***
подступивший к горлу комок не позволял по-человечески вдохнуть воздух, чувство удушья вызывало жуткую панику. грохот и крики раздавались где-то совсем неподалеку, подливая масло в огонь. я вжимался в леденящую стену кладовки, молясь, чтобы пьяный отчим не нашёл меня по хныканью и скулежу. на днях он сходил к своим друзьям-алкашам, чтобы отметить женитьбу одного из них. вернулся же совсем недавно, с бутылкой крепкой водки, хмельным и размытым взглядом, и кучей упоминаний о том, как же ему мы с мамой осточертели, припоминая каждый косяк. мать же, испуганно посмотрев на меня, послала куда-нибудь спрятаться от буйного, принимая все удары на себя. подобные выходки с его стороны были не впервые, и обычно всегда происходили после гулянок со своими отбитыми на голову друзьями. никогда не мог понять, почему матушка выбрала именно его. закрывала глаза на все его скандалы, моральные и физические ущемления, домогательства. из всех она выбрала именно его. видно, последней каплей для соседей послужил грохот стеклянной посуды, потому как громкая долбёжка в дверь и вопли пожилой соседки были слышны даже в маленькой душной комнатушке. а к одному разъяренному голосу добавились еще два, кричащие о том, что если весь этот хаос посреди ночи не окончится, то полиция и лишение родительских прав будут обеспечены. даже на мгновение в моей душе мелькнула надежда, что отчима уведут и он более не посмеет вторгаться на наш порог. однако в ответ послышался его рычащий, хриплый и пропитый голос, посылающий всех собравшихся. меня клонит в сон. я мало спал последние ночи из-за кошмаров, паранойи, стресса. мама конкретно начала волноваться, однако нанимать и вызывать психолога не стала. потому как квартира у нас жалкая: обрушенная штукатурка на стенах; периодические трещины; надорванные обои; а по кухне свободно гуляют тараканы, принявшие нас почти, что за хозяев. «в таком доме, — говорит она, — стыдно появится». да и кто нам денег даст на психолога-то? отчим? у него одна водка на уме. мама? зарплата у нее крошечная, еле на булку хлеба и пакет молока хватает. я? да кто возьмет меня, девятилетнего мальчонка, на работу-то? пронзительный крик матушки заставил меня встрепенуться и посмотреть в сторону, откуда он исходил. кровь застучала в ушах, отдаваясь в голову. я потирал влажные ладошки друг об дружку, мысленно успокаивая себя, утверждая, что это совершенно не то, о чём можно было подумать изначально. однако эта мысль не давала покоя, проявляя себя раз за разом, описывая всё в отвратительных кровавых картинах, которые я видел лишь по телевизору, на определённых каналах. на миг я заметил, что всё вокруг утеряло бывалый шум: рьяные возгласы затихли, пронзая уши скрипящей тишиной. «возможно, это всё уже закончилось, и, наконец, настал покой?» — мелькнула наивная мысль в моем разуме. ведь даже омерзительные насекомые, обустроившиеся на нашей кухне, более не издавали ни единого шороха. в надежде я, часто дыша от встревоженности, поднялся, поскрипывая коленными чашечками и, уже приготовившись к открытию щеколды, как послышался горький вскрик отчима, просящий прощения и умолявший остаться с ним. — что происходит? — под нос шепнул я сам себе, выбираясь из маленькой комнатки. за все время проживания здесь я смог изучить наименее скрипящие дощечки, научился тихо открывать и закрывать двери, бесшумно пробираться мимо чутко спящего мужчины. даже зная, что особой опасности мне не грозит, адреналин в крови, долбящий по мозгам, не снизился. топчась босыми ногами, несколько раз скрипнув досками и вздрогнув, я практически оказался у цели. пару шагов в сторону кухни — и я застываю. видна макушка моей матери, лицо… рядом, громогласно вопя, сидел выпивший отчим, сжимая материнскую руку, моля о прощении и у Господа, и у матушки. голова её кровоточила, заполняя всё лицо густовато-красной жидкостью. по всему телу проходит мерзкий холодок, словно разряд электрического тока. пробивающий, как зимний мороз. создаётся ощущение, будто где-то внутри, в глубине бьющегося сердца, начинает что-то угасать, как последний огонек веры. гаснет он презрительно медленно, лишая меня прежних ярких красок, стекающих по стенам. и когда цвета становятся совсем тусклыми и безжизненными, я, не удержавшись на ногах, медленно опускаюсь, пытаюсь собрать невидимый пепел чего-то стоящего мне, но он предательски разлетается в разные стороны, исчезает. глаза защипало и, не в силах сдержаться, сгибаюсь, заливая собственное лицо бескрайними слезами. ярко всхлипывая, сжимая свои же руки, я дрожал, пытаясь схватить как можно больше воздуха. — Мишенька, — едва слышно прошептал мужчина, кажется, боясь спугнуть. — принеси телефон, сынок. голос, который настолько был знаком мне, сейчас вызывал лишь жгучее ощущение и покалывание, словно тысячи льдинок беспощадно впивались под кожей. на протяжении нескольких лет я терпел все, что вытворял отчим. мог вытерпеть его крики, оскорбления. все пьяные выходки старался забыть, простить, как и подобает обыкновенному ребенку. но тут моё терпение разорвалось, как тонкая натянутая ниточка, оборвавшаяся со звонким щелчком. стиснув зубы до боли в деснах, я приподнялся, с чувством, будто мелкие иголочки прошлись по моим стопам, не позволяя поймать равновесие. рвано вдохнув кислород, я устремил свой взор на отчима: встрепанного, но более трезвого, чем ранее; зрачки расширены; он придерживает свою руку возле материнской артерии, похоже, проверяя пульс. горечь с каждым вдохом только нарастала, перекрывая дыхательные пути, и, прикрыв рот, я чуть пригнулся, позволяя очередному порыву слез овладеть мной. — принеси телефон, щенок! — вдруг воскликнул он. — пока я с тобой не расправился так же, как и с этой сучкой. неприятные мурашки накрыли меня с головой, создавая ощущение сильной тяжести. будто каждая, даже малейшая косточка, тянула меня вниз, не хуже настоящего валуна. мне до сих пор было сложно совладать с собой: каждый вздох или всхлип получался надорванным; горечь в глубине глотки отдавалась болезненно и тошнотворно; ноги подкашивались, поэтому пришлось опереться о стену. мне было больно. не физически, а морально. больно осознавать то, что тот, кто жил вместе с тобой, считался новым отцом, попросту замахнулся на маму и, возможно, убил. я поджал губы, покусывая их, стараясь держать себя в руках. но внутри нечто отдавалось отвратительным холодком, растекаясь по всей грудной клетке. — папа, — единственное, что смог я пропищать, с жутким комом в горле, перед тем, как в дверь стали стучаться с удвоенной силой. — откройте сейчас же, — грубоватый, смелый и незнакомый голос отдался за дверью. похоже, моему отчиму это послужило каким-то непонятным мне сигналом. резким и неуклюжим движением он за мгновение оказался возле меня, с силой затыкая рот, шепча неразборчивые слова, по всей видимости, угрозы. — откройте, пока не пришлось выбивать дверь. — да пошел ты нахуй, — прошипел он, схватившись за мои волосы, скорым шагом потащив в сторону кладовой. «неужели запрет меня? а вдруг меня более не найдут?» — мельком подумал я, когда меня толкнули обратно в темную комнатку. и опять духота забралась в глубины моих легких, с кучей скопившейся пыли на полках. снаружи послышался ярко выраженный скрежет, а после отдаляющиеся шаги. по спине прошлись мурашки и я, с надеждой схватившись за дверную ручку, постарался открыть дверь, но безуспешно. недоумевая, я попытался еще пару раз дернуть ручку от себя, однако положительного результата не последовало. он закрыл меня с другой стороны, и теперь выход наружу мог быть осуществлён только с помощью других людей. неподалёку послышался сильный грохот, а потом и разъярённые возгласы чужих. — обыщите здесь всё, — воскликнул голос незнакомца. сердце, кажется, отбивало некий ритм, с необычно бешеной скоростью. мне казалось, что эти люди могут причинить такую же боль. с раннего детства меня уверяли в том, что каждый человек — предатель, не зависимо от того, какого он пола. все, кроме родителей. они, якобы, всегда верны. но сейчас мне кажется, что данное утверждение совершенно не такое. каждый человек — предатель, вне зависимости того, кто он: родитель или обыкновенный смертный. пока я был погружен в свои мысли, те люди, похоже, нашли меня. — ох, Боже, — приоткрыв дверь, меня встретила блондинистая девушка, с высыпанными веснушками на лице. — сэр! тут ребенок. эй, малыш, как тебя зовут? слегка помедлив, я осмотрел женщину, чутка сощурившись, в знак недоверия. — Михаил. — это… превосходное имя. я Мелоди, — руки её медленно направились ко мне. — Миша, что ты видел? — отчим, похоже, ударил маму, — никакого желания говорить не было и эти слова вылетали неуверенно. пустота — всё, что я чувствовал. — она будет в порядке? — да, она будет. Мелоди присела на корточки, чтобы сравняться со мной. соприкасаясь ладонями с моими щеками, слегка поглаживая их, женщина слегка ухмыльнулась. так искренне, что даже мама бы так никогда не улыбнулась. — пошли со мной, — спустя минуту пролепетала она. — мы отведем тебя в безопасное место, а потом ты сможешь увидеться с мамой, хорошо? отказывать сейчас, наверное, самое глупое решение, что могло бы быть. главное, чтобы матушка была в норме. протянув руку, тем самым положительно ответив ей, мы направились к выходу из столь мрачного, но родного помещения.…
теплые оттенки стен, яркое освещение, слепящее глаза — неизвестный мне кабинет. напротив сидел молодой мужчина, торопливо записывая что-то у себя в тетрадке. меня завели сюда совершенно недавно, буквально пять минут назад. этого хватило для знакомства и определения моей цели здесь, а именно — психологическое лечение. пока что это был обыкновенный осмотр, несколько вопросов по поводу моей ситуации. честно говоря, он напрягал. его постоянный дерганный взгляд вызывал у меня мелкую дрожь по всему телу. — так, — разбив тишину на мелкие осколки, его взор перенаправился на меня. доктор Харви Марц — мой, так сказать, терапист, с практически детским голосом. — как ты себя чувствуешь? что ты чувствуешь? меня интересует все! я задумался. всё, что мне удавалось ощутить, это: тягучее, пронзительное и, неожиданно, жгучее чувство внутри живота, груди, горла. невыносимая тревога, отдающаяся после каждого сердечного удара. глаза вновь подло защипало и, оскалившись, слёзы поновой хлынули из красноватых век. сейчас хотелось одного: хоть чьих-то объятий, хотя бы от этого доктора. но он сидел, не шелохнувшись. сжав влажными ладонями футболку, я еле слышно вымолвил: — хочу его смерти.***
соседская музыка заставляет меня свалиться с кровати, с характерным грохотом. этот уродец вновь взялся за старое. уже на протяжении года он включал металл, рок, бас, аниме на полную громкость, реагируя на жалобы равнодушно. правда, после моего визита, он явно боялся испытывать удачу, но, видно, его не изменить. так еще и маска, которую он вечно носит… взглянув в окно, я увидел ночное, звёздное, умиротворённое небо. точь в точь такое же, как когда меня забрали из дома. навсегда. встряхнув головой, отбрасывая негативные мысли, я вернулся на кровать, надел наушники и, устроившись поудобней, постарался заснуть. завтра на работу…