***
Баджи — бедный, несчастный парнишка — чуть ли о собственные ноги не спотыкается, слыша звонок и направляясь на встречу к своему ненаглядному. Майки таранит его спину острым, рациональным взглядом. Пальцы дрожат, выдавая нервозность, плечи ссутулил, губки поджал — ну цветочек, честное слово. Майки даже фыркает, отчаянно желая запульнуть в Баджи что-нибудь тяжёлое — способное пробить череп. Но в глаза бросаются лишь домашние тапки Эммы — с зайчиками, пушистые и приятные. Что, впрочем, вполне спасает его от такого импульсивного, дерганого состояния. — Майки, приве— Голос Чифую обрывается, когда дверь распахивается, а на пороге — не Глава Свастонов, а его бывший парень — сейчас совершенно небрежно облокотившийся на дверь, сложивший руки на груди и пытающийся сексуально сдвинуть брови и надуть губы. И да… Он действительно выглядит теперь сексуально. Если бы Баджи знал, как Чифую по нему соскучился, то не стоял бы сейчас нелепым столбом, а скрутил в объятиях — а они у него всегда были нежные, крепкие, крышесносные и возбуждающие. Но сейчас этого ожидаемо не происходит. Баджи наслаждается тронувшей не потерявших пухлости щек краской. Она разливается по скулам его мальчика лёгким огнем, доходя до шеи и даже ключиц. А он ведь видит, как ласковые глаза Чифую — сейчас метающие яростные искры — бегают по его лицу, в попытке отметить изменившиеся детали. И правда, Баджи совершенно не изменился. Лёгкая безрукавка совсем не скрывает его сильных, натренированных мышц, которые Чифую так часто царапал подрагивающими в истоме пальцами. Широкая грудь то и дело вздымается от размеренного дыхания — нет-нет, совсем не взволнованного — грудь, которую Чифую так любил зацеловать влажными поцелуями. И крепкие узкие бедра, обтянутые серыми спортивками — О Господи, Господи, Господи — как же видны очертания его четкого члена, который Чифую не поскупился бы взять за щеку так глубоко, чтобы она оттопырилась, придав ему вид совершенно развратный — такой, который Баджи лелеет, обожает и боготворит, которому способен вознести алтарь. Очертания члена, который Чифую не прочь почувствовать в себе снова, так глубоко, насколько возможно. Ведь Баджи знает наверняка, как доставить ему удовольствие, как прикусить щиколотку на закинутой на плечо тонкой ножке, как двинуть бедрами так тягостно, томно и ласково, что узел в животе готов натянуться и более не развязываться. У Чифую даже выступает слюна от таких похотливых, совсем несдержанных мыслей. И Баджи замечает это — растягивает полные губы в лёгкой улыбке. И у Чифую встаёт всё, что не нужно, тело дёргается от нестерпимого желания — ведь он помнит, как эти губы смыкались на его члене. Как они сверкали кровавыми каплями после его укусов. И как клычки, тщательно и аккуратно спрятанные под ними, проходили по венке на шее, сжимая нежное, беззащитное горло и заставляя биться в конвульсии, лихорадке, желании — чтобы взял, взял и не отпускал больше. И тем не менее турмалиновые глазки сужаются, подрагивают длинными ресницами — бросающими на щеки такие тени, что самого Чифую бросает в дрожь. А синие глаза напротив поднимаются вверх в превосходстве, и сам мальчик наконец перестает сжиматься, словно девственник, на пороге. А как Баджи переклинивает от его привычки — лишь поссорятся, неважно на час или неделю, и Чифую переходит на тон формальный. Ведь к своему командиру, несмотря на разрыв отношений, уважения не теряет. — Я не ожидал Вас здесь увидеть, Баджи-сан, — шипит его мальчик, отталкивая маленькой ручкой в сторону. — Отойдите, пожалуйста, проход загораживаете. Баджи бы сейчас пошутил, какой проход загораживают ему ебаные зауженные джинсы, так аккуратно обхватившие маленькие ягодицы Чифую. Он бы смог сказать что-нибудь язвительное, да слова в горле комом встали — глаза так и пробежались по тонким ножкам, что так часто забрасывал он себе на плечи. У Чифую бедра невероятно чувствительные, заставляющие его запрокидывать голову вверх и стонать, царапая короткими, глянцевыми ноготками широкую спину Кейске. Баджи любит зацеловать их, оставлять влажные, несходящие неделями засосы и лишь дёргается — в штанах и телом, — вспоминая об этом. Наверняка на его мальчике не осталось даже синячка от его нежных, ласковых в свое время губ. Наверняка тело сейчас невероятно чистое — а как Баджи ненавидит это, потому и пятнает, присваивая себе в неопровержимом приказе. И Чифую ничего не смеет сказать, лишь вскрикнет «Баджи-сан» и отдастся, подставится своему командиру на растерзание. А сейчас он так нелепо, будто и соблазнительно, покачивает бедрами, проходя внутрь — а как Баджи хотел бы сейчас пройти внутрь Чифую тоже, но получается лишь в коридор. — О, пришел, че в дверях стоял полчаса? — Майки усмехается, оглядывая своих до невозможности глупых друзей. Он же видит как недвусмысленно вздернулась ткань на паху Баджи. Видит, как карий взгляд не отрывается от узкой спинки мальчишки. Лишь закатывает глаза на это, молясь найти потерянные беруши, и кидает в заснувшего Доракена палочку от лапши, заставляя включить телевизор. На часах давно за полночь, а они развалились вчетвером на диване. Эмма ушла на ночёвку к Хинате, а Доракен посапывает на плече у Майки, храпя так громко, что он зубами скрипеть начинает — стукает его кулаком по макушке, заставляя подпрыгнуть, вскинуть кулаки в сторону и после в растерянности обвести комнату взглядом. — Что за хуйня, Майки? — спрашивает он, обиженно потирая ушиб. Ручка-то у Майки тяжёлая. Блять. Майки закатывает глаза. Во-первых, они сидят с Кеном точно посередине. Потому что голубки не хотят соприкасаться друг с другом плечиками. И так и сидят обиженно, кидая вожделенные, будто незамеченные никем, влюбленные взгляды. Во-вторых, когда Чифую снял куртку — о Господи, Господи, Господи — стоило ему запретить надевать футболки своего — стоит заметить — бывшего парня. Раньше у Чифую была такая привычка. Отбирать большую, вполне оверсайзную одежду Баджи. Та висела на его более узких плечиках, тянулась до середины бедра — разукрашенного его поцелуями. А когда Доракен зашёл к ним в гости, то чуть не умер — дома Чифую ходил без штанов, в одной футболке. И после такого вида — с собранными в неровный хвостик волосами, заспанными синими глазками и потирающего личико кулачком — Майки и самому пришлось угождать новой сексуальной фантазии Кен-чина. Домашней сексуальной фантазии. И Баджи сидел слишком разозленно, ссутулив плечи и сгорбившись вороном, лишь острый профиль его был закрыт распущенными темными волосами — о да, Чифую любил наматывать их на кулак при минете — часто-часто моргая, в попытке не заснуть. И Майки сдается. Лезет в правый карман, по-тихому пихая в руки Доракена новую смазку — конечно, чтобы передал Баджи. Но парень у него, кстати, тоже несказанно тупой. — Майки, — шикает он, заливаясь краской. — Неужто сейчас хочешь? И да, как бы не пытался Кен говорить тише, но всё-таки парни сидят от них в паре сантиметров. И потому оба нещадно краснеют, отворачиваясь. — Блять, сто— Майки не успевает сказать и слова, как Кен подхватывает его на руки, хищно облизываясь и шепча: — Непобедимый Майки спать хочет, вы тут без нас справитесь, надеюсь. И с абсолютно счастливым видом игнорирует причитания Майки и проклятия в свою сторону. Оставляя двух голубков совершенно одних. Чифую ёрзает на неудобном диване, смотрит в затихший экран и старается не оглядываться в сторону также затихшего Баджи. Ему нестерпимо жарко — будто всю кондиционерную систему в доме резко выключили — хочется снять мешающие темные брюки и так и остаться — в футболке, да в трусиках. А Баджи любил его в таком состоянии — да и последнее намеревался скорее снять. Ох, — Чифую откидывается головой на спинку дивана, вздыхая. Какие же долгие у них были марафоны… Он просто невыносимо, ужасно скучает. И прежде чем Чифую успевает поднять голову, успевает сделать маленький, разочарованный вздох, он слышит: — Чифу~у~ую. Это звучит ласково, приторно — и боже, первый раз за последний месяц — Чифую даже радостно оборачивается на зов своего ненаглядного, любимого, такого незаменимого… Ублюдка! Ведь говорит он все это во сне. Если бы Баджи сейчас не спал, то назвал бы Чифую очаровательным. Как ласково жмурит он глазки — словно свирепый котёнок, как дёргает носиком и фыркает в сторону, сыпля проклятиями. Баджи спит по-мужски — запрокидывая вверх голову, растянувшись на неудобном диване и раскрыв рот в громком сопении. Чифую даже дёргается, оборачиваясь. И… Тает. Баджи выглядит прелестно, невзъебенно очаровательно. Как дёргаются его полные губы от шёпота любимого имени, как бегают под веками глаза, как пальцы цепляются за спинку дивана, будто пытаясь что-то найти. И Чифую знает, что он ищет. Он любил по ночам обнимать Чифую крепко, прижимая ладонями к своей груди, разворачивая спиной к своему лицу. И да, это было довольно опасное положение. Как мог Чифую проснуться от потирания о свои ягодицы, как мог оказаться прижатым к подушке лицом и прочее. Но всё-таки — Баджи всегда снились сны. Изначально это были кошмары — как сейчас помнит — про школу. И да, это было ужасающе. Баджи всегда, хоть и не показывал, но волновался, ведь не хотел никого расстраивать, а из-за слез матери расстраивался сам… И да, Чифую обожал гладить его по распущенным, таким мягким, шелковистым волосам, шептать нежности, говорить, что он рядом. И Баджи сам под музыку его губ успокаивался, а после стоило лишь чмокнуть в щеку и совсем забывался в глубоком, прекрасном сне. И сейчас Чифую вспоминает об этом, жалостливо оборачиваясь на скрюченное, сильное тело. И если до соседней, гостевой комнаты он его не дотащит, то можно вполне уложить его немного удобнее. Потому он приподнимается, скидывает джинсы — да плевать, все равно главная секс-машина с охуительными волосами сейчас сопит в обе дырочки. Подходит к его умиротворённому лицу и приподнимает длинные ноги. У Баджи они всегда были красивыми, мускулистыми, с сексуальными бедрами и крепкими голенями. И… Чифую не сдерживается, опаляет острую коленку мягким поцелуем и снимает тапочек — вполне себе эротично, прошу заметить — обхватывая тонкими, сильными пальцами, которые Баджи обожал по утрам чувствовать на вздувшихся венках. А после… Чифую всё-таки засматривается на такое красивое, волевое лицо своего бывшего парня. Такая сильная челюсть, полные губы, узкий разрез глаз — было в Баджи что-то прелестное, даже, можно сказать, мужественное и бравое. И щель меж этих губ так приоткрывается, так манит просунуть внутрь язык, провести по ровному ряду зубов, затронуть клыки… И Чифую не сдерживается, прижимается, ожидаемо не получая ответа. И даже расстраивается, что Баджи не просыпается. Впрочем, если бы Чифую знал, что из-за одной сладкой попки, что приходит его бывшему парню в грёзах, он и не высыпался последний месяц — то понял бы причину такой реакции. Ведь Баджи действительно всегда спал крепко. — Придурок, — Чифую вздыхает, поглаживая парня по мягким прядям. И плевать, что он разместился на всей длине дивана в свой немаленький рост — даже голые ноги с края свисают. Чифую вполне может лечь в соседней комнате или на пол… Или на Баджи. С такими сладострастными мыслями он проходится ладонью по неожиданно взмокшему лбу парня. И правда. Он весь вспотел! Впрочем, неудивительно, ведь на дворе июль. И Чифую — не заботливый, хлопотливый парень, если не сможет помочь ему избавиться от одежды. На самом деле, Баджи всегда любил брать инициативу в свои руки, любил раздеваться сам и бил Чифую по пальцам, если вместо того, чтоб стонать и скулить ему в губы, раздвигая ноги, он пытался стянуть с него школьный пиджак. И сейчас Чифую наслаждается, проходясь по напряжённому животу своего бывшего парня, наслаждаясь твёрдыми кубиками пресса и проводя по косым линиям, дёргая штаны за резинку — зачем ему такие расширенные и теплые? — и одним движением спускает их вниз. Впрочем, пугаясь. — Вау! — Чифую наслаждается тем, как приветливо встречает его бывший дружок, поднимаясь навстречу, лишь только не открывая дверь. Поглаживает по горячей коже, зарываясь в редкие темные волоски в паху и приспуская белье вниз. Что же Баджи такое снится? И тут же, будто вторя мыслям мальчишки, Чифую слышит свист. — Чифу~у~ю, — и он поворачивает лицо в бок. Оу. Неожиданно. Значит… Не один Чифую скучал по нему целый месяц. Чифую почему-то уверен, что Баджи сейчас наслаждается наверняка «мокрым» сном с ним в главной роли… И потому не пытается сдерживаться. Когда они засыпали вместе, то утром Чифую мог проснуться в любом положении. И это прищемление его желаний занижало либидо самого Чифую — нет, Баджи, конечно, всегда старался доставить ему удовольствие и у него всегда получалось, но порой тоже хотелось... Побыть активным. Потому он старается сейчас перенять бразды правления, разумеется, оставаясь в пассивно-активной роли. В конце концов, он так привык ощущать пальцы или член Кейске внутри, а порой и его мокрый язык — о боже, вот бы ещё раз он прошёлся по его сжатым в нетерпении ягодицам, вот бы ещё клыки оцарапали обнажившуюся кожу, а ладонь прижалась к лопаткам, пытаясь подчинить, подмять под себя. Потому он быстро — даже удивляясь себе, — снимает неприятно сжимающее мошонку белье, заставляя то скатиться по ногам, упасть на пол и распластаться ненужной тряпкой — впрочем, действительно сейчас ненужной. А потом, протягивая руку к бугорку на трусах Баджи, он стукается пальцем по прежде незамеченному, яркому флакончику… Ягодной смазки, которую Майки так усердно пихал Кену в руки. И его губы хищно растягиваются в улыбке. В принципе, если бы Баджи сейчас открыл глаза, то первым делом бы охуел. Ну, потому что Чифую всегда растягивал себя не без удовольствия, проходясь по сжатым, мягким и поддающимся стеночкам, увлажняя свою пульсирующую дырочку и сжимая зубами пальцы другой руки — либо же руки Баджи, стараясь не стонать слишком громко. Этим он занимается и сейчас, смазывая себя обильно и тщательно, широко раздвигая ноги и проникая глубоко, так глубоко, что пальцы на ступнях поджимаются, а живот подрагивает от ожидания чего-то приятного. И потом, когда пальцы судорожно выходят из мокрого тела, будучи очищенными с помощью старой футболки Баджи — которая сейчас обвисла на костлявом теле Чифую — он садится наконец сверху. Перекидывает колено с громким свистом, хныкая и скуля от волнения, приспускает чужое белье… О да, он скучал по этому. Член Баджи в руке ощущается чем-то прекрасным, привычным и правильным. Идеально вмещается в кольцо из пальцев, и Чифую лишь косится краем глаза в его сторону, в надежде, что парень ещё не проснулся… А потом он направляет его в себя. — Ах… — он прижимает ко рту ладонь, когда стеночки обволакивают такой идеальный, массивный орган, сжимаясь и пульсируя вокруг него. И… Баджи действительно у Чифую все это время оставался единственным, потому это так правильно и хорошо, так приятно. Чифую опирается ладонями на крепкую грудь парня, поднимаясь и насаживаясь уже сильнее, с громким хлюпом выходя, стараясь удержать дрожащие бедра в равновесии. Подобные фрикции лишь разжигают его возбуждение, собственный член прилипает к животу — и Чифую не стремится обхватить его рукой, будто слыша рычащее: «Р-р-руки». Баджи не любил, когда Чифую к себе прикасался, желая доставить удовольствие собственными ладонями — широкими и от того ещё более желанными. И это действительно получалось прекрасно, учитывая, что пальцы Баджи были длиннее, массивнее, как, впрочем, и… Он ещё раз насаживается, теперь издавая совсем не тихий крик. И Баджи резко раскрывает глаза. — Пиздец, сны четкие снятся, — он прижимает руку ко лбу, охуевая от жизни, будто не замечая испуганного взгляда своего мальчика. — Чего ты остановился? — Баджи… Баджи-сан, я… Медленно, но верно в темных глазах командира проскальзывает осознание, рот приоткрывается в шоке… Потому что это пиздец. Во сне Чифую никогда его не называл так, используя уважительную приставку… И Баджи судорожно, нервно смотрит на свои пальцы, понимая, что картинка четкая, а не так, как полагается во сне — размазанная. — Я не сплю? — спрашивает он, резко дёргая бедрами. И готов умереть, когда Чифую на это лёгкое движение вскрикивает. — Ебать, Чифую, прости, — он поддерживает его за поясницу ладонями. — Кто же знал, что ты сомнофил… — Я НЕ СОМНОФИЛ! — его мальчик кричит, нещадно краснея и резко насаживаясь, заставляя себя сжать мокрые от выступивших слез ресницы и наклониться на сильное плечо Баджи лбом. — Я скучал по… Тебе, Баджи. На самом деле, чтобы заставить Чифую сказать что-то подобное, пришлось потратить как минимум полгода. Баджи давно перестал получать удовольствие от такого прекрасного, уважительного и протянутого «Баджи-са~а~ан, прекратите». Серьезно, Чифую был как японская школьница из порно-фильма, да и растягивался на его члене явно красивее, соблазнительнее и правильнее. А ещё его мальчик был действительно невинным… Невинным маленьким суккубом, по которому Баджи тоже скучал. И он потому поднимается резко, впиваясь в подставленные тонкие губы своего Чифую, вылизывая его рот и кусая, кусая, кусая… Он рычит, когда во рту раздается такой приятный стон, обхватывает тощие бедра руками, приподнимая и снова насаживая. Впрочем, Чифую может вполне не сдерживаться — у него и не выходит, как бы ни зажимался он, как бы ни стискивал губы пальцами — потому что Майки пригласил их конкретно для этого. Правда, вряд ли он ожидал, что они трахнутся на диване. Поэтому Баджи не церемонится, наслаждается каждым проходящим в жар сантиметром и утробно рычит, вгрызается в подставленное горло, продолжая прижимать влажное от пота тело к себе, а футболка так прекрасно прилипла к его груди — и из-под подола, что так часто Чифую теребит пальцами, совершенно недвусмысленно выглядывает красный, сочащийся смазкой член. Баджи слишком плотоядно облизывается, когда проводит по нему, едва ли касаясь пальцем… И тут же Чифую с громким стоном кончает, сжимая так красиво, так нежно и крепко, запечатывая член Баджи в своей сексуальной заднице. И Баджи вгрызается в его плечо, чтобы излиться глубоко внутрь… И плевать, что сперма высохнет, а внутри все стянется. Сейчас слишком лень идти в душ, а будить Майки и Кена кажется совсем неразумным… В конце концов Баджи может просто не снимать своего мальчика с члена и попробовать попросить прощения ещё пару раз. Ведь проникновения в своем сне он не чувствовал. — Будешь… — он часто дышит, прижимаясь к точке пульса на тонкой шейке и подстраивая свое дыхание в единый с ним ритм. — Встречаться со мной снова? — Я тебя ещё не простил… — выдыхает Чифую, явно чувствуя горчащую на собственном, заплетающемся языке ложь. И улыбается, когда Баджи переворачивает его на спину, в тщетной попытке заставить сказать правду.***
Утром Майки прикрывает глаза рукой, его задница ужасно болит, а беруши никуда непригодны, потому что голова идёт кругом от боли — Кен храпит слишком громко. А ещё… Выходя в свою любимую гостиную, он напарывается на два юных тела, влажных и укрытых не пойми откуда взявшимся зимним одеялом. — ЕБАНЫЙ В РОТ! — он даже не пытается говорить тише, и Кен молчит, зная, что «ебаный в рот» — сегодня он, но после оглядывает все разбушевавшееся в доме Майки бедствие. А голубки так и продолжают спать… — БЛЯТЬ! МОЙ ДИВАН! ЕБАНЫЕ ПЕДИКИ… — Майки, не плачь… — Кен пытается коснуться его плеча, но Майки лишь дёргается, проклиная всех. — Почему мы не догадались им презервативы оставить? — вздыхает он уже спокойнее. — Тут были такие прекрасные хлебные крошки, я мог зарыться пальцами и наесться. А теперь… Теперь… Они будут испачканы взбитыми сливками. И он, сколько бы не пытался пиздеть, все равно поможет Баджи в их нелепых, но таких искренних отношениях.End.