Make love, not war

В кабинете — тягучая духота. Или это настолько ощутимое напряжение между ними? Шкипер саркатически осклабляется, откидывается на спинку стула. Тянет время. Ждет, что будет делать шеф полиции. Любого другого человека его выходки уже давно бы вывели из себя. Но не ее. Холодную разумом. Горячую чувствами. Безумный контраст. — Месье Шкипер, — говорит размеренно, полуприкрыв глаза. — Вы натворили много дел в Монако. Мои люди в любом случае не спустят глаз с вашего отряда, хотите вы того или нет. И вы достаточно умны, чтобы понять это. Закон есть закон. И однажды вы уже его нарушили. Поэтому, увы, мне непонятны причины ваших визитов каждый второй вечер. Глаза Шантель — чистый лед. Смотрит строго. Холод взгляда обжигает. Наманикюренные алым лаком ноготки настукивают знакомый мотив по металлической спинке стула. Non, je ne regrette rien. Капитан Дюбуа никогда ни о чем не жалела. Капитану Дюбуа не о чем жалеть. Капитан Дюбуа никогда не ошибается. Видит Бог, как ненавидел временами Шкипер ее завидную стойкость. Как ненавидел он ее стойкость сейчас. Однако Шкипер не был бы собой, асом своего дела, настоящим морским волком, если бы сдался так просто. Моряки не боятся льдов. На каждый айсберг найдется ледокол. А если и не найдется, всегда есть надежда на глобальное потепление. Наблюдает за ней снизу вверх. Позволяет себе сидеть, когда дама стоит — эдакий подлец! Ищет слабое место, незаметно из кожи вон лезет, чтобы разозлить. Но офицер непоколебима. Ненавистно. Соблазняюще. Шкипер ухмыляется, поднимается с жесткого офисного стула. Делает шаг к Дюбуа, второй и третий. Останавливается вплотную к ней. Теперь очередь Шантель смотреть снизу вверх. И она смотрит. Все так же холодно. — Месье, — повторяет. На выдохе, тихо, с хрипотцой, как сокровенная молитва. Всегда как молитва. Мантра. Из глубины сердца. — Месье, вы... Взгляд глаза в глаза. Они у нее ясные — чистое серебро. Не удержишься — утонешь, утонешь добровольно, не пожалея ни на миг ни о чем. Тонкое запястье в захвате прочнее вольфрама. Под пальцами загнанно трепещет ее пульс, но во взгляде ни капли страха. Никогда не было и никогда не будет. Капитан Дюбуа никогда не боится. Свободная ладонь кажется омерзительно огромной на ее хрупком плече. Скользит по ее спине. Подушечки пальцев чувствуют выступающие лопатки и позвоночник, мягко надавливают. Она резко выдыхает через нос. Вздрагивает. Веки трепещут, глаз не видно за густыми ресницами. Часто и прерывисто дышит. Кожа под тканью рубашки горячее лавы. Шантель пылает. Кажется, еще чуть помедлить — и от ее пламени воспылает воздух вокруг. Шкипер едва ли не тает. Она слишком нежная, слишком элегантная. Прекрасная. Он привык покорять женщин одним своим взглядом, но теперь покоряли его. Фугас мне в глаз! Да я на колени перед тобой упаду! Пальцы на ее запястье неохотно расцепляются, но Шкиперу все еще кажется, что они чувствуют этот загнанный ритм. Рука плавно ложится на ее щеку, смещается к подбородку. Он приподнимает голову француженки, и поцелуй обжигает. Черт с ним, пусть сожжет дотла! Шкипер целует жадно, требовательно. Будто стремится сорвать с ее губ всю эту утонченность и нежность. Шантель льнет сама. Стонет в губы морского волка. В ее полуприкрытых глазах желание. Шкипер прижимает ее к себе. Еще сильнее. Аромат французского парфюма кружит голову. Поцелуй из жесткого и безумного становится ласковым. Сладкий. Как и сама Шантель. Кажется, оторваться от нее невозможно. Если бы Шкипер мог не дышать — не остановился бы никогда. Мелкие пуговицы ее рубашки поддаются плохо. Пальцы дрожат. Она тоже дрожит. Помада смазалась. Шкипер ощущает ее привкус на своих губах. Секунды. Минуты. Вечность. Есть только она, жар ее тела, ее участившееся дыхание. Ткань скользит вниз, обнажая плечи. Шкипер подхватывает ее, усаживает на стол, смахнув мешающие бумаги. С легкостью. Словно она совсем ничего не весит. — Месье... — сипло. Не узнать непоколебимого капитана. Ее руки скользят по плечам Шкипера, но он удерживает. Вновь садится на стул — перед ней. Целует ниже — подбородок, шею, грудь. Кожа Шантель гладкая, бархатистая, горячая. Он чувствует, что горит от желания прикасаться. И знает, что любых касаний будет мало. Целует, язык ощущает чуть солоновато-сладкий привкус. Мурашки. И дрожь. Шкипер приспускает ее бюстгальтер, обнажая грудь и тут же накрывая ладонями. Мягко, но чуть надавливая. Шантель тихо стонет, не размыкая губ. Накрывает правую руку Шкипера своей. Он чувствует, как заполошно бьется ее сердце. Вот-вот выпрыгнет. И пусть. Он поймает. Поймает и совсем растает — уж очень горячее. Все мысли только о ней. Вся она — горит. Шкипер — вместе с ней. Шантель была льдом. Шантель есть пламя. Завершенная. Идеальная. И Шкипер любит и ненавидит в ней это. Поцелуй. Еще. Гладит кожу. Прикусывает. Тонет в ее нежности. Мозг плавится от звука ее слабых, еле сдерживаемых стонов. Сбитое дыхание. Неистовое сердцебиение — уже и не разобрать, где чье. Навязчивая трель стационарного телефона. Шкипер замирает, Шантель отстраняется. Придвигается ближе к телефону, снимает трубку. Преспокойно, будто не она минутой назад утопала в экстазе, отвечает. О чем-то распоряжается по-французски. Кладет трубку обратно на рычаг. — Так вы за этим приходили, месье Шкипер? — улыбается, почти смеется. Щурится. Глаза игриво поблескивают. — Интересный способ ведения холодной войны. — Если и война, — Шкипер повторяет ее интонацию, не отводит взгляда от ее лица. — то только на сугубо личном фронте. И морские волки из Штатов привыкли побеждать. — В победный бой — на равных условиях, – строго чеканит Шантель. И снова улыбается, видя непонимание в его глазах. — Попрошу вас сделать так, месье Шкипер, чтобы даже напоминания о вашей рубашке между нами в ближайшие час-два точно не было.