Хотите "выйти из шкафа"? Спросите Роджерса, как

На совместный отпуск Брок уговаривал Стива около полугода, но у Капитана Америки как у той женщины из русских сказок: то кони скачут, то избы горят. Отношения они особо не афишировали, и, как ни странно, почти никто ничего о них не знал. Ну, конечно, кроме Романовой с Барнсом — со стороны Роджерса и Джека с Мэй — со стороны Брока. Но этим четверым доверить секрет было все равно что глухой стене — на них распространение информации и заканчивалось. Поэтому да, в связи с загруженностью на службе, постоянными командировками и узким кругом общения как-то никто ничего не знал о том, что они с Роджерсом вот уже год как просыпаются в одной койке так часто, как у них получается. Чтобы слетать вместе на крошечный островок Микронезии, предаться там разврату, разгулу и ничегонеделанию, им пришлось подгонять отпуска, изворачиваться, лгать и шантажировать. В основном, конечно, Броку. Роджерс же просто на голубом глазу предложил пожениться и ходить в отпуск вместе уже на законных основаниях. Да, вот так сидел утром, пил кофе, смотрел сквозь Брока чуть остекленевшим от бумажной волокиты взором и вдруг сказал: — Нам нужно заключить брак, и всего этого дерьма станет в разы меньше. Да, для тех, кто считал, что Стив Роджерс не знает плохих слов, у Брока были плохие новости. А для тех, кто считал его образцом сдержанности, трезвомыслия и спокойствия — еще и шокирующие. — Повтори, — попросил Брок, слыша, как хрипло звучит его голос. Наверное, крошки от сэндвича, которым он только что чуть не подавился, застряли. Роджерс сфокусировал взгляд на Броке, отправил в рот огромный кусок огурца (кто пьет кофе с самой неподходящей для того едой — тот определенно может рассчитывать на место в клубе Роджерса) и, жуя, невнятно повторил: — Пожениться. И упирать на третью поправку пятнадцатого параграфа Трудового договора. — Кхм, — чертовы крошки наверняка прилипли к гортани, но Брок не терял надежды совладать с голосом. — Пожениться. — Да, так будет проще всего. — Проще всего. До Роджерса, похоже, начало доходить, что и, главное, — как он сказал, поэтому он дожевал, допил кофе, нахмурился и совершенно буднично спросил: — Кто кому обычно делает предложение? Ну, в однополых мужских парах? Может, на этот счет, ну, знаешь… есть правила? Брок даже кашлять перехотел. Открыл рот, наверняка глупо выпучив глаза, облизал губы. Закрыл рот, потому что не мог заставить себя издать ни звука. А ведь Роджерс еще в самом начале предупреждал, что он — человек непростой, и если у Брока нет серьезных намерений, то лучше бы ему прекратить прямо сейчас. С учетом того, что Брок тогда как раз добрался до восхитительно упругой задницы этого самого трудного человека, то момент для “прекратить” счел неподходящим и пропустил предупреждение мимо ушей. — Э. Нет. Роджерс нахмурился еще больше, отставил чашку и упер: локти — в стол, взгляд — Броку в переносицу. — Нет? Брок понял, что если он не отлепит язык от нёба и не объяснится, “прекратить” случится прямо сейчас. Когда билеты на самолет уже заказаны, вещи сложены и одинокий крошечный остров с комфортабельным бунгало ждет их двоих, готовый терпеть и разврат, и пьянство, и много чего еще. — Нет никаких правил, — пояснил Брок. — Кто первый придумал, тот и предлагает. Роджерс смерил его взглядом и хмуриться перестал. — Хорошо, — сказал он. — Выходит, я. — Выходит, ты, — поддакнул Брок, все еще не веря в то, что вот это все происходит с ним, сейчас и на самом деле. — И ты согласен? — Нет. Роджерс уже открыл рот, но Брок его опередил, добавив: — Я, конечно, не настолько приличный, как ты заслуживаешь, но не кажется ли тебе… — Ладно, — иногда Роджерс соображал лучше, чем Броку хотелось бы. — Дай руку. Брок протянул ему ладонь. — Окей, — Роджерс потрогал его безымянный палец и отпустил. — Вылет через три часа, встретимся в аэропорту. Не забудь вещи, рюкзак я возьму с собой. У меня еще есть дела. И, чмокнув Брока в макушку, вышел. Сложный человек — тут он не соврал и не преувеличил. В аэропорт Роджерс прибыл, когда регистрация на рейс была уже в разгаре. Молча кивнул Броку, ухмыльнулся и протянул девушке за стойкой паспорт с билетом. К вечеру на пальце Брока уже красовалось кольцо, а на дне чемодана лежало свидетельство о браке. Они поженились прямо на берегу океана, без пафоса, шума и пыли. Инкогнито. А потом уже были и разгул, и разврат, и секс в воде, на кромке прибоя, на песке, на поваленном стволе пальмы, на полу и на кровати. И так десять дней, за которые Роджерс расслабился настолько, что вдруг стал реагировать на алкоголь как все нормальные люди. — А что? — произнес он невнятно, чуть промахиваясь широкой ладонью мимо колена Брока, лежавшего рядом на кровати. В окно светила луна, такая огромная, что казалась глазом неведомого чудовища. — Я тоже человек. Прелесть сыворотки в том, что я сам решаю, отпускать вожжи или нет. Если я сейчас сосредоточусь, то протрезвею. Но я не хочу, — он навалился сверху с вполне определенной целью, и Брок, тоже далекий от эталона трезвости, рассмеялся, подавив желание его сбросить. — Я хочу исполнить… супружеский долг. Да, снова. Броку возразить оказалось нечего — основания у Роджерса были самые что ни на есть железобетонные. Подшофе Роджерс оказался ласковым дурашкой, и у Брока от него такого совсем отказывали тормоза. Даже жаль было, что отпуск завтра заканчивается, и им придется разбираться с последствиями того, что они тут наворотили. Роджерс, по-дурацки ухмыляясь, принялся щекотать шею Брока языком, и все проблемы, ждавшие их на большой земле, показались мелкими, неважными и решаемыми. Ради такого Роджерса, полученного теперь в единовластное пользование, Брок готов был решить все проблемы мира, кроме, разве что, глобального потепления. Не бог же он в конце-то концов? *** То, что проблемы не заставили себя ждать, стало понятно сразу, как самолет набрал высоту и занял воздушный эшелон. Роджерс, развалившись в кожаном кресле бизнес-класса, тянул через соломинку цветной коктейль, в котором было хороших градусов пятьдесят, и счастливо улыбался Броку, явно собираясь отдыхать до последнего — а именно еще часа четыре. Ровно до того момента, как самолет начнет снижаться над Вашингтоном. Человека в черном, направившегося в кабину пилотов, Брок заметил сразу: места бизнес-класса располагались в носовой части, прямо за глухой переборкой командного отсека. Роджерс смотрел в иллюминатор и, казалось, был полностью доволен жизнью. Человек набрал на двери длинный цифровой код, и до Брока вдруг дошло: никто, кроме стюарда и пилотов, входить туда не имеет права. Он толкнул Роджерса в бок, и тот на глазах преобразился: пьяная расслабленность куда-то делась, взгляд обрел не только осмысленность, но и поразительную остроту. Тут, в десяти километрах над землей, одетый в гавайскую рубашку и шорты, сидел Капитан Америка. Уж Брок-то его ни с кем бы не перепутал. Переглянувшись, они быстро обменялись знаками, и Брок, достав зеркало, направил его в проход, надеясь, что шторки, отделявшие салоны, остались незадернутыми. Все, что ему удалось увидеть, сводилось к связанной стюардессе с заклеенным ртом. В следующее мгновение произошло сразу несколько вещей: дверь в кабину пилота открылась, в экономклассе закричали люди, а Роджерс, чуть приподнявшись, швырнул человеку в черном в затылок что-то отдаленно напоминавшее тарелку. — Свяжи, я в салон, — коротко приказал он, перепрыгивая через Брока. Успев подумать, что террористы выбрали ну очень неудачный рейс, чтобы выдвигать какие-то свои требования, Брок принялся за работу. Да, его немного качало — все-таки две недели приятной расслабленности сложно изгнать из крови в один момент, если ты не суперсолдат, — но надеть на вырубленного террориста наручники, украшенные розовым пухом, купленные в подарок Романовой, вытащить застрявшее между дверью и косяком фрисби в виде щита Капитана Америки (Брок хотел собаку) и перекинуться парой слов с пилотами, пока Роджерс громил экономкласс, было ему по силам. Дальнейшее превратилось в какой-то цирк. Босой Роджерс (сланцы он скинул еще в прыжке через Брока) сложил террористов штабелями, связав их оторванными шторами, какими-то полотенцами и даже проводом (Брок надеялся, что тот не был выдран из какого-нибудь стратегически важного места). Пока Брок освобождал перепуганных насмерть бортпроводников, герой дня стал утешать не менее перепуганных граждан и принимать заслуженную награду: вытирать чужие сопли, подставлять широкую (и голую!) грудь для окропления слезами благодарности. Взрывные устройства оказались муляжами, и Брок поблагодарил бога, в которого сам не верил, за то, что все они еще немного поживут. А он — даже женатым на Роджерсе. Да, пожалуй, пожить еще стоило, если, конечно, благодарная публика не заставит его овдоветь, утопив августейшего супруга в слезах. Пилоты, видимо, связались со службой безопасности аэропорта, потому что встречали их по-королевски: вся конница, вся рать и директор Фьюри собственной персоной (наверное, желая перехватить доблестного защитника человечества в лице Роджерса до его публичного растерзания прессой). И лучше бы у него вышло — вот что подумал Брок пятнадцать минут спустя. Потому что стоило Роджерсу осознать, что ситуация под контролем — под контролем властей, — как его воображаемые вожжи, сдерживавшие опьянение, с треском порвались, и журналистам, налетевшим как ястребы, достался он весь: в расстегнутой рубашке, босой, встрепанный и… нетрезвый. — Капитан! Как вы прокомментируете? — красивая журналисточка, на тридцать процентов состоявшая из глубокого декольте лазоревого пиджачка, ткнула свой чертов микрофон Роджерсу прямо в губы. А Роджерс вдруг совершенно по-блядски улыбнулся и подмигнул ей. — Это было просто, — со знакомыми интонациями бруклинского засранца ответил он. — Отличный костюм, кстати. Журналисточка, воодушевившись похвалой скуповатого на такие вещи национального символа, расправила точеные плечики и шагнула еще ближе, едва не касаясь грудью все еще возмутительно расслабленного — и не вполне одетого! — Роджерса. — Вы были в отпуске? — проникновенно спросила она, так беззастенчиво пользуясь состоянием “знаменитости”, что Брок решил — далеко пойдет. — Да, — хитро улыбнулся Роджерс. — На острове. Вы бывали на островах? В этот самый эпичный момент, имевший явный оттенок интимности, чертов микрофон ткнулся Роджерсу в губы — то ли журналистку толкнули братья по цеху, то ли у той ноги сами подкосились под влиянием убойной харизмы, — и Роджерс, этот оплот всего на свете (кроме традиционных семейных ценностей) вдруг отреагировал так, как реагировал вот уже год на твердые продолговатые предметы, тычущиеся ему в губы. Высунул свой чертов влажный розовый язык и… Что ж, наверняка стояк случился не только у Брока. Хотя он как раз таки отчетливо себе мог представить, как ощущаются все эти движения туда-сюда и попытки облизать сверху донизу. Добавить сюда поплывший взгляд из-под ресниц — и готово. Журналистка пошла пятнами. Тяжело дыша (воображение у нее, похоже, работало как надо), она сначала отдернула микрофон, потом, когда Роджерс голодно облизнулся, вернула его, жадно хватая воздух пересохшими губами. — Вы отдыхали один? — послышались крики из толпы журналистов. Тех, кто не видел всех этих штук с языком. — Террористов было много? У вас было при себе оружие? — Без мужа, — доверительно ответил им Роджерс, переводя томный взгляд на Брока, — я бы не справился. Раньше, чем Брок успел хоть как-то отреагировать, он притянул его к себе и повторил “те штуки с языком”, предварительно сунув его Броку в рот. В толпе заулюлюкали, охрана, спохватившись, начала теснить прессу, вспышки многочисленных фотоаппаратов слепили глаза, а Брок, отвечая на поцелуй, подумал, что Капитан Америка все делает с размахом. Да, и из шкафа выходит тоже. Вернее, выпадает из него с грохотом прямо на красную ковровую дорожку в аэропорту на глазах у сотен журналистов и непосредственного начальства. Но Броку, откровенно говоря, было похрен. “Те штуки с языком” удавались Роджерсу на все сто.