Безрассудно влюблённые

Поочерёдно мятые листы с неудачными, по мнению Эстеллы эскизами, безжалостно летели на пол. Голова Миллер была забита совершенно другими мыслями, которые никак не были связаны с предстоящим показом весенней коллекции дома Баронессы, к которому так агрессивно готовилась девушка по просьбе Хеллман. Не то, что бы это была обычная просьба, нет. Скорее просьба, не имеющая в ответ никаких возражений. Настойчиво, с упреком. Что, кстати, в стиле фон Хеллман. В последнее время Баронесса слишком много обязанностей возложила на хрупкие плечи Эстеллы. У той попросту не было выбора. Все свое свободное время она посвящала работе. Бесит. Неимоверно бесит. Но так вдохновляет, что ли. Да, пожалуй. Круэлла отошла на второй план. Вот уже как второй месяц она толком не проявляет себя на публике. Заголовки газет так и кричат о внезапной пропаже Де Виль. Кругом сплетни по поводу исчезновения столь сильной конкурентки Баронессы, покорившей сердца миллионов поклонников мира моды. В то время как большинство прибывало в недоумении, Баронессе оставалось лишь ликовать исчезновению Круэллы. Со всеми рабочими проблемами, коих накопилось предостаточно за последние дни, у Эстеллы не было сил на очередные выходки Де Виль. Вместо этого Миллер решила направить все силы и злобу Круэллы на создание очередных умопомрачительных нарядов, что вполне устраивало Эстеллу. Но её все так же не покидало ощущение того, как с каждым днем Круэлла рвется наружу, смотря на хитрую ухмылку Хеллман, вспоминая, как та безжалостно избавилась от её матери, на словах обосновывая тем, что она всего лишь лишняя вещица, валявшаяся под ногами Баронессы в тот злополучный вечер, от которой стоило избавиться, так как та своей скоропостижной гибелью успела испортить долгожданный бал Баронессы, о чем Хеллман пеклась больше всего, что выводило Круэллу из себя. Ярость поглощала Эстеллу с ног до головы, но чувство какой-то такой неясной эйфории от нахлынувших чувств захватыватывало ту. Эстелла наблюдала за каждым малейшим движением фон Хеллман день за днём. Каждое сказанное ею слово Миллер подхватывала на лету, пытаясь выискивать какой-то скрытый смысл при том, что сама Эстелла толком не понимала для чего ей это. Возможно и вправду в один прекрасный день Баронесса промолвится о беспокоющем её секрете, что будет слабым местом той, по которому в дальнейшем можно нехило ударить, что лишь на руку Круэлле. Она наблюдала. Наблюдала за всеми, в попытках отыскать любой подвох в то время как, казалось бы, хрупкая Эстелла подчинялась своей начальнице как никто другой. Последней неимоверно льстила такая верность со стороны Миллер. Она часто любила понаблюдать за ней. Конечно, учитывая то, что под контролем Баронессы находится весь модный дом и весь её рабочий персонал, ничего удивительного в очередной слежки за Миллер нет. Но она сама понимала, что следит за Эстеллой не лишь для того, чтобы придраться к какой-либо не понравившейся ей детали, как она зачастую любила это делать, вовсе нет. Её неимоверно притягивала сама девица. Было в ней что-то.. С тех самых пор кабинет Хеллман для Миллер стал как вторым домом. Каждый день Баронесса вызывала к себе свою подчиненную под разными предлогами, которые ничуть не смущали Эстеллу. Ей нравилось видеть то, как сильно Баронесса нуждалась в её присутствии, и только. Возможно. Доходило до того, что переступая порог модного дома с утра пораньше, Эстелла автоматически направлялась в сторону кабинета Баронессы, ожидая ту, если дверь была закрыта, что не доставляло Миллер особого удовольствия. На такой случай Хеллман даже отдала той свои запасные ключи, которые были лишь у них обеих. Многие коллеги Эстеллы косо поглядывали то на неё, то на саму начальницу. Всем было предельно ясно – Баронесса нашла себе своего долгожданного любимчика. И отпускать явно не собиралась. Зарплата с учетом надбавок Миллер знатно повысилась, что не могло не радовать ту, но и вызывало крайнее смущение. Эстелле до безумия нравилось проводить время в одном кабинете с Хеллман, слушать нравоучения от неё, получав на руки зарплату, что только с каждым разом повышалась. Но смущение вызывало лишь негодование. Дворовая жизнь в трущобах многому научила Эстеллу, заколив её. Опираясь на это, та понимала, что все это неспроста. Либо у Баронессы есть планы на свою подчиненную, либо заметив то, как последняя внезапно оттаяла по отношению к начальнице, она планировала нанести жесткий удар в самый неожиданный момент, что настораживало Эстеллу. В любом случае, зачастую за такие поступки со своей стороны люди требуют от тебя в ответ определенную выгоду. Хотя, с другой стороны, бить по Миллер у Хеллман не было бы никакого смысла. Да и какую выгоду можно было получить от невинной Эстеллы, которая и так дни на пролёт выкладывалась по полной в работу лишь бы угодить тебе если и не во всём, то хотя бы от части во многом? Она приноровилась к роли девчонки на побегушках, скрывая под своей ослепительной улыбкой томную ухмылку Круэллы. Исходя из этого, Баронесса никак не догадалась бы о том, что в паре метров от нее находится поистине настоящий монстр, предвещающий конец эпохи Хеллман. Значит, либо Эстелла упустила какую-то мельчайшую деталь, которая поспособствовала скорейшему раскрытию настоящей личности хрупкой девицы, либо же дело далеко не в этом и планы у Баронессы вовсе другие. – Замарашка, за мной. Из раздумий выбивает голос начальницы. Вновь эта чёртова «замарашка». Будто бы начальница издевательски обращается к своей любимице, с великим удовольствием смотря, как та полыхает от раздражения, услышав в свой адрес эту унизительную кличку, но, на удивление даже для самой себя, в последнее время Эстелле нравилось слышать это обращение именно с уст Баронессы. Цепляло. В некотором роде даже возбуждало. Они явно сблизились. Это было очевидно не только Эстелле. Весь персонал бурно обсуждал и преподносил различные гипотезы на счет отношения между двумя огнями. Добрая половина коллег завидовала такому отношению к Миллер со стороны фон Хеллман. Другие же в свою очередь выкладывались по максимуму в свои работы, вкладывая в них всю свою душу и фантазию, что Хеллман все так же не приходилось по душе, дабы затмить Эстеллу, а вскоре и лишить её того самого желаемого места рядом со всеми любимой Баронессой. Но, как было сказанно ранее, позиция начальницы не менялась. С каждым разом, проходя мимо уже до боли знакомых манекенов, облечённых в различные наряды, она лишь подмечала всё больше работников, стоивших увольнения. Сама Баронесса обожала наблюдать за их жалкими попытками создать то, что, по их мнению, сможет затмить неповторимые образы её любимицы, когда та, поглядывая на завистливые лица лишь загоралась еще большим желанием творить для Баронессы и лишь ради неё, удивляя все новыми идеями своих будущих образов, смотря, как коллеги лезут из кожи вон, создавая похожие наряды, которые и близко не сопоставимы с работами Миллер. – Садистка. - раздался голос Джаспера, перебивающий бурный рассказ подруги. Садисткой он назвал именно Миллер, опираясь на ее подробное описание своих чувств, когда та видела жалких подражателей, пытавшихся сотворить хоть что-то действительно стоящее. Эстелла и сама понимала, что загорелась внутри темным пламенем за последние недели такой суматохи в модном доме Баронессы. Но ей это нравилось. Чертовски нравилось. Хеллман видела то, как отчаянно, вкладывая все силы в работу, персонал тщетно пытался привлечь хотя бы мимолетный взгляд начальницы, и то, как в Эстелле проснулось нечто совершенно противоположное ей самой, что можно было отчетливо заметить по её высокомерному взгляду, когда, проходившая мимо работ в очередной раз начальница, лишь выносила вердикты бывшим сотрудникам, засыпав каждого второго увольнением. Та, кто скрывалась за невинным личиком Миллер особенно любила оставлять свой "отпечаток" в процессе создания очередного сногсшибательного образа, яркого и дерзкого, но и не выходящего за рамки предпочтения Хеллман, в котором четко виднелись следы от той, кто сидел там, глубоко в подсознании рядом стоявшей выдающейся девушки, чьи губы расплывались в теплой улыбке, как только та замечала неотрывающийся взгляд Баронессы от нового наряда, что точно не оставит равнодушным никого в ближайшем предстоящем показе, в чем твердо была уверена сама Хеллман. Её притягивала та красноволосая девица, что сейчас вновь сидела за очередным эскизом вновь в кабинете Хеллман, в дальнем уголке. Баронесса могла смотреть на неё вечно. На эти волосы, что при прикосновении напоминают больше парик, нежели чем натуральную структуру волос; на бледную шейку; на забавный маленький носик, который так и хотелось легонько ущепнуть, в знак прощения поцеловав его; эти тонкие пальчики, крепкой хваткой держащие острый карандаш, то плавно скользивший по листу бумаги, то резко набрасывающий новые детали эскиза от внезапно нахлынувшей идеи той, кто контралировал в своих руках предмет канцелярии. В чьих глазах можно было ненароком заметить небольшое пламя, что было знакомо Баронессе. Казалось Хеллман знала кто скрывается за милой девочкой. Тому было множество весомых и обоснованных аргументов, о чем не раз задумывалась Баронесса. Начальница до последнего задерживала Эстеллу под множественными предлогами, дабы еще хотя бы пару желанных минут провести с той, которой Хеллман по истине восхищалась. * * * Её волосы, её пальчики, бледные ручки, тонкие ножки и мирное посапывание на твоём плече так опьяняет. Малышка уснула за наброском эскиза от неимоверной усталости, сидя в нескольких сантиметрах от тебя. Голова обессиленно упала на твое плечо. Тело обдало жаром. Понимаешь, что не можешь устоять. Тишина. За окном кромешная тьма. В воздухе витает аромат до боли знакомых тебе духов: Chanel №5. По твоему указанию весь персонал должен был использовать лишь эти духи, и только. Но почему именно эти? Ты и сама не знала. Неимоверно тошнотворный аромат даже для тебя за все те годы твоего правления миром моды, но не в это мгновение. Казалось именно на Эстелле духи приобретали ту самую нотку, благодаря которой запах витал блаженственный. Впервые за все эти годы ты ощутила тот самый аромат, за которым гналась столь долгое время, который исходил только от одной персоны этого дома. Не выдержав настолько бурно кипящей в тебе страсти, решаешь медленно запустить пальцы в волосы спящей красавицы. Губы расползаются в ухмылке. Ты была права – это парик. Медленно стянув его, ничуть не удивляешься, увидев копну черно-белых волос, которые о многом говорили. Кидаешь парик куда-то вглубь кабинета. Аккуратно растрёпываешь волосы спящей девицы, вновь запуская пальцы, которые внезпано утопают в роскошной шевелюре. Понимаешь, насколько всё глупо. Ты ненавидишь её, а она тебя. Все взаимно. Но эту дикую ненависть перебивает настолько теплые чувства к той, кто мирно посапывал на твоем плече, в ком ты была готова полностью раствориться. Неужели ты, всеми любимая, почитаемая и высокопоставленная женщина, в чьих руках эпоха моды семидесятых, внезапно проникаешься к поломойке нелепого магазинчика, что в то время процветал в самом сердце Лондона, но тебе он был явно не по вкусу. Убираешь руки. Бред. Ты даже не уверена, любишь ли ты её. Это явно далеко не любовь. Что-то выходящее за грани человеческой нормы. Ты нуждаешься в ней, как ни в ком другом. Даже Джон отошел на второй план, если и не дальше. Забавно представить, какие будут заголовки газет. «Баронесса без ума от уборщицы Liberty?», «Фон Хеллман променяла влиятельных мужчин на витринщицу?» Ожидаемо подорвется репутация. Повсюду сплетни лишь о вас двоих. Хотя, почему ты решила, что твои чувства могут быть взаимны? Задумчиво смотришь на все еще спящую подчиненную. Ведь она с тобой только из-за выгоды. Зарплата, статус, о котором мечтают миллионы девиц как в Великобритании, так и за ее пределами. Не уходит лишь потому, что понимает – ты не отпустишь. Да и она сама не собирается терять настолько значимое место около тебя для собственной выгоды. Ты подпустила её слишком близко, что ранее не позволяла никому другому. Тебя пугает и одновременно завораживает тот монстр, сидевший в потайных уголках души Миллер. По сути ты не знаешь её. Не знаешь на что она способна. Дрожь по всему телу. Не по себе. Но это так влечёт тебя за ней. С первых дней исчезновения Круэллы из мира моды ты сразу смекнула что к чему. Но не было какой-то злости ни на Круэллу, ни уж тем более на Эстеллу, которая была ранее. Смешанные чувства, неясные ощущения. А реально ли всё это? Пугает. Погрузившись в свои мысли не замечаешь, как неконтролируемые руки нежно гладят шею возлюбленной, осторожно оголяя её плечо, поглаживая, желанно спускаясь все ниже. Грудь, живот, бедра. Умелыми пальчиками растегиваешь замочек юбки, опуская руку ниже. Из мыслей выбивает нежданное нежное прикосновение её руки о твое запястье. Ошарашенно смотришь на картину, представшую перед тобой. В глазах Эстеллы читается ни то ужас от неожиданности твоих действий, ни то мольба. Мольба о.. продолжении? Впрочем, ты и сама была не прочь продолжать. Очень даже не прочь. Запускаешь руку всё дальше, ощущая влагу. Ухмыляешься. Всего лишь какие-то нежные поглаживания от шеи до бёдер, а она уже возбуждена. Ты не стала томить. Аккуратным движением проникаешь внутрь одним пальцем, боясь потерять контроль, сделав больно. Затем в ход пошел и второй. От вспышки ярких ощущений та непроизвольно выгнулась на встречу твоей руке. Ты ускоряешь темп, пока с её легких не донесется тихий сладостный стон. Она хочет большего, как и ты. В хрупкое и разгоряченное тело проникают уже три пальца. Другой рукой вырисовываешь на чуть оголенных бёдрах девушки забавные фигуры. Тщетно пытаясь сдержать поток нахлынувших ощущений, что переростали в блаженственные громкие стоны, Миллер подавалась на встречу твоим пальцам. Так тягуче-сладко. Тихий стон перерастает в довольно громкий, звенящий, что опьяняет твой разум. Последний резкий толчок и вновь тишина, нарушаемая лишь сбитым дыханием Эстеллы. Убираешь руку. Укладываешь её голову на свои колени, убирая локоны волос за ее ушко. Чувствуешь, как та вся горит. В глаза не смотрит. Избегает прямого контакта с тобой. Её щёки предательски залились румянцем. Улыбаешься. До глубины души плевать, что там будут обсуждать в прессе. Лишь ты и она. Все то, чего тебе так давно не хватало. Наклоняешься, целуя её в губы. В ответ та лишь углубляет ваш поцелуй, сплетая языки в единый танец. Безмолвно понимаете друг друга. Да и впрочем, слова тут особо не к месту. Нет, это не любовь. Это что-то намного большее. То, что контрастирует с чем-то по истине странным, сумасшедшим. То, чего вам обеим так давно не хватало, словно вы дополняете друг друга.