* * *
После «Невесты безумия» С тех пор, как клан Монтанелли схоронил непутёвую невестку, безумную француженку Валери, и смог забрать домой из больницы её последнее дитя, прошло девятнадцать лет. В тот вечер Артур и тот, кто вырастил его как отец, были дома одни. Сидели рядом, смотрели в огонь, уютно молчали вдвоём. Мальчик сначала взял Лоренцо под руку и положил голову на плечо, а потом уже за руку, сжимая ладонь и гладя пальцы. И вдруг поднёс его руку к губам и прильнул поцелуем. – Что ты делаешь, дитя? Я уже давно не священник. – Благодарю мир и судьбу за то, что ты есть у меня. Люблю, люблю безумно… выше Бога, выше солнца. Только знаю же прекрасно, что ты мне не отец. И вот тут кровь отхлынула от лица Лоренцо, и кто бы сказал, через сколько, но очнулся он лёжа на спине там же, на ковре перед камином. Артур склонился над ним, распустил воротник – и очень осторожно целовал в шею, туда, где бешено билась жилка под кожей. …И всё исчезло. В самый неподходящий момент, как всегда бывает со снами и грёзами.* * *
– Зачем такие сложности и безумная драма, у людей же было всё нормально! – возмущалась богиня, когда Артур окончательно вернулся в реальность, к ней и Джемме, наблюдавшим это дикое кино. И нет, они его оттуда не вытаскивали. – Супруги воссоединились, помирились, у Валери не должно было быть ещё одного ребёнка, а ты надумался вот так зацепиться за жизнь! Что, старушка не верила в электричество, а Риварес в контрацепцию? Артём Стрелецкий не святой, он не хуже и не лучше многих, но уж точно не идиот! И не скотина, а у тебя все обернулись монстрами, он, Валери, Беата… да все, кроме Монтанелли. И этой несчастной девочки – кстати, кто такая вообще эта Люси, где ты её выкопал, это же человек, которого не существует! – Сконструировал. Я и классику ещё помню, как помнит её и Валери Визон, и плюс к этому девочка, с которой мы должны были быть единой личностью, Ровена, чего только не читает и не смотрит. Была такая Люси Скетч в одном сериале. Страшненькая, неприкаянная, нелюбимая. Правда, научилась подличать и манипулировать, моя скорее просто искренне несчастная. – Вот правду про тебя говорят, Риварес, что ты разрушаешь всё, к чему прикоснёшься! – Он сейчас скажет, – подозрительно спокойно вмешалась бледная Джемма, – скажет что-нибудь про «повесить на другой день после революции». – Да уж хоть на это точно сгожусь, с расстрелом накануне тоже получилось достаточно эффективно, сама знаешь, Джим, – процедил Артур. – И, для протокола, юной Ровене я жизнь под откос не пустил. – К счастью, да, – кивнула Босацу. – Я надеялась, что ты в ней растворишься, я сорок с лишним лет тебе намекала, что уже давно век женщин, что девочкой ты был бы не только краше, но и счастливее, ты мог бы жить её жизнью, с первых дней купаться в любви отца и потом построить что-то своё… – Но ты же не предупреждала, что однажды я осознаю себя в теле девочки. Тебе есть, конечно, за что на мне отыгрываться… – Да я просто не думала, что ты такой… вот прямо Феанор в картоне для бедных, настолько у тебя беспокойный дух! Хорошо, что Ровена, в свою очередь, отстояла собственную личность, думаю, это у неё от матери. Инфинити Джексон наработала стойкость почище твоей, учитывая, что с ней творили буквально с младенчества. К слову, Лора Кинзан тоже удержалась за счёт родителей, взяв от обоих упёртости. – Я по ней немного скучаю, – вырвалось у Джеммы. – Она тоже, – богиня загадочно улыбнулась. – Может, ещё увидитесь. Но мы пока обсудим то, что видели. Сейчас, Артур, ты хоть и создал, разрушая, но разве ж на счастье? Вот так женила бы тебя на твоём создании, такие девочки обожают романтических героев навроде тебя, а ты тут нагородил огород! Что, ради того, чтобы расти на руках Лоренцо, но не быть его родным ребёнком? Имей в виду, у моего племянника не выгорело! Да, в той реальности его учитель, тоже растивший его с первых дней жизни, остался жив и мальчик смог признаться уже войдя в возраст, но ему всё равно мягко и внятно объяснили, что не стоит принимать своё обожание за романтическую страсть и что всё впереди, найдёт ещё свою настоящую половинку… – Да не смей ты, зловредная женщина! – Артур, казалось, и вовсе забыл, что тут ещё и Джемма рядом. – У падре горячая кровь, он никогда не мог противиться искушениям! – А ты искушение? В смысле, для него и в этой реальности? Ему тебя принесли, значит, в подоле, он с тобой возился, как наседка, любил, думаю, ровно настолько же, как и сестёр твоих, хотя его по крови только одна. Он смотрел на тебя и думал, наверно: половина крови любимой женщины, половина – того проклятого… Как-то не очень хорошие предпосылки для искры и химии. А ты… кстати, откуда ты вообще там узнаешь, что ты ему не родной? – Думаю, от сестрицы Мари. Она уже была не такой маленькой, когда Валери попала в клинику и родился я. И повзрослела слишком быстро, и характерец у неё вредный, и приятно ей осознавать, что она знает постыдные тайны старших. – Кстати, она могла бы и конкуренцию тебе составить, она в том же положении. – У меня была мысль в итоге выдать её за Иржи. Почему бы и нет, хоть раз-то. Но ещё до этого она могла заронить мне в голову идею, которая мной и овладела ближе к совершеннолетию. – Ага. А теперь посмотри на Джемму и попробуй услышать со стороны, что ты вообще несёшь, и притом всерьёз. А ты, Дженнифер, посмотри на меня и ответь честно, зачем тебе сдалось такое сокровище. Я бы лучше предложила девичник и ледяное вино, а Артуру мы не нальём, хорошая крыша летает сама. Вот и пусть, пока час не пробьёт. Кажется, он уже никого не слышал. Снова с головой окунулся в свои грёзы, начиная с самого волнующего момента.* * *
Мысли Монтанелли метались, словно объятые лихорадкой. Нельзя, неправильно – но тело, глупое грешное тело не хотело слушать разум, внимая лишь отчаянным мальчишеским ласкам, и ничего не желало – только бы прильнуть и, напитываясь чужим теплом, лежать рядом. «Что же ты делаешь, что?» – и не понять было, Артуру он это или себе. Хотя сам-то Лоренцо ничего и не делал, просто не мешал, если только обнимал и давал прижаться ближе. Позволял, чтобы робкие, благоговейные касания становились чем-то большим. Жадным и действительно отчаянным. – Постой… Постой! – взмолился он, понимая, что ещё немного, и он перейдёт черту, за которой случится непоправимое. – Посмотри на меня, прошу, посмотри! Артур покорно поднял на него затуманенный взгляд. – Скажи… Давно ли ты знаешь? – Уже лет десять как, наверно, – Артур отодвинулся, приподнялся, чтобы смотреть сверху вниз. – Прости, что довёл тебя до обморока! И что только теперь заговорил об этом. Когда-то Мари выговаривала сестричке, что, мол, она, Жюли, тут единственная тебе родная, а любит тебя меньше всех, не слушается, огорчает, меня с пути сбивает… Конечно, мы не поверили, и я, и Жюли, стали её расспрашивать, а она в ответ наговорила такого! Будто бы мама сбегала из дома, а когда вернулась – принесла меня в подоле. Не то чтобы старшая бросалась доказательствами, но мы были маленькими, поверили. Однако же договорились тебе не намекать ни словом. Зачем, ты и так знаешь, а тема печальная, мы буквально взялись за руки и поклялись. Ты, конечно, святой человек, но не мог же не знать и от этого святой тем более, да стоит просто на меня посмотреть! Лоренцо смотрел. И думал: девочки, обе, настолько похожи на мать, что предположить у них разных отцов просто невозможно. А вот Артур… Материнские глаза цвета моря, густые девичьи ресницы, нежные – даже слишком нежные – губы. Но профиль не мягкий по-матерински, а резкий, опять же – слишком резкий. Такой, что бросается в глаза. Такие лица Лоренцо видел только в Краснодаре, когда поехал за Валери. И не у людей видел, а у памятников ушедшей, потерянной эпохи. Если не считать одного живущего, отбывающего ныне заключение, от кого Артур эти черты и унаследовал. Монтанелли только вздохнул, печально кивая. Чем бы ни руководствовалась Мари, такую правду в любом случае не скроешь. Артур тоже опустил голову. – Прости, что не сдержал клятву. Я пытался, но просто не смог. Это выше меня. Когда я начал взрослеть, я понял это. Я всегда любил тебя, всегда, но эта любовь с каждым днем всё сильнее становилась иной, и я ничего не мог с этим поделать! Море в глазах Артура штормило, и в нём будто отражались низкие свинцовые тучи. И посверкивали молнии. Смертоносная смесь, доставшаяся от тех двоих, кто его породил. Приоткрыв рот, Артур ждал решения. Сам уже готовый упасть в руки, доверчиво, легко, естественно, как падает с дерева созревшее яблоко. Или звезда, подаренная щедрыми небесами ему, Лоренцо. Его свет, его радость, которую язык не повернётся упрекнуть ни за то, что захотел родиться и жить, ни за помутившийся рассудок матери и впоследствии её скоропостижную смерть. Но в голове у Монтанелли ни в какую не укладывалось, что этот вот мальчик, которого знал с младенческих лет, даже с первых дней жизни, уже вырос. И желания его теперь иные. Взрослые. Грешные. Неправильные. Объяснить бы ему это, да вот… Сначала надо объяснить это себе. Почувствовать, а не просто говорить правильные слова. Но как? А казалось бы, сам уже двадцатый год как вдовец и всё это время свято был уверен, что не любить больше никого и никогда – естественно и единственно правильно. Ведь так много было кругом достойных женщин, одни интересовались сами, других «незаметно» сватали сёстры – но ни с одной ни разу сердце не дрогнуло. Будто вновь принял сан. А сейчас… Кровь огнём бежит по венам, и только теперь с изумлением понимаешь, как же застоялась она за эти годы, как изголодалось тело по этому забытому жару, удовольствию, ласке! Только в эти минуты. Только с ним, под его горящим взглядом. От которого, кажется, так же, не переставая, пылают отметины на коже, оставленные губами Артура. А ведь до этого дня и в мыслях не было! Ни о своём поле вообще, ни… А сейчас будто и неважно, как давно они друг друга знают, сколько всего и что именно их связывает – забываешь имена, лица, самого себя и просто тонешь в этих глазах… Едва осознавая, что делает, он приложил ладонь к щеке Артура – и тот, дрожа, схватил его руку, медленно, по очереди, приникая губами к пальцам. Невинно на вид, но сладость от этих касаний пронизывала тело до сердца. В плену. И на волю совсем не хочется. Кое-как приподнимешься – но только чтобы другой рукой обвить шею Артура и потянуть его к себе. Едва на себя не укладывая. Гладить целованной рукой, забывая стыд – и тянуться жадно к невинным, горящим в ожидании губам. Это было горячо, и долго, не оторвёшься, не распробуешь так вдруг, и казалось, что он ничуть, нисколько не опытнее юного Артура, что всё с ним случившееся до этой минуты не имеет значения, да и реально ли вообще… И не хочется останавливаться, несмотря на то, что лежать уже неудобно, но заходить дальше – ещё неудобнее. Почти страшно. Сейчас кажется – с избытком хватит и того, что есть. Да, они почти вплавлялись друг в друга, обхватывали один другого всеми доступными конечностями, но целовались очень нежно, будто пили дивное вино по капле. В самом деле, чего ещё желать! И всё же в какой-то момент сердце у Лоренцо испуганно ёкнуло – а если кто-то зайдёт и увидит? И, кажется, Артур почувствовал это. Едва отстранившись, выдохнул в самые губы: – Может быть, в спальню? О нет, нет! – спохватился он, поняв, как это прозвучало. – Ничего такого, я хочу просто лежать в твоих объятиях, пусть даже в одежде, ничего больше! Они переглянулись. Даже так это было много, через край, беспредельно грешно и сладко. Поднимаясь на ноги, Артур протянул Лоренцо руку, помогая тоже встать. На ногах тот стоял, так сказать, неубедительно, осознавая, что не ответил мальчику ни «да», ни «нет», вообще не произнёс ни слова после его отчаянного признания. Что ведёт себя совершенно не как взрослый, а ведь должен, ведь когда-то у него получалось… За этими мыслями он и не заметил, как Артур потянул его в его же собственную спальню вдовца, пустую и холодную уже так давно. Странно даже вспомнить, что когда-то дети наперегонки прыгали на эту огромную кровать, просто чтобы разбудить отца. Разбудить, может, не совсем, тормошить Лоренцо его выводку было необязательно, главное – начать утро с тепла и семейных обнимашек. Первой с этим покончила для себя Мари, когда начала оформляться в девушку, стыдиться своего тела и немного ханжить. Жюли же и Артура разделяло всего года полтора, они долго были будто одним целым. Но всё-таки девочка была старше – и всегда и всюду таскала за собой своего порой слишком внушаемого и мечтательного брата. И не бывало случая, чтобы подросший уже Артур прибегал утром в одиночку. Может быть, вот тогда, это же должно было совпасть по времени с откровениями Мари, мальчик и начал задумываться о том, чтобы главный человек в его жизни стал его и только его. Только надо было подрасти, набраться смелости и дождаться, чтобы сёстры хотя бы на время покинули отчий дом. Как раз тогда Артур и Жюли стали всё чаще расходиться. Во всех смыслах. Жюли как будто не нравилось вообще всё привычное и знакомое, хотелось совершенно другой жизни. Нет, конечно, она не начала пить и курить, не болталась неизвестно где ночи напролёт, но перемены были очевидны. У неё завелись довольно сомнительные друзья, она полюбила вызывающую одежду и всё чаще подсмеивалась над всем религиозным. Откуда что взялось? Мари к тому времени уже отбыла в колледж, так что только Артуру и оставалось радовать и поддерживать отца. Пусть даже и не родного. Последняя мысль пускала в нем корни всё глубже – и вот он добился своего. Пришёл в одиночку в комнату Лоренцо – и в его постель. Остался в его объятиях. Они просто лежали рядом, хотя оба понимали, что невинным, как прежде, это уже не назвать. Артур счастливо уткнулся лицом в шею Лоренцо и, явно позабыв о лишней пристойности, закинул на него ноги. У Лоренцо же не хватало ни сил, ни слов возразить на это, он мог лишь прижиматься к Артуру в ответ, укачивать легко, как ребёнка – и понимать, что уже не сможет отпустить. Так они потихоньку засыпали, согревая друг друга. И Артур надеялся, что утром будут и слова любви, и ещё много прекрасного, что, может быть, он проснётся от того, что его будут откровенно соблазнять…* * *
Но проснулся он совершенно в другом месте, и на него глядели две женщины – Зита в давно привычном (собственно истинном) облике Прекраснейшей и Милосердной и Джемма с вот совсем непривычными светло-русыми волосами. – Не волнуйся, – богиня верно поняла его взгляд. – Ты ещё вернёшься туда. Эта маленькая вселенная никуда от тебя не денется. Но ты должен знать: создание новых реальностей – коварная штука. Пока творишь мир, ты живешь в нём сам, но рано или поздно история кончается и надо начинать новую. Я сама так живу, но тебе намного хуже, ты ведь не просто творец, а участник происходящего. – Вернусь как только усну? – Скорее всего. Но, может быть, ты ещё не готов идти дальше, боишься или стесняешься. Сам увидишь. А пока… Мы тут подумали… – Она подумала, – уточнила Джемма, – я ни на чём не настаивала и даже ещё не согласилась. – Но, в общем, суть в том, что можно кое-чем заняться на более реальной основе.* * *
Чуть раньше, пока Артур смотрел свои грешные сны, Джемма тянула вино очень медленно, маленькими глотками. – Боишься опьянеть? – улыбалась богиня. – Немного. Хотя я скорее просто засну и всё. – А спать скучно. Ладно, пей как пьётся, может, не будешь такой бледненькой, а ещё хотя бы на время всё покажется тебе более простым. Может, даже захочется сделать что-нибудь безрассудное. – Этого я и опасаюсь. Хоть и думаю, что не умею, но… – А мы это направим в безобидное русло. Например… так, нет, предлагать постричься не буду, слишком радикально и ещё подобрать надо что-то удачное, а вот покраситься? Скажем, в светло-русый? – Мне бы не хотелось маскировать седую прядь. – Как хочешь, можем оттенить. Но в целом тебе пойдёт! …Через час смеющаяся Джемма разглядывала себя в зеркальной глади пруда. Сейчас богиня сделала так, чтобы сквозь воду никакие миры не показывались. Только отражения. И чтобы даже цветопередача не уступала настоящему зеркалу. – Я же говорила, что тебе понравится, – Босацу тоже смеялась. – Пусть тебе это будет на перемену участи. И не только в той жизни, которая для тебя лишь должна скоро начаться. Это будет всё же не настолько скоро. Ты ещё можешь многое успеть – и узнать, и попробовать массу интересного. – Мир я бы посмотрела, новые знания, может быть, приобрела бы. Но вот ваша ухмылочка мне напоминает, что большинство людей вкладывают в понятие «попробовать всё» приобщение к разным порокам. И непристойностям. Я сейчас, наверно, похожа на ханжу, но я просто правда не понимаю, неужели же в жизни нет ничего важнее и интереснее? – Моя дорогая, ты в своём полном праве чего-то не хотеть и чем-то не интересоваться. И даже я не вправе и не в состоянии сказать тебе точно, не нужны ли тебе вообще отношения или просто надо искать ли, ждать ли своего человека. Не могу сказать и того, будет ли всегда неизменным то, что верно сейчас. Но, может быть, тебе было бы полезно как-нибудь побывать в мужском теле. И хотя бы понять, почувствовав на себе, почему они так повёрнуты на интимной стороне жизни. Ну, почти все они. – По-моему, вам просто было бы забавно на это посмотреть. – Этого я отрицать не стану. Да, я бы не подглядывала всё время, но мне хорошо уже от самого того факта, что ты могла бы вселиться вместо Лоры в её брата, а Артур – так же на время вернуться в тело Ровены. – Предлагаете испортить ребятам брачную ночь? Обесценить им совместный опыт, который цены просто не имеет? – О, я бы не назвала это «испортить»… И Джемма вдруг почувствовала, что сейчас, во хмелю, эта мысль не кажется ей столь уж идиотской. – Осталось уговорить Артура, – засмеялась Босацу.* * *
После «Бесценного опыта» По возвращении от новобрачных Джемма чувствовала себя невероятно странно – и это ещё мягко сказано. Побывать в теле мальчишки, разгорячённого, страстного, нетерпеливого, пережить вместе с ним первый опыт… Для описания этого просто не находилось слов. Да и решимости говорить об этом было всего ничего. Богиня улыбалась, уж она-то понимала всё. И с разговорами и расспросами не лезла. А вот Артур… Артур произнёс довольно внятно: – Мне не в Ровену надо было вселиться. А в её мать. В Инфинити. И прикрыл глаза. Женщины – богиня и смертная – многозначительно переглянулись. Джемма, кажется, заплакала бы, если б могла, но богиня лишь махнула рукой – новая безумная вселенная начала создаваться у них на глазах. Правда, к счастью для всех, не затронула Инфинити.* * *
После «Кто ты под своей кожей?» Ещё одно кино дамы тоже смотрели не отрываясь. И потом первой заговорила Босацу: – Так, пока я не прицепилась ко всему остальному – откуда ты знаешь Вельзевул? – и тут же сама себя оборвала: – Хотя да, дурацкий вопрос, ты же сам муха! Артур только кивнул. И тогда спросила Джемма: – Неужели тебе не жаль Лару? Ты отнял у неё её жизнь, её выбор… – Её жизнь – это пустышка. В её сериале её поманили интересной историей – и всё оборвалось, девчонка пропала с экрана. – Ну кто же знает, – заметила богиня, – чем она занималась за кадром. – В моей реальности – состояла в клубе «люблю Монтанелли, но странною любовью». Так что и сама не осталась внакладе. – Вот даже не буду говорить, кто ты, – фыркнула Босацу. А Джемма грустно вздохнула: – Не то мы исправили в прошлом, ох, не то. Не знаю, как это осуществимо, но тебе надо было родиться по крови Бёртоном. – Вот именно. Вы, между прочим, знали, что «пойти в Бёртон» значит просто исчезнуть?