывшись, сложил руки на груди. А ноги до дна не доставали ведь.       Что-то скользкое и жёсткое прошлось по всей лодыжке, будто почесалось. У омеги внутри всё похолодело. Он окаменел. Дыхание прекратилось.       — Чонгук? — Тэхён перемену подметил и попытался приблизиться.       Чонгук вдруг заторможенно повернул к нему бело-зелёное лицо, почти как у трупа. Посиневшими губами попытался что-то сказать:       — Тут… Хён, тут… Хён-а-а! — и с головой под воду, а на поверхности лишь пузырьки кислорода.       Глаза Тэхёна расширились до небывалых размеров, и он мигом нырнул следом, не представляя, как под водой в темноте что-то найдёт. Но блядство!       Он увидел омегу почти сразу. Увидел желтоватое тусклое свечение поперёк его шеи. Увидел огромные напуганные глазки и зажатый плоским щупальцем рот. Какой же пиздец.       Карман намокших штанов, в которых альфа полез в воду, отягощал туповатый складной ножик. Но какая, нахуй, разница сейчас до его остроты?!       Тэхён с трудом выпутал оружие. А руки трясутся, голова кругом, действия быстрые, резкие. Он видит, что Чонгук закрывает глаза, что монстр не шевелится. И нападает.       Одной рукой вонзает нож, другой перехватывает омегу, к себе прижимает и, бросив лезвие в омерзительном отростке, со всех сил устремился к берегу.       На землю оба завалились с хрипами и матами.       — Боже, блять, правый… — Чонгук сплюнул речную воду, переворачиваясь на спину и раскидывая руки и ноги звездой.       От Тэхёна послышалось царапающее согласное хрипение, шипение и такое жадное дыхание, будто рядом прошёл паровоз первой модели, а альфа неосторожно вдохнул смог. Только кашель был влажный.       — Опасность сближает, не правда ли? — усмехнулся Тэхён, как только смог побороть нехватку кислорода. В сторону обнажённого омеги он даже взгляда не кинул, но действительно хотелось. Поэтому лучше поддеть его, чтобы побыстрее сообразил и наконец хоть прикрылся.       Чонгук ожидаемо понял насмешку правильно и схватился за помятую кучу одежды, закатив глаза. Ещё две минуты Тэхён стоял на четвереньках с закрытыми глазами. Отдыхал. И убеждал себя, что слева от него ничегошеньки интересного. Уймись уже, внутренний любопытный альфа!       — С-спасибо, хён.       Шёпот оказался внезапно близким, почти на ухо, почти возможно вдохнуть чужое дыхание. Тэхён проморгался и наконец перевернулся, усаживаясь поудобнее на влажной траве. Что ж это такое, нельзя так реагировать. Взрослый же мужик в конце концов. А ушам печёт.       — Сочтёмся, — хмыкнул, глянув на не менее смущённого ребёнка исподлобья. Мокрый, ещё напуганный, но уже занятый некоторыми другими мыслями, малыш.       Его хочется обнять. И бороться с этим как-то нет желания.       — Я уже, вообще-то, помогал тебе, — возразил Чонгук, но недовольство его такое прозрачное.       — Ага, я помню, поэтому ты должен мне четверть от целого долга, — хмыкнул альфа, ещё не совсем додумав мысль, но уже чувствуя, что она очень правильная.       — Что?! Такого не бывает! — омега так забавно распаляется.       — Как видишь, вполне, — и непринуждённо пожал плечами. А внутри всё разве что не поёт хором от детского триумфа.       — Нечестно, — пробурчал Чонгук куда-то в свои колени, положив на них подбородок.       — Очень даже честно.       — Чего ты хочешь?       Вот тут самое время и место выдержать интригующую паузу и сделать вид, будто бы не придумал с самого начала. Тэхён протянул «м-м-м», смотря на водную гладь и не видя её. И со словами повернул голову к омеге:       — Обними меня.       Такая невинность. Что просьба, что Чонгук. Смешная растерянность, угасающее возмущение, что было уже наготове. Прелесть.       Почему-то молча и так, словно в любой момент прибежит разъярённый муж и утопит обоих любовников в этой самой реке, Чонгук придвинулся ближе, касаясь своим бедром чужого. Подался вперёд робко, но почти падая, рукам место нашлось на плечах.       Проскальзывая по талии в ответ, Тэхён думает о том, что объятия этого человека очень искренние. И тянет ещё на себя, укладывает себе на грудь, перетаскивает на колени и позволяет уложить голову на плечо. Тепло. Уютно. Безопасно. Тэхёну нравится ощущать в своих руках этого юношу. Чонгук думает, что идея совсем не плоха, и жмётся доверчивее, прикрывая глаза. Только бы не уснуть.

***

      Надо же было задремать прямо перед рассветом! Мало того, что их чуть не застали в объятиях друг друга, так ещё и именно в тот момент, когда Тэхён, сопровождаемый ворчащим и самую малость смущённым лекарем, посмел потревожить Намджуна для доклада, речная чертовщина успела утопить и, кажется, сожрать двоих. По факту не стало полтора человека, но «выживший» слёзно умолял товарищей не мучить его и освободить. Люди вокруг него окаменели в ужасе. А перед ними когда-то солдат, теперь просто кровавый кусок мяса цеплялся пальцами за землю и выл не человеческим голосом. Его страдания прикончил майор Чон. Мнимые праведники тут же взгромоздили на него камень своих осуждающих взглядов, но остальные вздохнули с облегчением. Сколько бы не длилась эта война, а видеть кровавое месиво, которое совсем недавно было их другом, вблизи слишком давит на нервную систему.       В воду было приказано не заходить. Для разведки обстановки и устранения угрозы собрали специальный отряд, в который вошёл и майор Ким. У Чонгука в связи с последними событиями прибавилось работёнки, поэтому сидеть на берегу и в-тихую, скрывая даже от самого себя, переживать за жизнь одного чудака не было времени. Тем не менее омега прислушивался к разговорам между альфами и бетами, надеясь на новости.       Всё обошлось. Неизвестное чудовище вытащили на яркое солнце и не успели хоть что-то рассмотреть, как мёртвая туша зашипела, будто раскалённое масло, пошла белыми пузырями, которые тут же лопались, вышвыривая гнойные брызги, и впиталась в землю мокрой лужей. Люди вокруг стояли, разинув рты, достаточно близко наклонившись, чтобы яд из пузырей долетел до кожи.       Чонгук, приняв седьмого из отряда и последнего, всё-таки закатил глаза. Ну что за дети? Где чёртов инстинкт самосохранения? Мамы и папы не говорили, что нельзя стоять близко к неизвестной пакости — вдруг укусит?       — И ты туда же? — обречённо вздохнул лекарь, проследив взглядом за альфой, что, не скрывая счастливой улыбки, буквально в припрыжку добрался до вновь собранной кушетки. Счастье это, конечно, ни черта не сочеталось с длинным вздувшимся волдырём на до этого более-менее здоровой руке. Но Чонгук в глубине души то ли догадывался, то ли просто лелеял надежду на то, что эта улыбка сейчас для него и из-за него. И напоминание, что нельзя так с едва знакомым мужчиной, уже как-то барахлило в своей работе.       — Это стало поводом навестить тебя, изюминка, — альфа бессовестно подмигнул и шире расставил ноги, удобно устраиваясь на кушетке.       — Шрам останется, — надулся Чонгук, опустив голову. Сделать вид, будто бы что-то ищешь, чтобы не показать, что провокация удалась. Что ж тебе вечно хочется смотреть на него, глупая внутренняя омежка? Там нет ничего восхитительно необычного, только обычный наглый альфа.       Тогда почему мысль об этом проклятом шраме такая неприятная?       — Но если ты сейчас помажешь его чем-нибудь и забинтуешь своими волшебными руками, он станет моим оберегом, — как можно улыбаться так широко и совершенно по-особенному?       — Идиот, — а вместо недовольства глупое хихиканье. Конечно. Конечно, он помажет и забинтует! И прочитает про себя то, что никому ещё не читал. Размотает катушку самую малость, чтобы не болело.       — Ночью я ухожу с отрядом в разведку, — сообщил Тэхён спустя минуту тишины, не отрывая взгляда от сосредоточенного лица омеги. Ему была интересна реакция Чонгука, без сомнения. Но больше всего он хотел впитать в себя эти черты и спрятать в укромном закутке души хоть один взгляд, точно предназначенный ему.       А Чонгук подарил больше. И в его внутренней вселенной сейчас, кажется, произошла мини катастрофа. Тэхён хотел убедиться, получить аргументацию своим мыслям. Но не так.       Альфа закусил губу, отведя лисьи виноватые глаза на стопку низкокачественной бумаги, исписанной рукой омеги. Чонгуков взгляд, растерянный и переполненный чем-то тяжёлым, он ощутил сполна. Встретить его и выдержать не хватило решимости.       — Закрой глаза, — скольких усилий стоило ему угомонить бурю в груди и сделать голос тихим и медленным. Чтобы майору его уверенность через воздух передалась.       Тэхён повиновался беспрекословно, поджав губы и ожидая всего на свете, но стараясь держать беспокойство в узде.       Чонгук хотел бы врезать человеку перед собой, но не из злости. Точнее, не той, которую можно вызвать в первую очередь. Это волнение, переживание за жизнь чудака, которые омега только так и представляет возможным выразить. Чтобы наверняка дошло. Но сдерживается. Вместо насилия прикладывает два пальца, указательный и средний, лёгким нажимом на запястье. Пусть альфа думает, что лекарь решил заняться своими прямыми обязанностями и отсчитать пульс. Процедура и не займёт больше времени.       Сиреневые и золотые, серебряные и бирюзовые тонкие и невесомые нити сплетаются, опутывая одну руку, связывают вторую и впитываются. Вздувшийся волдырь под бинтом проходит за считанные секунды, боль из тела уходит, сосредоточившись чёрной паутинкой в ладони Чонгука. Сердце альфы наполняется светлым и чистым. Уверенностью и спокойствием. С ним будто бы поделились духовными силами.       И он никогда не узнает (омега очень надеется), что оно и есть.       — Удачи твоему отряду, — говорит Чонгук, убирая руку и незаметно стряхивая паутинку на пол, рассеяв в воздухе.       — Изюминка, у меня возникло ощущение, что ты положил мне в руки самую огромную удачу на свете, — альфа поднялся, вновь вернув ту волшебную улыбку, которая так понравилась омеге и отпечаталась у него в сознании.       — Иди уже, другие наверняка ждут.       Всё та же история. Смущение от слов и от своей реакции. Тихий смех и «случайное» касание. Трепет в сердце. Волшебство без магии.       Чонгук уже сомневается, что способен остановить это.

***

      День спустя от разведгруппы пришло короткое сообщение о нападении. Чонгук сидел в углу на единственной подушке в палатке полковника. Они с Намджуном тихо беседовали на отвлечённые, немного личные темы. Ким советовался с лекарем насчёт дополнительных фельдшеров, ведь один мальчишка еле справлялся с тысячной толпой. Омега согласился, что можно было бы поискать кого-то ещё в помощники. Но оба прекрасно понимали: один лекарь на полк — уже замечательно. В ответ же Чон осторожно поинтересовался, почему на оборону равнинной части границы послали именно его — умного и талантливого Ким Намджуна, который до войны занимался совсем другими делами. Почему его полк — пятьсот двадцать семь человек. Почему главнокомандующий отказывает полковнику в помощи. И у омеги было ещё много таких «почему». В голове не совсем складывалось, как парень из провинции, перебравшийся в столицу благодаря своим успехам в научных исследованиях, попал в военное ремесло. Намджун скромно улыбался и пожимал плечами.       — Госпо… Господин полковник!.. — в палатку без предварительного разрешения ввалился запыхавшийся, красный и отчего-то мокрый рядовой. Чонгук сразу же узнал в нём одного из разведотряда (и никто не должен узнать, что он, порядочный и занятой, следил за сборами этой операции). — Раз… Разре… Напал…и… Он…и!..       И упал.       Упал замертво. Чонгук уверен полностью в этом. Но всё равно, ещё сам не веря и не понимая, соскользнул с импровизированного стула и на корточки присел, взял за руку.       — Он отравлен! И это не тот яд, которым может воспользоваться человек.       Лекарь развернулся к полковнику так резко, вскрикнул громко и высоко, что тот вздрогнул. На минуту лицо Намджуна вытянулось в удивлении и посерело, как и у омеги. Неестественно расширенные глаза встретились друг с другом. В чонгуковых со дна космических зрачков начала подниматься немая мольба. Но он молчал. И всё ещё держал мёртвого за запястье…       Чонгук не находил покоя всё время с тех пор, как было получено сообщение. Больше известий от отряда не было, что вносила ещё большую смуту в душу омеги. Он давно поймал себя на этом странном волнении, на страхе неизвестности. Боялся услышать в разговоре полковника и майора Чон имена погибших в этой операции. А когда у него бесконтрольно стали подрагивать руки, омега окончательно перестал лгать себе — он боится и жаждет услышать лишь одно имя. Нет смысла говорить себе, убеждать, что беспокоишься за своих однополчан. Ничего подобного и в помине не было в его голове. Там уже на подкорке сердца в укромном уголочке сияла гравировка одного-единственного образа.       Тут чуткий взгляд Хосока уловил дрожь в давно напряжённом и отстранённом тельце лекаря и взглядом указал на него командиру. Намджун оглянулся через плечо. Чонгук покачивался, кажется, даже не контролируя это. Сидел, обхватив покрепче колени, прижав их к груди, будто пытался справиться с болью в животе.       Тяжёлая рука на плече заставила крупно вздрогнуть. Намджун бы даже сказал, что Чонгука нехило перетряхнуло и подбросило, как от удара током.       — Чонгук-и, — из-за мощного плеча полковника выглянул встревоженный Хосок.       — Чонгук, — Ким сделал голос потвёрже, но говорил тихо, внушительно. — Иди к себе, отдохни. Выпей успокоительный отвар или что у тебя в арсенале есть. Он та ещё живучая скотина…       — Да-да! Однажды его чуть не сожрал вендиго***, а он в последний момент ка-а-ак хуяк ему с ноги! — торопливо вставил Хосок, от волнения самого себя щипая за бедро.       Намджун информацию, выданную явно впечатлительному и чересчур напуганному омеге, прокрутил в голове ещё раз и решил оставить, как есть. Это точно поднимет уверенность Чонгука в Тэхёне. Или по крайней мере прибавит баллов его крутости.       Омега наконец собрался, пусть и с трудом, и только на время, но поджал губы и поднялся, приняв руку помощи от Хосока.       — Пожалуйста, если будет хоть что-нибудь известно, — его больших глаз, широко распахнутых и покрасневших, молящих, даже Намджун выдержать не смог, опустил взгляд, нервно перебрал в пальцах ткань своей формы.       — Я позову тебя или передам через майора Чон, — кивнул всё же полковник.       Чонгуку этого мало, но так и быть. Он и улыбки выдавить не смог в знак благодарности. Вышло нечто напряжённое и кривое. Совсем не похоже на те широкие ухмылки и радостно растянутые губы, как с Тэхёном.       До своей палатки он добрался в слишком давящей тишине. Ему в спину прилетали такие взгляды, будто солдаты живого призрака увидели. У себя омега, ощущая, что уже не совсем в себе, больше по наитию нашёл сильнодействующую успокоительную траву и, оторвав несколько засушённых стеблей, сжевал их на сухую. Снотворный эффект подействовал быстро — Чонгук только и успел, что сесть на пол на старую циновку, которую ему одолжили. Уставшие опухшие глаза сомкнулись, тело повело в сторону.

***

      Проснулся он от шума, но не смог сразу встать и задремал на пару минут. Голова слишком лёгкая, сонная. Никаких мыслей, только странное необычное волнение. Природная сила внутри будто бы устроила танцы, что и разбудило. Всё его существо словно предвкушало что-то очень скорое.       Чонгук вышел из палатки и удивился тому, насколько уже стемнело. Поблизости от его шатра не было костров, солдаты уже сыграли отбой. Хотя буквально десять минут назад стоял какой-то шум. Это он точно помнит.       Омега потянулся, широко зевая и хватая ртом прохладный воздух. Внутри ощущения странным образом смешались. Хорошее ли, плохое волнение там поселилось, но от него заболел живот. Сердце выстукивало нездоровую музыку. Чонгук повёл плечами, чтобы размять, и, не задумываясь, пошёл к обиталищу полковника.       Чувства обострились. Запах. Новый, тяжёлый. Не травяной и не с реки. Новый. Среди людей такого нет. И он так близко. Вызывает непонятные эмоции. Омежка внутри зачем-то напряглась в ожидании.       Признаки неспящих. Чонгук обошёл несколько самодельных палаток, и за ними чуть в отдалении ему открылась кучка в странных скрюченных позах. Подошёл ближе — пленные. Отблески далёких огней осветили заострённые уши и нечеловечески прекрасные лица.       Испуг перебило то самое чёртово предчувствие.       Пять мужчин. Один из них заактивничал, поднял голову, будто почуял. Услышать было невозможно, Чонгук очень осторожничал. Взгляды пересеклись. И наконец в голове вспыхнуло ярким и несмываемым, что не то что царапнуло — глубоко резануло по только-только проявившемуся.       Истинный альфа.       Чон Чонгук, ты и не думал, что истинные существуют, ведь так? Ну тогда как тебе такая шутка: твой предназначенный — наёмник вражеской армии, грёбаный эльф. Оценил? С любовью, твоя судьба.       — Судьба и правда благосклонна ко мне.       У этого мужчины совершенная улыбка. Приятный свежий голос. Он точно имеет громаднейший успех среди всевозможных гендеров у себя на родине. Но Чонгук вообще-то может поставить рядом другую, и она будет для него роднее, красивее и теплее всего на свете.       Природа на его чувства, конечно же, плевать хотела.       — Мой драгоценный, белое золото, цветок Нэджансана****, — вдруг торопливо и томно, обволакивающе, словно окунают в мёд, зашептал эльф, не отрывая своих изумрудных глаз.       Чонгук бы ударил сначала этого выродка, потом и себя для профилактики. Липкое и неприятное. Чувство это расплылось по внутренним органам, склеивая их. Так чувствуют себя предатели, изменщики? Омега думает, что да.       Шаги. Словно тянут на тросе. Сопротивление бесполезно и невозможно. Это гипноз. И жалкие лоскутки магии против него бессмысленны.       — Не отводи взгляд, истинный, — приказ. Грубый. Холодный. Железный. — Тебя, дрянь-полукровка, пришлось слишком долго ждать.       А слова ранят против воли. Больно так сжимается что-то внутри. Чонгук идёт и проклинает. Природу, систему, вселенную — до конца времён. Это настоящее наказание. Тормозишь — тебя тащат. Моргаешь — дёргают. Веки будто прилипли и не могут закрыться. Это эльфийская магия или влияние истинности? Всё вместе? Блядски отвратительно.       Откуда туповатый скальпель? Не помнит. Как перетёр (даже не перерезал!) специальные верёвочные оковы? Не понял. Что натворил? Стало известно всего за минуту.       Истинный даже не оглянулся, не посмотрел, не сказал, не узнал имя и не оставил своё. Что так заныло в груди?       Грубые руки. Людские. Вдруг загремевшие голоса. И снова потащили, заставили идти, толкнули. Кто? По чьему приказу? Что сказали? Куда привели? Он ничего не увидел и не услышал. В голове пустой замкнутый вакуум. Мысли из неё выкачали. И боль от того, как коленки проехались по земле, как лицо впечаталось в сложенные кучкой кривые поленья, такая фантомная и ненастоящая, отдалённая.       В отличие от разрыва. Так быстро. Он думал, пройдёт. Думал, проблема сама сбежит. Но нет. И чёрт бы побрал эту предназначенность! Как же болит. Не успевшая закрепиться ниточка связи порвалась. Если бы он не знал медицины, подумал бы, что у него внутреннее кровотечение.       Тэхён, как только добрался до лагеря с оставшимися четырьмя своими и горкой пленных, сразу же отправился на ковёр к полковнику. Душа рвалась в другую сторону, но он должен был завершить работу. Тем более появилась возможность добыть новую информацию о положении врага.       Намджун встретил его тревожным взглядом, который постепенно только начинал расслабляться. Майор с кивка начал доклад, стараясь изложить самое важное. Чтобы поскорее отпустили. Ему важен исход этой войны, но чувства творят с головой такое, что разум фигеет и не успевает прятать ноги, чтобы на них не наступали наглые и помешанные.       — Господин полковник, лекарь Чон отпустил пленных! Перерезал верёвки и даже не скрылся с места преступления!       — Что?!       — Что?!       — Р-рядовые Ли и Квон задержали его, но он не в себе!..       — Как это понимать? — Намджун не спросил, он проорал и хлопнул кулаком по хрупком самодельному столику. От него остались лишь щепки.       — П-пленных не удалось взять живыми…       Тэхён не стал ждать, оттолкнул солдата с пути и сорвался на бег. У лекарской палатки обнаружилась даже охрана. Он пронёсся мимо, выхватив у одного из опешивших бет небольшой керосиновый фонарик.       Чонгук обнаружился посередине на полу стоящим на коленях. Он вздрагивал. Похоже — рыдал без слёз.       — Блять.       Альфа упал рядом, потрогал омегу за руку и, не добившись реакции, сам перетащил его к себе на колени. Поближе к своей груди, к теплу, в свет огня.       — Чонгук-и, милый, что с тобой?.. — зашептал нежно, прохладными пальцами убирая с лица волосы, чтобы разглядеть, уловить взгляд.       Чонгук не отвечал. Сухие спазмы рыданий затихли. Он начал дышать глубже. Наверное, собирался с мыслями.       — Там был эльф. Мой истинный.       — Истинный?.. — для Тэхёна это настоящий удар под дых. Как и для Чонгука.       — Как думаешь, когда разрывается связь, мы чувствуем столько же боли, сколько испытал тот человек перед смертью? Если да, то с ним расправились слишком жестоко, — невесёлая вынужденная ухмылка омрачила лицо омеги.       — П-прости, — шёпотом.       Вообще-то можно было догадаться, взять во внимание, чёрт раздери! Тот ублюдочный эльф, главарь шайки наёмников… Когда он попытался убить Тэхёна, его буквально отшвырнуло. У человеческого альфы нет и не может быть физической силы, превосходящей подготовленного эльфа. Но майор Ким смог. Эльфу стоило лишь прикоснуться к его руке. И после этого он смотрел слишком странно. Рычал что-то на своём, совершенно непонятном, а его друзья округляли глаза и будто бы сочувствовали. Видимо, жалели несчастного, которому природа подсунула человека в качестве пары. Но не только это сейчас сложил Тэхён.       — Ты не виноват. Это я. Я всё испортил. Подставил всех. Мне и правда не место тут. Я заслужил. Да за такое расстрелять мало! Я видел, как они хотели убить меня. И видел, какое омерзение я вызвал у эльфов. Он назвал меня полукровкой и дрянью, но я… я… даже не знал, не понял… Они убьют меня. Точно убьют. Я испортил операцию. С нашей стороны были жертвы, ты тоже, ты старался, отвечал за это, но я…       — Не неси бред! — проснулся настоящий альфа. Со дна стремительно пронёсся рокот. Властный и сильный. Доминантный. — Как будто тебе мать не рассказывала про истинность. Этому невозможно сопротивляться. Потому что это блядское предназначение. Ты просто не можешь ничего сделать, потому что омега. Человек. А он эльф. Альфа. Он крепче физически и морально, у него магическая подкова. Тебя использовали в плане побега. Я докажу это Намджуну, если потребуется, а на остальных плевать. Это не их дело, они обязаны выполнять приказы, а не лезть в командующую верхушку. Никто не будет свершать самосуд. Я обещаю.       — Я… Я не хочу, — омега сильно вжался в шею, часто и глубоко задышал. Это заполняет пустоту. — Не хочу чувствовать это. Почему… Почему это должен был быть он, а не… не…       Первые крупные слёзы оставили на оголённой коже Тэхёна почти настоящие ожоги. Он вздрогнул и прижал омегу к себе как можно крепче. У самого кислород перекрыло. От боли за этого ребёнка. От злости на систему и тех, кто не дал пленным уйти. На себя. Ведь он привёл этих чёртовых наёмников.       — Ты всегда жил так, будто вокруг тебя не на кого положиться. В нашем мире это правильно. Нужно быть сильным и независимым, подозревать всех в окружении и не доверять никому, чтобы пробиться наверх, чтобы выжить и не терпеть боль от разочарования и утраты. Но есть небольшая проблема. Каждому в этом мире на жизненном пути природа устроила один огромный подвох. Это как гора, которую невозможно обойти — можно только перелезть. И там уже начинается настоящая лотерея — каким будет существо, предназначенное тебе. Кому-то не везёт. И это нормально. Сопротивляться никто не запрещал. Истинность — не всегда любовь до гроба. В ней скрыто слишком много подвохов. Это система подчинения. Но люди её уже давно переросли. И омеги сейчас стоят практически наравне с альфами, а кое-где и выше. Я клоню к тому, что истинность перестаёт играть свою роль в нашей жизни, ты сам убедился в этом.       Голос Тэхёна, его слова постепенно заполняли голову и душу, уносили с собой, укрывали.       Его самая особенная изюминка, его смысл улыбаться, совершенствоваться и быть здесь переживает сейчас почти реальную смерть. В нём отмирает нечто важное для любого альфы и омеги. Не каждый в принципе способен выжить после потери истинного.       — Так болит, — зашептал вдруг Чонгук, губами и не думая отстраняться.       Тэхёна слегка повело.       — Здесь болит, — Чонгук заледенелыми, непослушными руками схватился за кимову и поднял на уровень груди. Приложил слева, словно подорожник. — Помоги мне. Вылечи.       — Чонгук… Я не волшебник, у меня нет такого дара, как у тебя…       — Пожалуйста, Тэхён, я знаю, ты поможешь мне. Пусть у тебя нет магии, но ты сам для меня — волшебство. Настоящее и истинно правильное. Пожалуйста…       Ему не стоило молить. Тэхён готов исполнять абсолютно все желания, какими бы космическими они не были. Потому что звёзды, эти серебряные огни вдруг погасли в глубоких зрачках. Он знает. Хочет воскресить их. Знает, что не заменит того, что хотела устроить для Чонгука жизнь. Но…       Он сделает лучше. Намного, намного лучше. И Чонгук не будет рыдать. Возникнет другая связь. Самая крепкая. Тэхён обещает Чонгуку всё это молча, одними глазами.       И склоняет голову немного вбок. Таких солёных и влажных от слёз поцелуев у него ещё не было. И он собирает эту соль, клянётся себе же, что такого больше не будет. Руки так крепко держат своё.       Чонгук всхлипывает в последний раз и вцепляется в волосы альфы на затылке, будто его сейчас оторвут. Как быстро потухают и вспыхивают новые, как тихо и незаметно зарождаются микроскопические. И какую магическую бесконечность они составляют.       Чонгук отчаянно целует и жмётся так близко, отогревая окоченевшие пальцы в чужих горячих руках. Не важно сколько, он чувствует, эти прикосновения заполнят пропасть, у обрыва появится мост. Крепче и надёжнее прежнего.       Он неумело целует до искр перед глазами обоих и забывает на мгновение обо всём.

II.

      Как найти человека, не зная даже примерного его пути? Возможно ли отыскать никому неизвестного паренька по имени? И как жаль, что он не блондин или рыжий. Или, вот как Чимин, хотя бы светло-русый. Цвет осенних пшеничных полей. Чимин старательно мыл голову всякими осветляющими травками, чтобы добиться такого замечательного результата. Надоело быть как все, а самовыразиться дома никто не даёт другими способами. Пусть хоть так.       И каким образом у него мысли опять свинтили с направления «мой-милый-братец-Чонгук-и» на «боже-как-же-я-красив»? Хорошая самооценка — это круто. Но вообще-то с поднятием её над уровнем дна океана работал именно братец Чонгук-и. Однако углубляться в историю сего минувшего не стоит.       Чимин вдыхает свободу полной грудью. Для него она именно такая: золотое поле, леса вокруг, пыльная накатанная дорога между делянами земли, чистое небо над головой. Ни тебе мамашки, ни бабки, в рот заглядывающих. Никаких вечно истеричных сестёр. Благодать. Только природа и он. Ну и война где-то там, определённо там, впереди. Куда он и пытается идти.       Омега думает, что не для того он родился, чтобы вечно прятаться за женскими юбками и готовиться только войти в жизнь. Он всегда хотел прыгнуть в неё без подготовки. Таковой шанс выпал — Чимин воспользовался. И сейчас он улыбается птицам, деревьям, облакам и солнцу. В особый пункт, цель затеянной авантюры вписывается тут же — он найдёт брата и бок о бок с ним будет сражаться, защищать эти мирные края, эти места свободы и жизни.       Воодушевление Чимина не спадает до самой темноты. Сначала омега любуется пейзажами, наслаждается всем вокруг, впитывает в себя новое и прекрасное, разговаривает с жуком, что решил прокатиться на нём, усевшись на рукав старенькой и оттого посеревшей льняной рубахи.       Когда темнеет, энтузиазм начинает скатываться всё ниже. Он и не подумал об этом… Весь день Чимин шёл по уже давно проложенной, чуть ли не главной дороге. И нет, она не закончилась, возможно, если он пройдёт дальше (неизвестно, сколько), доберётся до какого-нибудь населённого пункта, но омега никогда не выходил дальше своей деревни, не разговаривал с соседями, конечно же, чисто из интереса, не видел никаких карт. А дорога уходила прямиком в мрачную, пугающую тьму леса.       Чимин-и вообще-то очень храбрый омега и, видимо, безмозглый. Ему в этот лес зайти — раз плюнуть. Что, собственно, он и делает, перед этим без сомнения и запинки да погромче отстучав зубами (от холода, конечно) детский стишок-молитву. К слову, это единственный стишок, который ему запомнился за двадцать славно прожитых годков. Жаль, что беззаботное время безвозвратно потеряно, он бы был не против вернуться туда прямо сейчас.       Но Чимин уже набрался смелости!       Между стенами деревьев тихо и ощутимо теплее, чем в открытом поле. Полумесяц, упорно просачиваясь сквозь ещё пока зелёные высоченные кроны, своим белым заставляет кусты отбрасывать слишком пугающие тени. Но Чим на них не смотрит — на цыпочках почти бежит вперёд. Дорога, слава богу, всё та же.       Как оказался на открытом пространстве, даже не понял. Лес резко закончился. Появился пологий скат вниз в долину. Впереди тусклые редкие огни, криво рассаженные по низине. Чимин, запинаясь и цепляясь за всё на свете, спустился по узкой тропинке к окраине деревушки. Постучал в несколько домов, пока храбрость не выветрилась, — не пустили, в одном из посоветовали пойти на постоялый двор.       До гостиницы парнишка плутал ещё полчаса, хоть населенный пункт и не был таким уж большим, просто кривой и косой.        У двери дремал старичок сторож. Чим уговорил его, наверное, своими невероятно красивыми глазами. Пусть в керосиновом фонарике и не было видно таких деталей лиц. Старик сходил разбудил хозяев. Пока его не было, омега выгреб все монеты, которые успел собрать с собой, отсчитал, не имея малейшего понятия, сколько должен будет. И решил осмотреться. Всё кругом старое, ветхое, покорёженное, крошится и гниёт. Не внушает доверия абсолютно.       Недовольный заспанный бета в замызганном халате спустился по скрипучим ступенькам и раздражённо посмотрел на посетителя. Оценив его взглядом, хмыкнул чему-то своему.       — У тебя хоть есть деньги, куртизанка мелкая?       — У меня есть деньги, — Чимин умел делать жёсткий голос и холодный взгляд, чем активно воспользовался. Это одно из его немногих действительно полезных умений. — Сколько стоит одноместная комната?       — Девяносто шесть вон за одну ночь — самая худшая. Тебе и такую не потянуть.       Чимин поджал губы, понимая, что отдаст сейчас практически всё, а на оставшееся потом даже хлеба не купит. Но он упрямый и слишком гордый, так что…       — Ошибаетесь, — и высыпал на прилавок звенящие монетки.       Хозяин скрипнул зубами, но ключ на стойку швырнул. Чим даже воодушевление почувствовал, схватив за проволочное кольцо. Аккуратно, чтобы ничего себе не сломать, поднявшись по прогнившей лестнице, омега отсчитал нужную дверь и пристроился копаться в замочной скважине ржавым ключиком. Это заняло целых пятнадцать минут, которые он мог бы уже посвятить сну. Наконец разобравшись, Чимин первым делом заперся изнутри на полураскрошившийся крючок, зацепив его в петельку из древнейшего гвоздя и, не рассматривая свои хоромы, завалился на жёсткую деревянную койку. Сколько всякой пакости он нахватается тут за несколько часов сна, он старался и не представлять. Веки блаженно тяжело закрылись. Рот приоткрылся. Такая духота, что и одеяло нет смысла расправлять. Мозг начал погружаться в глубины сна.       Стук. Глухой удар. Столь же приглушённый стон. То ли звериный, то ли человеческий рык. Звон. Упал металлический поднос, однозначно. Глухой удар. Стон. Снова.       Чим больше не мог спать. Не когда у него за стеной кого-то определённое точно били. Или принуждали. К чему — догадаться абсолютно не сложно. Будто и не слушал в детстве бабушкиных страшилок, он пошёл проверить. Подкрался к двери. Пожалел, что не обладает хоть чем-то похожим на способность Чонгука. Осмотрелся в коридоре. Ничего не нашёл, конечно. Тогда шустро метнулся в свою комнату, в темноте нашарил разобранную табуретку, доломал от неё ножку — та вылезла вместе с торчащим гвоздём, — вернулся к соседней двери. Прислушался. Грязный мат и какая-то возня. Сколько же там людей… Улучил момент — навалился всем телом на дверь. Не заперто — Чимин ворвался в тёмную комнату, с разбегу замахиваясь своим оружием, судя по удару, попал по человеку. Кто-то взревел, попятился, наступая на другого. Полнейшая неразбериха возникла в тесной комнатушке. Чимин размахивал ножкой направо и налево. Кажется, вонзил в кого-то тот самый гвоздь. Адреналин внутри перебивал другие чувства.        Вдруг кто-то перехватил за руку с дубинкой сбоку. Вырвал. Чим испугался, что теперь бить будут его. Но нет. Рядом раздался разъярённый рык, будто дикую кошку раззадорили. Чимин почувствовал омегу рядом. По запаху и этой ауре… Тот воинственно набросился на покалеченных насильников, будто бы желая убить, насадил одному глаз на гвоздь (о чём сообщил сам пострадавший), бросил палку, схватил Чима и бежать.       Мальчишка не успел ничего сообразить, шустро перебирая ногами след в след за омегой. Он тащил Чимина с необыкновенной для своего роста и гендера силой, пусть Пак и не отличался особым «защитным» слоем сала на теле, но и не был обделён пышными формами. Всё-таки у родителей свои взгляды на то, как должен выглядеть омега.       Они выпали на улицу, запнувшись за полуразваленный высокий порог, почти снесли дверь с петель и чуть не насмерть перепугали старичка с ржавой винтовкой. Он было подскочил и стал заряжать, но не успел — беглецы резво скрылись за названием от ворот.       Незнакомый омега тащил Чимина по ковылю и камышам до какого-то первого неважнецкого дома, где в заборе возможно было разглядеть достаточной ширины дыру. Парни нырнули в неё, набрели на сарай и только там, заперевшись и забившись в самый угол, омега отпустил руку Пака, в которую впивался длинными холодными пальцами. Оба, как по команде, брезгливо вытерли вспотевшие ладони об одежду и без сил завалились на старое сено.       — Господи, никогда так не бегал, — сбивчиво зашептал Чим, приложив руку к бешено колотящемуся сердцу.       — Ты кто вообще? — со свистом прошипели в ответ.       На секунду полнейшая тишина возникла в сарае. А затем Чимин с вовсю расширенными глазами резко сел на задницу, забыв про упадок сил и скачущее дыхание.       — Чего-о? Это твоя благодарность такая? Да если бы тебя эти трое начали!.. Да ты бы… Ты бы кони двинул там же!       — Боже, почему ты послал мне такую истеричку, — незнакомец запрокинул голову сильнее к потолку. Одновременно закатились глаза обоих. — По-моему, я должен знать, кого благодарю, не думаешь?       И повернул голову к Чимину. Тот застыл. Сквозь внушительную дыру в крыше и кучу щелей повсюду настырный месяц пробился и сюда. В его мягком белом сиянии незнакомый омега выглядел просто… Слишком волшебно, не по-человечески красиво. И Чимин просто залип на эти серы волосы, кажущиеся серебром в подобном освещении. Такие же зачаровывающие карие, словно у гепарда, карамельно-карие глаза обращены к омеге. И такая же жизнью недовольная морда. Милота.       — Пак Чимин, — спохватился омега и заставил себя тут же хорошенько проморгаться, да найти другой объект созерцания. Почему-то сомнений, что в случае плохого настроя этот парень может с кулака двинуть, абсолютно не возникло. — А ты?       — А я… — омега нахмурился, что-то прикидывая у себя в голове, несколько раз с критической миной на лице просканировал Чимина взглядом булыжника и всё-таки решил: — Мин Юнги. Но назовёшь меня так на людях — откручу башку и в твою пышную задницу засуну.       Чимин пискнул возмущённое «эй!», но уселся поудобней, оперевшись о деревянную стену, и с любопытством уставился на нового знакомого.       — Тогда как же мне называть тебя на людях, Мин Юнги? — имя этого красивого омеги приятно прокатилось на языке. Ещё лучше чувство детской радости разлилось в груди от полученного убийственного взгляда.       — Хён.       Припечатал.       — О, — у Чимина глаза восторгом налились. — Так значит, ты возьмёшь меня с собой, хён?       — Разве я говорил такое?       — Ты сказал не называть тебя по имени на людях, значит, мы будем путешествовать вместе.       — С чего ты взял, мелочь? — скептическое лицо.       — А далеко ты идёшь, Юнги?       — Далеко. Туда таких барышень, как ты, не зовут.       — Ну скажи-и!       — На фронт, на передовую, в полк полковника Кима.       — Ва-а-у-у, а меня возьмёшь? — что за восторг такой, неразумное дитя…       — Сказал же — нет, — Юнги даже цокнул. Настырный какой.       — Ну пожалуйста, хён, пожалуйста. Мне туда очень-очень надо.       — Зачем это? — такие умоляющие глазки и во тьме сразят. Да.       — У меня там где-то брат, я ищу его.       — Это альфье дело.       — Но он омега! — аргумент.       Старший задумался. Жалобный взгляд таки вынудил.       — Только если от тебя будет толк в дороге.       — Конечно, хён! — сверкнул хитренькими глазками и ухмыльнулся Чим. — Хён, ты же хотел поблагодарить меня, не так ли?..       — Закатай губу, уже не хочу.

***

      Мин Юнги сбежал из дома и шёл на фронт уже пол-месяца. В этот раз омега решил заночевать под конюшней постоялого двора, но спалился. А всё из-за чёртовых волос! Хозяин схватил и грозился сдать патрулю, или же омега может отработать долг в роли горничной и мальчика на побегушках. Такой альтернативный вариант всегда присутствует. Понимая, чем с большей вероятностью закончится визит к патрулю, Юнги согласился отработать. Но и не подозревал, что, как только трое пузачей поманят грязным пальцем и потрясут другой жирной рукой нехилый кошелёк, хозяин тут же, не раздумывая, продаст им Юнги на ночь.       Эту историю старший омега ведает неохотно, сложив руки в карманы растянутых штанов, явно принадлежавших ранее какому-то альфе. Он смотрит чётко вперёд, с особым вниманием подмечает любые изменения в окружающей среде. Чимин скачет вокруг и рядом, иногда подвисая на простых белых бабочках и миленьких маленьких цветочках. На подходе к новой деревне Юнги уже перестал бороться с дождём цветочков-лепесточков, которые то сыпались ему на голову, то каким-то волшебным образом появлялись в карманах. Он искренне не понимал самого себя и своего решения. Зачем собственноручно прицепил к себе этот балласт с милой мордашкой?       — Нам нужны еда и спички. Или нож. Можно топор, — говорит Юнги, резко затормозив.       Чимин же стукнулся об его затылок и отшатнулся. А дальше по классике: камень — оступился — запнулся — встреча задницы с дорогой. М-м, да они скучали друг по другу судя по силе притяжения. Синяк останется от таких объятий.       — И… — омега с кряхтением поднялся, придерживая ушибленный копчик. — Как предлагаешь добывать? Моей мелочи хватит только на несколько спичинок.       — А кто сказал, что мы будем тратить твои деньги? — Юнги даже обернулся на паренька. Лицо его выражало скептицизм на сарказме, приправленные лёгкой раздражительностью.       — Но…       — Птенец, ты слишком много о себе думаешь. Или хочешь стать моим папочкой? Сколько у тебя там?       — Я… — Чимин от внезапной нападки стушевался, ступив назад. Но врождённое упрямство подопнуло вперёд. Гордость коленом разогнула спину и свела лопатки, голову приподняла. А вот эта ухмылочка, наверное, лишняя. Ну да ладно, так эффектнее же. — А ты себе покровителя, значит, ищешь? Сказал бы раньше, а то я, наверное, только помешал тебе этой ночью.       Ох, вот так даже! Мин Юнги выпад оценил, определённо. У мальчишки язык — что жало скорпиона, такой не пропадёт, куда бы не двинул.       — Я даже почти обиделся, — спустя долгий испытующий взгляд и почти минуту молчания хмыкнул старший омега и отвернулся.       Чимин… Что Чимин? Он бумерангом словил хлёсткую пощёчину совести. Юнги тоже мог бы ударить. Чимин бы так сделал. Но этот омега… Он выглядит так, будто познал жизнь от начала и до конца и больше его ничего не удивляет, не впечатляет, не пугает. Невольно вспоминается, с какой яростью он вогнал гвоздь в глаз альфы этой ночью.       Чёрт, Пак Чимин, где твой мозг?       — Эм… — лучший способ исправиться — признать ошибку сразу, так ведь? — Юнги…       — Тихо, — омега махнул раскрытой ладонью в сторону младшего. — Не отставай и старайся не отсвечивать.       — Угу.       Ладно, в этот раз не вышло.       Они перемеряли шагами всё неизвестное село, прежде чем наткнулись на ярмарку. Чимин наблюдал за тем, как Юнги ловко стащил у одного нерасторопного торговца полную пачку спичек, а у жуткого на вид мясника целый топор. Потом Чимину в руки внезапно полетел мешок: не тяжёлый, но достаточно увесистый. Украденные вещи были спрятаны старшим под одежду, а сверху он нелепо повязал женский платок, который так неосторожно оставили на заборе.       Последней жертвой их «одолжений» стали плащи-дождевики. За которые пришлось бы наверняка платить не только монетами, если бы не Юнги.       Не успели полы второго плаща исчезнуть в старом, замызганном мешке, который держал Чимин, как на шею младшего внезапно опустилась тяжёлая рука. Толстые пальцы сжались, перекрывая кислород. В в лицо дыхнули жутким зловонием, а бедные уши чуть не оглохли от диктуемого приговора. Омега испугался, растерялся, в мешок вцепился, зажмурился крепко-крепко, сердечко заполошно забилось. Но внезапное «ауч! чёртова потаскуха!» и водопад грязи сверху вместе с внезапно поступившим кислородом так и заверещали о чудесном спасении. Юнги ещё не успел отбросить своё оружие (чем бы оно ни было), а Чимин уже схватил его за костлявое запястье и потащил сквозь толпу.       Уже за пределами деревни вместе с хрипами из груди обоих посыпались истеричные смешки и ругательства.       Ночь застала дуэт на тропе под горой, которую нужно было обогнуть с западной стороны. Но это уже утром. Сейчас Юнги под тихое восхищение Чимина помешивал тонкой веточкой горстку риса в металлической кружке.       — Почему ты сказал не отсвечивать? Среди дня? — этот вопрос, видно, мучал его полдня, раз даже пережевать себе не дал.       — Ты красивый, это только слепой не заметит, — пожал плечами Юнги, будто бы это нечто само собой разумеющееся, не отрываясь от еды. — То, что ты омега, за километр понятно. Да и твоя фигура… На такого, как ты, и среди дня набросятся и глазом никто не моргнёт.       — Оу… Прости, — омежка опустил голову ниже к своей порции, что разместилась на ладони в широком листе от какого-то растения, что он сорвал поблизости.       — М?       — Пожалуйста, хён, прости, что напросился с тобой, что всё порчу и… И за то, что нагрубил, прости меня, Юнги-хён, — сколько раз он это про себя повторил, чтобы так протараторить, интересно?       — Проехали, — Мин потрепал парня по мягким волосам, с удивительной силой притянув к себе. — Ты ещё мелкий, тебе простительно такое. Но не расслабляйся. Раз уж жизнь нас свела, придётся заняться твоим воспитанием.       Счастливая улыбка и глаза-щёлочки стали ответом. Такой… Неземной в языках пламени. Зачем этому мальчишке понадобилось на фронт вообще? Что он забыл на войне?       — Юнги-хён, как думаешь…       После кое-какого, с горем пополам, но ужина, оба устроились около костерка, завернувшись в украденные плащи. Чимин до этого долго молча лежал, задумчиво следя за тем, как искры то и дело вскакивают над огнём.       — Как думаешь, почему люди говорят, что счастье нужно заслужить? Во всех книгах герой столько страдает ради какого-то моментика радости… Это выглядит бессмысленным. Разве нет? Почему человек должен испытать все ужасы жизни, чтобы почувствовать это счастье?       — Мелкий, да тебе если налить, ты великим философом будешь, — отпускает смешок старший, глядя в глубокую ночную тьму с редкими проблесками звёзд. — Никогда особо не задурялся такой мутью, но… Понимаешь, эм… Человек — это такая тварь божья, которая, пока чего-то не лишишь, не ограничишь в свободе, выборе и так далее, и не заметит, что вокруг есть что-то такое. Мы начинаем ценить кого-то или что-то, только когда потеряем это. Слышал?       — Слышал. Но разве не все заслуживают своего счастья? — Чимин с интересом перевернулся на другой бок, смотря прямо на хёна.       — Может и все, да не каждый умеет его ценить. Для этого нам и даются испытания — чтобы научились ценить то, что есть, что дают. Хотя иногда это имеет обратный эффект, но это уже частные случаи…       — По такой логике Чонгук-и должен быть самым-самым счастливейшим человеком в этом прогнившем мире.       — Это твой альфа?       — О? Нет, нет, Чонгук мой двоюродный младший брат. Он омега.       И как объяснить этот маленький пузырик облегчения, что вспорхнул в груди…

***

      На рассвете они уже были готовы. Чимин не привык спать на земле в холоде, поэтому подскочил рано, а Юнги успел привыкнуть за время пути. Затушив едва тёплые угли землёй и продолжая кутаться в плащи, омеги двинулись дальше. Это утро выдалось холоднее, чем обычно. В только проявляющихся лучах солнца поблёскивал иней на траве.       — К полудню потеплеет, — устав слышать почти над ухом шумную дрожь Чимина с перестуком зубов, подал надежду Юнги. Сам он надеялся пройтись в тишине, ибо сонный туман в голове ещё не совсем развеялся и местность была абсолютно незнакома.       — Д-д-до п-по-по-лудня ещ-щё-о далеко, — отстучал в ответ Чимин, будто подбородком печатал на машинке послание.       — А ты двигайся побольше и потише — тогда согреешься.       Аура бешенства с утра висла над Юнги снеговой тяжёлой тучей. Глядя на него со спины, Чимин ничего толком не соображал и забыл двигать ногами, затормозив. Немного отросшие серебряные прядки выглядели волшебно не только под мягким рассеянным светом луны, но и в ярком солнце. Они сияли, словно на них и правда нанесли какой-то драгоценный порошок из серебра с алмазной крошкой…       Омега почувствовал, что обязан спросить:       — Юнги, почему твои волосы такие необычные?       Хах, две минуты продержался. Старший закатил глаза. С этим мальчишкой он однажды закатит их настолько сильно, что увидит свой мозг… Или они больше никогда не вернутся в исходное положении, м-да.       Чимин прискакал следом за своим вопросом, ещё и подтолкнул плечом.       — Слушай, мелкий, — старший уничтожающе зыркнул в омежку. Тому хоть бы хны. Чуть в рот не заглядывает от любопытства.       — Я Чимин.       — Мне похуй. Мелкий. Я не ебу, я таким родился и никогда не интересовался. Понятно?       У Чимина возникло впечатление, что на него нарычала дикая кошатина какая-то. Рысь там или гепард. И от этого его вдруг пробрал такой восторг! Юнги совершенно не умеет пугать.       — И всё равно, — он упрямо шёл впритык к плечу старшего и улыбался по-идиотски. — У тебя очень красивые волосы. И ты тоже красивый.       Юнги на комплимент отреагировал, как… Как камень сарказма. Бровь его красивая выразила весь скептицизм, какой он готов был выделить на чиминову долю. А на младшего он вообще не скупился видимо.       На этом общение закончилось. Чимин мог бы и сам с собой поболтать, но не был настолько безмозглым и старших иногда слушал. Он не был и слепым, сразу замечая любое изменение на лице Юнги, иной раз удавалось посмотреть в глаза. Они столько всего выражали… Вот взглядом старший точно мог внушить страх.       Дорога под ногами закручивалась бесконечными поворотами и петлями, уходя то вверх на первый отвесный ярус скал, то спускаясь чуть ли не к подножию. Чимин давно бросил попытки запомнить хоть какой-то ориентир, полностью положившись на Юнги. Тот шёл совсем неслышно, будто и вправду кошка на охоте, осматривался внимательно, ловил каждый шорох, краем глаза следил за младшим омегой. Пак невольно начал заражаться его сосредоточенным напряжением и старался контролировать свой шаг, как это делал Юнги. Тому что-то явно не нравилось. И спустя несколько минут он остановился.       — Осмотрись и скажи, что ты видишь, — тихо, но твёрдо потребовал он, прислонившись лопаткой к холодному камню.       Чимин посмотрел на него немного неуверенно, но просьбу-приказ выполнил. И правда… Вон то дерево внизу точно уже было. Его сложно не узнать: помотанное жизнью, корявое, расщепленное, вероятно, молнией в стволе на две ветви — одна из них полностью сухая, а другая зеленеет.       — Мы ходим по кругу? — омега обернулся на старшего, который, нахмурившись, задумчиво жевал губу, глядя себе под ноги.       Он молча кивнул, не поднимая головы. Чимин прошипел тихое «вот чёрт» и упал на задницу рядом с ногами Юнги. На эту сторону совсем не попадало солнце. По узкой тропинке ходил пробирающий до костей ветер.       — Пойдём… Назад, — кажется, это решение далось ему тяжело.       Младший следовал за своим проводником на этот раз молча. В душе начало подниматься смутное волнение.       Ещё двадцать минут бесповоротно ушли в бесконечное «назад». Этому лабиринту не было конца и края!       — Хён, — зашептал Чимин. Глаза его бегали от омеги к дороге, он оборачивался, чтобы посмотреть назад, пытался заметить и что-то вверху. — Хён, тебе не кажется, что мы…       — Что? — Юнги остановился, вперил выжидающий взгляд. — Снова ходим по кругу? Да.       — Нет, хён, — удивительно, как Пак надавил на это слово. — Это похоже на лабиринт, — он провёл пальцами в воздухе, будто рассыпал что-то мелкое.       До Юнги… Дошло не сразу. Он хотел даже наорать на бестолочь мелкую и уже открыл рот, но Чимин оказался проворнее и в мгновение оказался рядом, прижавшись к старшему, будто бы ища защиты. На деле же зашептал на ухо:       — Это магия, тупица-хён. Мы попались в ловушку. Враг уже на нашей территории.       Юнги слушал внимательно, в голове усердно работали шестерёнки. Когда Чим закончил нашёптывать, сказал ему «не подавай виду». Рука его, по инерции схватившаяся за талию, когда омега прижался, прошлась немного вверх и опустилась вниз до поясницы. Над самой границей дозволенного пальцы замерли, и Мин оттолкнул мальчишку, не к месту подмигнув. Или так и надо. Чимин этого не понял. Но зато прикосновение взволновало ему всю кровь, которая своими волнами начала ни с того, ни с сего захлёстывать сердце.       И они продолжили бродить по кругу, делая короткие привалы.       К полудню действительно стало теплее. И закончилась вода. Останавливаться на полноценный обед с костром было опасно. Враги не показывались. Мин предполагал, что эдакий магический капкан был сделан давно и его оставили, забыв. Но всё равно расслабляться нельзя. Во-первых, они всё ещё не могли найти выход. Во-вторых, эта западня точно была рассчитана на людей, а не на оленей и кроликов. Сколько всякой нечисти не прочь полакомиться человеком?..       В этой оболочке всё начинало казаться другим. Время, растения, камни, солнце. Всё приобретало неестественные, будто бы нарисованные черты. У Юнги в голове крутились самые худшие предположения. Он не пытался отогнать их и приободрить себя и Чимина. Держал на вооружении, прикидывал, что будет делать. От мелкого за последнее время не слышалось даже шагов. Только тяжёлое сопение. Мин скидывал это на усталость, но все же решил остановиться.       — Чимин, ты нормально себя чувствуешь?       С этим вопросом он повернулся и невольно замер. Нет, Юнги ожидал многого и морально готов был. За его спиной всё это время мог идти какой-нибудь огр или вендиго, любой дух, эльф, гном, который и установил ловушку. Могло не быть никого вообще: тогда стало бы ещё страшнее, ведь вариантов ещё больше. Но за ним плёлся всё тот же Пак Чимин. Только по шее разошлись красные пятна, щёки горели, глаза блестели и слезились. На лбу выступила испарина. Плащ висел, повязанный вокруг бёдер, рубаха полурасстёгнута. И Юнги совсем не нужно было опускать взгляд ниже по телу парня, обследуя все признаки. Он с первого взгляда по глазам и панике во всё лицо понял. Но всё равно… Если член омеги меньше, это не значит, что стояк не заметен.       — Блять.       — Х-хён?..       Обречённый выдох старшего Чимин спешно принял на свой счёт. Так-то это логично — он проблема.       Но Юнги думал о другом. В его голове смешалось столько всего сразу, что мысли тупой болью начали отскакивать в виски. Так тяжело стало сразу вычленить первоначальную задачу из множества. Течка Чимина по-настоящему застала его в расплох. Проще было бы справиться с мерзким огром, чем с этим явлением омежьего организма. И почему он раньше не подумал об этой ситуации, не спросил про цикл, почему Пак промолчал? Да чёрт! Две омеги в горах, в совершенно незнакомой местности, в магическом капкане. И сейчас течка усугубит их положение, потому что грёбаные альфы везде! Они слетаются на течных омежек, как вороны на падаль, как мухи на сладкое.       — Хён, давай п-пойдём, — робкое чиминово прикосновение, его пухлые пальчики, скользнувшие сейчас в поле зрения. Тихий, тонкий голос…        Паника и бегающие глаза. Ты ещё успеешь врезать себе, Мин Юнги. В данный момент у тебя совсем другая задача.       И старший перехватывает подрагивающую, влажную ладошку, необдуманно сплетает пальцы, чтобы укрепить замок из рук, и тянет к себе, на себя, за собой. Юнги дороги больше не разбирает, только чаще оглядывается. Да, замкнутый круг. Да, загнанная в угол добыча. Да, безнадёжное положение. Но это всего лишь моральное давление. Стоит нащупать хлипкое звено, тонкий слой для трещины и готово. Прорваться. Совсем немного, ещё больше усилий…       Внезапная встряска и выбитая из-под ног земля. Оборванная бесконечность мыслей. Горячее, ощутимо тяжёлое тело поверх собственного. Бешеный ритм то ли своего, то ли чужого дыхания и сердца. Тупая боль в затылке и бедре. Защипало свободную ладонь. Точно ободрал костяшки на той, которая сжимала чужую. Есть ли надежда, что Чим не пострадал?.. И ночь.       — Темно… — прошептал Чимин.В его голосе такое неверие, будто ему показали магический фокус…       — Облачно, — ещё не осознавая, ответил Юнги. Голос сел от молчания и волнения, оборвался глотком воздуха.       — М-мы, что… Мы действительно?..       Чимин так переволновался, что боялся высказать своё предположение. Определённо верное. Что старший и подтверждает еле слышным угуканьем. И этого оказывается достаточно, чтобы младший расслабился окончательно. Он больше не поддерживал себя, руки дрогнули в локтях, и вся омежья тушка вновь расстелилась поверх Юнги. Чёрт.       — Чёрт.       И больше ни звука. Они бы так и уснули на земле посреди открытого пространства, на ветру и на виду у любого. Даже рациональное мышление старшего в этот момент отплыло от берегов разума, обрывая связь.       Но между ними, у них на двоих было ещё несколько проблем. И все они вытекали друг из друга, беря исток, как бы иронично ни было, в чиминовой внезапной течке.       Организму омежки хватило десятиминутного отдыха, и он дал о себе знать, плюсом (хоть плюсом это не было однозначно) выкручивая свой рубильник мощности на максимум, кажется. Чимин сгруппировался, собрался в единую массу и скрючился, уткнувшись лбом в колени. Он так сильно согнулся, что Юнги, подобравший себя с дороги следом, забеспокоился по поводу его позвоночника. И ещё много о чём бы начал волноваться, если бы не болезненный стон и последовавший за ним скулёж.       Чимин шептал о своей боли. Умолял помочь любыми средствами. Пошатывался из стороны в сторону и плакал. Мин чувствовал, что сам вот-вот сядет рядом на задницу и зарыдает в три ручья, словно младенец, от безысходности. Ему ли не знать, каково это — первый день течки? Но чем мог помочь он, такой же омежка, потерянный и лишь храбрившийся, уставший и готовый отчаяться?       — Чимин-и, детка, давай вставай.       Мин содрогнулся всем телом, сквозь свои и чужие всхлипы уловив гулкий дробот тяжёлых шагов. Дела ухудшаются на глазах.       — Мелкий, я помогу тебе, идём.       Он ужасен в уговорах, у него микроскопический опыт в общении в подобном тоне. И Юнги, вскочив секундами ранее, присаживается на корточки рядом с младшим омегой, берёт его за руки, чтобы оторвать ладони от живота, а голову поднять с колен.       — Потерпи, будет легче. Уже сейчас, только найдём укрытие, и я обязательно помогу тебе, — успокаивающие увещевания торопливо сыпались с его языка и, кажется, это действовало, ведь Чимин плёлся за ним, куда бы он ни пошёл, крепко вцепившись в руки. Раньше бы Юнги брезгливо скинул чужие ладошки и отошёл на несколько метров. Но явно не после всего, не сейчас.       Каким образом отыскал небольшую расщелину в нижнем ярусе горы, да ещё и никем не занятую — осталось без внимания обоих. Омега затащил Чима внутрь, на периферии сознания отмечая, что в случае чего обоих завёл в безвыходный тупик. Но это отошло на далёкое «потом», стоило взглянуть на Чимина в рассеянном косом свете луны, показавшейся сквозь занавес туч.       Изначально в такой ситуации два варианта: отвар из определённых трав или секс с альфой. Ни трав, ни альфы, ещё и ночь. Да и с альфой куча нюансов. Готовое решение с самого начала сидело в углу и молча наблюдало за тем, как Юнги упорно игнорирует его и ломает голову над бессмысленным, пока парнишка у него под боком скулит от боли, горит и течёт ещё сильнее. Мин стал ощущать его запах. Невозможно так реагировать, но мысли начали клониться сначала к тому самому решению, а затем и, минуя его, на кривую дорожку. Нельзя так поступать, но…       — Прости меня, Чимин, надеюсь, я не разрушу твои мечты, но нашу проблему надо решать.       Чимин в ответ прошептал нечто, похожее на «сделай уже что-нибудь, пока я в себе!». И Юнги делает. Он не до конца уверен, находится ли он в своём уме, когда неверными руками пробирается под чужую мокрую рубашку и касается мягкого живота.       Поглаживающими движениями постепенно поднимается вверх до груди, нерешительно сжимает затвердевший сосок. Отзывчивый стон стал сигналом и, внезапно, катализатором. Юнги придвинулся ближе и прервал ласку, чтобы снять свой плащ, постелить под спину Чимину. Старший уложил омегу, устроившись сбоку, задрал одежду к подбородку, чтобы удобнее было прикасаться к такой чувствительной сейчас груди. Это оказывается не так сложно — доставлять удовольствие омеге. Правда, Юнги не понял, почему так повело его самого. Он опустился ниже для поцелуев. Податливый и мягкий Чим в его руках казался ему одновременно непозволительным и невероятно правильным. Сладкий грех. И стало непривычно плевать. Ответным любопытством и желанием пробрало собственное тело. Он такое впервые испытывает и делает. Как и мальчишка в его руках.       На первый раз хватило одних ласковых поцелуев, парочки лёгких укусов и некоторой стимуляции. Но одного оргазма мало, чтобы организм хоть немного успокоился. Юнги мысленно даже попросил прощения у Чимина перед тем, как нырнуть рукой под неважнецкую резинку его хлопковых брюк. На пробу коснулся чужого влажного члена. В штанах у Чимина мокро и уже липко. На удивление, это не вызвало ожидаемого отвращения и брезгливости. Провёл по всей длине, распределяя выделяющуюся смазку. Большим пальцем потёр головку. Начал надрачивать.       Чимин приглушённо стонал и всхлипывал, кусая собственное запястье. Его против воли выгибало и почти подбрасывало на месте от ощущений. Ему этого было по горло, он не представлял, как дальше после всего этого будет смотреть в глаза хёну. А будет ли общаться с ним Юнги-и-ох?!       Второй оргазм прошил тело сквозным и более сильным. Мин довёл дело до конца, успокаивающе поглаживая оголённые участки кожи, потом рука и вовсе замерла внизу живота. После нескольких разрядок Чимин еле держался за сознание, готовый вот-вот отключиться от взрыва эмоций и пережитых потрясений.       Юнги натянул на омегу обратно штаны, опустил подол рубашки и нежно погладил по щеке, ненароком спускаясь непослушными пальцами к пухлым, невероятно притягательным губам. Скинув всё на наваждение от внезапного лёгкого возбуждения, он притаился рядом, приобнимая Чимина и закрывая своим телом от входа в их укрытие.       — У нас есть час на отдых.       Спустя час и одну минуту они снова были на ногах, прячась за большими камнями.       — Здесь точно кто-то был, я те отвечаю! — те шаги всё же оказались реальными. К сожалению.       — Какие-то человечешки, очевидно. Кто ещё мог так испортить сеть? Только эти мерзопакостные гады! — проворчал пискляво второй.       Пронесло…       К утру пошёл дождь. Полусонные и вымотанные, они решили короткими перебежками выбираться и довести уже до конца этот путь. Остался последний рывок.       До первого поста. Рядовой альфа преградил путь, нацелив на них винтовку. Хиленький солдатик сразу почуял омег, но у Юнги не было настроения церемониться.       — Это полк полковника Ким Намджуна? У нас есть информация. Но взамен мы требуем приют, лекаря и личную встречу с командующим!

III

      Глубокой ночью в палатке лекаря всё ещё горел свет, а уши сторожей-юнцов не переставали нагреваться от смущающих звуков, что периодически доносились изнутри. И нет, не было ничего настолько развратного, как они могли и думали. Просто Чонгук нашёл в губах майора тепло и успокоение, в руках его получил никогда не знаемую прежде ласку. И он таял, сидя на этих коленях. Поминутно забывал о дыхании, чувствуя чужое на собственной шее вперемешку с разгорячёнными, покусанными губами.       Они сидели уже не на холодном земляном полу, а на кушетке. На плечи альфы было накинуто покрывало, которым он старательно делился с омегой, что забрался на него со всеми конечностями. Чонгук больше не смущался и ловил жадно каждое прикосновение к себе. Ему после всего, после бессмысленно отупленной боли и слёз по совершенно незнакомому мудаку было так плевать, что ещё и кто мог сказать про него, сделать против него. Поддержка всего одного обычного человека вливала в него такой, сейчас казалось, огромный запас уверенности. И он в полной мере начинал понимать героев тех потешных слёзно-сопливых, переигранных романов, которые они с Чимином таскали втихушку то из бабкиного тайника, то с полки чиминовой матери. Мама Чонгука не читала подобного никогда и сыну не советовала.       — Как… — Чонгуку с трудом удалось поднять тяжёлую и одновременно пустую по ощущениям голову от чужой крепкой груди. — Когда ты узнал про мою…моё… Вот это, в общем? — с запинками зашептал омега, избегая почему-то смотреть в глаза, и выудил одну согревшуюся ладонь из захвата. На ней забегали искорки. И тут же отразились в янтарных, внимательно наблюдавших глазах.       Тэхён проследил от начала и до конца, подмечая каждую мелочь. Ему в этот момент казалось невероятно важным знать, что выражает лицо и, в частности, взгляд Чонгука, когда он пропускает через себя эту необычную энергию. Как плавно перебирает пальцами в воздухе, играясь с полупрозрачным сияющим шариком. Как… улыбается одними уголками губ.       — Когда довелось впервые обнять тебя, — с теплотой в голосе и на душе тихо усмехнулся спустя время.       Чонгук прошептал смущённое «оу», нарочно разглядывая собственные пальцы. Которые нашли своё законное место в плотном сплетении с длинными пальцами альфы. Его ладони больше и горячее. Его голос ниже и грубее по природе. Его волосы жёстче, а тело крепче. Его кожа всё темнее и темнее на постоянном солнцепёке и открытом ветре. И Чонгук уверен — Тэхён привык держать в руках винтовку, управлять пулемётом или автомобилем, а не держать омегу. Но эти немного неуклюжие и каплю более сильные, чем следовало бы, объятия ничто и никогда не заменит. Он в них готов утопать круглосуточно. Но…       За пределами палатки, у самой границы, всё бушевало множество таких «но». И Чонгук в душе просто очень-очень, больше всего на свете лелеял хоть крошечку надежды на тихое, мирное счастье с этим альфой.       — Тэхён, — пусть шёпот, но слишком серьёзный. Это стряхнуло весь туман мыслей, успевший набежать в пустую голову. Альфа промычал, давай понять, что слушает, и потёрся подбородком о плечо омеги, где отдыхала его голова. — Ты можешь… Можешь пообещать, что останешься жив, что бы ни произошло дальше? — сколько же в нём теплится надежды. Он мог бы одарить ею половину страны… — П-постой, я понимаю, что это абсурднейшая просьба и не имеет совсем никакого смысла, я просто, просто я… я…       — Тихо, тихо, — Тэхён обнажил ровный ряд зубов, улыбаясь. Его объятия стали ещё крепче. Он начал покачиваться, будто убаюкивал малыша. — Я могу пообещать, только если ты сделаешь то же взамен.       — Я — да! Я могу, только ты, пожалуйста, не обмани, Тэ, — Гук встрепенулся, снова ёрзая на чужих коленях.       — Как я могу обмануть моего ёжика? — и фирменная ухмылка.       Чонгук безумно влюблён в неё. Кто бы только знал…       — Отдохни немного, — прошептал Тэхён, любуясь горящими изнутри глазами своего мальчика. Он чувствует такой необыкновенный подъём внутри, глядя на него.       — Ты тоже, — в улыбке показались умильные кроличьи зубки.       Чонгук быстро подтянулся всем телом вперёд, чтобы звонко чмокнуть щетинистую щёку, и поудобнее устроился в собственном гнёздышке, подтянув колени к груди. Он себя ощущает таким маленьким в этом положении, таким ранимым, но укрытым.       Дрёма быстро овладела уставшими телами. Однако поспать им не дали.       Тэхён ещё медленно и лениво перебирал прядки чонгуковых мягких волосы, сквозь веки ощущая ненавязчивый приглушённый свет нескольких керосиновых ламп, когда полотно, служившее дверью, бесцеремонно распахнули. По ногам и лицу альфы тут же пробежал холодок, сильно контрастирующий с лёгким дыханием омеги под подбородком. Инстинкт заставил резко распахнуть глаза и внутренне напрячься, прижимая своё к себе.       Полотно опустилось за спиной Чон Хосока. Тэхён, увидев его, расслабился.       — Ты так подскочил, будто за ним на растрел пришли, — весело хмыкнул бета, стараясь громко не засмеяться с выражения лица друга.       Тэхён недовольно зыркнул на него, зло цыкнув.       — Будь тише, — предостерегающе прошипел он, под покрывалом на автомате поглаживая оголившийся участок поясницы омеги.       — Я бы рад, — Хосок пожал плечами, улыбаясь как-то пространно. — Но Джун собирает срочный военный совет. И вас обоих тоже ждёт.       — Что за срочность? Что-то случилось? — в груди начала разливаться липкая тревога.       Чонгук, потревоженный непонятным шумом и возьнёй, сладко причмокнул губами и выпрямился, разлепляя непослушные переутомлённые глаза. Глядя на него такого, Тэхён думает, что готов бросить сейчас всё и остаться с ним.       — Сам пока не знаю, — развёл руками бета. — Давайте подтягивайтесь, это реально срочно.       И скрылся в ночи.       — Прости, мой милый ёжик, — Тэхён не удержался и чмокнул заспанного мальчишку в нос. — Но мы вдруг удостоились такой чести, что грех отказаться.       Чонгук сонно хмыкнул, лениво сползая с чужих коленей.       — А они?..       — Не тронут. Со мной уж точно.       Благодарно улыбнувшись, омега с готовностью сжал протянутую ладонь и первым сделал шаг за пределы своего укрытия. Им никто не попался на пути, что подозрительно и не могло не радовать одновременно. В так называемый штаб заходить младший постеснялся, поэтому с радостью спрятался за спиной альфы. Чонгук вообще ждал всего, чего угодно. В особенности порицания со стороны Намджуна.       Но тот едва улыбнулся при виде парочки и снова сделался пугающе мрачным и серьёзным до морщин на лбу и между разлётом бровей. Вместо привычного низкого столика у него стоял ящик, а на нём карта. Полковник смотрел на неё, как на врага народа.       Новоприбывшие нашли себе местечко в уголке, где они никак не могли никому помешать. Чонгук всё время не выпускал руку старшего, при этом деля вид, что всё так и должно быть (но делал фигово, ведь щёки семафорили всему свету о его смущении и неловкости). Тэхён успокаивающе поглаживал и разминал большим пальцем его костяшки.       — Все в сборе, господин полковник, — отрапортовал Хосок, зайдя следом. И где он болтался…       — Давай без ёрничаний твоих сейчас, Хоуп, — Намджун поморщился и оторвался наконец от бессмысленного насилования взглядом листа бумаги. Он потёр двумя пальцами переносицу, разминая, протёр слипающиеся глаза.       — Хоуп? — Чонгук не смог сдержать тихого любопытства.       — Это его позывной, — поспешил вперёд всех пояснить Тэхён.       Пока омега понимающе кивал, майор Чон и полковник Ким по-доброму закатили глаза.       — А… У тебя тоже есть позывной?       — Ага, я тебе потом расскажу, — Тэ недоверчиво покосился на старшину, проверяя, в каком тот настроении.        Намджун выглядел максимально уставшим, вымотанным, заебавшимся в доску, дошедшим до края своих возможностей. Но не злым, нет. Это наводило смуту на душу, ведь уж лучше пусть командир орёт. Тогда предельно ясно, насколько хуёво положение. А здесь…       — Чёрт, столько грязи! Этот мир невыносим, начерта я вообще пришёл! Фу, отвратность, как можно, да я- о, ну наконец! Думал, не доберусь. Ты решил специально прятаться от меня, чтобы помучить или что? Ким Намджун, ты грёбаный эгоист, ты в курсе вообще? — с непрекращающимся ворчанием в палатку ввалился царской походкой… Невероятно красивый мужчина.       Тэхён и Хосок пораскрывали рты, разглядывая высокую стройную фигуру в тёмно-зелёной военной форме, взгляды поднялись выше и их поразили невероятно правильные черты лица, бледная кожа и золотистые волосы, аккуратно уложенные с ровным пробором. Всё в этом мужчине — идеал, совершенство.       Чонгук, осмотрев незнакомца, мысленно запаниковал, потому что помнил предания бабки и предостережения насчёт такого рода… кхм… такого рода людей, да. Он метнул настороженный взгляд в Намджуна, но тот, глянув всего раз, презрительно хмыкнул и вновь предпочёл мучить карту.       — Что за тон, господин полковник? — красивый незнакомец ухмыльнулся, пройдя вглубь и расположившись ровно напротив Кима.       — Тебе показалось, господин генерал, — столько яда этот, всегда спокойный и сдержанный, мужчина в слова свои ещё ни разу не вкладывал. По крайней мере, при посторонних.       — Я готов болтать с тобой вечность, ты знаешь? — генерал вдруг уселся и перешёл на флирт. Он выглядел на зависть всем свежим и бодрым, когда сверкнул по намджуновым глазам фирменной улыбкой. — Но только после того, как положим конец всему этому дерьму, — в нём снова всё изменилось: голос стал твёрдым и ледяным, лицо посуровело. Теперь этот человек походил на настоящего полководца, нагруженного неподъёмным количеством проблем.       — Удивительно, но ты прав, — хмыкнул полковник и наконец тоже сел, развернувшись к своим подчинённым. — Этот военный совет станет решающим в ходе войны. Мы либо сможем сделать перелом в свою сторону, либо навсегда потеряем свободу и всё, за что так упорно сражались эти три года, — он немного помолчал, то ли оценивая эффект, то ли подбирая слова для дальнейшей речи. Скорее, второе. — Армия нашего врага — это такие же солдаты с семьями и друзьями, с мечтами и разрушенными надеждами, такие же судьбы, которые в расплох застала война. Они устали, как и мы, а недавно выяснилось, что цель у нас также одна.       Оказалось, что всё то время, пока Чонгук адаптировался на новом месте, отбивался от нападок со стороны альф и бет в полку, Тэхён бегал за ним хвостиком, а Хосок по ночам строчил свои коротенькие шутейные рассказы и письма домой, Намджун искал пути благополучного разрешения конфликта. И искал он их, общаясь с командующим силами противника.       — Так как нам придётся работать вместе, представлю: это Ким Сокджин, генерал передовой Королевской армии.       Сокджин приветливо улыбнулся молодёжи, с интересом разглядывая каждого.       — Этот парень — майор Чон Хосок, командующий отрядом сапёров и подрывателей.       — Теперь ясно, кому я обязан двумя отбывшими на тот свет батальонами и всего двумя успешными взрывами, — генерал сказал это с улыбкой, будто журил маленькое дитя.       Хосок неловко почесал затылок, отвечая тем же.       — Майор Ким Тэхён. Отвечает за разведку.       — Чёрт, ну здесь у меня нет слов! Парень, я бы тебе отомстил, если честно. Ты сорвал мне столько планов.       Тэхён тихо посмеялся, принимая комплимент.       — И Чон Чонгук — золотые ручки, его таланты в медицине получше ваших колдовских штучек будут и понадёжнее.       Сокджин не переставал держать на губах кроткую улыбку, слушая, как Намджун по-отечески гордо представляет своих лучших людей. Он внимательнее посмотрел на лекаря, прижимавшегося к боку майора Ким.       — Знаешь, Джун-и, — протянул он вдруг, не отрывая взгляда от омежки. — А ты не говорил, что на твоей стороне сражается такой прелестный малыш… Потомок фейри средней полосы… Ни злой, ни добрый, до безумия талантливый, отзывчивый, но злопамятный народец… — Сокджин на мгновение задумался, сканируя напугавшегося его слов мальчишку. Тот так доверчиво жался к этому человеческому альфе, смотрел зашуганно, ему явно некомфортно в компании чужого нечеловека. Но что-то проскальзывало на дне его глубоких, тёмных зрачков такое, что говорило: я не беззащитен, но не доверяю вам. Внутренний стержень в нём точно есть. — Не переживай так, Чонгук-и. Ты отличаешься от них, потому что твоя мама — человек. Люди на самом деле не такие слабаки, как считают многие из моего окружения.       Чонгук смотрел на генерала, нервно кусая губу, чтобы ничего не ляпнуть, что могло бы вывести из себя этого мужчину. Безусловно, ему приятно слышать такое, но… Мама никогда не рассказывала ему, кем являлся его отец. И омегу это мало волновало на самом деле. Мало ли таких, как он, на свете? Увы, нет. Так есть ли смысл переживать по столь мелкому поводу? Вот магия стала неожиданностью, но и с ней парень давно ужился. Если бы не объявившийся, словно снег среди лета, истинный-эльф, жизнь Чонгука шла бы своим чередом.       — Я слышал о твоём истинном. После собрания останься, пожалуйста, — добавляет Сокджин. После его слов официально начался совет.       Намджун объяснил, что в этой палатке собрались только те, кому он может доверять. Приглашён был ещё подполковник Квон, но он не нашёл, на кого оставить командование на несколько дней. Его полк, к слову, самый многочисленный, в этот момент держит оборону на горной границе далеко позади того места, где к Киму присоединился новый лекарь. Битва это была для отвода глаз и скрытия мало-мальски пробелов, пока Сокджин во вражеском стане обсуждает возможности объединения и переворота общими усилиями.       Эти мысли давно уже нашли своё место в головах многих командующих. Император Кореи и король нечисти со своих возвышенных тронов, замыленным стараниями министров и советников взглядом не видят того, что творится в народе, в армии, на границах. Нелюди всего лишь искали приют, потому что их земли занял слишком агрессивный человеческий народ. Их вытеснили впритык к корейской территории. Обычным эльфам и фейри, гномам и прочим народцам вполне хватало места, но монстры… Им нужна была кровь животных и людей. Нужно было всевластие, чтобы остальные подчинялись и унижались перед ними. Они хотели видеть страх в глазах других всевозможных народов, быть абсолютными властелинами территорий. И выбор их пал на эти земли…       Король нечисти ездит на Василиске. Практически не слезает с него, везде с этой пакостью таскается. И он никогда не снимает маску тьмы, но Сокджин думает… Нет, он максимально уверен, что, если подмешать ему в еду раствор святой воды с серебром, расщепится не только маска.       Убор* — советник при короле нечисти, трус и гад. Единственное препятствие, самый приближённый, знающий всё о жизни Короля, его мыслях и планах. Но также он — самая продажная сволочь из всех возможных и, если его хорошенько прижать и припугнуть, эта подлюка сделает что угодно, лишь бы спасти собственную шкуру.       Дело оставалось за малым. Так сказал Сокджин, легко махнув рукой. Но Намджун долго задумчиво смотрел на его руку, украшенную множеством колец с драгоценными камнями. Смотрел невидящим взглядом, глубоко погрузившись в свои мысли. Все молчали, ждали его слова. Один основной вопрос волновал каждого присутствующего.       Глядя на усердную работу мысли на лице полковника, следя за движением его бровей, за тем, как плотно сжимаются губы, как напрягаются скулы и выступают вены на шее, Чонгук начинает смутно понимать, к чему раз за разом приходит Намджун и почему он всё ещё молчит. Омега и не замечает, что дышит раз через раз, сильнее сжимая ладонь и предплечье альфы рядом.       Тэхён мысленно собран. Готов к любому решению. Настроен твёрдо. Он выполнит любой приказ, каким бы он ни был. Ким уверен в своих силах и- Да кому он врёт?! Его чертовски пугает реакция Чонгука сейчас. И молчание командира тоже нервирует. Наверное, поэтому глаза пытаются найти какую-нибудь отвлечённую точку…       Хосок не выдерживает первым, отпуская усталый вздох.       — Послушай, Нам, — он себе никогда ещё не позволял такой фамильярности в присутствии других, но тут дело ясное и слишком тяжкое. Чон выпрямляется, настроенный решительнее всех. — Всех не убережёшь, ты не Бог и не всевластен, так что просто озвучь то, к чему пришёл. Все мы знаем, что ты давно решил всё.       — Я боюсь, Хо, — голос полковника заметно сел, так что горечь в нём ощущалась ещё сильнее.       — Он справится, — Хосок качнулся вперёд и положил руку на широкое плечо. Сокджин кивнул в поддержку.       — Так… Что вы решили? — подал тихий голос Чонгук.       Намджун посмотрел на него особенно долго, кусая губы. Как же чертовски сложно всё это.       — Тэхён.       — А? — майор дёрнулся, вырванный из прострации. Перевёл взгляд на полковника, ожидая.       — Эту операцию я… Мы все поручаем тебе. Кто ещё, как не командующий разведотрядом, лучше справится с этим, правда?       Бедный, прижатый к стенке, загнанный в угол, не желающий, но вынужденный рисковать Ким Намджун говорил малоуверенно. Он так явно нуждался в поддержке.       — Он столько моих операций порушил, такие гениальные манёвры испортил. Ну конечно он справится, чёрт бы его подрал! — воскликнул Сокджин, подскочив на месте от эмоциональности. Какая неожиданность. Уголки губ Намджуна дрогнули вверх при взгляде на этого сумасшедшего, обезбашенного порою, но такого просто альфу. Пусть нечисть, пусть монстр, но сейчас он — самый человечный человек из всех.       Тэхён нервно усмехнулся. Конечно, это приказ. Но почему его обрекли на эту внутреннюю борьбу долга перед родиной и любви к одному маленькому омеге? Чёрт, это сложнее всяких там операций.       — Вас понял! — напускная бравада, дурачество на нервной почве.       — Детали обсудим на свежую голову, а сейчас всем отбой до десяти часов дня, — Нам приободрился, хлопнув в ладоши. Прав был Хосок, только сам себя и можешь поддержать здесь.       — Господин полковник, — со стороны входа послышался тихий голос. — Разрешите доложить.       — Разрешаю.       — Только что со стороны западной горной тропы пришли двое парней. Один из них сказал, что у них есть важная информация, но взамен они требуют лекаря и личную встречу с вами.       — Что ж, — полковник поднялся. — Видно, не судьба нам сегодня отдохнуть.       И вышел первым. За ним Хосок.       — Чонгук, задержись на секунду, — тихо остановил генерал.       Гук нерешительно помялся, посмотрел на Тэ, дождался кивка и тогда только отпустил его руку. Сокджин подошёл поближе к омеге, когда они остались вдвоём.       — Я удивлён, что ты родился омегой. У фейри-мужчин сильные гены, тем более у альф. Даже не знаю, облегчил ли твой папаша тебе жизнь или, наоборот, усложнил. Но отныне это не имеет значения, — Сокджин лёгким поцелуем коснулся чонгукова лба. — Думаю, теперь тебе будет намного легче.       — Спасибо, верховный бааван-ши**, — Чонгук просиял, чувствуя, как растворяется комок в груди, как исчезают разорванные ниточки прежней связи.       — А ты смышлёный, — генерал не сдержал удивлённый вздох. — Как догадался?       — Вы носите зелёный. У вас даже носовой платок зелёный. И волосы… Это и в самом деле золото?       — Сколько лет пытаюсь избавиться от этого цвета, ничего не помогает, — шутливо пожаловался альфа, поддев пальцем самую длинную прядку в чёлке.       — Зачем? По-моему, ваши волосы не нравятся только вам. Некоторые ими в-открытую восхищаются, — искренне улыбнулся омега, разглядывая красивого хёна.       — Серьёзно? И кто это? — приподнял насмешливо бровь.       — А вы как-нибудь осмотритесь и сразу поймёте, — загадочно подмигнул Чонгук. — Ещё у вас пёрышко чёрное из кармана торчит, — ловко соскочил с темы.       — Ох чёрт, — Сокджин рассмеялся. — Идём, тебя там ждут.       Новоприбывшие и полковник обнаружились быстро. Чонгук, готовый лечить от всего, чего сможет, подошёл поближе, начиная вслушиваться в разговор, но уловил только что-то про ловушку. Полковник заверил незнакомого омегу, что у них как раз есть сейчас человек, способный решить на раз эту проблему.       — О, Чонгук, помоги-ка.       — Ч-чонгук?.. — внезапно слабо отозвался второй, которого, похоже, из последних сил поддерживал на себе такой же невысокий парень.       — Чимин?! — Чонгук пошатнулся.       — Ох, я нашёл тебя, наконец!..

***

      Непревзойдённая по своему коварству госпожа Судьба столкнула их, послав щепотку удачи Юнги, который на самом деле заебался. И он не винит в этом Чимина. Удивительно, но нет. Он бы за свою тупость с готовностью побился бы о бетонную стену, если бы таковая была поблизости, утопился бы в луже после дождя за собственную невнимательность. Злость на самого себя впервые пробирала его так сильно. Но только на себя и на кого больше.       Мин Юнги, грязному и уставшему, всё ещё на адреналине и злому, пришлось объясняться за двоих. Пересказывать Чонгуку, оказавшемуся напуганным, но стойким омежкой чуть младше Чимина, почему его непутёвый братец оказался здесь, весь их путь, всё. Кроме происшествия этой ночью.       Чон Чонгук — ребёнок, случайно попавший в эпицентр. Мальчишка со своей трагедией и свалившимся на голову старшим братом. Он долго храбрился перед Юнги, пока готовил отвар и поил им Чимина, его голос звучал твёрдо. Но стоило старшему брату уснуть, а Мину на выходе столкнуться с высоким альфой, до его слуха дошли тихие всхлипы.       Ким Тэхён, растерянный и хмурый, чувствовал, как на два лагеря делится его душа. Долг против чувств. И он бы бросил к хуям всё и всех, сбежал бы, да! Но…       — Ты обещал, — прохрипел Чонгук на рассвете. На его лице давно высохли слёзы, остались красные пятна и разводы. — Обещал, Тэхён-а.       — Я помню, Гук-и.       А в одиннадцать часов дня всё уже было готово. Сокджин, обернувшись вороном, забрал с собой Тэхёна. Глядя им вслед, Чонгук почувствовал, что внутреннюю сторону запястья жгёт.       «Я позабочусь о нём», обещали золотые буквы.       Спустя сорок минут Намджун отдал приказ готовиться к обороне: они должны создать шумиху на границах.       Юнги бродил по лагерю весь день. Ему выдали оружие, но не пустили в бой, что вполне обоснованно. Спать не хотелось, как и есть. В принципе, ничего не хотелось. Лагерь был почти пуст: большинство ушло вперёд на импровизированное сражение. С ними и Чонгук с аргументом «мало ли что». Почему полковник Ким забрал его и оставил так мало людей на подстраховку, Мину было непонятно. Но он и не старался особо вникать в эти дела. Прежде у него была цель. Он всей душой желал защищать свою родину, быть полезным, найти здесь своё призвание.       Однако всего несколько дней назад его планы и мысли спутались. Больше Юнги не рвался так рьяно в бой. В груди что-то трепыхалось и болело по другому совсем поводу. А он всё боялся шелохнуться хоть мысленно вперёд. Знал, что нет больше пути назад, но продолжал стоять на месте. И что за напасть такая?!       До вечера он ходил из стороны в сторону, пока не понял, что крутился весь день вокруг одного шатра. До жути хотелось зайти и… Он пока не представлял, что хочет сказать, но… Была не была, как говорится!       В нос забился запах лекарственных трав и отваров, старой бумаги и тепла. И он наконец начал понимать причину своего беспокойства. Ну и пусть каких-то четыре дня знакомства. Плевать, что там было в начале. Хрен с тем, что до ума не довёл, хоть и старший. Главное он всё же понял.       Юнги решительно прошёл к кушетке и сел на её край. Чимин проспал целый день и не шелохнулся. Но его запах, которым пропитался даже Мин, смешавшись здесь с остальными, преобладал. Юнги безотчётно вдохнул глубже. Рука как-то сама нашла место рядом с рукой Чимина. Этот мальчишка крышесносный, он в курсе вообще?       — Не вздыхай так тяжко, весь сон мне распугал, — хихикнули откуда-то из-под покрывала, а следом появилась русая макушка и улыбчивые глаза-щёлочки.       — Ну прости, что пришёл навестить, — буркнул Юнги. Глаза у обоих закатились одновременно, но Чимин сдался и захихикал первым.       — Я сегодня великодушный, прощаю.       Неловкое молчание повисло между ними. Однако ненадолго.       — Я… Слушай, Чимин, сейчас я буду серьёзен и тебя прошу отнестись также, ладно? — Юнги запустил руку в свои волосы, слегка оттягивая их.       Чимин кивнул, посерьёзнел и сел. Мин долго мялся.       — Вообще-то я никогда не привязывался особо и не искал с кем-то контакт. У меня есть я, этого вполне достаточно. Было. Я так думал. До поры до времени, до пиздеца, который в мою жизнь притащил один взбалмошный придурок, — прорвало на глупое хихиканье. — Кажется, я просил.       — Прости.       — Ты сбил мне весь настрой. В общем, думаю, ты понял… И пока твоя течка не набрала обороты, я хочу услышать твой ответ.       — Ну так задай вопрос, — Чимин весело подмигнул, обнимая свои колени. Для себя он давно решил.       — Тебе нравятся альфы?       — Нет.       — Беты?       — Мимо.       — Омеги?..       — Промазал, хён, — и закусил губу, чтобы не выдать себя сразу.       — Тогда про-       — Мне не нравятся ни те, ни другие, ни третьи. Мне нравишься ты, Мин Юнги.       Слова Чимина не похожу на шутку. Но Юнги сложно верить в них. И это выдают его глаза. Пак улыбается, глядя на то, в какое замешательство привёл хёна, и, больше не думая, придвинулся вплотную.       — Представь, что течка уже началась, — прошептал он, когда между лицами осталось несколько миллиметров.       — Ты маленький демон.       — Тебе нравится, я знаю.       — Хватит тратить время впустую.       — Как ска-ах!..       Юнги прихватил зубами пухлую губу младшего, обрывая на полуслове. Чимин, не ожидавший такой подставы, вздрогнул, но язык понесло вперёд мозга, так что теперь на него удивлённо пялился Мин. Его лизнули… Во что они собираются играть?       Нахлынувшая течка сбила все правила и тормоза. Юнги больше не забавлялся, мало контролируя руки. Чимин не хихикал, податливо прогибаясь от приятных прикосновений и желания потереться хоть обо что-то. Мин не альфа, конечно, но его конкретно повело. Он мало представлял, что хочет сделать с этим телом. Точнее, до этого вообще не представлял. У него раньше не проскальзывали мысли о второй половинке или чём-то подобном. Единственный секс с альфой произошёл ещё в семнадцать, как-то случайно и малоцепляюще. Возможно, уже тогда его система полетела к чертям и дала сбой.       Немного хаотичные, с ноткой паники мысли снесли губы Чимина. Он целовался, откровенно говоря, плохо, но Юнги мысленно обещает ему больше практики. А пока он захватывает и кусает, втягивает, ласкает чужой язык и перенимает инициативу. Сегодня он побудет альфой и доставит настоящие удовольствие этому парню.       Юнги сбрасывает ботинки, забираясь полностью на кушетку. Чимин опускается на импровизированную подушку из чей-то одежды, обнимая омегу за плечи. Ни единой мысли о неправильности.       Они теряются в новых ярких ощущениях. Не видят глазами, но чувствуют всем телом наглые пальцы всюду, несдержанные щипки и шлепки. Сладкий лепет Чимина переплетается с глубоким дыханием Юнги. Первый стон, когда прохладная рука добирается до возбуждённых сосков. Чим сквозь пелену сильного наваждения испытывает невероятное желание сделать также Юнги. И эта идея совсем не кажется ему плохой.       Кушетка жалобно поскрипывает, когда Пак заставляет их перевернуться. Его мягкие бёдра плотно прижимаются к миновым. Укусы чередуются с влажными поцелуями. Несильные, но жадные. Юнги никогда не думал, что может быть так. И он вздрагивает и стонет, ощущая проворные пухлые пальчики, сжавшие его соски. Чимин весь такой — мягкий, обнимательно-ласкательный, сладкий. Юнги грубее, но столь же чувствителен в возбуждении. У Пака точно мозг набекрень от новых эмоций. Он облизывает чужие губы, пробирается языком в рот, заводит и отрывается. Его откровенные касания появляются под челюстью, зубы прихватывают кадык, а следом слегка трещит ткань старой рубахи под натиском нетерпеливых пальцев.       — Боже… — шепчет Мин, прогибаясь в пояснице, когда Чимин прикусывает сосок, следом облизывая. — Что ты творишь, Чимин…       Дьявольская ухмылка проскальзывает в ответ. Окружающий мир исчезает в тумане, пока лекарскую палатку наполняют новые звуки.       Эти самые пухлые пальчики скользят по языку в рот. Чимин обхватывает их губами, а Юнги ощущает слишком сильное давление. Он сейчас кончит, боже, остановись же ты! Но Пак этого и добивается, после другой рукой развязывая тесёмки на штанах.       — Помоги.       Как так вышло, что оба остались лишь в расстёгнутых клочках верхней части одежды? Когда руки Юнги успели расположиться на сочных ягодицах, жадно стискивая. Его перетряхивает, а Чимин хихикает, сильнее сжимая в кольце из пальцев чужой член.       Их смазка смешивается, как и хлюпающие звуки. Раскрасневшийся Чимин плавно двигается, растягивая себя пальцами Юнги, пока тот жмурится и тихо скулит. Пальцы изгибаются, находя заветную точку, и подбрасывает теперь не только Мина.       — П-постой, я же так к-кончу, — суетливо зашептал Пак, продолжая движения рукой и бёдрами.       — Кончай, — выдыхает Юнги, толкаясь в его руку.       — Но…       — Давай, солнце, хочу, ч-чтобы ты- Ох блять!..       — Юнги!       Ленивые поцелуи после оргазма и всё ещё не вынутые пальцы. Чимин дышит глубоко, лёжа на Юнги. И его сейчас волнует так мало. Только руки, что продолжают поглаживать и трогать, и дыхание старшего омеги в волосах.       И к чёрту предрассудки, он рад разочаровать свою семью, если Юнги чувствует к нему то же самое.

***

      Закончилось сражение следующей ночью. Чонгука в его палатке встретили спящие в обнимку, счастливые Чимин и Юнги. Омега при первом взгляде на них грустно улыбнулся, поджав губы. При втором чисто случайно заметил голую задницу своего братца и то, как прижимается к нему обнажённый Мин, обвив всеми конечностями. И пришлось, преодолевая смущение, подойти и укрыть их. Заболеют же. Да и вокруг столько альф.       После он сразу же вышел. Сокджин дал знать, как только они прибыли, и после ничего. Ни звука, ни письма. Намджун волновался тоже, но не показывал этого, старался скрывать. Не находил себе места и Хосок. Его-то Гук и встретил на полпути к… А куда он, собственно, шёл?       — Тоже как-то не по себе? — Чон немного нервно улыбнулся.       — Вроде того, — омега поёжился, смотря в сторону.       — Пойдём прогуляемся.       — Не думаю, что…       — Пойдём-пойдём.       Ну как можно отказать Чон Хосоку, когда он выражает одними глазами столько поддержки и понимания? Чонгук ныряет под руку, что была приглашающе поднята, и изображает подобие ответной улыбки. Они молча бродят недалеко от лагеря. Казалось, прошла вечность, на самом деле — сорок минут. Омега хотел что-нибудь сказать, но не знал, что и как начать. Хосок от него ничего не ждал и не требовал. По-дружески приобнимал, согревая, медленно шёл рядом.       Чонгук думал. Много и долго. Абстрагировался от всего и всех и просчитывал пути, выходы, варианты развития ситуации. Он с самого начала понимал, что это было неизбежно. Сразу ясно было, что разбег невелик. Но Хосок хорош во взрывах. Тэхён управлял разведкой и сам был неуловим. Выбор очевиден. Насколько, что больно бьёт в грудь. И нет, Чонгук ни в коем случае не выбирает, кого посылать на смерть. Но чувства иной раз перекрывают разуму кислород.       — Помнишь, я рассказывал, как Тэ врезал разъярённому вендиго?       — Угу.       — Ща я тебе ещё расскажу. У меня вообще столько историй о приключениях этого придурка. Ты, как услышишь, сразу поймёшь, что его ничего не берёт!       Чонгук тихо посмеялся и приготовился слушать. Эти истории ему были по-настоящему интересны. Он желал знать о Тэхёне всё.       Уже спустя пятнадцать минут омега смеялся, а следующий рассказ заставил его в ужасе уставиться на бету. Они шатались по окрестностям так долго, что на поиски послали одного из рядовых. Когда Чонгук в сопровождении друга вернулся к своей палатке, на него с разбегу набросилось верещащее сопливое нечто в виде Чимина. И на несколько часов он забыл о своём волнении.       Но новый день принёс с собой новые события и новость о том, что связь с майором Ким была прервана на рассвете. Сокджин рвал и метал, приказал осушить болота и раздробить в крошку горы, но найти, однако… Пока это было безуспешно. И Чонгук снова ушёл в себя, делая свою работу на автомате, не слыша никого вокруг. Чимин крутился возле него, пытался выпытать объяснение, однако ничего так и не выудил. Юнги утащил его на улицу, говоря, что его младшему нужно время побыть одному. Всё, что знал, им потом выложил добросердечный Хосок.       Вечером лекарь пропал. Никто ничего не видел, не слышал, не чуял. Омега будто в воздухе испарился, сквозь землю просочился, превратился в невидимку и сбежал. Куда — догадаться не сложно. От этого всем стало ещё тревожнее. Чимин на фоне течки и врождённой эмоциональности вечером забился в угол и расплакался. Хосок снова бегал из угла в угол. Намджун… Начал рвать волосы на голове и проклинать Судьбу. Он искренне желал счастья этим детям, был рад за них всей душой. Но навалилось всё разом. Собственные эмоции затапливали, сносили разум и воцаряли свои порядки, а это было непозволительно.       По итогу он просто плюнул и решил пока позволить течь событиям со своей скоростью. Намджун ненавидел это. Но не мог рисковать и не знал, как исправлять. Слишком затянуло туманом обзор великим полководцам. Кто-то упорно пытался заморочить им головы…

***

      Сила, долгие годы негласно считавшаяся проклятьем, вдруг стала настоящим божьим благословением. Бежалось легко, дышалось свободнее, надежда и вера подгоняли, толкали в спину, вело сердце, а разум… Его обездвижили и кинули в угол черепной коробки. К чёрту обоснованные логичные поступки!       Чонгук не знал дороги, но ориентировался по количеству людей и нечисти вокруг, по их взаимоотношениям. Не так уж много их попадалось, как он думал прежде. Чувства и разбуженная энергия не давали времени остановиться, вдуматься, возможно, вернуться. Нет, его несло волной.       И занесло… Это непроходимые дебри. Это запах тухлой крови и липкая жижа под ногами. Это хруст, но явно не от веток деревьев. Господи!       Чонгук наспех зажёг маленький светильник на ладони. Вокруг… Как будто бы он попал на скотобойню. Но это ничто. По сравнению с тем, что встретило его здесь.       Вместо фонарей горящие жёлтым туманом глаза из травы — гримы***. Захлёбывающийся смех и блестящая складчатая кожа с острыми ушами — сикомэ****. Чавканье со всех сторон — гаки*****.       Отряд грёбаных монстров со светящейся мутью вместо глаз. С невероятно острыми клыками. Что там клыки — полные пасти остро заточенных ножей! И для них всех на поле недавней брани вдруг возникла новая цель.       Чонгук прирос ногами к земле и потерял дар речи. Сердце максимально замедлилось. Ему. Конец. Самый настоящий.       Казалось, задеревенело всё, даже глазные яблоки. Лёгкие сковало железом. Страх здесь равен самоубийству. Он обездвиживает на раз и вцепляется в глотку, закрывая доступ к кислороду, к крику, к последней надежде.       Если бы мог, Чонгук бы начал молиться прямо сейчас. Но он не способен был пошевелить и пальцем, язык будто приклеили и всё это…       Похоже на картинку в книге, где главный герой и весь мир вокруг него застыли на долгую секунду, на бесконечность длинною в миг. Остановку сделало и сердце. Перед тем как… А что, собственно, дальше?       Слуха коснулся приглушённый рык. Будто бы разочарованный. Спины коснулось тепло. Что-то пушистое защекотало уши и шею. И Чонгук понял, что всё это время крепко жмурился. И продолжил в том же духе, потому что боже упаси посмотреть, что там такого ещё могло подкрасться! Вот сейчас ему откусят голову и конец всей истории одного лекаря-омежки. Прощай, Тэхён. То самое будущее мечты закончилось, не начавшись. Не грусти, Чимин. Твой младший брат рад, что ты обрёл своё счастье. Прости, мама. Твой сын оплошал. Не злитесь, Намджун-хён и Хосок-хён, он не специально. Мин Юнги, береги Чимина…       — Ур-рк?..       В щёку уткнулось нечто влажное и холодное. Как нос собаки. Гигантской собаки.       «Быстрее ешь, я щас откинусь!», — а под веками от давления цветные круги и искры.       — У-у-р-р-р!..       — Серьёзно! — Чонгук резко распахнул глаза, дёрнувшись назад. И обомлел.       Огромная, невиданная прежде зверюга уселась на задние лапы и недоумённо уставила на омегу. Тот, впрочем, не лучше. И застыли оба, глазея друг на друга. Чудовище мигает своими четырьмя огромными глазами-факелами. И Чонгук мигает двумя. И так целых две минуты, пока лохматое нечто раза в три с половиной больше омеги не устало и прилегло, опустив одну голову на передние лапищи, а вторую держа гордо.       Теперь Чонгук в своей жизни видел всё. Гигантского, слишком мохнатого волка с двумя головами, в частности. Кому расскажет, не поверят! А хотя, кому он тут расскажет, когда шанс на выживание стремительно летит вни-и-из.       — Слушай, ты либо уже приступай, либо давай разойдемся миром, — ух, как смелость повалила от страха! — У меня проблем и помимо тебя. Нечего в гляделки играть.       Разговаривать с монстром. Умница, Чонгук-и, так держать!       Зверюга, кажется, его услышала. Подняла вторую голову и зевнула во всю пастищу. Чисто интересно, какому количеству копьев и мечей каких-нибудь великанов равно число зубищ у одной этой головы?       Закончив, чудовище посмотрело на Гука удивительно осознанными и умными глазами.       «Я могу помочь?», — слишком громко, Чонгука пошатнуло от такого мощного звука в собственной голове.       — Кто ты? — ему надо знать, чтобы понимать, на что рассчитывать. Хотя он готов за любую помощь ухватиться.        «Вампал******. И я могу сделать абсолютно всё.»       — Что взамен? — а что ты можешь предложить?       «Ничего.»       — Так не бывает, — голос потихоньку начинает охрипать.       «Это у людей не бывает», что за мудрое животное. «Если я помогу тебе, то получу больше возможностей к совершенствованию.»       — Меня устраивает.       И он доверяется этому загадочному, чрезвычайно умному и всемогущему существу, вампалу… Немногим позже выясняется, что на помощь его отправил Сокджин, которому Намджун отсигналил почти сразу, как Чонгук сбежал. Генерал вообще разослал по всем лесам и полям приграничья своих приближённых. «С людишками проблем не оберёшься, как и с демонами», пробурчал в завершение речи Ким и был совершенно прав. Но что поделать, если чувства бьют в голову и сшибают с ног рациональное мышление?       Вампал довёз Чонгука до ближайшей реки и оставил на попечение берегинь******* и Водяного, которые с радостью приняли милого напуганного мальчика. Им вообще лишь бы языками потрепать да свою заботу на кого-нибудь направить. Особенно засуетились девушки, щебеча о том, что дрянные хвосты не позволяют им в полной мере похлопотать. Омега скромно улыбался им, сидя на пеньке, на месте которого когда-то была ива, и нервно разделял длинную травинку по прожилкам на полосочки.       — Сегодня у вас весело, красавицы, — блеющий голосок донёсся с самой кромки рощи. Реку от неё отделяла небольшая поляна.       — Снова ты, — не сдержала разочарования самая старшая из сестёр.       Дедушка-водяной что-то пробурчал в бороду. Лягушки на кувшинках заквакали, будто презрительно усмехались.       — Снова я, прекрасная дева, — в двух шагах от Чонгука возник… нет, он не хотел никого оскорбить, но… Козёл.       Точнее, Фавн********. Дух рощ и лесов, друг пастухов и тот ещё бабник, жутковатый на вид старый балагур с бараньими закрученными рогами. А Чонгук думал, что видел уже всё…       — Проваливай, у нас сегодня гость, — хозяин озёр и рек подплыл ближе к берегу, напряжённо следя за поведением новоприбывшего.       — Гость? — Фавн выглядел по-настоящему растерянным, когда вслед за своими словами стал крутить головой, осматриваясь, и почти сразу же наткнулся на задумчивого омегу на пне. — Ох, прошу меня простить, не приметил такой цветочек.       Уходить этот… хм, сударь не собирался по всей видимости. Что ж делать, придётся притвориться воздухом. Или уже поздно?       — Прелестный юноша, чем ты опечален? Может, такому крохотному полевому цветочку не хватает альфы под боком?       Да, определённо поздно…       — Простите, но…       — Тихо! — резкий прикрик одёрнул омегу. — Ни слова больше! Я сыграю только для тебя одного, дар свободных цветущих полей, и ты позабудешь все свои тревоги и печали.       Пан******** вооружился свирелью, что всё это время отдыхала, заткнутая за пояс, и поднёс инструмент к губам. Весёлая самобытная мелодия протянулась над рекой, завоёвывая своим звучанием сердца не только лягушек и глупых лесных нимф. Чонгук тоже внимательно слушал и пытался расслабиться, уплыть вслед за звуками, но… Просто не получалось. Он не очень разбирался в музыке, это было красиво и замечательно, в самом деле, однако напряжение и переживания никуда не делись. Фавн, кажется, искренне пытался поднять ему настроение своими заигрываниями и талантом. И ему не понравилась реакция омеги. Точнее, её отсутствие.       Музыка оборвалась, а дух насупился и подскакал поближе на своих козлиных копытцах. Его дыхание вдруг коснулось лица омеги, а борода клином задела кадык. У Чона по позвоночнику забегали вразнобой противные мурашки.       — Что с тобой? — божок прищурился, стараясь заглянуть в чужие глаза. Но мальчишка постоянно уводил их, что жутко раздражало.       — Говорят тебе: отстань! — вновь попытался вмешаться Водяной. — Или хочешь, чтобы верховный бааван-ши, главнокомандующий королевской армией загнул тебя также, как погнула жизнь твои рожки?       — Пф! — презрительно фыркнул Фавн и отскочил немного назад. — Меня не пугает жалкий генералишка. Пусть и главнокомандующий, но по сути он такой же монстр, как и вся его армия. В придачу ещё и прокажённый.       По мере того, как распалялся Пан, заводился и Чонгук. Слушать такое о Сокджине, ставшем ещё одним незаменимым другом, было отвратно. А язык за зубами удержать ну просто невозможно.       — Всего несколько минут назад вы предлагали мне заменить моего альфу, а теперь осуждаете на того, на чью долю выпало поддерживать жизненные силы за счёт крови мужчин? У вас, однако, такие странные, двойные стандарты. Никогда бы не подумал, что дух лесов способен на такое.       — Значит и вампиров ты не боишься, и оборотни для тебя обычное дело, и вся эта лабуда, — Фавн подозрительно покосился на омегу и снова приблизился, когтистой, покрытой шерстью рукой пропустив парочку энергетических разрядов между пальцами. — Гномы, эльфы, вендиго, огры, нефилимы********* и прочая чернь — для вас, людей, вдруг стала естественной?       Чонгук вдруг оказался в своеобразной ловушке, когда по бокам от него возникли чужие руки, а лицо с мерзкой бородкой снова что-то выискивало в его глазах. Берегини от такого дерзкого жеста духа засуетились — как бы попасть на берег и отвадить этого взбесившегося прилипалу? Водяной уже было подтянулся, чтобы выйти на сушу, с ходу набрасывая на Пана петлю скверных, непонятных слов, но кое-кто другой оказался быстрее.       — Отойди от парня, козлорогое отродье, это тебе не лесные шлюхи, — колкие слова одним звучанием вдруг как будто взяли духа за шиворот и оттащили. Он выпучил глаза, оборачиваясь и готовясь наорать, однако и рта не смог открыть. — Помолчи пока, — Сокджин и пальцем не шевельнул, а Фавн мог только возмущённо мычать. — Мы с тобой потолкуем немного позже, когда я закончу наше дело.       Духу пришлось смириться с наказанием и скрыться из виду. Генерал, появившийся слишком внезапно, улыбнулся Чонгуку, поблагодарил речных обитателей и, когда те оставили их наедине, сделал какой-то знак в сторону.       — Чонгук!       Крик, а следом и тело свалились на омегу буквально с неба. Чон не сдержал смех, глядя на растрёпанного и растерянно замолчавшего Тэхёна, который приземлился довольно мягко у чужих ног. Юноша со смешками стёк на землю и так и повис на шее альфы, уткнувшись начавшим хлюпать носом в ворот военной формы.       — Этот паникёр так раскудахтался, что пришлось применить на нём магию, — усмехнулся Сокджин. После на его лице поселилась незыблемая, слабая улыбка будто бы ностальгии.       — Надеюсь, у него не произошёл какой-нибудь сбой в системе после такого, — попытался пошутить Гук, сдерживая слёзы.       — Ну, если начнёт гадить по углам, дай знать, — бааван-ши легко махнул рукой в знак прощания и развернулся, медленно двигаясь к лесу. Ему бы поберечь силы для предстоящего.       — Сокджин-ши, постойте!       — Что такое, Гуки-и? — с ласковой улыбкой обернулся мужчина. Он уже почти готов был перекинуться в ворона, немолодые косточки не простят ему такую резкую остановку.       — Я… Мы… Как мы можем отблагодарить вас?..       Генерал внимательно посмотрел на влюблённых, крепко цепляющихся друг за друга. Что-то грустное снова мелькнуло в его глазах и пропало.       — Ваша война закончилась сегодня, ребятки. Наслаждайтесь своей молодостью и… Просто передайте Джун-и, чтобы прекращал ныть и брался за работу. Я жду его.       И махнул чёрным крылом. На жухлую траву вместе с сумерками опустилось перо.       — Нам тоже пора, — Тэхён поднялся на ноги с холодной земли и помог омеге, не выпуская его из рук.       — Дай мне попробовать кое-что, — Гук нехотя выпутал одну руку и сосредоточился. У него точно получится на этот раз.

***

      — Да они всю жизнь у нас под боком живут! Тысячи лет рядом! А люди… Люди настолько привыкли не видеть дальше себя, напридумывали грёбаные критерии и уничтожают всё, что не вписывается, — эти слова Чонгук выплёвывает прямо в лицо мэра ближайшего от границы города, в который они с Тэхёном прибыли с поручением полковника Кима.       И диалог шёл просто прекрасно. До тех пор, пока представительный мужчина не проронил мимоходом что-то нелицеприятное про нечисть, назвав существ других рас отбросами, не достойными жить рядом с людьми. Вообще-то на своём посту этому толстопузу недолго нежиться осталось. Но это всё детали, о которых Тэхён умалчивает, ласковыми поглаживаниями успокаивая своего омегу.       — Удивительно, что вы, военный врач, который видел весь тот урон, что принесли нам эти ошибки Вселенной, защищаете их же, — немного отойдя от впечатления, принялся защищаться мэр.       — Ошибки Вселенной?! — и Чонгука понесло…       Бы. Если бы не Тэхён. Резко развернув парнишку лицом к себе, он обнял его посильнее, правда пришлось приложить немало усилий, чтобы не словить случайно подбородком резвый кулак, и недобро резанул по мужчине взглядом.       — Будьте терпимее к тем, кто совсем скоро станут жителями вашей же страны. Это, как минимум, невежливо. А, как максимум, я точно знаю, что на ваше место уже есть несколько кандидатов.       И пока зловредный альфа шокировано моргал и мог выговорить только что-то о невоспитанной молодёжи, Тэхён поволок своё вспыльчивое в последнее время чудо на выход. Им тут больше делать нечего, заночуют и дальше. До деревни Чона, потому что ближе, а потом до родных краёв Кима. Гук так сам решил, заявив, что не при каких условиях не останется больше в этом змеюшнике и без Тэ. Почему младший решил, что альфа оставил его, он так и не понял, но согласился. Чонгук хотел только забрать маму или хотя бы убедиться, что ей там хорошо живётся. Омега знал, что бабка будет ворчать на него за то, что притащил неизвестно откуда непонятно кого, что это не внук её знакомой, что он пошёл по стопам матери и прочее, совершенно неважное теперь. Гук только мерзенько похихикал, представив реакцию своей большой семьи на чиминова избранника. Кстати о них. Чимин и Юнги покинули лагерь ещё раньше них. Попрощались и сразу в путь. Расходился весь оставшийся от трёхлетней бессмыслицы полк. На месте толпы в триста тринадцать выживших остался один Ким Намджун. Которого ждал Ким Сокджин и невероятное множество проблем перед тем, как его и мечта многих реализуется. Он сам распустил всех и чуть не пинками выгнал Тэхёна и Хосока, не желавших оставлять командира. Второй, к слову, был отправлен в столицу с предупреждением и сюрпризом на всякий случай для правящей верхушки.       Путь объединения и переворотов, революций и радикальных изменений с ног до головы ещё только начинался, но, как когда-то сказал один из античных мыслителей, «начало есть более, чем половина всего»**********. Оставалось лишь верить и помогать, ну а пока…

***

      Простыми касаниями их поцелуи больше не назовёшь. Это столкновение: борьба и поочерёдное рабство, власть и смирение, позволение руководить. Тэхён не знал, чего хотел больше, за что взяться первым и как именно он хочет любить своего мальчика в первый раз. Чонгук занял доминирующую позицию как-то совсем незаметно. Альфа ещё утопал в отголосках  слишком смелых поглаживаний груди и рёбер, старался удержать кукуху, чтобы не слетела с карусели поцелуев, а омега уже взгромоздился сверху, аккурат прижимая возбуждённый член. Такой ощутимо твёрдый и большой, что удержать бёдра от нескольких движений невозможно.       — Гук-и-и… Ох, коварный соблазнитель. Кто позволил тебе играться со мной?..       В ответ звонкое весёлое хихиканье и ещё одна проказа: Чонгук ущипнул сразу оба соска старшего, одновременно проехавшись задницей по возбуждению.       — Так… Такими темпами мне придётся брать реванш, — пропустил выдох сквозь зубы и со свистом вобрал воздух вновь.       — Мне так нравится, как ты реагируешь, — Чонгук внезапно оказался слишком близко. Кончиком языка провокационно раздвинул губы, чтобы смочить, и наклонился, проделывая то же самое с губами старшего. Чертовски медленно, издевательски мало.       — Серьёзно? — альфа ухмыльнулся и напряг пресс, в один миг перекатившись и снова подмяв под себя.       — Мы так и будем кататься всю ночь или уже займёмся чем-нибудь по направлению?       — А ты хочешь покатушки другого рода, м, Гук-и?       — Хочу, — и спрятал глаза в локте. — Но, видимо, мой альфа на это не способен. Печально, — деланно всхлипнул.       Тэхён рассмеялся и убрал руку с лица младшего. Веселье после короткого смешка, как лунным котом слизнуло.       — Давай проверим, насколько «не способен», изюминка.       — Ах-ах, боже, Тэ, не называй меня так.       — Почему, изюминка? — сжал ягодицу, не жалея.       — Потому-уф!..       — Аргумент, не спорю.       — Не сме-е-ешно-ох, Ким Тэхён!       Большие ладони развели ягодицы в стороны, как бы невзначай кончиками пальцев проводя по складочкам вокруг влажного входа.       — М-м, да ты давно ждёшь меня, изюминка, — несколько чмоков в брови и губы и первые два пальца. Медленно, аккуратно.       Проникновение, такое смущающе откровенное, вызвало неоднозначные эмоции и реакцию тела. Чонгук протяжно простонал, выгибаясь в пояснице, пытаясь одновременно уйти от ощущений и приблизить, сжимая пальцы в себе. Лёгкое жжение от растяжки смешивалось с новым, необычным чувством желания большего.       Никто больше не смеялся. Хотя в некоторых мгновениях, когда глаза не жмурились сами собой, Чонгук хотел пошутить насчёт чрезвычайной сосредоточенности альфы. Но стоило тому сделать движение внутри, одновременно поглаживая большим пальцем растягивающуюся кожу вокруг и растирая по ней смазку, как всё веселье испарялось, оседая конденсатом на обнажённой коже. Тэхён между его ног, серьёзный и горячий, с влажными волнистыми волосами и нахмуренными красивыми бровями был слишком… Чересчур. И Чонгук хватался за его плечи, с удовольствием отмечая мышцы в своих руках, твёрдость груди, касавшейся его собственной. И утопал, заглядывая в светлые, как свежий мёд, тягучие и манящие глаза. Он в них находил тысячи вселенных, миллионы жарких планет и таких же Солнц, какие светят им на Земле. В то время как Тэхён считал звёзды на дне чужих зрачков.       Шумное, влажное дыхание ласково трогало слух альфы, прерываясь тихим мычанием или полустоном. Пальцы заменил член, и звуки обоих смешались. Тэхён наконец почувствовал тот жар и узость, что до этого мог только предвкушать. Чонгук сквозь зубы сцедил воздух, привыкая.       С первыми движениями всё перевернулось ещё раз, затем ещё и уже нечто большее и намного ярче, чем просто цветные всполохи, взорвалось под веками.       К утру весь номер напитался их совместным запахом и сексом. Слишком помятые простыни и одежда, сброшенное на пол одеяло и потерянный ещё по дороге букет полевых цветов. Всё это неумолимо бросалось в глаза, и Чонгук с удовольствием отмечал начало новой, определённо самой лучшей жизни, под нежными, крадущимися по стене лучами утопая в Тэхёне снова. Конец