«Я видел страх, в чужих глазах
Когда я в пропасти лежал,
Лежал, и не мог поднять руки
Но я не слаб, как думал ты
Отныне мне тебя не жаль,
Мой репост теперь всему вопреки»
Аякс скрипел зубами, изо всех сил сдерживая крик. Его окатила волна боли, он совсем не мог от неё двинуться, только сильнее сопротивляться судороге в челюсти. Не получалось даже сосредоточиться на считалочке от матери, которую она ему рассказала когда-то давно, чтобы он смог отвлекать себя от того, что причиняет ему боль. Спина горит-горит-горит, будто он упал в лаву и не может выбраться. Боль проходит резко, а от того незаметно. Аякс в один момент просто понимает, что ему больше не больно. Но следующий миг приводит его в панику, потому что он не ощущает своего тела, не ощущает оставшийся рядом грязный снег, не чувствует холод земли и тот камень, на который он упал. Аякс даже сделать вдох совсем не может, просто не помнит как это сделать. Небо с ветками деревьев темнеет перед его взглядом от паники.«Мне нужно встать и идти, я даже двигаться не мог
Ещё в тринадцать я упал с горы, катился как комок
Затем не чувствовал тела, даже забыл как дышать
Ещё б секунда и была моя убита душа»
Толпа его друзей стоит выше, со смехом они его зовут обратно, и Аякс всё это слышит от чего-то очень-очень чётко. Даже как-то слишком. Но он не может ответить, он слишком занят тем, чтобы вспомнить, что и где сжимается и разжимается, когда человек просто д ы ш и т. Ребята замолкают совсем не сразу, когда не получают ответа, но как-то все разом. Они ведь толкнули Аякса совсем в шутку, но он теперь не шевелится и не двигается. Они думают, что… им страшно. Им очень-очень страшно, что их в чём-то обвинят, что они только что создали проблемы своим родителям и родственникам. Чжунли смотрит на них странным взглядом, прежде чем сигануть вниз, пока остальные медленно отходят назад, подальше, надеясь, что всё обойдётся. — Аякс! — Чжунли падает на колени рядом с другом, с ужасом замечая, что его грудь не двигается, хотя может ему это казалось от паники. — Аякс! Я сейчас вытащу тебя отсюда, ладно? Чжунли спрашивал больше для собственного успокоения, чем в ожидании реального ответа, когда подпихивал руки под колени и шею подростку перед ним, но всё же получил от него короткий вскрик и судорожный вдох, вызванные новой болью от того, что его сдвинули с места. — Аякс! — Чжунли с запозданием понимает, что он зря решил сам разобраться с проблемой, и потому осторожно возвращает Аякса обратно на землю. — Прости-прости-прости. Я лучше вызову скорую. Пальцы не слушаются, дрожат, Чжунли попадает по кнопкам, но ему не хватает сил их нажать. Чжунли вдыхает-выдыхает, моргает и надевает маску спокойствия и сосредоточенности. В голове всё так же царит дикая паника, но всё действия совершаются будто сами собой. Руки дрожат, Чжунли трясёт, но диспетчер в трубке уже говорит о выезде машины, и подросток может облегчённо выдохнуть«Мои друзья не думали, что всё на столько серьезно
Пока на снег из моих глаз падали горькие слёзы
Они смеялись долго и наверно ждали ответа
Но когда поняли всю суть, радость ушла незаметно…»
Чжунли радуется, что они не так далеко забрались в лес — хотя какой это лес, так, сосновая рощица с кучками снега и множеством острого хвороста, куда они все полезли по дурости и в лёгкой одежде. Санитары поднимают и перекладывают Аякса на носилки сквозь его крики. Чжунли даже не надо выбивать себе право поехать с ними — он единственный, кто может связаться с семьёй Аякса и единственный, кто может рассказать, что произошло. Чжунли смотрит на Аякса, которого перекладывают на лежак-каталку. Мальчик не кричит, потому что ему вкололи обезболивающее, но всё равно морщится и поверхностно дышит. Чжунли за своего друга очень сильно боится, пока сбивчиво рассказывает о произошедшем врачам, чтобы они составили более полную картину произошедшего. Родителям Аякса Чжунли не звонит — таких людей сейчас просто не существует, а номера детского дома «Тейват» Чжунли просто-напросто не знает. Подросток сидит в ожидании вердикта врачей несколько часов, и не уходит, пока не заканчивается операция, которую провели без официального согласия вопреки правилам, потому что иначе Аякс мог остаться инвалидом навсегда. Аякс приходит в себя через двадцать часов после операции. Чжунли тихо дремлет в кресле рядом, ожидая его пробуждения. Аякс хочет сесть, вынуть из руки иглу от капельницы, но может лишь дёрнуться и что-то прохрипеть. Чжунли просыпается резко, смотрит пару секунд, прежде чем наполнить стакан водой и помочь Аяксу его выпить. Аякс видит, что у Чжунли красные глаза и не может понять: плакал он или слишком долго не спал. Но это волновало его не так сильно, как невозможность хотя бы нормально сесть. Аякс варится в котле своих эмоций, смешивающихся и путающихся друг в друге. Он не до конца понимает, почему его торс зафиксирован и почему так больно двигаться. — Что со мной? — Компрессионный перелом. — Чжунли выдаёт это несколько отрешённо, тут же, впрочем, поясняя незнакомый термин. — Ты сломал позвоночник. И, вероятно, больше никогда не сможешь ходить. Мир Аякса рушится за несколько секунд.«…Я помню как меня врачи руками клали на лежак
Затем палата и растяжки — я как камень там лежал
И когда спал, я видел как стоял во сне я перед дном
Мой позвоночник был помят — компрессионный перелом…»
Но сейчас Аякс стоит на сцене и вновь тянет припев своей исповеди перед миром. Сейчас у Аякса даже нет никаких противопоказаний к занятиям спортом, хотя Чжунли иногда всё ещё заставляет его носить корсетный пояс, когда он отдыхает после усиленных тренировок. Аякс кричит о своих чувствах, истёкших сроком годности за четырнадцать лет. Аякс поёт о том, что мало кто может понять, просто потому что хочет об этом спеть. Это уже давно не вызывает у него каких-либо эмоций помимо безразличия — в конце концов, ему не тринадцать, ему уже двадцать семь и по выходным он спит, обнимая самого близкого человека на всём этом чёртовом свете. Он помнит, что только Чжунли его не забыл в той палате, пока он только и мог, что лежать и говорить, иногда показывая что-то руками, пока Чжунли разминал ему мышцы на ногах с разрешения медиков. Аякс тогда по ночам после кошмаров только и думал о тех историях, что Чжунли рассказывал ему днями. Он считал от скуки в уме, проговаривал стихотворения, сочинял и запоминал свои собственные, отстукивал ритмы. Он делал это тихо, чтобы не мешать другим в палате, но не мог прекратить, пересказывая их потом Чжунли.«…Я полюбил кровать, ведь очень долго я лежал на ней
Меня забыли все, кроме обхода врачей
Я помню как тогда устал при виде схожих ночей
А я не мог ноги согнуть, будто коленей нет…»
Аяксу не разрешают ничего делать около полугода, пять с лишним месяцев. Аякс терпеливо учится заново вставать, стоять, сидеть, пока его тело горело, а в спину будто вбивали раскалённый гвоздь. Чжунли после таких сеансов просто сидел с ним рядом молча. Или читая какой-нибудь рассказ. Чжунли поддерживал его, просто находясь рядом. Иногда, когда Аякс от боли хотел даже сдаться, прекратить восстановление, которое делал даже тогда, когда ему запрещали, он вспоминал одну из тех фразочек отца, по которым до сих пор жил и выживал, хотя и был для всех приютских харизматичным ублюдком. Преодоление своих пределов — лучший путь к развитию. И Аякс преодолевал, заставлял себя не сгибаться от боли, когда делал простейший шаг, когда сидел и нагибался, чтобы размять ноги, чтобы вновь подняться и продолжать идти. Путь за руку с врачом и Чжунли, пусть за стену, пусть опираясь на стул. Он затягивает корсетный пояс туже и отталкивается руками, делая шаги по палате без опоры и падая вновь. Чжунли ловит его у земли, как и каждый раз, помогает подняться, а потом подхватывает на руки — Аякс чуть слышно шипит, но не возражает, на самом деле. — Если потребуется, я буду носить тебя на руках всю жизнь. Аякс смеётся, называя Чжунли неудавшимся романтиком, который не сможет такими подкатами склеить хорошую девушку, пока его уши чуть краснеют. Чжунли смотрит непонимающе грустно на него, и от этого взгляда щемит сердце, хотя не очень то и должно. Аякс не понимает, что происходит, но это не так важно, как снова научиться ходить и перестать быть обузой для друга.«…Через полгода я в корсете делаю первый шаг
Я не спеша вступил на землю пяткой, еле дыша
А тело слабое совсем и я сложился как веер
Но через зубы поднимался, ведь я сам в себя верил»
Аякс возвращается из больницы уже в новую комнату, потому что его кровать за время его отсутствия заняли. Аяксу на это как-то всё равно, у него на душе ураган от попыток понять, что же он чувствует по отношению к своему единственному, по сути, другу. Спокойствия не прибавляет и тот факт, что его маленького брата, его малыша Тевкра усыновили вопреки тому, что братьев при усыновлении не должны разлучать. Аяксу грустно от того, что это произошло, но так как Тевкру нет даже пяти, возможно, это даже и хорошо, что он не будет о нём помнить и будет знать только свою семью. С Чжунли всё сложно, так что размышления отходят на второй план, когда Аякс вспоминает, почему приют не самое лучшее место для жизни. Он переживает свою вторую «тёмную» даже лучше, чем в первый раз, потому что он теперь определённо не новичок, да и не надо больше беспокоиться о брате. Он вновь выбивает себе прежнее место под солнцем у тех, кто подумал, что после больницы он будет слишком слаб для того, чтобы им навалять. Ему это, конечно, было запрещено делать. Но он делал, потому что иначе будет ещё хуже. Он идёт в школу заранее и разрисовывает школьную доску. Немного криво и совсем неумело, лишь бы украсить размашистую надпись, обращённую к тем, кто был с ним там, когда он упал.«Когда вернулся я домой, всё в жизни стало иначе
Но буду помнить, как во мне погиб тот маленький мальчик
Потом я в школе на доске оставил просто записку
\"Чтобы жить для вас, я сделал свой репост организму"\…»
Аякс тонет в воспоминаниях лишь секунду, потому что именно в тот день он отбросил все свои сомнения по отношению к Чжунли, именно в тот день он принял, что влюблён. Именно в тот день он признался, поставив на кон своего решения их дружбу. Потому что его отец часто говорил, что тот, кто не рискует — тот не пьёт шампанского. Аякс шампанское ещё не пил, но очень хотел побеждать, а для победы нужно рисковать. Чжунли целует его аккуратно куда-то в ухо вместо ответа и Аякс смётся, совсем не жалея о риске. Аякс нежно прикасается своими губами к его, не прикрытые веками глаза смотрят во вселенской любовью, и это так странно осознавать. Пять минут назад они были просто друзьями, а теперь целуются на одной из заброшек как будто чем-то накурились и напились. Никакой страсти, но со стороны действительно странно, когда два улыбающихся придурка ржут и смеются одновременно, потому что, конечно же, Аякс подумал про накуренных вслух.«…И всё тут было на весах, но я с собой боролся сам
Без остановки на часах, себе дорогу прочесал
Ведь я останусь тут до тех пор, пока будет петь мой зал.»
Аякс смолкает, встречая овации шутливым поклоном. Его глаза всё так же устремлены только на Чжунли, которого он высмотрел в зале. Чжунли тоже смотрит только на него. В Аяксе играет что-то озорное, но в то же время нежное, когда он говорит: — Спасибо за то, что веришь в меня, детка! — и целует кольцо на пальце. Зал, конечно же, кричит, потому что этого кольца раньше у него не было и теперь все гадают о том, у кого же находится парное. Чжунли улыбается и смеётся, прикрыв рот рукавом. Аякс весело щурится. Сегодня действительно восхитительный день.