Танцор, а не фотограф

      С детства мне пророчили карьеру великого танцора – призёра конкурсов, гордость родителей… Мама – прекрасная танцовщица, светлейший солнечный луч, ангел, прима-балерина, отец – просто отец. Отстранённый и холодный, он никогда не хвалил меня за победы в многочисленных школьных олимпиадах, потому что, по его мнению, я и так обязан был быть лучшим, зато он умудрялся ругать меня даже за малейшие ошибки, ведь лидеры не совершают их. С младых ногтей я усвоил главное правило: если ты не победитель, значит, – лузер. Или всё или ничего. А вот матушка, напротив, потакала мне во всём: разрешила из бальных танцев уйти в современные, есть мороженое вместо супа, когда мне было грустно, даже подарила фотоаппарат, когда я увлёкся фотографией. Я уже хотел было завязать с только начавшей развиваться карьерой артиста, чтобы посвятить себя новому хобби. Помню, мечтал когда-нибудь стать тем, кто фотографирует известных личностей на обложки глянцевых журналов. И, честно признаться, я более чем уверен, что у меня бы получилось, ведь хороший вкус и чувство прекрасного были привиты мне с младенчества. Да и, как говорится: талантливый человек талантлив во всём.       Вот только спустя года это я стал той самой звездой, которая не сходит с таблоидов, а всё благодаря некоторой жестокости отца, научившего меня не размениваться по мелочам (а ещё выкинувшего мой фотоаппарат и солгавшего, что я сам забыл его где-то).       Да, отец любил славу, деньги, и, главное, сильных людей, окружавших его, вот только сам он был слаб. И как только появились первые трудности – спрятал голову в песок. Мама заболела, а он… Он ушёл в никуда. И уже через год я увидел его, прогуливающего под ручку с беременной невестой, которой он не уставал рассказывать, что вырастит из их ещё нерождённого отпрыска олимпийского чемпиона. Удачи, Па. Но меня ты увидишь на телеэкране куда раньше и ещё пожалеешь о том, что свалил.       Пожалуй, попытка доказать отцу, что я по-прежнему достоин его любви, и была главной причиной, по которой я ввязался в этот конкурс танцев в Сан-Франциско. А ещё хотелось загладить вину перед Брендоном, ведь из-за моей безалаберности он не попал в Академию Танца, место, где он мечтал учиться. Вот ирония: я, будучи призёром множества юношеских бальных конкурсов, опираясь к тому же на имя своей известной матери, мог попасть туда без труда. Вот только не хотел. Меня порядком утомили правила, хореографы, извечные занятия ещё в школьное время. Брендон был менее талантлив и упорен, но в нём плескалась харизма, и, главное, стояла цель: доказать матери, что он может заниматься чем-то, кроме бизнеса погибшего отца. Что он сам по себе.       Да, как я и сказал, две эти причины были едва ли не самыми важными из тех, что сподвигли меня на участие в том конкурсе… Вот только даже себе я признаться в этом не мог, твердя направо и налево, что делаю это только из-за болезни мамы, ради денег, которые нужны на дорогостоящие лекарства и операции.       И вот мы с командой стоим у входа в частную студию хореографии, а перед нами – молоденькая девушка, нанятая лишь для того, чтобы подтянуть нашу пластичность и артистизм. Девушка, которая, так же, как и я, столкнулась с болью, горечью, разочарованиями и лишениями. Девушка, которая сумела усмирить кучку амбалов, и даже более того – возглавить их. Но обо всём этом я узнал позже. А пока я просто стоял и смотрел на это маленькое солнышко, птичку, щебечущую что-то, что я не сумел расслышать. Первым желанием было выхватить телефон и сфотографировать её – так прекрасна она была в полуденных лучах, заправляющая выбившуюся прядь за ухо. Но я танцор, а не фотограф…       А дальше началось нечто и вовсе невообразимое: она не отреагировала на мой флирт и мне пришлось признать, что я вёл себя, как кретин. Шучу. Признать и правда пришлось, но флирт удался, хоть и не с первой попытки. И не со второй. Даже не с десятой. Она ведь даже жить с сестрёнкой поехала к Джозефу и Кристиану, хотя у меня жилплощадь больше. И не только она, кхм. Не суть.       Но Олимп был покорён. И хрупкое божество сдалось моему напору. Как счастливы мы были на том побережье после победы в Американском конкурсе… И как несчастны в Европе. И в этом только моя вина: я доверился ублюдку Густаву, я не слушал ни команду, ни свою девочку, из последних сил пытался руководить, хотя осознавал, что не справляюсь, вспышки агрессии участились и… мыльный пузырь наших и без того шатких отношений с Мишель лопнул. Оказывается, в любви девиз «Быстрее. Выше. Сильнее» не работает. Его можно оставить для постели и работы, но межличностные отношения куда тоньше, и важно чувствовать партнёра, слушать и, главное, слышать, а не пытаться перекричать и додавить, отстаивая свою правоту, защищая хрупкое эго. Будь я мудрее, мы бы сейчас третьего ребёнка ходить учили, а не расстались прямо за сутки до финала конкурса, который хоть и принёс победу, но и оставил за собой горечь.       Последний наш с Мишель разговор состоялся в аэропорту, при всех, в подчёркнуто официальном, холодном тоне, хоть больно и было обоим. Я всё думал, что отпускаю свою синицу из ладоней в небо, чтобы она, полетав свободным журавлём, вновь опустилась в них.Но судьба решила иначе. Хотя какая, к чёрту, судьба? Мы, люди, любим сваливать на Фортуну своё неумение нести ответственность и действовать, когда это требуется. Мишель завязала с хореографией, устроилась на нудную, но приносящую доход, должность, переехала с Молли в Сиэтл, а я успел проиграть конкурс в Азии, распустить команду, жениться на другой, закрыть глаза на несколько измен, поскольку и сам проводил ночи не в объятиях рыжеволосой супруги, подобрать с улицы котёнка (и это, пожалуй, единственный верный поступок за всё это время), развестись, забросить тренировки, начать пить, потерять мать, которая и в последние свои минуты думала о том, насколько я несчастен, пристраститься к антидепрессантам, безуспешно пройти курс психотерапии, чтобы опять вернуться к бутылке, и осознать, что закончу жизнь в этой поганой квартирке в Детройте среди вони, грязных стен, нестиранных простыней и коробок из-под пиццы… За эти пять лет с моей первой и последней настоящей любовью я не увиделся ни разу. Даже не позвонил… Трус. Просто трус. Меня хватило лишь на пару огонёчков в реакциях на её сторис в Инстаграме. Но она даже на них не ответила. Всё, что встречало меня в этом монологе – уведомление «прочитано».       А потом Брендон увидел Брендона. Хвостатый орал и шипел, кидаясь на гостя, двуногий, в свою очередь, пытался отбиться. Но, по итогу, они даже сдружились. Через сутки после нашего скомканного диалога на постели меня ждали пачка кошачьего корма премиум класса и билет в один конец – второй шанс: Детройт – Сиэтл. Кошак вместе с мисками, ошейником и подарком от тёзки отправился на время к соседке, миловидной старушке, иногда жалевшей меня, и приносившей суп, а я с пожитками, умещавшимися в небольшой портфель, на такси помчался в аэропорт.       Пара часов полёта, скомканный сон, попытка флирта со стюардессой, и вот я сижу в номере фешенебельного отеля совместно с бывшими врагами, которые напрягали меня в разы меньше, чем прежние друзья. Последним почему-то было больнее смотреть в глаза. И тут появилась она… Всё та же богиня, возмужавшая, с парой мимических морщин и горящим огнём взглядом, который лишь на мгновение задержался на мне, а после заскользил по другим. Мне же пришлось глубоко вздохнуть и задержать дыхание, чтобы ком, возникший в глотке, провалился обратно в пищевод. Не думал, что эта встреча окажется такой тяжёлой. Но отчего-то надеялся, что она чувствует то же, что и я. Эгоист, знаю.       Мы оба делали вид, что всё давно в прошлом: слаженно (хоть и не с первой попытки) тренировались, смеялись, ссорились и мирились. Вот только, забавно, но мы словно бы поменялись местами. Она переняла мою утраченную сталь. И это пугало.       И вот ночь перед решающим выступлением. Уделаем ли мы этих сосунков или окажется, что наше место где-то в Музее Древности? Лежу в постели бесцельно листая социальные сети. Раздаётся стук в дверь. Открывать не хочется, но время позднее, мало ли, может у кого-то из девушек команды что-то произошло. Миранда как раз живёт в соседнем номере. Хотя она скорее палец себе откусит, чем попросит о помощи меня, да и вообще кого-либо мужского пола. Настойчивый стук повторяется. Я уже подхожу к двери, как слышу голос… Голос Мишель.       – Джастин! Открывай! Тяжело же… – слышится пыхтение с той стороны.       Распахивая дверь в номер, я обнаруживаю хореографа с огромной коробкой в руках, тут же забираю её и отставляю на пол, но не успеваю спросить, что это, как девушка начинает тараторить:       – Извини, что ночью, – она запыхается, словно бежала, – Ты, наверно, уже лёг, но это костюм и бутафория для завтрашнего выступления. Я просила Карлоса раздать всем, но эта коробка стояла дальше остальных, он видимо просто её не заметил…       Честно говоря, я не слышу поток её слов, только смотрю на неё такую растрепавшуюся, серьёзную, взвинченную, взволнованную… мою. И, не успевая сказать себе что-то вроде: «Джастин, она уже пять лет, как не твоя!», пожалуй, слишком резко притягиваю к себе и целую. Быстро, крепко прижимая, боясь, что откажет, ударит, обзовёт, вырвется из рук…Но она имеет на это право. Вот только Мишель лишь мягко отстраняется, смотрит на меня, кажется, понимая всё без слов, и снова приникает к моим губам в нежном, размеренном поцелуе. Поцелуе людей, которые уже не ослеплены первой страстью, а знают друг друга вдоль и поперёк.       Когда мы наконец-то отстраняемся, я тихо, не глядя на неё, говорю:       – Извини меня.       – За что, Джастин?       – За то, что не сумел перебороть гордость и сделать это тогда в аэропорту Парижа.       – Тогда и ты меня тоже прости.       – За что, милая?       – За то, что я тебе снюсь…              Тилинь-тилинь-тилинь! – звенит будильник. Я открываю глаза, вскакиваю с постели, на которой уснул, похоже, прямо в одежде, ищу глазами коробку, ещё чувствую вкус губ Мишель, тепло её ладоней, и понимаю, что всё это был просто очень реалистичный сон. Но ещё не поздно воплотить его в реальность… Я выбегаю из номера и буквально лечу к двери комнаты Миранды, чтобы спросить, не знает ли та, где сейчас наш хореограф. В последнее время они очень сблизились, хотя раньше друг друга на дух не переносили.       Уже занеся кулак для стука, я замираю. Изнутри доносятся тонкие, быстрые, приглушенные ладонью или подушкой стоны. О, я прекрасно знаю, чьи они… Я и сам слышал их не раз, вот только сегодня не я их причина. Да и не буду уже, похоже…       Папа был прав: в соревнованиях, как и в любви, если ты недостаточно стараешься, обязательно найдётся кто-то, кто займёт твоё место. Если ты не победитель, значит, – лузер. Или всё или ничего. Каким бы талантливым ты ни был, а после пятилетнего перерыва вернуться в большой спорт уже невозможно. Остаётся лишь склонить голову перед новыми звёздами.