***
День получается на редкость суматошным, давно у них в отеле таких не было. Павел Аркадьевич совершенно вымотан. Сил хватает исключительно на то, чтобы неуклюже плюхнуться на заднее сидение служебного автомобиля и, удовлетворенно улыбаясь, произнести одним губами: «Домой…» Пейзажи вечернего Белграда мелькают с приличной скоростью, а из колонок льется тихий джаз. Он откидывает голову на мягкую спинку и прикрывает глаза, буквально засыпая от усталости. Спустя пару минут мужчина успевает пожалеть, что убедил жену остаться сегодня дома. Была бы сейчас рядом с ним. Чутко реагировала бы на смелые прикосновения его теплых рук, безмолвно улыбалась его вольному шепоту в самое ухо, а потом — обожгла бы его губы требовательным поцелуем. — Слушай, Стефан…— Ста́нкович вздергивает голову выше, теперь глядя на водителя в зеркало заднего вида. — Притормози-ка у цветочного, будь добор.Красивый букет без повода Даша очевидно оценит.
***
Усталость снимает как рукой, когда серб переступает порог собственного дома. Сонная и сумрачная тишина прихожей вдребезги разбита о заливистый лай Ретривера. Щенок без промедлений запрыгивает на хозяина, стремясь во что бы то ни стало облизать Павла с ног до головы. — Эрнест, и как тебе не стыдно… — Шумный сербский шепот, который должен служить укором для неугомонного пса, вдруг срывается в непроизвольный смех. — Весь дом сейчас перебудишь, негодник ты этакий. Тяжелая рука скользит по гладкой золотистой шерсти. Почесать за ушком и погладить по холке, улыбаясь и приговаривая сербским акцентом: «Хороший мальчик. Хороший…». — Эрни, нельзя… — Реакция получается молниеносной, как только Павел замечает неприкрытый и совершенно наглый интерес щенка к букету в своей левой руке. — Это —маме. Даша появляется в коридоре почти незаметно. Тихими шагами режет зеркальную поверхность пола. Непроизвольно щурится от яркого света в усталые глаза, мягко улыбаясь, подходит ближе к мужу. Привычным движением снимает пиджак с широких мужских плеч. — Милая моя… — Серб привлекает жену ближе, оставляя мягкий поцелуй в районе макушки, окунается в запутанные каштановые реки ее волос. — Спали уже? — Объятия становятся крепче. И теперь у нее на губах — сладко-древесные нотки его Одеколона, а у нее на талии — его теплые ладони. Их трепетный поцелуй не может прервать даже заливистый лай породистого, но еще совсем плохо воспитанного питомца. — Да как же! — Девушка беззлобно фыркает сквозь мягкую улыбку. — Наш сын без твоей сказки засыпать отказывается. — Ловким движением забирает у Павла букет пионовидных роз. — Спасибо, красивые очень.***
Просторная детская спальня залита приглушенным светом. В вечернем полумраке угадывается небольшая детская фигурка. Скрип половиц дубового паркета заставляет ребенка отвлечься от своего увлекательного занятия. — Папа! — Топот босых пяточек раздается гулкой очередью. Толстая раскраска останется забытой, по крайней мере, до завтрашнего утра. — Мой хороший. — Павел быстро поднимает сына на руки. Мальчик цепко скрепляет пальцы на крепкой мужской шее, ощущая тепло и силу отцовских рук. — Ну что, разбойник, спать отказываешься? — Ты сказку обещал. — Мужчина не может сдержать улыбку, сталкиваясь со знакомым хитрым прищуром в кофейно-янтарных реках глаз напротив. — Ложись давай, — В доли секунды Лука оказывается в мягкой постели. Надежно укрыт одеялом и готов слушать сказку. — Только я тебе сегодня из книжки прочту. Ста́нкович быстро находит толстую книжку русских сказок. Подарок Кати и Макса. Луке книжка пришлась по вкусу сразу. Не умея читать, мальчик часами разглядывает красочные иллюстрации на толстой бумаге. Паша муками выбора долго не охвачен. Открывает первую попавшуюся страницу. Спустя секунду комнату заполняет мерный сербский тембр. Лука мечтательно улыбается, кажется, даже не собираясь заснуть быстро. Сегодня он твердо вознамерился дослушать сказку до конца. А то обычно — засыпает на середине. Ну, куда это годится? Даша возвращается в детскую бесшумной кошкой. С тихим скрипом запирает дверь и удобно устраивается на большой мягкой кровати. Лука инстинктивно прижимается к матери. Брюнетка утыкается носом в макушку сына. Губы трогает едва заметная улыбка. От Луки пахнет детским шампунем и гуашью. Ее мягкая ладонь гладит мальчика по спине. Паша лишь изредка позволяет себе краем глаза взглянуть на жену и сына. Читает, не отвлекаясь, иногда делая смешные ошибки в произношении. Лука беззлобно смеется, а Даша коротко улыбается. И когда до конца сказки остаются считанные буквы, мужчине вдруг становится дико не по себе. Он даже замолкает на секунду, давая себе немного времени, чтобы осознать смысл написанного.«Жили они долго и счастливо и умерли в один день…»
Они изначально были несовместимы. Абсолютно разные, если не сказать — взаимоисключающие. Она — дочь партийных, интеллигентных и уважаемых в Союзе родителей, круглая отличница, золотая медалистка и будущий светило журналистики. Он — залетный и шумный фарцовщик из дружественной Югославии. Манерами не отличался, знанием русского языка не блистал. И здравый смысл не рассчитывал на то, что эти двое когда-то пересекутся. Они пересеклись. Точкой пересечения явилась Красная Площадь. Диана хотела отдохнуть от только что отшумевших экзаменов в компании школьных подруг. Аркадий хотел толкнуть заграничные джинсы по спекулятивной цене. В вечернем сумраке июньской духоты эти двое прошатались под ручку больше двух часов. Очнулись только, когда грузного вида сторож изволил выгнать их с подконтрольной ему территории. Метро было закрыто, и Аркадий вызвался проводить юную барышню до Сталинской высотки на Площади Восстания. Пару раз им приходилось прятаться от бдительных дружинников, но все остальное время этой ночной прогулки пролетело как один миг. С восходом солнца ничего не закончилось. Молодой человек стал рьяно ухаживать за понравившейся ему красавицей. Цветы, рестораны и французские духи. Глупо было думать, что Диана попалась именно на это. Хотя, все ее подруги исключительно так и считали. Им всем невдомек было, что всего этого дочка партийной элиты и так была не лишена. А в шебутном и плохо говорящем по-русски парне ее привлекло совсем другое. Что именно нашла их воспитанная в лучших традициях советской элиты дочь в этом малообразованном и все больше криминальном юноше, не понимали даже ее родители. Андрей Владимирович то и дело срывался в истошный крик, когда речь заходила об «этом проходимце», хватался за сердце, требуя коньяка. Елизавета Генриховна накапывала ему валокордин и с укором косилась на внезапно выросшую дочь. Младшая сестра Элеонора наблюдала за этой семейной драмой с молчаливым интересом. В конфликт не встревала, сторону сестры открыто принять не решалась, хотя и хотелось до жути.***
Диане, кажется, было абсолютно все равно на мнение окружающих, пусть даже самых близких людей. Пылкая и эмоциональная по натуре, она почти без раздумий бросилась с головой в этот чарующий омут. И им абсолютно никто не был нужен. Кроме него. Роман развивался быстро. В конце июля шатенка часто сбегала из дома к молодому человеку. Дело это было весьма опасное — отец по головке гулящую дочь бы точно не погладил. Ни Диана, ни Аркадий спасительно старались не думать о плохом. Закутавшись в мягкий плед, они лежали обнявшись на старой скрипучей кровати, не прекращая целоваться ни на секунду. Они могли говорить часами обо всем на свете. Аркаша, как ни странно, оказался парнем весьма знающим, хотя на первый взгляд, так и сказать было нельзя. Он читал ей наизусть любимые стихотворения сербских поэтов, а она делилась с молодым человеком своими эссе и статьями. Первый раскат грома грянул в середине августа. Во время очередного рейда, гражданина Югославии задержали за спекуляцию. Светило ему тогда до двух лет с конфискацией имущества. Гром грянул вновь — через сутки после ареста Аркадия. Андрей Владимирович кричал что-то несовсем приличное и раскатисто топал ногами по лакированному паркету. — Моя дочь с уголовником путаться не будет! — Сказал, как отрезал, в который раз измерив дочь небрежным взглядом.– Завтра же твоего петуха отошлют в его горный аул, подальше от нормальных людей! — Так это ты…– Ее необычайно тихий хрип заставил съежиться даже его, вечно твердого, несгибаемого и непримиримого.– Арест — твоих рук дело? — Да, моих! — Его сбивающийся шепот, кажется, заглушил все вокруг себя. — Да пойми ты, глупая, он ведь этого заслуживает… — В голосе отца мелькнула какая-то безысходность и загнанность. Иллюзий относительно святости своего отца, собственно как и любимого мужчины, Диана вовсе не питала. Аркаша — предприимчивый фарцовщик, вечно танцующий на вешнем льду. И когда-то он очевидно доиграется. Но не теперь. Диана не могла позволить ему коротать свои дни в советских застенках. Любовь зла, полюбишь и… Решение проблемы пришло к ней на ум молниеносно. Диана превратилась вдруг в послушную дочь, вспомнила, что пора бы готовится к новому учебному году. Затаилась, в глубине души надеясь, что отец сменит гнев на милость. Так и произошло. Довольный своим влиянием на дочь отец великодушно спустил дело Аркаши на тормозах. Притихла Дианка ненадолго. Дождалась, пока любимого выпустят из тюрьмы и просто сбежала вместе с ним в его горный аул.***
Это был последний и, пожалуй, самый оглушительный громовой раскат. Он совпал с последним четвергом августа. Темная духота безжалостно окутала собой столицу. Тишину просторной квартиры разрушила бесцеремонная возня в коридоре. Диана своей огромной дорожной сумкой через плечо случайно задела шаткую вешалку у порога. На шум отозвалась сестра. А шатенка лишь успела понадеяться, что родителей она своим выпадом не потревожит. Элеонора выглянула из спальни, щурясь от яркого света. Растрепанные волосы бесцеремонно лезли в глаза. Она непроизвольно втянула носом душный воздух и убрала прядь непослушных волос за левое ухо. Младшая сестра выглядела очень спокойной, качая головой, она вышла на середину прихожей. — Ты это, насовсем? — Несмело прохрипела Элеонора, косясь на внушительного вида багаж. Диана стыдливо поморщилась, подойдя к сестре, обняла ту за хрупкие плечи, плотнее прижимая к себе. В гудящей тишине вдруг заныли виски. — Ты родителей береги, ладно… — Почти прохрипела Диана, наконец, глядя в ярко-синий океан глаз напротив. — Они у нас самые лучшие. Это я, видимо, какой-то неправильной выросла. Элеонора сбивчиво закивала, невдомек ей еще тогда было, что лет через пять она и сама придет к закономерному выводу о свей «неправильности». — Обо мне не волнуйся, не пропаду. — Фраза, брошенная уже в дверях, а через секунду — важная ремарка. — Я люблю тебя. Очень.***
Аркадий отнесся к идее с побегом с опаской. И скорее не потому, что испугался гнева обманутого отца, или не считал их роман чем-то серьезным. Опасался молодой человек совсем другого. Боялся, что его любимой Ди это пылкое всеобъемлющее чувство быстро наскучит. Она ведь воспитана совершенно другими мерами. Рай с милым в шалаше — кажется, абсолютно не для нее. Он все это прекрасно осознавал, оставляя некий зазор на то, что когда-то она может его оставить. — Любовь пройдет, и тебе надоест терять со мной свою жизнь. — Бросил парень как-то одним теплым сентябрьским вечером. Настолько невзначай, что Диану это даже обескуражило.– Повзрослеешь, поумнеешь и бросишь меня. И ей бы разозлиться на его непримиримое спокойствие. А она почему-то лишь хитро улыбается. — Да вот еще! — Шатенка фыркает, крепче прижимаясь к разгоряченной груди жениха. — Ты от меня так просто не отвертишься. Ее любовь оказалась слишком крепкой, чтобы разбиться о бытовые трудности. Жить с Аркадием в его «горном ауле» оказалось легко и привольно. Местные родственники приняли ее всей душой и наконец, расслабленно выдохнули. Их непутевый сынок взялся за голову. Занялся достойным делом, и теперь за его будущее никому было не страшно. Не отвертелся Аркадий не только потому что свою Ди любил, кажется, больше жизни. Невеста уже была в положении. Ждать рождения сына им было легко и приятно. Токсикоз обошел Диану стороной. Лишь только в последний месяц беременности у будущей мамы ныла спина. Пока Диана страдала муками выбора относительно имени сына, Аркадия разрывало детское любопытство. Каким будет их сын? О детях мужчина знал достаточно много, но несмотря на это, жгучий страх то и дело окутывал его с головой. Боязнь сделать что-то не так продолжалась до самых Дианиных родов.***
— Ну, чего ты, как приведение увидел… — Девушка со счастливой улыбкой в глаз дернула мужа за подол халата. — Аркаша, ну иди сюда! Смешной он, все-таки. Сам же подкупил охранника на проходной и медсестру на посту, лишь бы на сына хоть одним глазком взглянуть. А теперь — мялся в дверях, уподобляясь сопливому школьнику. В конце концов, отцовский инстинкт взял верх. Тихими осторожными шагами внушительная фигура приблизилась к кувезу с новорожденным сынишкой. Мальчик тем временем издавал какие-то странные, но до жути милые звуки. Сосал пальчик, морщил нос от легкого дуновения ветра через форточку. Но, выглядел их сын весьма довольным собой. Уже тогда. — Ди… — У мужчины на секунду перехватило дыхание. Все заготовленные ранее слова куда-то подевались. И это у него — прирожденного балагура и сказочника. Осталось лишь смотреть в глубокие изумрудно-зеленые глаза жены, ощущая быстро разливающуюся по венам любовь. Любовь к своему сыну.– Спасибо тебе… Подарком на рождение сына стало украшение на тонкой цепочке. Изящная подвеска из белого золота с бриллиантами в форме двух колец. Аркадий надел его на шею жены прямо на крыльце роддома. А потом –усадил в машину и увез в неизвестном Диане направлении.***
Конечной точкой их пути стал новый район Белграда. Светлый и зеленый, он был застроен многоэтажками. В одной из них молодую семью ждала просторная квартира со свежим ремонтом. –Аркаша, скажи честно, ты банк ограбил? — Диана заливисто смеялась, эхом расхаживая по своей, еще пока абсолютно пустой квартире, крепче прижимая к груди мирно спящего Пашеньку. –У меня очень много иных талантов.– Мужчина уткнулся носом в тонкую шею жены, мельком взглянув на ребенка у нее на руках.– Например, оказывается я — неплохой управленец. –Никогда в этом не сомневалась. — Ее поцелуй пришелся ему куда-то в шею. Сильные руки заключила девушку в надежные объятия.***
Они прожили вместе относительно недолгих шестнадцать лет, но прожили их абсолютно счастливо. Дни в беспорядке меняли друг друга и со временем превратились в россыпь разноцветных картинок. Пашка рос отъявленным разгильдяем. Ни дня не проходило без очередной по-настоящему смешной и по-детски глупой его выходки. И стекла во дворах бил, и за девочками-соседками ухлестывал, и по крышам гаражей прыгал. Родители смотрели на все это со сдержанной улыбкой: «…Перерастет и угомониться…», но все же, рассказывать сыну «Что такое хорошо и что такое плохо», они не забывали. С родителями Диана помирилась. Смешно, но поводом к такому важному шагу стало скорое замужество младшей сестры. Приехав навестить старшую дочь, Андрей Владимирович и Елизавета Генриховна, наконец признали свою ошибку. А потом, они очень долго, хоть и издали наблюдали за Дианой и Аркадием. Все его прикосновения были наполнены нежность. Он заботливо укутал ее хрупкие плечи в теплую шаль, целуя тонкие пальцы ее рук. Подал бокал красного вина, что-то отрывисто пошутил, вызывая у жены волну искреннего смеха, а затем присел ровно напротив и смотрел на нее почему-то очень вдумчиво. Диана судорожно сглотнула ком в горле и поспешила обнять его за шею, оставляя на губах горячий поцелуй. — Я такая счастливая… — Тихо выронила шатенка сквозь поцелуй. — Мне даже страшно немного…– Последняя фраза раздалась сдавленным хрипом, и женщине пришлось увеличить дистанцию с супругом. — Дуреха, чего же тут бояться? — Мужчина тепло усмехнулся и вновь поспешил обнять жену несмотря на ее молчаливый протест. — Я с тобой, слышишь? Навсегда.***
Как он и обещал хмельным хрипом над самым ухом. Они остались вместе навсегда. Двадцать восьмой день мая в том году стал их вечностью. Все случилось в какие-то доли секунды. Оглушительный вой сирены, а затем — грохот разорвавшегося снаряда. И подумать они оба успели лишь об одном. Как под копирку.«...Лишь бы Пашка цел остался…»
А большего, как выяснилось, им и не нужно. И жалеть приходится лишь о том, что они оставляют сына так рано. Это не должно было произойти так внезапно и так, до трагичного нелепо…. Это произошло. Они жили вместе долго и счастливо и умерли в один день. Как в сказке.***
Павел судорожно хватает ртом воздух в попытке унять дрожь во всем теле. Его жизнь прошита этой фразой, словно крутой иголкой. Страшно, потому что для кого-то эти слова — не больше, чем присказка в конце толстой книги с красивыми картинками, а для самых родных его людей — пророчество. Лука спит. Доверчиво прижимаясь к маме, мальчик едва слышно посапывает. Рука Паши инстинктивно тянется к одеялу. Укутать сына плотнее, чтобы не разыгрался вновь только что утихший кашель. Дашкина ладонь находит его холодную руку. Дышать почему-то становится легче. В тусклом свете небольшой лампы он видит родные черты лица. Поцеловать бы сейчас, обнимая покрепче. Да только, сына будить не хочется. Вот так и лежат с крепко переплетенными пальцами. Усталость вновь напоминает о себе. Сон надвигается быстро, оставляя место для всего одной ясной мысли. Лишь бы для их сына это пресловутое: «Жили долго и счастливо и умерли в один день» осталось только присказкой в конце толстой книги с красивыми картинками.***