Август. Россия. Курить хочется.

Обшарпанные серые стены с рисунком растёкшихся тёмных пятен, подсвеченные тусклым оранжевым светом старой лампочки, отваливались мелкими кусочками штукатурки на пол, криво уложенный старыми залакированными досками. Кольцо газа конфорки синим цветком грело старый железный чайник. Скрипя прогнившими половицами, Антон подошёл к плитке и выключил газ. Решил наверное, что чай не хочет. В окне ярко пылала беспросветная темень, разукрашенная тусклыми звёздами и то зажигающимися, то выключающимися огоньками домов напротив. Жаркий влажный воздух наполнял помещение, покачивая лёгкую занавеску, уже давно потерявшую первоначальный белый цвет. Душно, соседи сверху ругаются, посуду бьют, на стоянке под домом у машины сигнализация орёт, тараканы по полу бегают, плесень в углу зеленеет. Август. Россия. Курить хочется. Открыв заржавевшую скрипучую дверь, разваливающуюся прямо пропорционально самому дому, стране, миру, да и всей вселенной, Шастун быстрыми шагами направился к лестнице. Конечно, лифт же не работал ровно с того дня, как его установили. Добравшись до верхнего этажа по обблёванным грязным пролётам, парень открыл дверь, которую уже давно никто не запирал. На ней красовалась надпись: «хочешь прыгать — ебани сальтуху». Резонно. Уже всё резонно, особенно, если про суицид. Опухоль печали пустила метастазы по стране. Расползаясь, она пожирает всё больше и больше тканей, парализуя нервную систему и разрушая органы. И ничего не поделаешь, тут уже никакая химиотерапия не сработает. Парень подошёл к самому краю, сел на выступ и развернулся лицом к бесконечной пустоте, всё ещё подсвеченной жёлтыми огоньками окон домов напротив. Ноги свисали вниз с одиннадцатого этажа, но это был единственный способ хоть что-то почувствовать. Спичка осторожно чиркнула по коричневому ребру картонного коробка, отчего зажёгся тёплый огонь в и без того обжигающем воздухе. Антон поднёс к губам сигарету. Маленький огонёк непослушно танцевал на своей маленькой полосе жизни, колеблемый горячим душным ветром. — Здарова, — послышался голос сзади, — Прыгать будешь? — Да бля, — под нос буркнул Шастун, когда огонь спички обжёг ему пальцы, — Хуй там плавал, прыгай сам. — Заманчивое предложение, но вынужден отказаться. — Арс, ты чё припёрся? — Слушай, это не твоя личная крыша, так что завали. — Случилось что-то? — вопрос чисто из вежливости, остатки которой Шастун выдавливал из себя как заканчивающуюся зубную пасту. Парни не были друзьями, но пару раз приходилось пересечься, и только потому, что живут в одном доме. Антон был уверен, что Арсений — это совершенно противоположный ему тип: жизнерадостный, вечно ищущий приключения, никогда не унывающий… как будто герой детского мультика. Насколько он был осведомлён, Попов работал в кофейне, все деньги спускал на поездки загород, не имел личной жизни, но активно искал пару. — Тебе правда интересно? — Арсений выбил Антона из мыслей. — Мне уже ничего не интересно если честно, — это правда. Парень чиркнул второй спичкой, и, аккуратнее чем в прошлый раз, поднёс огонь к сигарете, зажатой тонкими губами. Мундштук загорелся, и пепел, сгорая красными искрами, полетел вниз. Арсений наблюдал за его движениями: ленивыми, плавными, лишёнными всякой энергии. Он сел рядом, тоже свесив ноги с карниза, и молча смотрел вдаль. — Будешь? — Антон протянул сигарету, снова чисто из вежливости. — Не курю. — Зря, курение убивает. Повисла тишина, прерываемая лишь сигнализацией машины, которую всё никак не могу выключить хозяин. — Давай свалим отсюда? — Арсений всё вглядывался вдаль, словно пытаясь там разглядеть кого-то или что-то. — Куда? — А есть разница? — Логично. Я только вещи пойду соберу. Куда они поедут? Это не имеет значение. Главное — подальше отсюда.