Испачкаться

Чего не сделаешь ради удовольствия. Рема терпеть не мог кожу, предпочитая комфортные легкие материалы. А у Павлика от вида мужиков, обтянутых со всех сторон черной кожей, закатывались глаза, открывался рот и буквально текла слюна. По телу Ремы проходили электрические разряды, когда он видел теряющего голову, тотально шалевшего Павлика. Да, это было чистое, дистиллированное удовольствие. Хотя у Павлика отвратительный вкус. Тесная кожа. Что может быть вульгарнее? «Только сегодня, — повторял себе Рема. — Только сегодня». Только сегодня он готов доставить Павлику такое удовольствие. Но не оттого, что Рема вдруг подобрел. Нет. Он всё та же эгоистичная сука. И просто хотел в очередной раз довести Павлика до исступления… до отупения. До состояния, когда на радужке крутятся цветные спиральки — но без наркоты. Вот Рема и сидел в темном холодном подвале загородного дома. Целый день провел, расчищая площадь от скопившихся завалов. Ну как «расчищая»: оттеснил всё к стенам и закрыл черной пленкой. И теперь в ожидании Павлика восседал в здесь же откопанном старом кресле. В полной темноте: в такой, что неясно, закрыты глаза или открыты. Тело стискивала черная кожа: брюки; куртка, обхваченная портупеей. И сапоги до колен. Закинув ногу щиколоткой на колено другой ноги, Рема положил сверху свою любимую плеть: самый простой — кожаный — стек. Гибкий и достаточно длинный, он с будоражащим звуком рассекал воздух, прежде чем — обычно — попытаться обжечь нежную плоть дюжего Павлика… Наконец дверь открылась. Немного робко, неуверенно. Рема усмехнулся: чего боялся Павлик? Боялся ли крепкий глупый качок Павлик его, интеллектуально развитого, а потому не очень мускулистого, Рему?.. Павлик нащупал выключатель и щелкнул. Рема специально заранее поменял лампочку на более тусклую. Она не столько осветила всё вокруг, сколько залила мрачным светом. Павлик не сразу увидел Рему, но когда увидел — растерянные глаза сфокусировались — обомлел, сглотнул. — Э… Рема?.. — неуверенно проговорил он, оглядывая, разглядывая и понимая, что перед ним его любимая… кожа. Павлик робко шагнул вперед. Но Рема медленно покачал головой — и послушный мальчик остановился, снова сглотнул. — Закрой за собой дверь, — надменно велел Рема, и Павлик тут же хлопнул ее ногой назад, даже не оборачиваясь, продолжая пялиться как завороженный. Рема нахмурился. — Открой и закрой правильно, — настоял он тоном воспитателя. Павел явно пытался закатить глаза, но вовремя опомнился, повернулся, потянул за ручку, открыл дверь и аккуратно закрыл снова — рукой. И наверняка — Рема был уверен — закатил-таки глаза, пока стоял лицом к двери. Но ничего. Сегодня Рема собьет с Павлика спесь. — На колени. И ползи ко мне, — тихо, но отчетливо и ясно говорил Рема, приправляя голос лукавством и насмешкой. Широко раскрыв веки, Павлик разве что не упал, не плюхнулся вниз, на бетонный пол, как собака стремясь выполнять приказы хозяина. Если бы у него был хвост, тот бы нещадно вилял. Встав на четвереньки, Павлик пополз к Реме. Не очень быстро — стеснялся, наверное, — но и не очень медленно. Рема внимательно следил за движениями Павлика. Тот двигался… обычным образом. Вообще, для Павлика это был самый нормальный и естественный способ передвижения в присутствии Ремы, поэтому тот мог легко судить, насколько комфортно Павлику ползти. И сейчас ему явно было очень комфортно, даже несмотря на жесткий и холодный пол. Когда Павлик оказался совсем близко, Рема взял стек в руку и убрал ногу с колена, уперев ее подошвой в плечо Павлика, вынуждая того остановиться. С усмешкой полюбовавшись покорным мальчиком, дрожащим под ногой, Рема, не убирая ногу с крепкой подставки в виде мускулистого плеча, спросил: — Ты подготовился сегодня? Павлик не любил такие вопросы, поэтому ответил быстро и нетерпеливо: — Да, да… Я очень хорошо готов, Рема. — Очень хорошо? — Очень хорошо, — уверенно подтвердил Павлик, нервно скользя взглядом по всему затянутому в кожу телу. Убрав ногу с мощного плеча, Рема приподнял мыском сапога подбородок Павлика. — Смотри мне в глаза, шлюха. Павлик, выполняя новый приказ, беспокойным, уязвимым, пристыженным взглядом тут же нашел глаза Ремы. Снова расслабив ногу на крепком плече, играючи слегка толкая и потирая его, Рема продолжил интересоваться: — Скажи мне, в тебе сейчас что-то есть? Павлик смущенно кивнул. — Что? Покусав губу, Павлик ответил стеснительно: — Пробка. Я… я не хотел доставлять неудобств, поэтому позаботился… быть открытым. К концу своей пламенной — ха-ха — речи Павлик воспламенился от смущения. — Чушь, — хмыкнул Рема и хорошенько толкнул ногой в плечо: — Жалкий патологический лгунишка. Ты сунул в себя пробку только для своего удовольствия. Скажи это. Признай. Павлик шумно сглотнул. — Да, я… Мне нравится ходить с пробкой. — Нравится быть наполненным? Ты хотел бы всегда быть наполненным и широко растянутым внутри? — Угу, — неистово кивнул Павлик. — Нравится, что твоя дырка раскрыта и готова? — Угу. — Какая шлюшка… — Угу. Рема усмехнулся и сильным тычком в плечо откинул Павлика, отчего тот завалился на задницу. Рема поднялся с кресла, надменно и насмешливо глядя сверху на Павлика. — Поднимайся. И начинай раздеваться. Павлик поднялся, но Рема всё равно смотрел на него сверху вниз: крепыш был маловат ростом. Ну в самом деле забавная штука: Павлик может хоть обожраться стероидами и накачаться до состояния испуганной рыбы фугу, но всегда будет смотреть снизу вверх. Рост не накачаешь. Как и член. Бедный, бедный Павлик. Никогда ему не быть сверху. Но, возможно, он и не хотел бы... Судя по тому, как самозабвенно и одержимо он смотрит снизу на Рему и ползает у его ног. Сначала Павлик оголил торс, отбросив рубашку в сторону. Крепкие мышцы и гладкая кожа. Реме было плевать на мышцы, это не то, что вызывало у него восторг или возбуждение, но ему нравилось отсутствие жира и лишних волос на теле. За это Рема был благодарен — мысленно — своему Павлику. Впрочем, будь он толстым и волосатым, Рема всё равно заставил бы его исправиться. Сняв обувь и носки, Павлик наконец приступил к брюкам. Он раздевался перед Ремой не в первый раз, но, как и всегда, неуверенно и нервно: постоянно из его рук выскальзывали пуговицы, застежки, штанины не снимались, руки путались в рукавах… Вот и сейчас, запнувшись в штанинах, неудачник чуть не завалился. Рема поймал его, приняв вес нехилой туши. Как только Павлик стабилизировался и обрел равновесие, от него хлынуло жаром. — С-спасибо, — смущенно поблагодарил он. Бедный Павлик: и всем-то он плох, и даже в том, в чем он, казалось бы, должен быть хорош — в силе, — он пасует и вынужден полагаться на плечо Ремы. — Ничего. — Рема усмехнулся и хлопнул ладонью, в которой при этом удерживал стек, по ягодице Павлика. Тот немного подпрыгнул. — Ты бы не разбился сильно. Тебе не высоко падать, — пошутил он и отпустил, отстраняясь. — Продолжай. Откинув брюки, Павлик начал спускать трусы. Рема вздохнул вместо того, чтобы закатить глаза: Павлик всегда так. Мечтает о карьере стриптизера, видимо. Ну иначе почему бы не снимать трусы вместе со штанами? Разве так не было бы быстрее? Но нет, ему важно растянуть удовольствие… Хотя от раздевания Павлика Рема не испытывал особого удовольствия. Пока Павлик раздевался, Рема кружил вокруг и разглядывал. Когда Павлик стоял полностью оголенный, Рема обошел его и остановился за спиной, глядя на крепкие подтянутые ягодицы, застенчиво напряженные, прячущие анальную игрушку Павлика. — Раздвинь зад, — потребовал Рема. И Павлик замешкался. Рема шире усмехнулся. Почему-то поза, которую он потребовал, была одной из самых смущающих для Павлика. Демонстрация своего ануса. В положении стоя. Но то, что поза так его смущала, это же и подстегивало Павлика. Несмотря на заминку, он всё-таки покорился приказу. Завел руки за спину и раскрыл ягодицы. Чтобы сделать это и как следует продемонстрировать себя, ему приходилось слегка нагнуться. Не полностью, потому что Рема не требовал нагибаться, но слегка — пришлось. Теперь, когда Павлик послушно показал, Рема мог увидеть основание пробки. Он коснулся кончиком стека места чуть выше пробки и медленно повел вниз: сначала задел саму пробку, а потом ниже — к яичкам. И двинулся обратно — вверх. Павлик еле заметно дрожал. — Ты так хорошо полз ко мне, — почти шепотом похвалил Рема. — Я уж было решил, что ты пустой… А ты, судя по всему, просто привык. Долго носишь? Снова шумно сглотнув, Павлик подтвердил своим «угу». — Может, она тебе уже маловата, хм? — Рема продолжал гладить Павлика кончиком стека. — Возможно, ты уже хорошо ею натренировался и готов… увеличить нагрузку?.. — Возможно… — с придыханием согласился Павлик. Вместо очередного соблазняющего скольжения, Рема замахнулся и хлестнул по пробке. Павлик ахнул и дернулся от неожиданности, чуть было не отпустив ягодицы, но вовремя спохватился и, тяжело дыша, вцепился в них пальцами изо всех сил. Рема продолжил гладить стеком. — Такой спортивный мальчик должен тренировать всё свое тело, во всех местах, не так ли? — рассуждал Рема. — Да, — сглотнул Павлик. И Рема снова хлестнул по пробке. В этот раз Павлик был лучше подготовлен — и не пытался отпустить задницу. В такие моменты, когда Рема унижал Павлика, а тот покорно кивал и соглашался, Рема вспоминал их школьные годы и прежнюю вражду. Павлик был щуплым задротом с последней парты. Он не был отличником и вообще старался не высовываться. Но если Рема всё-таки замечал Павлика, когда тот каким-то образом попадал в поле зрения, то не упускал шанса посмеяться, поиздеваться над невзрачным тщедушным низкоросликом. Сейчас, годы спустя, видя, как Павлик возбуждается от издевательств, грубости и оскорблений, Рема не мог не задаваться вопросом, было ли так всегда? Не получал ли Павлик удовольствие от издевок? Или, наоборот, это Рема и другие одноклассники так сломали Павлика?.. Тот, скорее всего, и сам не знал наверняка. Просто теперь ему нравилось стоять с разведенными ягодицами перед Ремой — своим давним школьным врагом, терпеть удары плеткой по нежным участкам кожи и одержимо кивать в ответ на оскорбления. Чего только не бывает в жизни. Рема тоже радовался, что мог безнаказанно делать то, что нравится. И он тоже не знал, откуда в нем это страстное желание растаптывать и унижать. В общем, они, кажется, неплохо ладили. Рема замахнулся и хлестнул Павлика несколько раз подряд, беспорядочно, уже особо не целясь в пробку, хотя всё же попадая по ней. Красные полосочки остались и на ягодицах, рядом с толстыми пальцами Павлика, вдавленными в плоть до белых отпечатков. Павлик похныкивал от каждого удара. Совсем не брутально, не мужественно. Прекратив хлестать, Рема зажал стек под мышкой, достал из кармана одноразовые черные перчатки и натянул их на руки, не забывая поглядывать на задницу, которую Павлик покорно подставлял и демонстрировал. Такая покорность, послушание, готовность… возбуждали. Рема чувствовал напряжение под и без того тесной ширинкой приставучих кожаных штанов. Тяжело вздохнув, Рема взял стек в правую руку, а левой коснулся ложбинки между подтянутыми ягодицами. И потёр, снижая болезненность, вызванную недавними хлестаниями. Уткнув большой палец в пробку, остальными Рема беспокоил яички Павлика. Немного двигая так пальцами, Рема шевелил и пробку. Павлик еле заметно, но нагнулся ниже и чуть выгнулся в спине, как бы приникая к касанию и желая большего. Рема остановился, убрал руку, замахнулся и хлопнул по пробке. Не очень сильно, но настойчиво и уверенно. Павлик кратко простонал. — Ты чувствуешь? — поинтересовался Рема, оставив ладонь на основании пробки. — Та́к ты чувствуешь свою игрушку внутри? — Да… Так — да… Так лучше. Чувствую. — Мне ударить еще раз? Павлик, выдержав драматическую паузу, кивнул: — Да. Пожалуйста, Рема. Еще… раз. Рема замахнулся и ударил сильнее. Хлесткому звуку вторил стон Павлика — громче и протяжней, чем прежний. Основание пробки под ладонью двигалось из-за сжиманий ануса: Павлику нравилось. — Еще? — Да! — выдохнул Павлик, нагибаясь ниже, выпячивая зад сильнее. Рема от души хлопнул еще раз — и потер место, задевая торчащую пробку. Павлик корчился, переступая с ноги на ногу. Рема ударил и потёр еще несколько раз, наблюдая за постыдным наслаждением Павлика. В районе ширинки стало больнее. Шов врезался в плоть. Рема поддел пальцами основание пробки и медленно, очень медленно потянул на себя. Словно за ручку двери — и вместо самой ручки вся дверь, то есть задница Павлика, потянулась к Реме. Но Павлик крепко стоял и в конце концов из анального отверстия всё-таки показался край черной силиконовой пробки, блестящей от обильной смазки. Была толстая перемычка между ограничивающим основанием и самой пробкой. Такая перемычка позволяла держать дырку широко раскрытой, и можно было почувствовать меньшее сопротивление при извлечении пробки. Несмотря на обильную смазку и широту, дыра неохотно отпускала пробку. Видимо, Павлик сжимался, от отчаянья ухватывая ускользающие удовольствие и чувство заполненности. Но Рема вытащил лишь наполовину — до самого толстого места — и сжалился: толкнул назад. Павлик благодарно прохныкал; дыра обрадованно играла с игрушкой, весело пожимая, словно сосала. Рема проделал это несколько раз: высовывал до середины и толкал обратно, всё быстрее и грубее. Павлик раскачивался и дышал в такт, продолжая удерживать ягодицы. — Так хорошо? — хрипло спросил Рема. — Да! — Хорошо… Но твоя дырочка размягчается, приходит в негодность и всё слабее удерживает эту пробку. Когда сфинктер расслабился настолько, что уже не обеспечивал первоначального сопротивления и пробка легко скользила вперед-назад, Рема полностью вытащил ее. Павлик разочарованно прохныкал. Блестящий анус оставался раскрытым, из него вытекала смазка. Рема поймал ее кончиком пробки и чисто символически затолкнул обратно. Но дыра продолжала беспокойно трепыхаться, сжимаясь, и смазка вытекала снова. И тогда Рема замахнулся и хлестнул стеком по распахнутой дырке. Павлик взвизгнул и подобрался. — Какая хорошая раскрытая шлюшка. Рема обошел Павлика и встал перед ним. Правой рукой, удерживающей стек, он направил подбородок Павлика вверх и принудил поднять голову. Так тому пришлось посмотреть Реме в глаза. Помяв большим пальцем нижнюю губу Павлика, Рема потребовал: — Открой рот, шлюшка, так же хорошо, как ты открываешь для меня свой зад. Павлик открыл широко. — Молодец, — похвалил Рема, протягивая пробку. Когда кончик коснулся губ Павлика, тот нахмурился, но позволял. Рема провел лоснящимся от смазки кончиком по губам, обвел их, словно помадой, отчего они заблестели, как у девушки. — Возьми в рот, — скомандовал Рема, в общем-то не прося согласия, а констатируя факт, потому что одновременно с этими словами уже толкал продолговатую пробку в открытый рот. — Вот так. И сомкни губы там, где смыкался твой анальный вход. Павлик сжал губы на перемычке. Теперь основание торчало снаружи, закрывая губы, — так, как раньше оно торчало из ануса в ложбинке ягодиц. — Отлично… — выдохнул Рема, завороженно глядя на Павлика, словно держащего во рту соску. Большой смуглый качок с соской во рту. С пробкой, вытащенной из его же задницы. С пробкой, с которой он проходил несколько часов, периодически любовно вытаскивая и как следует смазывая, прежде чем ткнуть обратно внутрь. Рема вспомнил, как первый раз заставил Павлика взять в рот игрушку, вытащенную из его же задницы. Это было забавно. Павлик плакал. Буквально обливался слезами, когда покорно брал в рот. Медлил, дрожал, ревел, исходил соплями, но всё-таки обреченно взял в рот. И сосал. Еще как сосал. Одержимо и неистово. Хотя слезы продолжали стекать нескончаемым потоком по щетинистым щекам. Тогда Рема чуть не кончил от одного этого плачевного зрелища. И от осознания, что смог заставить реветь крепкого качка и принудить того делать самые грязные и неприемлемые вещи… лишь силой слов, лишь приказывая. Это ощущение безграничной власти вызывало возбуждающие покалывания по всему телу. Левой рукой Рема потёр торчащее основание — так же небрежно, как недавно делал это, когда оно торчало из задницы. И хлопнул по щеке. Павлик приглушенно проныл. — Соси, — строго приказал Рема, глядя сверху вниз. И Павлик начал сосать. Как соску. Как член. Как что угодно, лишь бы быть хорошим мальчиком для Ремы. Щеки втягивались, Павлик издавал смачные причмокивающие звуки и периодически тяжело сглатывал слюну. Рема уже с трудом мог переставлять ноги, сражаясь с теснотой кожи. Но, превозмогая боль, любуясь сосущим Павликом, всё же вернулся в кресло и чуть ли не кряхтя сел в него. Однако в итоге не выдержал и расстегнул-таки ширинку — стало легче. Рема выдохнул, широко расставляя ноги. — На колени, — вновь потребовал он, обращаясь к пялящемуся Павлику. Тот опустился, продолжая держать задницу раскрытой. — Не забывай сосать, — напомнил Рема, и Павлик снова активно заработал ртом. — А зад можешь отпустить. Получив разрешение, Павлик отпустил ягодицы, уронив руки по бокам, и, запрокинув голову, разочарованно, расстроенно промычал, не забывая, правда, посасывать. Рема улыбнулся. Он знал, что Павлик хотел свою дыру наполненной и, желательно, потуже и поглубже. Растраханная, вялая и покинутая дырка мучила Павлика жаждой наполнения и внимания. Это делало Павлика более нетерпеливым. Член Павлика уже выглядел изрядно окрепшим. — Ближе, — позвал Рема. Павлик, передвигаясь на коленях, приблизился. — Достаточно, — остановил его Рема на нужном расстоянии. — Держи руки за спиной на пояснице. — Павлик завел руки за спину. — Избавься от пробки. Павлик нагнулся в сторону и аккуратно выплюнул пробку, оставив ее стоять на основании на полу, но мечтая, скорее всего, сесть на нее и вернуть обратно в свое теплое лоно. Но у Ремы были другие планы. Он, потянувшись к Павлику, схватил того за короткие волосы и притянул к себе. — Теперь я хочу, чтобы эта шлюха вылизала мне сапоги до блеска. — Рема с силой окунул голову Павлика вниз, к полу, к правому сапогу. Павлик, держащий руки за спиной, словно они там были связаны, покорно прильнул губами к мыску. Конечно, это были новые сапоги. И Рема тщательно их очистил ранее. Но всё же. Да и пол был пыльным. Рема… немного восхищался Павликом. В каком-то смысле. Едва ли Рема смог бы вылизывать кому-либо сапоги, какими бы новыми и чистыми они ни были. А Павлик делал это упоенно, уверенно и самозабвенно, будто перед ним мороженое в летний зной. С точки зрения Ремы, правда, Павлик выглядел как собака, вылизывающая под хвостом. Увлеченно поднимался по шнуровке вверх, к колену. Лизал, целовал, где-то кусался, стонал, истекал слюной, оставлял блестящий след. Держал руки за спиной. Широко разводил ноги и отчаянно качал бедрами взад-вперед, мечтая о том, чтобы его дырка не была такой пустой. Хныкал. Рема приспустил резинку трусов и достал вставший и окрепший член, из которого уже сочился преякулят. Обхватив член кольцом из большого и указательного пальцев, он двигал этим кольцом в равномерном темпе по горячему стволу, уставшему от плена тесных брюк. Павлик иногда поднимал взгляд, отвлекаясь от своей любимой черной кожи. — Рема, тебе так идет… — вдруг пробормотал он. От неожиданности у Ремы член почти выскользнул из пальцев. — Что? Дрочить? — Нет. Одежда. Тебе идет такая одежда. Ну уж нет уж. Первый и последний раз. Всё, что сегодня на Реме, он снимет и сожжет. — Лижи, — напомнил Рема, помотав ногой. Павлик вновь припал к шнуровке, а Рема обхватил член сильнее и задрочил грубее. Павлик поднимался выше по левой ноге. И вдруг не остановился на крае сапог, а двинулся дальше, слюнявя колено. Рема почувствовал, как носка левой ноги коснулась промежность Павлика. Тот простонал, заглушая себя кожаным бедром Ремы. По мере продвижения Павлика и увеличения давления на мысок, Рема дрочил всё грубее. Павлик положил голову щекой на бедро, наблюдая, как Рема дрочит, а сам катался членом по сапогу, словно кобель в жажде сучки. И он всё еще держал руки за спиной. — Я не разрешал отвлекаться, — заметил запыхавшийся Рема. — Я хочу взять тебя в рот, — дерзко игнорировал упрек Павлик. — Пожалуйста. Позволь мне. Он терся сильнее. — Так ты хочешь в рот или сзади? Павлик задумался. Неразрешимая дилемма. Он всегда хочет и туда, и туда. — В рот, — ответил он всё-таки, хотя явно хотел в заднюю дырку и чтобы жестко долбить, тыкаясь прямо в простату. Но он был подхалимом, надеявшимся, что если сейчас где-то уступить, то потом с лихвой окупится. Рема направил кончик сочащегося члена к губам Павла, и тот лениво обхватил головку, втягивая преякулят. Язык заскользил, слизывая, тыкаясь в щель, будто выпрашивая, выцеживая еще. Рема отпустил член, полностью доверив его горячему рту, а сам схватился за волосы Павлика, но не толкал, а просто держался, массируя пальцами, поощряя попадания в особо приятные зоны. Павлик сосредоточился на кончике, который он сосал так же, как недавно пробку. Рема пытался отогнать мысль, откуда была вытащена пробка, прежде чем Павлик ее сосал, и что надо бы было сначала надеть презерватив. Но всё же Павлик сосал свою пробку, вытащенную из задницы. И ему нормально. Почему Рема не мог хоть иногда в своей жизни рискнуть и отдаться этой грязи наравне с партнером? Когда опускаешь все барьеры и ограничения — вот где настоящее удовольствие и отрешение. Всё — все заботы, печали, страдания — уходит вдаль, даже не на второй план, а вообще исчезает, стоит лишь позволить себе забыться, утонуть в жарком рте Павлика, его обволакивающей слюне и гибком языке. Павлик сосал неторопливо, так же неторопливо скользя промежностью уже не только по мыску, но и выше, даже по шнуровке. В забвении Павлик что-то мычал в член. Кажется, называл Рему по имени… Может, еще что-то. Неважно. Он мог просто мычать: звук приятно вибрировал по члену. Рема протянул правую руку и лениво, но твердо и с силой хлестнул стеком Павлика по ягодице, отчего тот промычал сильнее и активнее. Рема хлестал еще несколько раз — до тех пор, пока его член не содрогнулся, освобождаясь от спермы. Тогда Рема отбросил стек на пол и, схватив основание члена, удерживал голову насаженной во время первых мощных струй. И только потом позволил Павлику отстраниться, сглотнуть порцию и получить новые на лицо. Рема дрочил член, спуская сперму Павлику на лицо. Испытав оргазм, Рема отпустил Павлика и расслабился в кресле. Павлик продолжал дрочить о ногу, о сапог, ускоряясь, совершая движения всё грубее. Реме надоело — и он другой ногой снова уперся Павлику в плечо и бесцеремонно оттолкнул. Павлик отлетел, разочарованно проныв. Рема встал, не заправляя вялый член, потому что нет, больше он не положит его туда, в жуткую тесноту. — Садись, — предплечьем стирая пот со лба, скомандовал он уже без какой-либо насмешки или властной интонации. Просто по-деловому. — Так, чтобы у меня был доступ к твоей дыре. Павлик сел на край кресла, на копчик, сильно откинувшись назад. Его дыра не касалась сидения и была доступна. Рема просунул левую руку под икру, хватаясь за подлокотник и удерживая своим плечом поднятую ногу. Левое колено он поставил на сидение, рядом с задранным бедром. Нависая над Павликом, Рема воткнул два пальца правой руки, всё еще обтянутой перчаткой, в разверстую влажную дыру. Павлик прикрыл веки и простонал. Рема трахал его двумя пальцами, нападая на чувствительную простату, краем ладони толкая яички, и Павлик потел и сходил с ума, его стоны становились все громче, пошлее, вульгарнее, безудержней. — Больше, — шептал он сквозь толчки и сбившееся дыхание. — Больше, Рема. Больше. — Два пальца мало? — насмешливо поднял бровь Рема. — Да. Да. Очень мало. — Растянутая шлюха. Рема устал напрягать бедро, чтобы удерживать колено — оно находилось на краю сидения и так и норовило сползти, — поэтому Рема ускорился, вставляя сразу четыре пальца, стараясь максимально углубить их, толкая внутрь. — Да! Да! — поощрял Павлик, когда с кончика его члена текла на напряженный живот блеклая жидкость. Рема дергал пальцами всё быстрее и быстрее, терзая очко. Павлик в исступлении схватился за портупею на груди Ремы, чтобы оставаться то ли на месте, то ли просто в сознании. Рема разозлился и просунул и большой палец, Павел хныкнул, но опять проныл с открытым ртом и закатанными глазами: — Да!! Он сильнее дернул Рему на себя, отчего тот всё-таки не удержался на краю — и колено громко столкнулось с бетонным полом. Рема зажмурился и прошипел, как раз когда Павлик с колоссальной силой притянул его за портупею двумя руками вверх, еще ближе, чем раньше, и впился в губы отчаянным поцелуем. Тьфу, его лицо все еще было испачкано спермой самого Ремы! То ли из-за злости, то ли из-за неожиданности и резкости, Рема толкнул в Павлика всю ладонь и почувствовал, как жадная дырка всосала, обволакивая, и плотно и надежно сомкнулась на запястье, словно браслет. Там было горячо. Горячо и тесно. И сжималось, будто жевалось беззубой пастью. Не менее горяч был и язык Павлика — без приглашения и разрешения, пользуясь замешательством, скользнул внутрь и по-хозяйски там развлекался. Рема, признаться, растерялся. Он не мог отстраниться от поцелуя, потому что Павлик прочно держал за чертову портупею. И с чего Реме пришло в голову напялить ее сегодня?! Но и отвечать на насильственный, принудительный поцелуй Рема тоже не желал. Он не хотел поощрять такое поведение. И неважно, Павлик с ним или посторонний, а может, даже более близкий человек… Обычно Рема никогда не позволял подобного. Не говоря уже о том, что этот рот сосал пробку, вытащенную из задницы Павлика, потом вылизал обувь и принял сперму из члена самого Ремы. Павлик просто не имел права присасываться в этих обстоятельствах без получения согласия! Какая невоспитанная грязная шлюха! Поэтому Рема сконцентрировался на встречной грубости: на том возмездии, на котором он мог сосредоточиться, и на ответе, который он реально мог физически дать. Он трахал рукой растянутую дыру Павлика. Грубо и нещадно — насколько позволяло расстояние, то есть его, увы, отсутствие. Но невозможность хорошего замаха Рема компенсировал злостью, раздражением и агрессией. Казалось, выходило неплохо. Беда была только в том, что Павлику нравилось. Он присасывался еще сильнее и нахальнее. Когда он наконец немного отстранился от губ, Рема втянул воздух, готовясь к жесткой тираде, но Павлик, опережая, пробормотал: — С-спасибо… С-спасибо, Рема… Прозвучало так искренне, что Рема подавился воздухом и застрявшими словами. Кисть замерла в Павлике, будучи плотно обхваченной внутренностями — они в этот момент сжались еще сильнее. Сам Павлик весь сжался и вдруг содрогнулся. В подбородок Реме ударила горячая жидкость. Сперма Павлика разливалась между ними, когда тот снова притянул Рему и обхватил губами губы, проталкивая язык. И Рема ответил, забыв обо всем: всё еще чувствуя кистью руки пульсацию, толкнул язык в Павлика, решительно мешая произволу у себя во рту.