Ближе к огню

Все, кто встречался с командором на светских раутах, находили его уморительно смешным и неуклюжим. И действительно, герцог Анкский в лосинах, туфлях с золотыми пряжками и парадном камзоле, выглядел не лучше члена Гильдии Шутовских Дел и Баламутства, ну и попросту не имел шансов остаться незамеченным — на такое великолепие пристало смотреть через закопченное стекло, иначе можно было ослепнуть. Однако внешность обманчива, и командор Ваймс в привычных мятых доспехах и ботинках с картонными подошвами достиг значительных успехов в искусстве оставаться незамеченным. Поначалу умение вовремя исчезнуть из поля зрения спасало его от нежелательных встреч и мучительной необходимости быть стражником, - а затем медленно трансформировалось в способ подобраться поближе, чтобы выполнять свою работу. Теперь иные могли схлопотать сердечный приступ, когда возникшая из ниоткуда рука хватала за плечо и хриплый голос, торжествуя, сообщал: «Ты арестован, приятель». Конечно, в понятие «работа» вряд ли входила необходимость посреди ночи тайно вломиться в кабинет патриция и забрать оставленный там днем портсигар. Ваймс готов был лупить себя по рукам за один факт того, что позволил сигарам выскользнуть из кармана, — но теперь у него оставалось не так уж много вариантов: притворяться, что он вовсе не испытывает безбрежного раздражения от невозможности закурить, или что-то уже сделать с этим. И дело было даже не в том, что он не мог купить новую пачку сигар – следовать по улицам без привычной тяжести портсигара в кармане было настолько неправильно, что взвинченный Ваймс был согласен на любое безумство. То, что помещение не заперли на ночь, уже должно было насторожить. Однако для себя Ваймс объяснил это тем, что ни один сумасшедший попросту не посмеет проникнуть в кабинет чертового патриция. Ни один сумасшедший, кроме командора, забывшего тут свой портсигар. *** Темное зрение — сувенир на память от Призывающей Тьмы — рисовало комнату в сине-серых тонах, но с той же четкостью, как если бы в кабинете горели все лампы. Ваймс осторожно прикрыл за собой тяжелую дверь, ступая осторожно и бесшумно, осмотрел стол, бегло поворошил бумаги — не вчитываясь не столько потому что предосудительно читать чужую переписку, а потому что эта политическая мушиная возня вызывала у него аллергию. Ваймс не сразу услышал шаги — грохочущий в ушах пульс заглушал все остальные звуки — а, поняв, что к кабинету кто-то идет, осознал, что бежать уже поздно. Сегмент книжного шкафа отъехал в сторону, и Ваймс едва успел отпрянуть в самую темную, непроницаемую угольно-черную тень, окаменеть, слиться с ней, и практически исчез, думая только о том, что его может выдать бешеное биение сердца. В проёме тайного прохода, освещённый лишь маленькой свечой, которую держал в руках, стоял Ветинари. - Ты опоздал, - негромко произнес он, поправляя на груди тяжелый темный халат. Ваймс медленно вдохнул. - Я ожидал тебя полчаса назад, - зайдя в кабинет, Ветинари задул свечу. Шкаф с шуршанием встал на место, закрывая проход. - Пожалуйста, впредь не опаздывай, - Ветинари прошел к столу, так уверенно ступая обутыми в мягкие туфли ногами, что можно было подумать, что он тоже видит в темноте. Впрочем, Ваймса было не обмануть — по остекленевшему, рассеянному взгляду патриция он понимал, что Ветинари полагается исключительно на память. - В противном случае, мы вряд ли найдем общий язык. Ветинари выдвинул стул из-за стола и плавно опустился на него, закидывая ногу на ногу. В сознании Ваймса начала крепнуть мысль о том, что Ветинари не просто не узнал его — а принял за другого, вполне определенного человека, который должен был прийти именно в это время – и сама мысль о ночных посетителях, ради которых в кабинете наглухо задрапировывали окна и устраняли весь свет, была… тревожащей? странной? нелепой? - Иди сюда, - поторопил Ветинари, вертя в пальцах пояс халата. - Мое терпение не бесконечно, знаешь ли. Медленно крепнущая мысль вытянулась в полный рост: Ваймс понял, что Ветинари ждал вовсе не информатора, жаждавшего сохранить иллюзию анонимности при помощи глухой темноты. Кажется, это было нечто, куда более личное и тайное. И за знание об этом тебе светила в лучшем случае яма со скорпионами. У Ваймса заныли зубы — скорпионы не входили в его планы на ближайшее будущее. Конечно, самым разумным сейчас было бы бежать. Сохраняя хладнокровие, насколько это возможно, бесшумно ретироваться и надеяться, что гаротта не вопьётся ему в шею, когда Ветинари осознает свой просчёт. И, уже оказавшись в безопасности, в полной мере осознать, свидетелем чего он чуть было не стал. Да уж, увидеть в патриции куда больше человечности, чем могло скрываться под бронёй черной мантии — к этому Ваймс не был готов. Видеть Ветинари таким — одновременно расслабленным и напряжённым — было непривычно. Да что уж там, вся ситуация была возмутительно неправдоподобной и в то же время реальной. Это было столь… странно. Игра в анонимность, «я не вижу тебя, но знаю, что ты здесь», и то, что Ветинари определенно ждал этого человека — кем бы он ни был. А халат и эти тонкие пальцы, скручивающие и распускающие пояс, прямым текстом обещали отнюдь не деловой разговор. И безумная искра азарта — та самая часть его рассудка, вступавшая в действие, когда разумные части сознания умывали руки — заставила Ваймса выйти из своего укрытия. Теперь его вело граничащее с самоубийством стремление узнать, насколько далеко заходят эти встречи. Картонная подошва опустилась на паркет — и Ветинари резко повернулся на звук. Он по-прежнему смотрел куда-то в пустоту, мимо Ваймса, и как будто неимоверным усилием заставлял себя дышать спокойно. Ваймс сделал еще несколько осторожных, плавных шагов. Ветинари, вслушиваясь, смотрел поверх его правого плеча, и улыбался — так тонко, так едва заметно, с едва уловимой нотой предвкушения, что Ваймсу сдавило горло от желания торжествующе расхохотаться. «Ха! Я так и знал, что у вас тоже есть слабости!» - да, именно это он и выпалил бы патрицию в лицо и уж точно постарался бы добавить в голос как можно больше насмешки, чтобы даже в такой тьме Ветинари знал, насколько глумливо усмехнулся Ваймс, который теперь-то точно знает о ночных посетителях больше, чем простые смертные. Ещё один выверенный и осторожный шаг — и Ваймс замер на расстоянии вытянутой руки от Ветинари. Улыбка патриция стала шире, а тонкий душок предвкушения во взгляде сменился плотоядным и жестоким ожиданием. Ваймс уже открыл рот, чтобы сказать то, что собирался — то, что уже прожигало ему нёбо, то, что говорить нельзя, то, что будет стоить ему жизни, — но Ветинари опередил его. Он поднялся так резко, что Ваймс при всем желании не смог бы противопоставить что-то этой стремительности хищника, из засады бросающегося на добычу. В следующее мгновение он уже был зажат между Ветинари и столом и дубовый край столешницы неприятно врезался в бедра. Ваймс наверняка без труда вырвался бы из этого захвата — он сильнее, он знал это — но он боялся выдать себя. Как будто чрезмерно резкое движение словно сигнал семафора скажет Ветинари о том, кто заменил собой его ночного визитёра. И Ваймс замер, тупо смотря на разбросанные по столешнице бумаги, пока Ветинари прижимался к его спине, одной рукой обхватив поперек груди, а второй… длинные пальцы второй руки скользнули по затылку Ваймса, огладили шею, затем плечо. - Есть некоторая прелесть в том, чтобы ничего не видеть, не находишь? - выдохнул Ветинари, когда молчание стало практически осязаемым. Ваймс не видел его лица, но слышал, что тот улыбается. - Остается полагаться на иные органы чувств, - и голос его был так ласков, что Ваймс похолодел от ужаса, в то же время ощущая, что ещё немного и он потеряет последнюю иллюзию контроля над ситуацией. Колени подгибались. - Например, осязание, - мягкая рука провела по его лицу, пальцы мимолетно скользнули по подбородку. - Обоняние, - Ветинари наклонился и шумно вдохнул, кончик его носа взъерошил короткие волосы на затылке Ваймса. - Слух, - Ветинари наклонился ещё ниже. Дыхание одновременно жгло и вызывало паническую испарину. Губы Ветинари касались мочки уха Ваймса, когда он говорил: - Я знаю, что это ты, Ваймс. Мне необязательно видеть тебя, чтобы узнать. «Сигары!» - вспыхнуло в плавящемся мозгу. Ваймс нервно облизал пересохшие губы. Нет, он знал, почему вредные привычки называются вредными, однако не думал, что обыкновение смолить сигару за сигарой в итоге приведет его к перерезанному горлу. - И это не столько твоё беспрестанное невротическое курение, - словно прочитав его мысли, пояснил Ветинари. - Твой пыл не оставляет тебе шанса уйти незамеченным. Ты восхитительно упрям и это создает вмятину на полотне реальности. Ваймс вздрогнул, почувствовав ещё одно прикосновение к своей шее. Не смыкая губ, Ветинари скользнул смазанным поцелуем вдоль позвоночника, прежде чем его зубы чуть сжались на загривке. Ваймс к собственному ужасу понял, что начинает возбуждаться — от синеватой темноты, от вкрадчивого голоса, парализовавшего тело и волю, от осознания того, что он и в самом деле не хочет лишаться прикосновений этих узких ладоней и тонких губ. - А теперь я знаю даже вкус, - заключил Ветинари (несомненно с торжествующей усмешкой). Раскаленная злость Ваймса вспыхнула точно порошок №1 — и оглушила. Как удар в затылок, как падение спиной вперед. Какого беса он позволяет обходиться с собой таким образом, и терпит, не смея издать и звука, боясь даже слишком громко вдохнуть?! Ваймс злился на себя, злился на растреклятого Ветинари, который даже в этой темноте двигался и вёл себя так же уверенно, как при свете дня, злился на собственное стыдливое молчание и жгущее изнутри любопытство — а что будет, если он позволит событиям пойти своим чередом, как они несомненно пошли бы, встреть Ветинари того, кого действительно ждал?.. Что будет, если он позволит сбросить обнимающие его руки, развернуться и ринуться вперед, целуя Ветинари с остервенелой, плохо сдерживаемой яростью? Ведь это было бы так логично и разумно! Определенно, то была бы одна из тех вещей, которые кажутся самыми логичными и разумными пока твой разум сгорает в пекле гневного возбуждения. И из-за которых наутро ты захочешь сгореть ещё раз, поджаривая себя на костре стыда. И губы Ветинари оказались бы мягче, чем Ваймс думал (хотя, конечно, он ни разу об этом не задумывался, никогда даже не предполагал, что они могут быть шершавыми или сухими или нежными) — и так податливо открывались бы ему навстречу, впуская язык… Ваймс остался неподвижен, точно изваяние. Возбуждение, вместо того, чтобы ещё сильнее ускорить пульс, заставляло всё тело налиться свинцом, конечности словно не принадлежали ему больше. Мир уезжал из-под ног, и вместо просторного кабинета Ваймс видел только бумаги на столе. И выглядывающий из-под стопки корреспонденции край портсигара. *** Всё окончилось так быстро, что это едва отразилось в распаленном сознании Ваймса: в последний раз, едва уловимо, мазнув самыми кончиками пальцев по его губам, Ветинари выпустил Ваймса из объятий так резко, что почти оттолкнул. И, не успел Ваймс моргнуть, как Ветинари исчез — скрылся в том же потайном проходе, откуда и появился, ступая так бесшумно и уверенно, будто видел в темноте не хуже Ваймса. Ровно две секунды обомлевший и опешивший Ваймс пытался осознать случившееся — а потом, стряхнув парализовавшие его чары, бросился к выходу, больше не позволяя себе и мысли. Только вывалившись на улицу, Ваймс, жадно глотая стылый ночной воздух, вспомнил. И негромко выругался: он забыл портсигар.