Лелея слабую надежду

      Он вновь оказывается один в широком поле, размытом и лишённом красок. Звенящее безмолвие давит на уши; сердце готово выпрыгнуть из груди - чувство тревоги, страх перед неизвестностью, опасность.       Он оглядывается, желая разглядеть хоть что-нибудь, но с каждым поворотом головы окружение лишь расплывается сильнее, постепенно вызывая тошноту.       Тогда он закрывает глаза и решает идти наугад. Чем дальше, тем тяжелее даются новые шаги: воздух будто становится плотнее, стараясь препятствовать любому движению; от духоты и напряжения на лбу выступают капли пота. Он раздражённо сбрасывает с себя плащ, а затем и куртку, когда жара становится невыносимой, но облегчение не приходит. Он хочет бежать, но с первой же попыткой силы покидают тело окончательно; он падает, в последний момент выставив ладони вперёд. Когда пальцы соприкасаются с поверхностью, неожиданно раздаётся всплеск.       Открыв глаза, он вздрагивает: мир вдруг обретает чёткость. Смотрит вниз: водяная гладь. Необъятная, заполнившая всё видимое пространство вокруг. Красиво. Где-то он уже слышал о таком... Как же это называлось?... Море?... Ха... Ха... Да, точно, море...       Внезапно раздаётся страшный грохот, словно разверзаются сами небеса; ещё мгновение назад спокойная вода уже кипит и обретает кровавый окрас, и он видит в ней своё отражение: испуганный маленький мальчик, в разодранной тканевой жилетке и красными от слёз глазами. Он хочет позвать на помощь кого-нибудь, кого угодно, но из горла вырывается лишь жалкий тихий хрип. Неведомая сила заставляет его вскочить и рвануть назад, лишь бы подальше от этих раскатов грома. В какой-то момент шум бурлящей воды и разгневанного неба становится таким громким, что кажется, будто в беге нет никакого смысла, и попытки укрыться где-нибудь от этого кошмара сделают только хуже. И вдруг всё резко затихает.       Он недоверчиво приоткрывает один глаз. Его окружают какие-то странные тёмные силуэты. Один из них, медленно приблизившись, долго и пристально разглядывает его. Затем, наклонившись прямо к заплаканному лицу, сипло произносит:       - Чем я хуже тебя?       Тут же, покачиваясь из стороны в сторону, подходит другой и, резко развернув мальчика к себе, истошно кричит:       - Моя жизнь хоть что-то значила?!       Шёпот остальных нависших над ним теней перерастает в одну страшную какофонию.       - Зачем ты вёл меня на верную смерть? Это того стоило?...       - Ты думаешь, что я заслуживала погибели?       - Я был просто пешкой для тебя, не так ли?!       - Я мёртв из-за тебя!       - Это всё твоя вина!       - Почему ты ещё не с нами?...       Он падает на колени, закрыв уши дрожащими руками, и повторяет, словно молитву, одно единственное слово: "Простите".       Вдруг все силуэты, затихнув, расступаются, и вперёд выходит самый маленький из них, до боли напоминающий обычного ребенка. Опустившись напротив, он берет лицо мальчика в свои руки и грустно шепчет:       - Мою жизнь отдали тебе...       В этот момент Эрвин Смит просыпается в холодном поту, судорожно глотая ртом воздух.

***

      Время на старых настенных часах показывало около трёх ночи; скомканная простынь, служащая одеялом, валялась на полу беспомощной массой. Поднявшись с неудобной постели, Эрвин неровными шагами дошёл до окна, а затем распахнул его настежь; в лицо сразу же ударил свежий ветер, понемногу разбавляя спёртый воздух в маленькой комнате.       Застелив помятым покрывалом кровать, Смит уселся на самый её край и устало уронил голову на руки. Этот ужасный сон являлся к нему уже третью ночь подряд.       Сделав глубокий вдох, он откинулся спиной на постель. Правую руку неприятно сводило. "Видимо, тело ещё отказывается верить в то, что потерянная конечность вернулась на место" - Смит сердито дёрнул головой, желая прогнать ненужные мысли. Нет, он не хотел вспоминать последние несколько дней и миссию "стена Мария". Только не после этого кошмара.       Мысленную борьбу Эрвина с собственным сознанием прервал тихий стук в дверь. Вначале Смит решил, что не будет двигаться, надеясь, что ночной посетитель просто уйдёт, не дождавшись ответа, но стук повторился вновь, на этот раз громче и настырнее. Неохотно встав на ноги и накинув рубашку для приличия, Эрвин всё же открыл упрямцу дверь.       - Что-то произош... Капрал Леви?       - Да, я, - Аккерман стоял в проходе, скрестив руки на груди.       - Что у вас случилось?       - У нас - ничего. Я зашёл спросить, что случилось у тебя, - Леви, беспардонно прошествовав в комнату без приглашения, направился к масляной лампе, доставая из кармана коробку со спичками, - ты же не собираешься здесь в кромешной тьме сидеть?       Отстранённо покачав головой и со скрипом закрыв дверь, Смит сел обратно на койку, пустым взглядом уставившись на часы. Аккерман опёрся на край рабочего стола, требовательно заглядывая капитану в лицо.       - Ну что, рассказывай давай.       - О чём?       - О том, почему я уже третью ночь подряд просыпаюсь из-за твоих истошных воплей. Я начинаю завидовать тем, кому выделили комнаты в другой части здания, - сурово проговорил Леви.       - Не бери в голову. Это всё рука. То, что произошло в последнее время... Это такой стресс, я...       - Психосоматическая боль не заставит тебя орать так, чтобы я думал, что тебе тут ногти вырывают, - холодно перебил Аккерман.       Ответа от Эрвина не последовало. Скрестив пальцы в замок и сгорбившись, он продолжал смотреть, как длинная стрелка отсчитывает секунды. После того, как он насчитал семьдесят две, Аккерман нарушил тишину, озлобленно процедив:       - Так и будешь молчать? Знаешь что, не делай вид, будто ты один натерпелся больше всех остальных.       - Похоже, будто я так считаю?       - Черт, да по твоим глазам и не разобрать, что ты там считаешь, и что у тебя за бардак в голове творится.       - Я не жалею себя, Леви.       - Ну а кого тогда?! - В голосе капрала были слышны разъярённые нотки, а это, в свою очередь, начинало раздражать Смита.       - Леви, из-за меня полегло больше двух десятков солдат новобранцев! И я должен был умереть вместе с ними, я вёл их за собой, понимаешь?!       - А-а-а, то есть ты хочешь сказать, что лучше бы я ввёл сыворотку титана Армину, да? Из-за этого ты себе покоя не даёшь, эгоист? Так значит?       - Черт, да! Нет... Боже, да я сам не знаю! - Эрвин вскочил с кровати, - Никто не хочет умирать, но в тот момент я просто должен был! Я сказал им, что мы все отдадим наши сердца... Выжил только тот рыжий парень, который утащил меня полумертвого с этого проклятого поля. А я даже имени его не помню! А Армин... Эта жизнь должна была принадлежать ему, я... Отобрал её, - Смит вновь обессиленно приземлился на койку.       - Хочешь узнать, почему я выбрал тебя, а не мальчишку? - сухо спросил капрал.       - Хочу.       Аккерман встал и, приблизившись к Смиту, сел на корточки напротив него, поймав его взгляд своими тусклыми глазами.       - Ну так слушай. Армин оказался на крыше первым, и я собирался вернуть к жизни именно его, но не успел: тот самый солдат приволок тебя. Я сразу было передумал спасать юношу, не смотря на мольбы Эрена и Микасы, но новобранец заставил меня серьёзно задуматься... Он назвал тебя сущим дьяволом, за которым все слепо последуют прямиком в пекло. Я увидел в его глазах лютую ненависть, когда он вынес тебе приговор: за это ты и должен жить. Юнец считал, что ты не заслуживаешь покоя. Мне стало тебя по-настоящему жаль, и я хотел, чтобы ты обрёл свой долгожданный вечный сон, Эрвин. Новобранец не знал, о чём говорил, но его не за что винить, как и тебя... А потом я понял, что отчасти он был прав. Кто, если не ты, сможет пойти на самые крайние жертвы, когда потребуется? Точно не Армин, который руководствовался чувствами большую часть своей жизни. И кто, если не ты, уже готов к тому, что тебе будут желать погибели за это?       Леви замолк и пристально посмотрел на Смита.       Слабый свет лампы осветил сокрушённый лик Эрвина: мокрые дорожки от слёз блестели у него на щеках. Маска непоколебимости окончательно слетела с лица капитана, обнажая обычного человека, которому не чужды ни страх, ни скорбь, ни чувство вины. Человека, который потерян в собственных кошмарах, и который не знает, куда от них бежать и бежать ли вообще.       - Леви, теперь я вижу их даже во сне. Всех их... Всех погибших солдат. Я бы так хотел сказать им, что мне жаль, и что если бы я только мог, я бы повернул время вспять и спас их... И эти кроваво-красные моря... Постоянно! Каждый раз меня затягивает в них с головой, и я задыхаюсь, умираю... Ты можешь считать это жалостью к себе, но я не боюсь смерти. Больше нет. Я боюсь вставать по утрам с мыслями о том, что лучше бы я не проснулся, а утонул взаправду.       - Так вот в чём дело, - тихо проговорил Аккерман, - ты, наверное, считаешь меня мерзавцем, да?       - Нет, Леви, не считаю. Из-за меня тебе пришлось выбирать, как распорядиться сывороткой титана, и я благодарен тебе за то, что ты подарил мне второй шанс. Но я не верю, что заслужил его.       - Ясно... - внезапно Леви резко вскочил и потянул за собой Эрвина, - если ты считаешь, что не заслужил жизни и хочешь взять и помереть, то тогда давай, иди и шагни в это открытое окно, сломай себе шею! Я не буду тебя останавливать!       Смит удивлённо посмотрел в ошалелые глаза капрала.       - Леви, послушай...       - Нет! Теперь настала твоя очередь слушать меня, Эрвин Смит! И мне есть, что тебе сказать! То, что ты чувствуешь тяжесть вины за всех погибших - это нормально. Это делает тебя человеком, в конце концов! Но ты не должен убиваться по тому, что уже прошло! Ты ведь зациклился на этом, у тебя совсем не здоровый взгляд! Я уже который день замечаю, как ты пытаешь себя навязчивыми мыслями, винишь себя за всё, но подумай, разве смерти всех этих людей не будут напрасными, если ты не возьмёшь себя в руки и не начнёшь действовать? Я не могу позволить, чтобы тот, кто всегда был моим проводником во мраке и примером самого сильного человека, зачах у меня на глазах! К тому же, Смит, ты сейчас не имеешь права на самобичевание, - Аккерман схватил Эрвина за грудки и встряхнул, - Для многих людей ты есть последняя надежда, и они верят в спасение, которое ты нам принесёшь. Ты не посмеешь подвести нас! Докажи, что все потери не были напрасными, докажи, что Эрен и Микаса не зря потеряли своего лучшего друга! - Аккерман судорожно вздохнул. - Я не хочу, чтобы ты страдал и убивался из-за прошлого. Да, мы стоим посреди багрового моря, Эрвин, мы можем утонуть в нём с головой, но я знаю, что ты выведешь нас, чего бы тебе это ни стоило! Потому что я знаю тебя, Эрвин Смит, и за это я тебя люблю! И хочу, чтобы ты всегда оставался моей надеждой! - Леви особенно разъярённо отчеканил последнюю фразу и, немного отступив назад, раздосадовано добавил, - Надеюсь, теперь ты доволен. Чтобы хоть слегка тебя подбодрить, мне пришлось открыть такие чувства, о которых я поклялся держать рот на замке.       - Мне... мне очень жаль.       Они молчали.       Аккерман, прислонившись спиной к стене, мрачно глядел на капитана. Он всё вглядывался в Эрвина, лелея слабую надежду увидеть в его глазах тот самый огонь, который был так необходим в их страшное время. Хотя бы отголосок, призрак того света, который Леви страшился потерять навсегда.       Смит был погружён в свои мысли, прожигая капрала немигающим взглядом в ответ. Застывший на месте, он очень напоминал скульптуру. Некое восковое изваяние, что одновременно привлекает своей задумчивой красотой и нагнетает своей печальной неизвестностью.       Аккерман отвел глаза в сторону.       Никто из них не мог сказать, как много времени они провели в этой тишине, несколько минут, или же гораздо больше: происходящее даже перестало казаться реальностью, а больше начало походить на какой-то странный скучный сон. Словно время вдруг остановилось, ожидая чего-то.       Равномерное тиканье часов уже начинало действовать на нервы.       Наконец Смит решился нарушить тягостное безмолвие.       - Леви, прошу, скажи мне честно... Ты... Вправду испытываешь ко мне такие сильные чувства?       Аккерман вздохнул и посмотрел в открытое окно. Небо, хоть и затянутое стального цвета облаками, заметно светлело. Скоро должен начаться рассвет.       - Да, Эрвин. На самом деле, мне казалось, что это очевидно.       - Прости, я не догадывался.       - А Ханджи вот поняла, - горько ухмыльнулся Леви.       Ханджи сообразила даже раньше самого Аккермана. Вначале он не понимал намёков от Зоэ, от внезапных подколов свирепствовал, посылая её куда подальше, а потом, когда разобрался во всём, разозлился ещё сильнее, но уже на себя самого. А ещё этот невыносимый понимающий взгляд, за который капрал был готов разбить слишком сообразительной учёной её очки вместе с переносицей, преследовал его на каждом шагу.       Леви покачал головой, отгоняя нечаянные воспоминания и покосился на Эрвина. Неожиданно, тот осторожно шагнул в сторону капрала и неуклюже раскрыл руки, предлагая объятия. Аккерман бросил на него недоверчивый взгляд, словно остерегаясь, не хотят ли с ним сыграть злую шутку, но когда Смит неловко улыбнулся, видимо подумав, что ему отказали, и расстроенно опустил руки, капрал уверенно сократил расстояние между ними и сам крепко прижал капитана к себе.       - Прости меня, Леви, я совсем не умею говорить красиво, когда дело доходит до таких... признаний.       - Скажи то, что посчитаешь нужным. Я постараюсь тебя понять.       - Откровенно говоря, я никогда не задумывался о подобных чувствах, но... Я много раз доверял тебе свою жизнь и никогда мне не приходилось жалеть об этом. Я уверен, что не буду сожалеть и о том, что решил доверить тебе своё сердце. Если ты этого хочешь, то я всегда буду с тобой, буду твоей надеждой... и никогда не позволю себе подвести тебя.       - Да, Эрвин, хочу. Всей душой.       - Леви... Спасибо тебе.       Они молча стояли в объятиях друг друга, когда первые солнечные лучи стали проникать в комнату, пробиваясь через плотную завесу облаков, озаряя пасмурное небо, и, только проснувшись, начинали петь птицы.       С той ночи Эрвину Смиту перестали сниться кошмары.       С той ночи огонь надежды засиял для Леви Аккермана ярким пламенем.