Сорок миль вдоль старого шоссе

      Только в старых деревянных одноэтажных коттеджах, пропахших пылью и сухими листьями, может быть так темно, как было в комнате сейчас. Ни проблеска света, ни капли, ничего — вот что значит «нет электричества». Ориентироваться в такой незнакомой комнате было практически невозможно, поэтому, решив сходить попить воды посреди ночи, Томас предусмотрительно взял с собой телефон. Подсвечивая себе фонариком путь между буфетами и трельяжами, он, пошатываясь со сна, перешагивал через горшки с сухой землёй и их с Ньютом походные рюкзаки. Добрался до крошечной кухни, набрал в горсть звенящей воды из крана. Она отдавала холодом и железом, так что много Томас пить не рискнул, через пару глотков вытер губы ладонью, а ладонь — о футболку. Выключил воду и только тогда заметил, что на улице начался дождь. Не мелкий, но и не сильный — как вода в душе, он горохом стучал по жестяной крыше старого маленького домика, и что-то зачаровывающее было в этом простом однообразном звуке. Да, он знал, что это умиротворение было как-то связано с инстинктами, с хищниками, которые не охотятся в дождь, но всё равно это не мешало ему наслаждаться. Даже спать расхотелось, и, не замечая тянущего по полу холодного воздуха, он просто ненадолго замер у окна, слушал дождевой прибой, усиливающийся с каждой минутой, и свежий мокрый запах просачивался сквозь старые растрескавшиеся оконные рамы. Только раскат грома, мигнувшее во вспышке небо — как будто перегоревшая лампочка лопнула, — заставили его опомниться и направиться обратно.       Возвращался обратно он уже немного увереннее — по уже пройденной дороге-то, даже фонарик включать не стал, — и это сыграло с ним злую шутку, потому что в итоге Томас заплутал и вместо того, чтобы за полминуты добраться до своего матраса, наткнулся на незнакомый диван. Врезался пальцами в его ножку и еле сдержался, чтобы не выругаться от боли — где-то в комнате (было не видно в темноте) спал Ньют, не хотелось бы его будить. — Томас, это ты? — хриплый, быстрый вопрос, почему-то напомнивший Томасу спугнутую из зарослей травы птицу, застал его врасплох. Он собрался было ответить, когда ему в лицо вдруг ударил яркий свет, и в одно мгновение, нет, даже быстрее Томас поменял своё мнение о темноте — в ней было гораздо лучше, чем под таким невыносимо режущим светом.       Видимо, Ньют включил фонарик и теперь настороженно разглядывал стоящего у дивана человека, и Томас поспешил его успокоить. — Да, это я, я, — отозвался он, морщась и загораживая лицо руками, — я тебя разбудил? Извини. — Нет, ты ни при чём.       Наконец слепящий свет пропал, и Томас заморгал, разгоняя неоновый туман перед глазами. В ту секунду, как снова стало темно, кто-то схватил его за руку. — Ньют, ты чего? — его пальцы были холодные настолько, что казались влажными. Ещё не разобравшись до конца, что случилось, Томас перевернул лежащую на спинке дивана ладонь, чтобы держаться было удобнее, и Ньют вцепился в неё уже двумя руками. — Ты в порядке? — Я… — начал было тот, но его прервала взорвавшаяся на улице молния. Всплески света пробивались в комнату сразу через три окна, и даже несмотря на то, что два из них были наполовину загорожены шкафами, выглядело это впечатляюще. С первыми рокочущими раскатами грома Ньют ещё сильнее сжал его руку. — Проклятье.        Томас еле услышал его шёпот сквозь шум дождя. И всё понял. Вот он идиот, конечно, он же отлично знает, что Ньют не выносит грозы. Не выпуская его руку, Томас обогнул диван сбоку и опустился рядом с Ньютом, и тот тут же попытался забиться ему под локоть.       Только сейчас, с такого расстояния Томас сумел разглядеть его лицо. Цепляясь за него изо всех сил, Ньют тем не менее совершенно не обращал на Томаса внимания — он широко раскрытыми глазами, в которых не было ни намёка на сонливость, смотрел в окно прямо напротив дивана. Наполовину загороженное, оно всё равно пропускало достаточно света, и с каждой вспышкой молнии всё ярче озаряло лицо Ньюта. Тонкие, сжатые в ниточку губы, огромные глаза, бликующие с каждой молнией, будто глаза какого-нибудь животного, блестящий от испарины лоб. Ньют был полностью сосредоточен на дожде, только вот и следа умиротворения, которое испытывал Томас, в его взгляде не было.       Ещё одна молния, взорвавшись на улице, плеснула Ньюту в лицо ослепляющим светом, и Томас заметил слёзы в уголках его глаз. — Не смотри, — накрыл ему глаза ладонью и притянул ещё ближе. Ньют прижимался к нему так отчаянно, будто хотел спрятаться где-то у него внутри, и вздрагивал от каждого раската грома. Вздрагивал так, будто на него замахивались. Томас нахмурился. — Нет, так не пойдёт. Посиди тут, я быстро схожу и закрою то окно, хорошо? — Нет, — едва слышный хриплый, захлёбывающийся шёпот. Ньют смотрел на него с ужасом и отчаянием, цеплялся за его руки и футболку в попытке остановить и не дать подняться. — Н-не надо, я в порядке, только не ходи никуда! — Тогда пойдём со мной, — эти слова Томаса сопровождались ещё одним раскатом грома, прозвучавшим будто прямо на крыше коттеджа, и Ньют затравленно всхлипнул, прижав руки ко рту.       Томас, вновь получив свободу, укутал его в одеяло, а потом без лишних слов поднялся с места, включил фонарик — больше не для себя, пройти тут было всего ничего, шага три или четыре, а для Ньюта, чтобы тот не потерял его в темноте, — и направился к тому самому окну. И, напоследок вдохнув поглубже ночной мокрый воздух, закрыл форточку.       Сразу стало тише.       Возвращаясь назад, снова на что-то наткнулся: чтобы быстрее вернуть его обратно, Ньют вытянул ему навстречу руку, и, едва нащупав чужой рукав, тут же рванул на себя, так что Томас чуть не потерял равновесие.       Но Томас был не против. Он несколько минут гладил Ньюта по голове, зарывшись пальцами ему в волосы, размеренно и неторопливо, пока у того немного не выровнялось дыхание и он не перестал всхлипывать куда-то Томасу в живот. Затем, не выпуская его из объятий, переложил поудобнее подушку, чтобы она оказалась под шеей, и лёг, и Ньют почти сразу же забрался следом, устраиваясь между чужим плечом и спинкой дивана, чтобы быть защищённым с максимального количества сторон. Томас привычно повернулся на бок — руку чуть выше, колено чуть в сторону, и накрыть его голову ладонью, пряча от слепящих вспышек, — и уже минут через пять дыхание у Ньюта выровнялось, сердце, до этого заходившееся, как у пойманной птицы, замедлилось, и он заснул, больше не обращая внимание на гром и вой ветра. Его тёплое дыхание грело Томасу кожу на шее, и это вкупе с размеренным сердцебиением, с вплетающимся в него шумом дождя с улицы действовало на Томаса усыпляюще. Он покрепче обнял Ньюта и прикрыл глаза.       По какой причине взрослый человек может бояться грозы? При попытке найти разумное объяснение в голову приходит, например, детская травма. Может, однажды этому человеку, когда он ещё был маленьким, пришлось пережить похожую бурю на улице, в одиночестве и не имея укрытия? Хотя, какими же недобросовестными должны быть родители, чтобы оставить своего ребёнка в дождь одного.       Но, может быть, он от них сбежал? Тогда такие родители заслуживают ещё большего порицания. Почему же такое могло произойти? Они плохо с ним обращались? А может, что-то в родителях напугало его настолько, что он мог думать только о том, как оказаться от них как можно дальше? Например, если они часто ссорились друг с другом, не стесняясь делать это на глазах своего ребёнка, может, даже дрались?       А, может, не родители виноваты? Может, что-то страшное случилось одним дождливым вечером или неспокойной ночью — что-то неожиданное и неотвратимое? Например, если в одну из таких ночей случился пожар, в котором пострадал или погиб дорогой ему человек? В таком случае, если впоследствии гроза будет вызывать у человека ужас, это будет понятно.       В качестве объяснения может подойти недавно просмотренный ужастик, действия которого разворачивались во время грозы. Также не стоит забывать о просто впечатлительных людях, которые не любят громкие резкие звуки и чувствуют себя некомфортно во время бури просто в силу этой своей особенности.       Причин, как вполне адекватных, так и крайне нелепых, в принципе существует много, но Ньюту не нужно было ничего объяснять. И именно это отсутствие необходимости выворачивать перед кем-то свою душу, чтобы оказаться в безопасности, это спокойствие, за которое не приходилось расплачиваться, мог дать ему Томас. Они знали друг друга так давно, что слова «знать» и «любить» для них стали чем-то практически тождественным, так что, наверное, только Томас и мог успокоить его так легко и быстро.       Томас знал Ньюта с детства, любил почти столько же, так что Ньюту не нужно было ничего объяснять, всё так, но вот о хозяйке дома, которая пустила их переночевать, такого сказать было нельзя. Поэтому утром она была с ними не так добра и приветлива, как за день до этого, всячески старалась поскорее выпроводить их из дома и постоянно с осторожностью косилась на них — наверное, встав с рассветом, как все одинокие пожилые люди, она застала их спящими в обнимку.       Но они и не собирались ничего объяснять — пусть думает что хочет. На Ньюта накатывал колючий смех каждый раз, как он ловил на себе её настороженные взгляды, в голове почти против его воли начинали шевелиться мысли о том, как бы шокировать её ещё больше — просто так, шутки ради, — и Томасу приходилось осаживать его каждые несколько минут. Впрочем, он отлично понимал его настроение, просто не показывал своего веселья так явно, как Ньют. Но глаза у него смеялись.       Иногда, как сегодня, например, Ньют испытывал какой-то странный, нездоровый восторг от того, что они могут вести себя так, как им удобно, ничего никому не разжёвывая и ни перед кем не оправдываясь. Обычно после очередного такого осознания вслед за восторгом на Ньюта накатывала волна бесконечной благодарности Томасу, поэтому, пока они с рюкзаками за спиной стояли на крыльце и Томас благодарил за ночлег и завтрак, Ньют, будучи не в состоянии больше сдерживаться, взял его за руку. Сразу крепко сжал пальцы, чтобы Томас не высвободил руку, как было уже несколько раз за сегодняшнее утро, но тот и не собирался этого делать. Даже наоборот. Почувствовав, как пальцы Томаса легли вокруг его ладони, Ньют расправил плечи и, улыбаясь, вызывающе посмотрел на хозяйку. Та так пристально смотрела на их сцепленные руки, что даже не сразу заметила, как Томас договорил и замолчал. Через пару секунд опомнилась и, проигнорировав его слова благодарности и извиняющуюся улыбку, поспешно захлопнула перед ними дверь. Ньют фыркнул, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться в голос, и Томас, покосившись на него, с улыбкой покачал головой, притворяясь, будто осуждает его веселье.       Чтобы вернуться на шоссе, нужно было миновать шуршащее кукурузное поле по узкой, петляющей по лесополосе тропинке, которая начиналась почти от самого крыльца, и сделав по ней всего шагов десять, Ньют наконец не выдержал. Остановился на полном ходу, развернул Томаса к себе и поцеловал.       Тот с удовольствием ответил, на несколько секунд вокруг словно перестали существовать и раннее росистое утро, и шелестящая кукуруза, и розово-голубое небо, и ватный туман в канавах — только они вдвоём.       Отстранившись от Томаса, Ньют первым делом бросил взгляд на дом, в котором они ночевали, и, заметив, как сердито задёрнулась занавеска на одном из окон первого этажа, не выдержал и расхохотался.