«Булки, кефир и рок-н-ролл». Альтернативный финал.

Славя и Ольга Дмитриевна снова вышли на сцену: «Ну что, друзья, наше кругосветное путешествие подходит к концу. Это был замечательный концерт, и теперь, перед заключительной песней, я хотела бы поблагодарить всех вас за то, что вы приехали, за то, что были с нами, ведь главное…». Я не разобрал, что же главное. Алиса пробормотала мне в самое ухо: — Сейчас… Сейчас… Лишь бы она со сцены спустилась. — А если не спустится? — Алиса достала из-за колонки большой моток бельевой верёвки. — Тогда мы её привяжем во-о-о-н к тому столбику, там нападение пиратов в сценарии есть. А когда она всё поймёт — будет поздно! — Чего? — я остановился. Конечно, вряд ли мне здесь предстоит отдыхать ещё раз, но портить личное дело мне всё ещё не хочется. Ульяна мягко поддала мне коленкой под зад: «Не тормози, поднимайся!». Я решил, что отступать слишком поздно. Второй выход на сцену пугал меня куда меньше, чем первый. Ольга Дмитриевна, улыбаясь, спустилась вниз, вышла через оставленную в «борту» калитку… И тут неуловимым движением Ульяна дёрнула за невинного вида верёвочку. «А теперь — заключительная песня. А называется она…» — Ольга искренне недоумевала, всматриваясь в листок бумаги. Из-под крыши вниз неслышно скользнул фанерный щит, весивший килограмм двадцать, не меньше… Это он что, все это время висел над нами? Надо было каску надеть. Проход на сцену оказался надёжно блокирован. Вторая дверца уже была заперта, из-за спины раздался щелчок шпингалета, и на какое-то время к нам невозможно было подойти, не выломав двери чем-нибудь тяжёлым, вроде топора или лома. Славяна с микрофоном в руках и натянутой улыбкой на лице переводила взгляд с нас на вожатую, с вожатой на зрителей. Она уже догадалась, что мы отклонились от сценария и теперь явно думала, что говорить дальше.Девчонки решили всё за неё. Они нежно отобрали микрофон, подхватили Славю под локти и отвели к боковой стойке, изображающей мачту. Ещё секунда, и отличница, пионерка, спортсменка и, наконец, просто красавица оказалась привязана.Алиса с Ульяной проверили узлы и вернулись к микрофонам. Надо отдать ей должное, срывать концерт криками «помогите!» и «да вы что, с ума сошли?!» северянка не стала. Она только вопросительно посмотрела на меня и поинтересовалась: — Семён, а что происходит? — Извини, небольшое дополнение к сценарию. Подыграй нам, ладно? — Я чего-то такого и ожидала. — она подвигалась, устраиваясь поудобнее и кивнула. — Так даже интереснее. Алиса тем временем выдала несколько сочных аккордов, привлекая внимание вожатой. Та отчаянно закричала: «Что вы делаете?!». Алиса отобрала микрофон у Мику и довольно заявила: «Бунт на корабле!». Ольга посмотрела на Славю, притянутую к мачте, на Мику, потом на меня. Затем осторожно взглянула на проверяющих. Через ослепительный свет прожекторов мне было заметно какое-то движение в их рядах. По всем признакам делились мнениями. Алиса сбила шляпу на затылок и улыбнулась залу: «Наш праздник подходит к концу, и он был классным. Но хватит уже детских песенок! Пусть нам запретили играть то, что хочется. Но вы же меня знаете! — со стороны зрителей раздался смех и одобрительные возгласы. Алису в лагере знали. — И поэтому мы изменили программу концерта! Кто не хочет слушать настоящую музыку, тот может идти печь картошку и петь дурацкие пионерские песенки! — через секунду она добавила. — А мы начинаем! Ульянка, давай!» Ещё одна верёвочка, и место алого флага заняло чёрное полотнище. Кривоватый, но лихой Весёлый Роджер подмигнул зрителям с флагштока, а свежий ветер так энергично развевал флаг, что казалось, будто мы действительно посреди океана. Ольга отчаянно дёргала боковую дверцу, пытаясь подняться на сцену. Алиса повертела ключом от навесного замка. «Сопротивление бесполезно! Корабль захвачен!» — надменно крикнула она вожатой. Алиса дала знак рукой, что пора начинать — и мы начали. Комиссия с неподдельным интересом смотрела на нас, а Ольга двинулась к задней двери. Моя партия была простой, так что я успевал дёргать струны, рассматривать реакцию зрителей… и любоваться Мику в облегающих чулках. Интересно, что будет потом? Кажется, хорошей характеристики в комсомол мне больше не видать. Почему Ольга так молотит в дверь ногами… Причём с такой силой, что имеет все шансы снять её с петель… Боится лишиться премии, выговор получить? Кто вообще главный в этом лагере? Какая обстановка в стране? С дверного косяка летела пыль и потрескивали наличники, но наша оборона была нерушима. Удары всё же стихли. Вожатая в тщетной надежде бросилась проверять другие выходы на сцену. Зря. Всё было продумано. Декорация корабля была слишком высокой, чтобы через неё можно было перелезть, слишком прочной, чтобы её можно было сломать… Мне было презабавно наблюдать за её потугами. Никогда не видел её такой растерянной. Конечно, можно подтащить лестницу, встать на стул, или просто сбить замок каким-нибудь ломиком, но тогда будет утеряна последняя возможность убедить гостей, что всё это — по сценарию. Алиса, понизив голос насколько возможно, пела песню про пирата-нежить, молодых офицеров и что вышло из их встречи. Мику пела вторым голосом, а Ульяна… Кажется, она задалась целью расколотить свою ударную установку, или хотя бы вогнать её в пол. В женском исполнении голос не слишком подходил достаточно жёстким риффам, на мой вкус, но небалованные рок-музыкой пионеры были в восторге… Ульяна перехватила мой взгляд и, не переставая молотить по установке, подмигнула. Мику была слишком занята тем, что выводила грубоватые, но бодрые риффы и подпевала Алисе, превращая песню в подобие диалога. Даже Славяна, покачивала головой в такт мелодии. Кажется, ситуация её забавляла. Но тут снова объявилась Ольга! Она стояла в окружении трёх фигур. Я не мог их хорошо разглядеть, но один из них, судя по габаритам, был электриком. Он почти сразу куда-то делся… По спине пробежал холодок. Я перевёл взгляд в зал и да! Два чиновничьих места пустовали! Усилием воли я отогнал плохие мысли от себя. Будь что будет. А сейчас — наша минута славы. Грузная фигура вернулась, явно запыхавшись, в какой-то тёмной, сливающейся с тьмой ночи, одежде и чем-то продолговатым в руке. Явно фомка… Или топор! Я сглотнул, ожидая что сейчас он врубится в «борт» корабля, и пойдёт на пролом, не считаясь с потерей реквизита и потом он нас бесславно вытолкает со сцены. Но электрик ринулся к электрощитуна столбе. Я приготовился к тому, что сейчас погаснет свет и звук в динамиках тихо сойдёт на нет. Замах, слетела дверца! Вот и пошли на смарку улькины труды с подменой замка. Работник с большим усилием всё же смог повернуть что-то… Я ожидал худшего. Но вместо этого погасло несколько фонарей на аллее, ведущей к домикам, а лампы подсветки лишь слабо «моргнули». Девчонки, кажется, и не обратили внимания на попытку подавления восстания, но широченная улыбка Алисы говорила об обратном. Они предусмотрели всё. Электрик ударил столб, как мне показалось, от осознание собственного бессилия. Последние аккорды Алиса играла «вхолостую», без слов. Песня закончилась, Алиса вытерла раскрасневшееся лицо и довольно слушала аплодисменты, топанье, свист и одобрительные крики из зала. Некоторые даже вскочили на скамейки. «Вам понравилось? Пусть пискнут «Нет!» сухопутные крысы!». В ответ гул только усилился. Алиса вскинула кулак и крикнула: «Тогда продолжаем!». Я поискал глазами делегацию. Судя по эмоциональной, почти театральной жестикуляции, Ольга отчаянно что-то просила, но уже две фигурышли, не оборачиваясь в зрительный зал. Ну, кажется, успокоились. Алиса снова ударила по струнам, и я стал выводить знакомый ритм, не думая о том, что будет дальше. Удивительно, как много всего может случиться за пару минут… Вот только что Ольга спускалась со сцены, а музклуб переодевался в пиратские костюмы… И вот мы уже нарушители порядка, и только тонкая фанера разделяет нас и разгневанную вожатую. Теперь я понимал, зачем они гоняли меня репетировать песни, которые точно не позволили бы сыграть на концерте. Я испугался второй раз. Начальство тащит скамейки к сцене! «Всё пропало шеф…». Не паниковать. Ни шагу назад! Отступать некуда! Не станут же они отбирать у меня гитару? Тем более пожилые уже люди, скорее всего… Я не думал, что нам удастся оккупировать сцену надолго. Так, дополнительныесемь минут для пары песен. Наверное, всё закончилось бы хорошо… если бы Алиса не разошлась.Раз уж выпал шанс сыграть перед залом, она решила показать всё, что может.Рыжая трясла волосами, рвала струны медиатором, бегала пальцами по грифу с невероятной скоростью, а под конец выдала такое сложное и быстрое соло, что я только рот открыл. Мику чуть ли не орала что-то про «колдуна», «мясо» что ели мужики, «мёртвого анархиста», призывала прыгнуть со скалы и требовала рому с такой экспрессией, которой я никогда у неё ещё не видел! К нам буквально еле завалился на чёрный на фоне софитов бюрократ! Вскочив, он поочерёдно подбегал то ко мне, то к барабанщице, то к исполнительнице, то к гитаристке и явно, с угрозами, тряся руками требовал «прекратить балаган!». Я не обращал внимания, а вот девочки не дали себя в обиду! Микуська и Алиса просто обходили его, сохраняя зрительную связь с залом. Мне было только жаль, что я не могу помочь Мику перетаскивать тяжёлый микрофон. Адреналин явно вдарил мне в башку. Я совершенно не боялся власть предержащего. Он был также смешон как электрик. Алиса вошла в кураж: стала носиться по сцене, пинать усилители, мачту и концертные колонки, подпрыгивала и вообще вела себя, как Марти МакФлай на школьных танцах, с той только разницей, что веса ей не хватало, и колонка упрямастояла. Мачта же поскрипывала, но держалась. Чиновник наверняка отчаянно призывал к «голосу совести». Я так ничего и не слышал. И не мудрено — орёт прям под колонками… Странно что никто не поднимается ему на помощь. Видать это единственный «свежий» дед в комиссии. Окончание очередной песни пионеры встретиливолнами аплодисментов и требовали «на бис!». Жаль было, конечно, делить славу с чужим человеком… Но Мику, девочки и я не зря старались! Народу нравится. Это лучший комплимент для творца. Алиса уж было взяла песню «Арии» про «антихриста», но мной взор преградил чёрный силуэт. Разглядеть я его так и не мог из-за прожектора. «Смерть» пришла по мою душу. Начать, видно, решила с меня, раз я здесь самый смирный. Да и на девочек поднимать руку «политически неправильно»… Он медленно приближался ко мнеявно с намерением отобрать гитару и всё ещё крича. Нет, страшно уже не было. Я лихорадочно соображал, как отбиваться. По зарезу не хочется портить инструмент. Да и бить я им не практиковался. Уйду в оборону, а там контратакую! Он ожидаемо схватил гитару за гриф, как какую-нибудь винтовку-трёхлинейку. Я не поддался и упёрся в сцену как не в себя. На удивление он был сопоставим со мной по силе, но у меня получалось держать гитару при себе. Я чувствовал напряжение всех своих мышц. Сражался я не за жизнь, а за идею! Я чувствовал, как пот катится с моей головы прям на сцену. Это хорошо, что он тоже не практиковался отбирать гитары… Но вот что будет если он меня пнуть попробует? Вот тут потасовки не избежать… Мой «ангел-хранитель»! Я не заметил, что музыка давно нет! Алиса вальяжно подошла к гаду со спины. Господи, сделай то, о чём я думаю! Удар! Вражине это точно не понравилось, да так что он заорал как резанный, отпустил гриф и схватился за голову. Неизвестно как он ещё не отправился в нокаут, как я в прошлый раз. Стало тихо как на кладбище. Юные пионеры явно не были готовы что восстание начнёт так стремительно развиваться. Набрав воздуху в грудь, я выпалил: «за всех рокеров страны советов!». И толкнул держиморду прям в мачту! Тушка немного пролетела да рухнула на доски. Оттуда раздались нечеловеческие вопли. Избитая ногами мачта решила, что момент подходящий: она заскрипела, качнулась в сторону зрителей, заставив передние ряды охнуть и пригнуться, но потом гирлянда из флажков потянула её назад. Описав красивую дугу, она рухнула как раз позади Алисы. Та взвизгнула, подпрыгнув чуть ли не на метр, но тут же взяла себя в руки. Зрители были в восторге и рукоплескали нам. Этот концерт точно должен был запомниться им надолго. Алиса горделиво подбоченилась, махала залу рукой и явно купалась в лучах своей кратковременной славы. Мику почему-то осталась стоять внутри сцены. Тут нашу оборону прорвали. Через отпертую дверь на сцену ввалился наш грузный электрик, да только понял, что спасать уже нечего. Спета песенка. Я даже не обернулся в его сторону. Судя по звукам, пошёл он к рыдающему в истерике члену комиссии. Собрав последние положенные аплодисменты и поклонившись, мы отправились к выходу со сцены. Но тут пискнула Ульяна: «Они нам там засаду приготовили! Пошли в зал!». Ну мы и пошли за егозой. Я понимал нереальность такого предположения, но меня уже захватила особенная атмосфера праздника. И мы спрыгнули на те скамейки! Некоторые пионеры младших отрядов говорили нам слова благодарности, лезли к нам обниматься. Никогда я ещё не испытывал такой отклик, такую теплоту от того, что сотворил… Да, сотворил, своими руками. Я не совсем понимал, что говорю ребятам в тот момент. Девочки липли в основном ко мне, а некоторые мальчики даже осмеливались попросить поцеловать исполнительниц в щёчку. И рыжухи, и аквамариновый солист позволяли. Я улыбался и совершенно не ревновал. Но всё-таки отказывал маленьким девочкам. Меньше всего внимания досталось Уле. Наверное, её и так все уже знали. «Да, с такой базой для фанатов нашей группе никакой контроль не страшен.» — сказал я. Народ довольно быстро разошёлся, так как наверняка было глубоко за полночь, а то и за час ночи.Хорошо ли, плохо ли, но наш первый и единственный концерт подошёл к концу. Мику выглядела задумчивой и молчала. Это было не похоже на неё. — Что случилось? — поинтересовался я. — А? Ты о чём? — Ты заметно потускнела… Я что, так фальшивил? — Нет-нет. Все хорошо, не волнуйся, ты хорошо отыграл, хотя в паре мест рука двигалась неуверенно, но это исправимо, когда вернёмся домой, то поработаем над этим… А вообще справился отлично, я даже не ожидала. Нет, не в смысле что не верила, просто не думала, что ты так быстро научишься. Я, конечно, выбирала… А беспокоюсь я за того человека что мы… Ну… Огрели. — в разговор встряла Алиса. — Да ладно тебе, ну ударили человека гитаркой. Сём, ты же тогда быстро оклеймался? — Ещё бы! — я и Алиса синхронно рассмеялись. Мику продолжила. — Кажется, я забыла спросить, а собираешься ли ты вообще играть дальше, и уже строю планы… Знаешь, когда мне что-то интересно, я уверена, что это интересно всем, а ведь у тебя могут быть другие интересы, просто если ты решишь продолжать, то я буду рада, ведь мы сможем вместе репетировать и… и вообще… — Если он откажется, я ему нос откушу! — пошутила Ульяна. — Нельзя! Мы же не панк-рок играть собираемся, где музыкант без носа будет хорошо выглядеть, да, Алиса? Алиса?... Алиса, сдвинув шляпу на бок, смотрела на приближающихся вожатую и какого-то неизвестного гражданина: «Сейчас будет много крови.». Лицо Ольги не предвещало ничего хорошего. На удивление начала она довольно мягко: — Бунтуем, значит, матросы. Помните, что за нарушение воинской присяги грозит трибунал? — Лейтенант Шмидт тоже её нарушил. — ляпнула Ульяна. Ольга так зверски посмотрела за неё, что она отвела взгляд в землю. — Он боролся против царя. Алиса попыталась разрядить обстановку: — Слава КПСС, партии Ленина-Ста… — Заткнись, (вырезано цензурой). Не думал, что Ольга умеет матерится. Педагог всё-таки. «Значит честно высказаться не хотим?». Мы продолжили стоять молча. Я и Мику смотрели в землю, рыжухи куда-то в бок. Всё-таки неприятно, когда тебя ругают. Спокойствие мне придавало то, что это последняя ночь в лагере и дисциплинарная власть над нами уже скорее формальность. «Не хотим. — железно констатировала вожатая. — То есть вы осознаёте всю антиобщественную сущность своего поступка?». Мы всё ещё молчали. Мне лично спорить не хотелось. Что мы можем сказать друг другу? Никто не намерен отступать. Кажется, мои товарищи думали также. — Не существует постановления Верховного Совета или какого-либо иного органа запрещающего на всей территории союза ССР или в отдельных областях исполнять рок` н`ролл. — всё же решилась сказать Алиса. Вожатая не стала развивать дискуссию. — Об этом с вами искренне желает поговорить член комиссии. Человек выступил вперёд: «Здравствуйте, молодые люди…». Старик говорил без злобы. У него было гладковыбритое толстое овальное лицо, правда без второго подбородка, с удивительно правильными, полукруглыми бровями над карими глазами. Веки как-то странно нависали над ними из-за чего казалось, что он вечно смотрит с каким-то прищуром. Седые волосы образовывали вихор. Точный возраст я не мог угадать. Одет он в типичный, приевшийся советский пиджак, правда, без галстука. Петличка тоже была пуста, но на груди, почти под лацканом, красовалась золотая звёздочка, в которой был заключён серп и молот. По всем признакам, заслуженный человек… Мы внимательно уставились на него. «Для начала давайте представимся. Меня зовут Михаил Иванович Клепиков. Можете обращаться просто, «Михаил». Может быть, вы обо мне слышали, если бывали в Усть-Лабинске. Я работаю в колхозе «Кубань». Теперь ваша очередь.». Ему что, Ольга прям совсем ничего про нас не рассказала? Нет, показное дружелюбие демонстрирует. Ульяна отозвалась первой, проявив храбрость, мы подхватили. — Вы все ещё только в школе учитесь, правильно? — Считай, почти выпустились. — с неунывающим голосом сказала Алиса. Какая-то сюрреалистичная ситуация. Я ожидал что нас будут ругать на чём свет стоит. Может, человек хороший попался? «Я рад, что благодаря нашей Родине вы можете учиться дольше меня. Я только семилетку кончил.». Алиса демонстративно закатила глаза и отвернулась. «Хорошо, тогда сразу к делу. Итак, молодые люди, скажите, почему вы решили выбрать для исполнения именно рок?». Алиса и не думала реагировать. Придётся брать дело в свои руки. — Потому-что это клёво. — Но почему вы испытываете эти эмоции при его исполнении? — Вы не представляете какая энергетика разворачивается во время его исполнения.– пришла мне на помощь Мику. — Орущие колонки, одобрительный гул зрителей. Да вы и сами всё видели. Мне было очень приятно вкладывать свои эмоции в исполнение. Резкие переходы, высокий темп дали раскрыться моему голосу. Этого не могут предложить другие музыкальные жанры. — Что же, я могу понять вас. Однако почему вы выбрали для исполнения, я надеюсь вы со мной согласитесь, безыдейный коллектив? — Вы вообще хоть знаете чьи песни мы исполняли?! — огрызнулась Алиса. — Нет, это мне неизвестно. — Музыка, — вставила свои пять копеек Ульяна, — не обязана иметь глубокий смысл в тексте. Главное — это мелодия, ритм. В классической музыке так вообще слов нет! — Но почему бы вам тогда исполнять их без слов, которые призывают к антиобщественному поведению? — Потому-что из песни слов не выкинешь. — ответил я. — Ну почему вы так принципиально отстаиваете своё право исполнять песню, ведь вы же сами не отрицаете её вторичность, внутреннюю пустоту? — А что ВЫ прикажите исполнять? — возмутилась Алиса. — Унылую тысяча первую песню про партию? Вы совершенно ничего не понимаете в современной культуре. — кажется, она решила взять на себя функции идеолога нашего коллектива. Думаю, она и без моего поддакивания справится. — Ну почему уже унылую… Эта «И вновь продолжается бой» вполне бодрая. Да и песни есть не только про партию, например… — Да вы, уж извините за прямоту, просто застряли в прошлом. Какой-нибудь «Лесной олень» может быть и хорошо написан, мы это не отрицаем, но новому поколению нужна новая музыка. — Но почему «новая музыка» должна призывать к неконструктивным вещам? — Мой товарищ уже сказала почему — текст не главное, главное исполнение. Мы имеем права выбирать что исполнять. Скажите пожалуйста, если текст «пустой», как вы выразились, то почему нам нельзя его исполнять? Ведь он же «пустой», то есть не содержится в себе ничего. — Если вы сами соласились со мной, что текст не главное, то почему вы так отстаиваете необходимость его исполнять? — Сначала ответить на мой вопрос. — Хорошо. Возможно, я действительно выразился неточно. Однако искусство в первую очередь несёт в себе воспитательное начало, ведь ещё Ленин говорил, что… — Почему вы считаете, что искусство обязательно несёт в себе воспитательную функцию? — Творец вкладывает усилия, смысл… — А вам не приходит в голову что творец просто хотел хорошо отдохнуть и решил подурачится? — Подождите, товарищ Алиса. У нас нет возможности спорить о процессе преобразования природы человеком. Я хочу обратить ваше внимание на то, что даже «пустой» текст в случае вашего исполнения на определённом мероприятии начинает нести в себе определённый посыл. — К чему вы клоните? — К тому, что вы своим примером показываете неправильную дорогу нашему подрастающему поколению, романтизируете своеволие, произвол… — Да почему вы решили, что мы совершаем что-то «антиобщественное»? Мы просто исполняли классные песни. Скажите спасибо, что мы не вдарили «Скованные одной цепью»! — Вы противопоставили себя великой культуре нашей страны, объявив только свою музыку «настоящей», да к тому же ради этого повредили электросеть. — Всего-лишь? — «Всего-лишь»? Нет, это не пустяк, вы попираете чувство патриотизм, закладываете вредную установку что наша культура ущербная, а культура, подражающая западу «клёвая» и заявляете, что таким как вы можно нарушать законы. — Ну начали клеймить… Вы хоть верите в то, что говорите? — Да, верю, не сомневайтесь. — Ну так не обижайтесь. Я считаю вы смещаете акцент на тему смыслового содержания, потому что вы боитесь признать то, что мы отстали от запада. — Что? Вы-вы не любите нашу страну? — старик похоже не мог представить себе, что на советской сцене могут исполнять что-то что не утвердило предварительно пятнадцать инстанций. — Как раз нет. Вы зря упрекаете меня. Я верю, что коммунизм мы построим. И это царство свободы настанет в тот момент, когда мы перестанем консервировать культуру, когда мы протянем руку всем прогрессивным силам перестав выставлять надуманные догматические препоны. — интересно, родись Алиса в конце прошлого века была бы она красным комиссаром? — Это не «догматические препоны», мы сохраняем моральные основы… — Алиса перебила. — Когда-то рабство было нравственным и прогрессивным. — Как вы можете сравнивать нашу страну с худшей формой эксплуатации?! — пошла на провокацию. Ну этот хотя бы с кулаками не полезет. — А чем, простите, являются эти ваши хвалёныерок-клубы, где творить можно только под надзором? — Это не угнетение, это направление… — голос члена комиссии дрожал. — Нет, не уклоняйтесь от темы! Признайте, что вы искусственно сдерживаете творческие силы нас, молодёжи, не давая знакомится со всем обилием мировой культуры. — Их продукция пропагандирует буржуазные ценности… — Вы то сами эти фильмы видели, чтобы делать такие выводы? Я тоже нет. Вам не кажется странным что «загнивающий запад» всё никак не хочет умирать? — колхозник чуть ли не закричал. — Ваше подражание западу только позволяет ему укрепиться! Вы закладываете в головы детям мысли о превосходстве ИХ культуры, а следовательно, и их идеологии! А ради них, по вашей логике, уже можно вредить Родине! — Ваше мышление устарело. Мир больше не делится на белое и чёрное. Не всё зависит от того какой строй в стране, будь он социалистическим или капиталистическим. И поэтому я считаю, что рок`н`ролл не противоречит коммунистической идеологии. — Вы, вы… — Клепиков начал бегать глазами по другим членам нашей группы. — Исполняя этих неформалов, вы насмехаетесь, глумитесь над нашей страной, пособничаете врагу! Хотя бы это вы осознаёте? — Что и требовалось доказать. Если вы прекратите ничем не обоснованные нападки на направление в музыке, то оно и перестанет пропагандировать эти ваши «западные ценности». — Довольно! — не выдержала Ольга. — Прекратите оскорблять дважды героя труда. Я опешил. Не ожидал, что такие «титулованные» люди нам тут нотации могут прочитать… Надеюсь, Алиса знает, что делает. Зная, чем всё кончится я может быть бы и отказался б… Я повернулся к Мику. Нет. Отставить панику. Всё было не зря. Чёрт с ним, что будет завтра. «Я дала вам возможность признать свою вину и принести извинения. Но вы ей не воспользовались. — голос у вожатой был как у государственного обвинителя. — Ладно вы о своей жизни не думаете. Но в ваших легкомысленных бошках должна была промелькнуть мысль, что спросят не только с вас. Признавайтесь, какая «светлая голова» родила мысль посягнуть на государственную «Волгу» и снять с неё фары? А кто придумал сломать систему отключения в щитовой?». Все молчали. Если так подумать, то ответить нам действительно было нечего. Да и подставлять кибернетиков не хотелось. — Ваши сегодняшние поступки показали, что в вас нет ничего человеческого. Вы нарушили пионерскую присягу. Вы навредили имуществу лагеря.– в глазах Ольги было видно бешенство, не хватало только пены из рта. — Вы опозорили своих родителей, меня, весь лагерь и само звание пионера. Вы недостойны носить красные галстуки. — Ольга Дмитриевна, начала Алиса, вы не имеете права выгнать нас из пионерской организации, так как не из комсомольского руководства. — Двачевская, ты правда думаешь, что тебя не исключат? Отдай галстук. — Алиса сняла галстук со своей шеи и бросила под ноги Ольге Дмитриевне. — Остальные за сценой подберёте. — Убирайтесь!!! — крикнула как не в себя Ольга. — Я уйду со своими товарищами! — раздался голос Слави. Ох, чёрт, её забыли… — Тем лучше! — сказала вожатая на бегу. Взобравшись по скамейкам, она принялась возится с верёвками. Похоже не миновать мне выселения из домика вожатой в музклуб. «Михаил Иваныч, помогите!». Взрослые стали возиться вместе. — Может мне помочь? — пискнула Ульяна. — Всё-таки я их «рыбацким шкотом» вязала. — Уль, не надо. Прибьют ещё. — ответила Алиса. Начальство всё-таки разобралось и освободило от пут Славю. Она молча сняла с себя галстук, значок и вложила в протянутую руку Ольги, после чего подошла к нам. Наша группа смотрела на это как на какое-то театральное действо. — Славя, — начала Алиса. — прости что сомневалась в тебе. — девочки пожали руки. — Ничего. Я сама от себя не ожидала. Думала, что всё само собой разрешится. Но как только услышала, что вас гнать собрались, то ни секунды больше не сомневалась. — Так, как же ты теперь? Общественная работа — это же твоя жизнь… — пробормотала Мику. Славя улыбнулась. — Во-первых, Ольга действительно не имеет права выгнать нас. Во-вторых, решение о исключении в данной ситуации может принять только собрание путём голосования. А уж я приложу все силы что бы народ был за нас. — Да, тебя охотно выслушают, не то, что известную «дебоширку-рецидивистку», — тут Алиса рассмеялась, — которая, между нами говоря, на собраниях почти не бывает. Взрослые в этот момент уже проходили мимо нас. — Ольга Дмитриевна, а мне куда идти? — В музклуб свой! Вместе с подельниками! Твои шмотки сама отнесу. — Ну, партия сказала: «Надо!», а боец ответил: «Есть!». — выпалила Алиса. Мы рассмеялись. — Ладно, товарищи, мне пора танцы вести. — хором в ответ пожелали мы Славе удачи. Наша импровизированная ВИА направилась в «штаб восстания». — Как думаешь, нас на костёр пустят? — спросила мелкая. — Скорее нас на нём сожгут. — ответила Алиса. — Жалко, что Ольгу расстроили. Я не думала, что так получится… — слабым голосом начала Микуся. Я приобнял её за талию. — Зато концерт у нас вышел настоящий, живой. — И нас по-настоящему из пионеров выгнали… — Мику, — встряла в наш диалог Алиса, — смотри на это проще, мы пошли в ва-банк и выиграли. Мы получили настоящие, а не «дежурные» аплодисменты. Да и, с другой стороны, разве могло быть по-другому? — Алиса хихикнула. — А хотя могло. Им надо было просто поставить концерт после встречи комиссии. Они бы там подвыпили и всё бы на «Ура!» зашло. — Это точно. — поддакнула Уля. — Ульяна, как некрасиво, в твоём то возрасте… — иронизировала Алиса. Уля ответила слабеньким пинком. Мику снова начала гнуть свою линию. — Я не хочу, чтобы меня позорили и исключали из пионеров. Ещё и Семёна втянули, это же в комсомол не возьмут, привод в милицию будет и вообще… — Подруга, мы с четвёртого класса вместе и за всё что делаем отвечаем тоже вместе. — моя девушка демонстративно отвернулась. Назревает конфликт. Нужно быть осторожным. — Ты что… Крысятничать собралась?! — Мику молчала. Алиса стала мне напоминать разъярённую Ольгу. — Ты будешь каяться в своём поведении и обличать нас, своих друзей? — Мику всё молчала. — Отвечай! — Мику остановилась, спустя шаг тоже сделали мы. — Наше поведение действительно было неправильно. Мы подставили под удар тех людей, что организовали эту смену. — Где эти «светлые мысли» были раньше? — не унималась Алиса. — Я наивно думала, что наш хорошо организованный душевный порыв растрогает комиссию по «приёмке», но я не подписывалась на рукоприкладство! — Вот значит, как… — Ульяна прижалась к Алисе. Воздух вокруг девушек будто электризовался. — Приняла активное участие в «бунте», а теперь думаешь, что после публичного покаяния тебя простят? — Да. — Алиса явно хотела накричать на Мику, но сдержалась из последних сил. Надо вмешаться. — Микуська, ты пойми, их расчёт как раз и направлен на раскол в наших рядах. Тем самым они выполнят свою задачу — передушат наспо одиночке. — Мику, будто с мольбой о помощи, смотрела мне в глаза. — Мы сильны пока мы команда. И поэтому мы выступим против них единым фронтом. — Но как же… Отечество, долг, патриотизм… — неуверенно сказала Мику. — Они лишь прикрываются этими словами что бы навязывать нам свою картину мира. Мы народ этой страны. И мы должны решать, что можно, а что нельзя. Мы станем, не побоюсь этого слова, факелом для всех остальных молодых людей в городе, а то и в районе. Правда на нашей стороне. Ты же видела, что даже такой дисциплинированный человек как Славя за нас. С такой поддержкой победа будет за нами. Мику всё молчала. Необходимо побороть оставшиеся сомнения. Но как оправдать Алису в её глазах? Думаю, в СССР ещё должен существовать культ революционеров. Жаль, что яЛенина только из детских рассказов знаю… — Вот Алиса сказала, что мы подняли «бунт». А я считаю, что тут вернее нужно говорить о «первой ласточке революции». Вспомни жизнь Владимира Ленина, который не смотря на угрозу ареста продолжал бороться против помещиков и капиталистов. — кажется, у меня вышло достаточно абстрактно, чтобы не допустить фактической ошибки. — Но Ленин вместе с коммунистами боролся против буржуазии, а мы боремся против коммунистической партии… — Нет, не против коммунистической партии, а тех людей, что называют себя коммунистами, а на деле приспособленцы и бюрократы с их холодным, формалистским отношением к жизни. Где я «подцепил» слово «бюрократ» в своей «прошлой жизни», я уже сам не помнил. Раньше я и не мог представить, что придётся утешать свою возлюбленную на основе обрывков воспоминаний о позднем СССР. Мику мяла подол платья и виновато говорила: — Ульяночка, Алисочка, простите меня, ну простите… — я приобнял свою девушку сильнее, Ульяна приобняла тоже, а Алиса похлопала по плечу. — Я, я смалодушничала… Я больше никогда так не буду! Честное-пречестное. — Верю. — по-военному кратко ответила Алиса и мы пошли дальше. В этот момент я сообразил, что Мику могла бы задать неудобный вопрос: «А Клепиков, герой труда, тоже бюрократ?». Честно, перед самим собой, я не знаю как на это ответить. Можно, конечно, списать на частный случай, но наверняка другие ветераны думают похожим образом. Слава богу, что всё-таки не спросила. — Сёмочка всё правильно сказал, они мне голову забили такими страшными словами, что мне аж на сердце защемило… — я поцеловал Мику в макушку. — Но теперь я всем докажу, что не бросаю друга в беде. — Так ли уж «друга»? — съязвила Алиса. — Мы не собираемся превращать нашу личную жизнь в проходной двор. Правда, Мику? — Правда. — протянула Микуша. — Э, нет, теперь это не совсем ваше личное дело, а коллективное. Семён очень правильно сказал про революцию. Мне кажется, мы присутствуем при очень важном историческом событии: рождении первой революционной ячейки. — А кого свергать будем?! — воодушевлённо спросила Ульяна. — Никого мы свергать не будем. — постарался я её осадить. — Не доросли ещё. Пока мы будем бороться за свободу самовыражения, привлечём народ на этой платформе. А там… А там посмотрим. У меня на душе было неприятное чувство. Я не верил в собственные слова. Скорее всего, вся эта авантюра закончится завтра же на нашей «публичной порке». — Да ты, етить, готовый делегат. — похвалила меня Алиса. — Если что — будешь писать программные документы. — А кто выступать будет? — А выступать буду я. Потому-что только я, в отличие от вас, двух тюфяков, не растеряюсь, когда ситуация выйдет из-под контроля, а она выйдет. — А как же я? — возмутилась Ульяна. — А ты ко мне в секретари пойдёшь. — Ещё подруга называется… — Да пошутила я! Посменно выступать будем. — Алиса, мне кажется ты не идеальный кандидат на оратора от группы. — Это ещё почему, басуха? — Бунтарства в тебе слишком много. — И чё? — Это может пониматься как презрение к ценностям людей не из нашей группы. Оттолкнёт народ. — …Если надо — могу и в пиджаке прийти. Семён, мой тебе совет, если ты ещё не понял, не поднимай тему моего внешнего вида если не хочешь ещё раз гитарой по наглой роже. — Я в порядке товарищеской критики. Кстати, Мику, а что ты хочешь делать в нашей группе? Вернее, хотела бы. — Я? А… Даже не знаю… Я никогда ни в чём что требует управления и руководства не работала… Коллектив наш равноправный. Скорее я просто подчинялась. Даже в своей семье. — Да на секретаря посадим, протоколы писать будет. — вклинилась Алиса. — Нет, нельзя такого ценный кадр — и на техническую должность. О, придумал. Мику, хочешь возглавить агитацию и пропаганду? — А чем заниматься надо будет? — Тем же что и сейчас. Будешь рифмованные тексты писать. На речёвки, наглядную агитацию… — Ну… Я больше по исполнению… И то что я сочинила я на публику не выносила ещё… — Так тебе Алиса поможет. Правильно я говорю? — Правильно. Ну, должности в правительстве СССР распределим на следующей неделе. Эх, вставай проклятьем заклеймённый… — Весь мир голодных и рабов, — подхватили мы, — кипит наш разум возмущённый и смертный бой вести готов! — Дальше кто-нибудь помнит? — осведомилась Алиса. — Нет? Плохо! По долинам и по взгорьям… — Шла дивизия вперёд! Что бы с боем взять Приморье — белой армии оплот! — с особой эмоциональной окраской, будто мы угрожали врагам, у нас вышли слова припева — «партизанские отряды занимали города!». Так маршевым шагом и дошли до музклуба. Когда мы зашли в клуб, Ульяна включила свет, порылась в кармане бриджей и извлекла четыре ярких пакетика. — Я тут у приезжей девчонки сменяла редкие олимпийские значки и ещё что-то по мелочи на растворимый шоколад. Отметим удавшийся концерт? — Зря ты так, конечно. Если всплывёт, нас наверняка обвинят в спекуляции. — Если не хочешь, можешь не есть. — Хочу! Плохо, что печенье кончилось. — Немножко осталось. — сказала Мику. — Как? Ты же говорила, что… — Мало ли что я говорила. Ты когда нервничаешь — жуёшь все подряд. Так бы схомячила всухомятку и ничего не осталось бы на вечер. Вот сейчас с шоколадом и съедим. — Во-во… За него четыре очень редких значка уплочено! С печеньками вкуснее! — порадовалась Ульяна. — Надо же, я и не знала, что Ульяна собирает значки… — продолжила Мику. — Я тоже. Думала, она только фотографирует. Уль, ты почему от нас скрывала, Штирлиц в юбке? — поинтересовалась Алиса. — А я и не собираю… Женя собирает. Она альбом у кибернетиков оставила. Когда заметит пропажу — визга будет… Надеюсь, гости успеют уехать. — Ужас с кем я связался. Воровство, бандитизм… — Поздно! Назад дороги нет, вход — рупь, выход — сто! — я прижал к себе Мику. — И за тысячу не выйду! — На повестке дня — начала Алиса, – только один вопрос остался: мне теперь что вот с этим делать? — она вздохнула, взяла какой-то свёрток, лежавший на матрасной горе, и принялась крутить его в руках. — Что это? Ещё одна бомба? — Алиса покрутила пальцем у виска. — Дурак ты, Семён… — она расправила свёрток, который оказался симпатичнымбордовым платьем с открытыми плечами. Алиса подошла к небольшому настенному зеркалу, расправила наряд, приложила, покрутилась итак, и эдак. — И правда — бомба! Вот уж не думал, что ты такое носишь. Ты же говорила, что это для дураков, и… — Повезло тебе что у меня сейчас гитары под рукой нет, Сёмыч. Да, говорила… Но знаешь, иногда тоже хочется получать внимание от противоположного пола. К тому же этот наряд я получила не совсем по своей воле — это Славя поделилась. Вместе ушили. — она показала на лиф платья. — Взамен она попросила меня не чудить, пока гости не уедут. Учитывая, что обстоятельства изменились, не знаю действует ли наше старое соглашение. — она решительно свернула платье обратно. В этот момент дверь открылась и к нам с топотом ввалились кибернетики держа в руках нашу одежду, которая остались тогда за сценой. На них уже не было ни значков, ни галстуков. Не успели мы ничего сказать, как услышали лязг замка. — Вот ведь! — Алиса вспыхнула. — Вот нас и арестовали. И так просто!(Вырезано цензурой) как обидно! А вы чего молчите, братцы-кролики? — парни продолжали стоять как не родные. — Да прям на пол бросайте, мы не спесивые. — мальчики так и сделали. — Мы сами не поняли, что происходит. — сказал Электроник. — Вожатая наорала на нас, не дала даже попытаться оправдаться и сюда отправила с вашими вещами. — И ведь и эту обязанность на кого-то скинула. — возмутился я. — Обвиняла нас в «саботаже», «пособничестве» и ещё попросила вам передать, когда уже по дороге шли, чтобы «революционные песни не поганили». — дополнил товарища Шурик. — С вашей стороны глупо было рассчитывать, что Ольга не догадается кто порылся в проводах. А как вы нас услышали? Мы так громко орали? — Так нету никого в этой части лагеря, вот и слышимость отличная. — Вот оно что… Да, вы присаживайтесь. — сказала Алиса, окинув рукой матрасы в помещении. Не успели ребята расположится как она продолжила: — Не хотите вступить к нам в организацию? — А как называется? А что делать надо? — ответил за двоих Сергей. — Рабочее название — ВИА «Совёнок». Проходим стадию формирования. — Нет, это точно не к нам. Вот распишите конкретно, вот тогда подумаем… Установилось молчание, которое вновь прервала Алиса: «Ну, что делать будем? Может в карты на раздевание? Хотя… Не интересно будет. Ни карт, ни Лены, ни Слави.». Только наш неформальный лидер замолчал, как лязгнул замок и в помещении оказалась Славя. — Легка на помине! За что на гауптвахту? — Я думала, что дальше всё пойдёт по плану и пошла на площадь… — чуть не плача начала девушка. — Но, когда уже была готова включить музыку ко мне подскочила Ольга, отругала на чём свет стоит, обзывала «предательницей», «двурушницей», ещё бог весть знает как, я половину прослушала, и объявила во всеуслышанье что дискотека отменяется по причине нашей «выходки». Потом отволокла сюда. По дороге грозилась «защитить другие отряды от вашего тлетворного влияния». — Вот падла, ни себе ни людям! Ну провалилась твоя агитационная работа, ну отдохнуть хотя бы дай. Так нет же. 100% сейчас читает им лекцию коротенько так минут на 40. И ещё свой произвол на нас списывает! — в знак согласия я и другие присутствующие закивали головами. — Славя, как ты себя чувствуешь? — поинтересовался я. — Когда Ольга начала на меня кричать я почувствовала острое чувство одиночества, будто по моей жизни ножом прошлись. Я же… Я же привыкла постоянно помогать ей в работе. А теперь меня будто выкинули на улицу. Когда мы были у сцены я не думала, что конфликт зайдёт так далеко… — Славя, не беспокойся, мы отстоим твоё доброе имя. — попытался я её утешить. Пока суд да дело Славя сама устроилась на матрасах. Создавшуюся тишину прервала Ульяна: — У меня только четыре шоколадки есть. Не думала, что кого-то кроме выступавших решат наказать. Но мы же все здесь товарищи, так что… Я решила свою Славе отдать. — Спасибо… — пискнула она. — Не думала, что ты способна добровольно отдать сладкое. — отозвалась Алиса. — Мою тогда Элу отдай. Пущай подкрепляется. — и тихо захихикала. Впрочем, Сыроежкин не выглядел обиженным. Наверное, надо поддержать инициативу. — Мою тогда Саше отдай. — опередила меня девушка. — А мою пусть Мику съест. — постарался я исправить положение. В ответ она поцеловала меня в щёчку. По телу разнеслось приятное ощущение тепла и нежности. — Никого уже не стесняетесь, да? –с явно саркастическим тоном поинтересовалась рыжуха. — А чужих тут уже нет. — отрезал я. Ульяна раздала еду, причём печенья хватило всем.Ощущение коллектива, взаимопомощи, помноженное для некоторых на шоколад исправило испорченное настроение. Страх перед завтрашним днём постепенно отпускал меня. — Вопросов на повестке дня больше нет? — осведомилась «председательница». Мику подняла руку. — Есть. Алиса, ты знаешь, что конкретно нам грозит за то, что мы устроили? — Боишься всё ещё? Зря. Смотри: ни ты, ни наш «вечный двигатель» ничего тому гражданину не сделали. Вам и беспокоится не надо. А заинтересуется она мной и Сеней. То, что мы с ним сделали на сцене это чётко «административка»: хулиганство. За него, конечно, предусмотрено и лишение свободы, и арест на 15 суток… Но мы же не устроили погром. Всего лишь немного человека помяли. Взять на поруки нас объективно некому, так что впаяют штраф нам по где-то 40 рублей на человека. Мне стало горько на душе. Перспектива терять такие большие деньги меня не прельщала даже несмотря на то, что мне пока неизвестно какая зарплата у моих родителей. — Это же… Не ползарплаты конечно, но порядочно. Тебе надо будет помочь? — Не надо, подруга, я справлюсь. Договорюсь с родителями так: верну с первой стипендии. А со второй комнатку сниму рублей за 10 в месяц. — Ты что, ещё два класса учится не будешь? — Я уже давно думала начать жить самостоятельно, а тут ещё такой прекрасный повод есть. Выберу какой-нибудь техникум, какой я ещё не решила, буду учится и получать где-то 40 рублей в месяц от государства. — Но это же очень мало! Как ты жить будешь? — Ну не «голой» же я туда пойду, а с вещами. А жить буду очень скромно.На хлеб с молоком хватит. Так значит больше вопросов нет? — Есть… — отозвался Шурик. — За то, что мы в электроника копались нам что-нибудь будет? — Алиса в ту секунду хлопнула себя по лбу. — Вот чёрт… Ну… Вам могут предъявить за противопожарную безопасность. Какое там наказание я сейчас не припомню. Ну, больше вопросов нет? Тогда давайте укладываться, тут матрасов два-три на рыло за глаза. — Плакала картошка… — протянула Ульяна. Спать мне, если честно, не очень хотелось, но делать было всё равно нечего, и я стал готовить мне и Мику сдвоенную «лежанку». Первой закончила Славя: она сняла верхнюю одежду и улеглась. Мои подруги начали возится с костюмами. Мальчики тоже кое-как устроились. Мику, однако сидела и явно медлила. — Ты чего сидишь? — Я стесняюсь… Другие смотрят. — Ну на пляже же ты не стеснялась? — Эээ… Нет. — Ну и чем тут ситуация отличается? — я поцеловал Мику в лоб, в ответ донеслось — «Ничем.». Жаль, конечно, что последний вечер мы не смогли провести только вдвоём, но это сравнительно небольшая плата. Я помог Мику стянуть её пиратский костюм, распустить волосы, затем разделся сам, лёг и приобнял девушку. Было тепло… *** «Пиши, мразь.». Небольшой «комок» света над потолком еле освещал стол и всё равно уголки его будто плыли… «Пиши я сказал!» — повторил грозный голос мужчины в военной форме. Я не видел его лица. «Что… Что писать?». Мой взгляд сам собой концентрировался на его бордовых петлицах. — Как саботаж проводил, контра. — Я… Я ничего… Я пел… — он ударил меня, и глухая боль пронзила голову. «Пиши всех своих дружков.». Руки не слушались меня. Еле вывел я на листке: Алиса, Ульяна. Нельзя им знать про Мику. Она должна выжить. — Ты идиот! По фамилиям пиши! — Я их не знаю. — Думаешь я поверю, что ты вступил с ними в преступный сговор и не узнал хотя бы фамилии?!. — удар. Мне стало ещё более паршиво, и я стал видеть ещё хуже. Только бордовые петлицы светились также ярко. Я начал выводить каракули на новом листе при этом их проговаривая: «Я, Персунов Семён, целенаправленно совместно с Двачевской Алисой создал антисоветскую фашистскую организацию рокеров СССР.». — Вы показываете неправду. Ваша лавочка организована японской разведкой. — Нет, нет, Мику невиновна! Нет! — Что, Сёмка, кошмар приснился? — послышался голос Ульянки. Я не открывал глаз. Спина ныла от недостаточной мягкости и тонкости матраса. К тому же я вспотел. По, в основном неприятным, ощущениям время на много позже обычного подъёма. — Да, да… Приснился. — То-то я думаю чего ты постоянно бормотал: «не отдам, не отдам»… А что не отдашь кстати? — Мику. — У-у-у, ты её уже во сне спасаешь… Всё, это диагноз. Усилием воли я разлепил глаза. На улице было уже светло. Менять положение тела не хотелось, но и лежать было неприятно. Я нашёл в себе силы и перешёл в сидячее положение. Окинув взглядом помещение, я удостоверился, что все ребята так и лежат в неглиже. Я перевёл взгляд на Ульяну. — Который час, не знаешь? — Ну на часах дело к пол-одиннадцатого, если ты об этом. Утра, естественно. — А… А завтрак? — всё ещё туго соображал я. — Хорошего ты мнения о нашем начальстве. Голодом уморить нас решили. — Ульяна говорила это с такой прямотой и спокойствием, что невольно становилось страшно. — Как это… Может она нас тут и забыла? — Дурак. — послышалось из алисиного «логова». — Она за нас ответственность несёт. Сдохнем — с неё спросят. — Вот оно что… А ты сколько не спишь? — Да тут все где-то час не спят… — А почему никто ничего не делает? — Алиса видно устала говорить и мне ответила уже Ульяна. — Ну ты тормоз спросонья конкретно. Алиса не в настроении, а из других инструментов только рояль остался. А на нём только Мику брякает. Ещё раз находится в изоляции, пусть и с товарищами, мне откровенно не хотелось, особенно в день отъезда. «Может это, того… Окна выбьем?» — ответом мне был лёгкий пинок со стороны Микуськи. «Правильные пионеры не выламывают окна без повода, так как знают, что за порчу имущества накажут. А также они знают, что автобус без них не уедет.» — нравоучительно произнесла Ульяна. От безысходности я перевёл взгляд на кипу вещей. Видать девочки за утро разнесли мятую форму поближе к «спальникам» и на полу осталась валяться только моё пальтода ботинки, в которых я и заявился на смену. Я легко дотянулся до рукава и притянул к себе. Я решил осмотреть карманы. Оказалось, что сотовый потерялся по дороге. Я ещё раз прошёл глазами по полу. Нет. Если бы Ульна увидела — сказала бы. Ну и чёрт с ним — неизвестно когда тут изобретут нечто похожее, да ещё с импортными деталями напряг может быть. Я порылся во втором кармане и достал оттуда блок сигарет. «Ты что, куришь?» — мигом отреагировала Ульяна. Мику повернулась на бок и вопросительно уставилась на меня. «Нет, я только попробовал. Считай, бросил уже.». Я демонстративно кинул курево в какой-то угол. Потом проверил внутренний карман… С удивлением обнаружил там что-то небольшое, прямоугольное по форме. Я вытянул две небольшие книжечки. Первая была обращена ко мне лицевой стороной — «Паспорт СССР». Откуда? Мне же меньше 16 должно быть… Решив уточнить это позже я положил его обратно в карман. Вторая книжечка была повёрнута ко мне обратной стороной. Перевернув, я с не меньшим удивлением чем в первый раз прочитал: «Комсомольский билет». «Ты что там роешься?» — мигом отреагировала неугомонная и в два шага оказалась у меня за правым плечом. «Сеня, ты партийный!» — завизжала она. На этот раз на меня уставилась не только Мику, но и Алиса. Удивлён я был ничуть не меньше. Я открыл первую страничку. На ней на меня смотрела моё же лицо, только чёрно-белое и было выбито ФИО и год рождения. Мне сейчас 15. Девятиклассник, наверное. Мику вчера сказала про «два года»… Ну, получается советские школьники учатся уже не 10 классов, а 11. В таком случае неудивительно что и паспорт мне выдали в 14. Графа чуть ниже информировала что в комсомоле я оказался год назад. К несчастью, название организации было написано таким корявым подчерком, что невозможно было разобрать откуда я приехал в местный райцентр. Надписи на следующей странице информировали, что за 1988 я в качестве учащегося исправно вносил 10 копеек членских взносов каждый месяц. Мику уже заглядывала в книжечку через левое плечо. — Семён, зачем ты от нас это скрыл? — строго произнесла Алиса. — Да, — вторила ей Мику, — почему у тебя какие-то секреты от нас? — Просто… — что бы потянуть время я перевернул ещё страницу. Всё те же 10 копеек, только за 1989. Последняя графа информировала меня, что в данный момент членские взносы у меня уплачены на месяц вперёд. Наверное, перед сменой подстраховался… — Я сначала боялся вам сказать, потому что знал какое критичное отношение в руководстве ВЛКСМ к такой вот… Самодеятельности. А потом забывал постоянно. — Это ты правильно делал. — ответила Алиса. — Недолюбливаю людей, которые так рано «корочку» получают. — Почему? — Рекомендации они чаще всего зарабатывают либо по блату, либо рабским потворством. — Лучше и не скажешь… Подожди, а из какой категориия буду? — Дорогих шмоток я у тебя не видела, значит из второй. — Только не надо так грубо. — вмешалась моя девушка. — Семён не потворствует. Он просто из чувства дисциплины, потому что так надо. — Ну, можно и так сказать. — нехотя пошла на уступки Алиса. — Мику, а ты не пыталась вступить в комсомол? — Нет, пыталась конечно… Но у меня только кандидатская карточка, как у всех присутствующих, кроме Слави. Ты, наверное, думал, что всех также легко принимают как тебя? — Да… — Так вот, — снова впряглась Алиса, знай, что это не так. У нас, плебеев, в отличие от тебя только совещательный голос. Но не стыдись. Теперь у нас есть ещё один решающий голос. — Разве тот, кого осуждает коллектив может голосовать? — Мы не на судебном заседании будем. Ты имеешь полное право проголосовать за резолюцию, где дело касается тебя. — наши размышления прервал лязг замка. «Воля!» — крикнула от радости Ульяна. Зашевелились Славяна с кибернетиками. В зал ожидаемо зашла Ольга. Вид у неё был самый обычный, только улыбки не было. — Вам нужно перетаскать оборудование обратно в музклуб. — Прямо так, не жравши? — возмутилась за всех нас Ульяна. — Да. Приступайте немедленно. По выполнении получите остатки обеда. — Ольга Дмитриевна, это несправедливо. — начала Алиса. — Почему вы не попросили о помощи другой «взрослый» отряд? — Потому-что за концерт отвечал только ваш. Вчера вы не могли по объективным причинам — под профилактическим арестом были. Хотите сказать, что всю эту электронику должны были таскать люди, которые положили жизнь и здоровье за наше Отечество?! — Это — фашизм! — завопила Уля. Вожатая махнула рукой. — Делайте что хотите… — развернулась и вышла. — Делать нечего, придётся разбирать. — констатировала Славя. И мы пошли к сцене все прямо так, не одеваясь. Было не до этого. Шли молча: настроение у всех было паршивое и в первую очередь из-за трескотни в животах. Мальчики брались за аппаратуру без особого энтузиазма. Мрачнее тучи выглядела Славя. Она уже не руководила процессом, а командовала нами при выполнении задачи нами Алиса. Управились мы довольно быстро, всего в три захода, так как колонки и микрофон там и так стояли всегда. Не убрали только обломки мачты и самодельный прожектор, но решили, что сойдёт. Портить отношения с Олей дальше некуда. Алиса взяла с собой символ сопротивления — пиратский флаг. В последний раз тащили самое лёгкое — украшения и мелкий реквизит. На подходе к музклубу нас уже ждала вожатая, будто заранее зная, что мы всё же решим отработать. «Хорошо. — сказала она, проконтролировав процесс погрузки. — Матрасы, так уж и быть, без вас утащим… Идите в столовую и потом сразу собирайтесь на автобусную остановку. У вас на всё про всё примерно час.» — снова развернулась и ушла. Наша группа несколько приободрилась. На территории было ни души, возможно мы единственный отряд, который не готов к отбытию. В столовой тоже не было видно работников, кроме тёти Наташи. Она стояла рядом с уже накрытым столом. Наша группа направилась к ней. «Ребята, присаживайтесь, я вам специально дополнительные котлеты приготовила.». Каждый из нас на все лады похвалил повариху, насколько ещё хватало сил, и мы воспользовались любезным приглашением. Действительно порции на этот раз были очень большие. Картошки до краёв, горошек, аж две котлеты и целая миска с гречей, где мяса чуть больше чем обычно и это — каждому! После «воспитательной голодовки» всё это казалось самыми вкусными блюдами на земле. — Жалко мне вас. — растрогалась тётя Наташа, глядя на то с каким вожделением мы кушаем. — Несправедливо с вами Ольга обошлась. Ну спели вы не по уставу, ну что с того, не портить же ваш последний заезд в качестве отдыхающих. — Как последний? — сказал я. — Представь себе, ты повзрослел. — вклинилась Алиса (Мику тут хихикнула.). — дальше только вожатым можно быть. — Какой ужас… — да, запрыгнул в уходящий вагон поезда. Алиса закончила трапезу чуть быстрее и обратилась к присутствующим: — Товарищи… Да не останавливайтесь, доедайте. Товарищи революционеры, вся наша дальнейшая судьба зависит от того спустят ли наше дело на тормозах. Изначально я, как и наверняка все вы, была уверена, что спустят в первичку, где всё обойдётся дополнительным заседанием и формальным осуждением. Однако вчерашняя ярость Ольги и нынешняя её жестокость заставили меня изменить мнение. Теперь я считаю, что речь идёт о показательной расправе на городском уровне. Кто согласен, прошу поднять руку. Единогласно. Исходя из этого нам просто необходимо выработать предварительный порядок действий, на случай эскалации конфликта. — То есть то, что ты вчера говорила про организацию было не шуткой? — задала вопрос Микусенька. — Про распределение союзных министерств — шутка. А в остальном — нет. Итак, в таком случае на повестке дня один единственный вопрос — наше поведение на предстоящей городской конференции ВЛКСМ, если она, конечно, состоится. — Ты уверена, что нас не исключат в административном порядке? — засомневался я. — Уверена и вот почему: у них не будет на руках вещественных доказательств. Кроме чьей-то огретой тяжёлым предметом головы. Что бы у нас был привод в милицию сначала туда нужно написать заявление, потом будет опрос свидетелей, опознание, потом обвинительный приговор уйдёт к прокурору, будет суд, а всё это дело небыстрое. Поэтому придётся собирать народ что бы руководство имело возможность прикрыться голосованием перед другими инстанциями. Против чего — а против контроля со стороны вышестоящих они не пойдут. Дорожат репутацией. В этой обстановке наша основная задача — привлечь комсомольцев из первичек с других концов города, которые не то, что бы знают кого они будут судить. На этих товарищей горком и делают ставку. В их виденье они по привычке проголосуют «За» и дело будет в шляпе. Но мы сыграем на опережение. Для этого мы должны будем эти несколько дней не сидеть сиднем, а провести зондаж комсомольских организаций. Конкретно — познакомится, узнать позицию и постараться заранее отмыться в его глазах от той грязи, что на нас ушатом выльют. Необходимо назначить ответственных за это. — рук не поднялось. Если кибернетиков можно было понять, то почему Славя сегодня настолько безвольная мне не было ясно совершенно. — Придётся назначить. Мику, отрабатывай руководство агитационным отделом. — Я, конечно, смогу убедить людей, что мы хотели только как лучше, но они же будут… Незнакомыми мне. — Хорошо, назначим тебе помощника, чтобы ликвидировать природную зажатость. — Я Мику не брошу. — произнёс я. — Мне понятен твой порыв, но пойми, у тебя язык не подвешен. Не годишься (От этих слов мне стало обидно, но перечить не решился.). Я назначаю в помощники Ульяну. — Меня? К Мику? — изумилась девушка. — Ничего нет удивительного. У тебя ловкость и умение сводить знакомства, у неё милое лицо и звонкий голос. В таком тандеме может и разберётесь. Хотя нет, представительности не хватает… Шурик. — кибернетик наконец-то посмотрел на Алису. — А что я могу сделать в такой группе? — отозвался он. — Для представительности нужен. Мальчик и очкарик, значит умный. К тому же может вам технари попадутся. Короче нужен и всё. — А тетрадку для записей где брать? — поинтересовался Демьяненко. — В городе решим, не к спеху… Кажется больше неотложных задач нет, верно? — Есть одна, — подал я голос, — если уж мы формируем платформу в ВЛКСМ, то какая наша дальнейшая программа? — Очень простая: больше свободы — значит больше социализма. Теперь точно вопросов нет? В таком случае Славя, как политически грамотный, временно назначается ко мне для помощи в написания тезисов для нашей с вами защиты, чем мы займёмся уже в городе. — Так точно. — Славя наконец-то впервые улыбнулась за день. — Ты точно хорошо себя чувствуешь после вчерашнего? — Теперь да, я снова работоспособна. Мне было глубоко некомфортно от чувства неизвестности и ощущения бессмысленности своего существования. Теперь я снова могу быть полезной. — Хорошо. Семён и Эл плетутся за нами на подхвате. А теперь бегом вещи паковать — и так засиделись! И мы пошли. На прощанье Наташа нам напутствовала: «Вне зависимости от того, что случится, постарайтесь вернуться к нам пионервожатыми. Скучно тут без вас будет.». Мы пошли в музклуб где наконец оделись. Моя форма была с местного склада, но я посчитал что в этой суматохе никому до этого не будет и оставил её у себя. Мику нагрузилась нотными тетрадями, Алиса забрала свою акустическую гитару, а мои боты с пальто перекочевали под мышку мне же. Оттуда вместо единой группы, вышло три пары. Я ожидал, что завершение смены будет более романтичным, но из-за всего этого сумбура последний день проходил совершенно буднично. Я и Мику шли, держась за руки. — Сём, тебе понравилась речь, которую перед нами задвинула Алиса? — Да, понравилась. Если честно не ожидал от неё таких глубоких и последовательных размышлений. Не вяжется это с образом грубоватой бунтарки. Но она оказалась круче чем кажется. Видать тут нужна новая пословица: «в грозном омуте ангелы водятся». — в ответ Микуся только рассмеялась. Так и дошли до её домика. Лены в домике уже не было, как и её вещей. Неудивительно, ведь её никто не запирал. Посетовав, что нас поставили в почти спартанские условия мы принялись собирать чемоданы Мику (в которые определили в том числе мою зимнюю одежду) и довольно быстро закончили. В процессе Мику переоделась в свою повседневную форму. — Вот и всё… Как будто нас здесь и не было. И всё так… Просто… А ведь мы сюда больше отдыхать приехать не сможем. Я думала конец смены будет более особенным, более… Романтичным в конце концов… — Мику подошла ко мне и крепко обняла, я ответил тем же. — У меня есть ты. Я знаю, что и потом ты никуда не денешься, но, когда мы сейчас уедем, всё уже будет по-другому… Наверное. Есть у меня такое чувство… — Милая, ну что за грустные мысли. Да, что-то изменится, но в главном то мы останемся такими же. — Семён… — Что такое? — я поцеловал Микусю в щёку. — Ты… Как ты относишься к Алисе? — Дорогая, ты что, ревнуешь? — Можно и так сказать… — Мику, выскажи все свои чувства. Не хочу, что бы наша семейная жизнь была с самого начала чем-то отправлена. — Да… Я… Просто понимаешь… Она такая активная, умная, придумала как нас защитить, законы какие-то знает, думает на несколько шагов вперёд, будто шахматист, предусмотрительная такая, вот это вот всё… Мне кажется, что я блёкло кажусь теперь на её фоне… — я поцеловал любимую ещё раз. — Ежели кому-то нравится такой не до конца исправный локомотив как она то милости прошу, пусть борется за неё. А у меня другие запросы. Мне нужно тихое счастье с девушкой с творческими способностями много выше среднего. — Мику прижалась будто видится со мной в последний раз. — Никогда-никогда меня не бросишь? — Нет, никогда не брошу. Наоборот, буду тебя защищать. — Ты говоришь такие слова, которые я ждала услышать… Но, если честно… Всё равно у меня есть ощущение что что-то не так… — Всё просто: лагерь нас ещё не отпустил. Нас впереди ждёт его последнее испытание. Поэтому давай поторопимся, иначе автобус уедет без нас. Закрыв домик, мы тут же пустились к остановке на пятой передаче, боясь, как бы не опоздать от чего были уже порядком вымотаны. На остановке уже собрался наш отряд, кроме Лены и Жени, и Ольга. — Пришли наконец, капуши. — обратилась она к нам. Значит так. — сказала она уже ко всем. — Не смейте меня перебивать. В конце смены я обычно говорю перед отрядом речь, где подвожу итоги. Но… Так уж вышло, что её я произнесла перед вами вчера. Добавить мне нечего. Вы продемонстрировали что как педагог я совершенно никудышный человек. Вы — моя ошибка, которая так долго маскировалась под честных людей. Кроме Семёна, конечно. Он до меня был испорчен. Я знаю, вы со мной не согласны. Возможно, считаете мои слова глупым вздором. Имеете право. В любом случае — как моим ученикам мне вам сказать уже нечего. А вот как моим идейным врагам — есть. — Алиса и Ульяна нахмурились, Мику чуть сильнее прижалась ко мне. В голосе Ольги Дмитриевны стали слышны плаксивые нотки. — Война продолжается. Вы выиграли битву за сердца младших отрядов пользуясь их несознательностью. И я уверена, нет даже точно знаю, что моя вчерашняя речь мало повлияла на них. Но берегитесь. Битву за своих сверстников вам не выиграть. Я сделаю всё чтобы стереть вашу антинародную группировку в порошок. А теперь — живо в автобус. Мы подчинились. Я зашёл последним, вслед за Мику, за нами зашла только вожатая. В автобусе находился какой-то другой старший отряд, из которого я никого не знал. Наши подруги уже устроились сами, поэтому я просто помог погрузить Мику сумки на верхние полки после чего мы с ней сели на два свободных места рядом, сразу позади наших подруг. — Сём… — неуверенно заговорила она. — Я боюсь. Меня пугает с какой скоростью Ольга переменилась к нам. Возвращаясь к вчерашнему диалогу… Я когда думаю о революции… То представляю это немного по-другому. Хорошо подготовленный отряд под нашим флагом идёт на штурм резиденции правительства и берёт её без потерь. А у нас… Я не знаю… — Ты боишься, что мы случайно заденем хороших людей? — Да! Ольга же раньше… Другой была… Терпимой… Многое прощала. А теперь будто с цепи сорвалась. Лишила свободы, морила голодом… Я не думала, что она на такой жестокий поступок способна. — Мику, понимаешь… Только во время какого-то обострения люди показывают свои истинные взгляды. Революция — это как раз такое обострение, когда становится ясно кто друг, а кто враг, когда народ приносит жертвы что бы будущие поколения жили лучше. Мы приносим в жертву свою репутацию, что бы советская музыка стала свободной. — Мику сжала мою руку. — Сенечка, если я не вернусь, то женись на Алисе, пожалуйста… — Это ещё с какого перепуга? — Я не хочу, что бы ты был несчастен. — я с чувством поцеловал Мику. — Это крайне благородный поступок с твоей стороны. Но поверь, мы выиграем это войну вместе. — Верю. Эх… Жалко, что ничего на память не осталось… — немного помолчав сменила тему Мику. — Да и с Пиратом попрощаться не успели… — Микуська наконец успокоилась и устроилась на моём плече. Я получил возможность спокойно подумать. Нет, не о предстоящем «судилище»… Мотор засопел, затрясся корпус и автобус поехал на встречу райцентру. Ситуация моя действительно не внушает оптимизма. Из теплицы я попадаю в незнакомый мне мир с похожим, но всё же не моим прошлым и неизвестным будущим… Я уже видел достаточно анахронизмов что бы сказать, что этот 1989 год не чета тому, из моего мира.Впрочем, порядок действий в случае, если этой страны не станет довольно прост — пойти на «неуважаемую» в будущем специальности связанную с сельским хозяйством, оно тут на Юге России выстоит. Сложнее всего будет познакомится с моими родителями. И списать всю мою «забывчивость» на то, что я сильно изменился за лето или за ум взялся не выйдет… Из этих невесёлых мыслей меня вывело поглаживание Мику: — Сёмушка, если нас по прибытии никуда не дёрнут, то первым делом мы пойдём ко мне домой. — Зачем? — С родителями тебя знакомить буду. — Да, конечно, я с удовольствием… Мику снова замолчала. Маленькая торопыжка… Думаю я с ней распишусь только нам обоим 18 стукнет… — я вернулся к предыдущей мысли. — И причём как я сюда попадаю… Сразу в милицию и в ВЛКСМ куда-то куда я и сам пока не знаю. Впрочем… Это ничего. У меня есть верные товарищи. Целых три, причём одна из них скоро станет моей женой. А это означает только одно — адаптироваться мне помогут. Будем считать, что этот «вызов на ковёр» — мой вступительный экзамен после «акклиматизации». Я заметил, как водитель включил радиоприёмник, стоящий на соседнем с ним сиденье. Через небольшие помехи оттуда донесся знакомый припев «Ласкового мая»: «Белые розы, белые розы, беззащитны шипы…».Слава богу, хоть что-то в этом кавардаке идёт так как положено. Я облокотился на спинку кресла и закрыл глаза. Последствия спанья на матрасах и скомканной кормёжки давали о себе знать… Как очнулся от дрёмы — не знаю. То ли яма на дороге, то ли напекло… Голова чуть-чуть ныла, Мику всё-также лежала. Приёмник орал уже песню в исполнении военного хора: «А девчата наши — патриоты, ни одна от нас не отстаёт.Если парни водят самолёты, эскадрилью девушка ведёт…». «Это точно.» — сказал я и погладил Мику по голове. Потом я взглянул в окно. Сельского пейзажа уже не было, застройка чётко сигнализировала что в городскую черту мы въехали. Указатель я, значит, благополучно проспал… Диктор на радио напомнил, что мы слушаем «Маяк» и потом раздался столь знакомый голос Игоря Корнелюка: «Снится мне один и тот же сон, снова я в Париже, снова я влюблён…». Расслабится под музыку было, конечно, сложнее, но много внимания она не отвлекала. Я рассчитывал, что ещё длительное время придётся ехать с такой «пустой головой», но Алиса вывела меня из безделия: «Крепитесь. Сейчас всё выяснится.». «Что» выяснится я догадался, а вот «как» — я ещё не сообразил. Через пару минут стало ясно что мы въехали на небольшой автовокзал, который был больше был похож на счетверённую автобусную остановку с кассой в отдельном строении. Электронного табло не было, расписание было зафиксировано краской. Судя по всему, маршруты были завязаны на город Армавир, а значит скорее всего сюда мы и приехали. Из диалога с Клепиковым я помнил, что мы находимся в Краснодарском крае, но про этот город я раньше ничего не слышал… Растолкав Мику и выгрузив чемоданы, мы выскочили из автобуса почти сразу за рыжухами. Удивительно, у нас были встречающие: к нам подошёл немного смуглый черноволосый парень в голубой рубашке с коротким рукавом и коричневым пиджаком, одетым внакидку. — Вы из комсомола, да? — бесцеремонно начал я. — Судя по вопросу ты и есть Семён. Ты прав. Будем знакомы. Руслан я, комсорг твой. — с этими словами мы пожали руки. — Русь, ты не смотри, что он такой нахальный. Это Сёма с непривычки, только недавно с людьми знакомится начал. — в это время к нам подтянулись кибернетики и Славя. — Что там с нашей ситуацией? — Я как только узнал о вашей выходке попытался его переубедить, что с вашим перевоспитанием наша первичка справится, но он был исключительно во власти эмоций. Срывался на крик. И постоянно повторял, что он «жизнью рисковал», «погибнуть мог»… — Алиса сжала руки на груди и обмерла. В ту же секунду чрезвычайно некомфортно стало мне. Что её так поразило? — Товарищи… — наконец произнесла Алиса. — Мы на сцене побили председателя горкома. Как вчера меня прошибло холодом. Эффект от такой новости был велик. Страх испытали все. Славя заламывала руки, Ульяна наоборот, спрятала их в локтях, Мику снова смотрела в асфальт, кибернетики просто почесали затылки. — Как ты его не узнала? — возмутился я. — Он в свете прожекторов был и очки свои фирменные куда-то посеял. Вот и не узнала! Я и подумать не могла, что он с кулаками полезет. Да, он, конечно, наорать мог, но раньше он точно не дрался. А тут как собака укусила… — Да кто «он»? — Дубовой, чтоб его… Я этого кадра хорошо помню. Он любые проблемы «на карандаш» брал, ещё когда до горкома не дорос. Как вышло тогда постановление про усиление борьбы с чем-то ради чего-то так он иногда опускался до того, что лично дружинников возглавлял. Потом ещё по этому постановлению цены на пиво подняли, гады… Ну не человек, безжалостная машина. Думает показательную расправу устроить, прославится и наконец возглавить окружком ВЛКСМ! — А что же нам тогда делать? — Сама стою думаю, блин… — рыжая взглянула на автовокзальные часы в виде табло. Они показывали около часа дня. Когда конференция? — В половине пятого вечера. — Алиса дала подзатыльник собеседнику. — Дурак, ты бы ещё дольше молчал! Осталось меньше четырёх часов… Я расстегнул третью пуговицу у ворота рубашки от волнения. Сразу «с колёс» идти выступать в мои планы не входило. — А на что он рассчитывает, рабочий же день. — сказал Электроник. — Рабочий, не рабочий, а кворум обычно всегда набирается. — ответила Алиса. — Кто уйти пораньше с работы, кто идейно… Да-а… Это даёт совершенно иной оборот делу. —вперёд выступила Славя. — На твой план нет времени. Единственный шанс — бежать в ДК со всех ног. — Верно говоришь. Белочкин, иди собирай наших делегатов! — Руслан кивнул и тут же куда-то умчался. — С вещами идти? — спросила Мику. — Конечно! Вахтёршу присмотреть попросим. Всё равно ей делать нечего. –ответила Алиса. — А почему в ДК? — спросил я. — Уль, ответь ему ласково, у меня нет сил. Сходу, вместе с чемоданами, не переодевшись группа выдвинулась. Куда идти я не знал, потому плёлся с сумками Мику в хвосте. Ульяна на ходу прокричала: «Потому-что только в ДК все поместятся. Можно в школе, конечно, но это не по статусу!». Мы бежали по почти пустынным улицам пересекая их наискосок во многих местах. Пара автомобилей, с которыми мы столкнулись при пересечении дорог любезно пропустила нас. Пробежали мы по ощущениям пару кварталов, и я уже начал задумываться что для райцентра город слишком большой. Наконец показалось трёхэтажное здание с декоративными колоннами в арке на входе под классицизм. На фронтоне, над главным входом висел лозунг «Мы преданы делу народа и партии нашей — вовек!» не предвещавший нам ничего хорошего. На входе мы сразу же упёрлись в массивный бюст Сталина. — И сюда своего идола влепили! Перед сменой же ещё не было! — возмутилась Алиса. Она оглянулась. Посторонних не было. — Живите ж тыщу лет, товарищ Сталин! — с ненавистью процедила она сквозь зубы и плюнула в бюст. Ульяна её поддержала. Ворвавшись, наконец, в здание мы тут же «впарили» сумки, как и планировали, в гардероб. Бабушка, конечно, поворчала для порядка, но согласилась. Мы отошли к ещё закрытому главному входу в зал, что бы работники ДК нас не услышали. — Так товарищи, — снова начала Алиса. — как вы помните у нас осталось три с чем-то часа до конференции. Поэтому если у кого есть вопросы высказывайтесь сейчас. — Есть… — подал голос впервые за день Шурик. — Можно я и Серёжа домой пойдём? — Дезертиры! Что вас побуждает бросить нас? — Да мы как бы и ни при чём если честно… — Ни при чём?! — вспыхнула рыжая. — То есть как фары спиливать это вперёд и с песней, а как час расплаты пришёл, так вы решили предать нас?! — Нам, если честно, — начал Сыроежкин, — кажется, нужно сдаться и признать свою вину перед обществом. Я думаю, нас восстановят тогда и всё пойдёт по-прежнему… — Я понимаю почему вы так говорите. Вы непосредственно «преступление» не совершали, вам уйти в «несознанку» и соскочить проще. А хотите это вы вот по какой причине — вас в вашем техническом творчестве не давят. Но задумайтесь. Сегодня они критикуют рок, а завтра зададут вопрос: «А что это у вас робот с сиськами?». — лидер группы успешно их пристыдила — парни опустили головы. — Считаю вопрос исчерпанным. Славя, как ты считаешь, твоё заступничество испортит о тебе мнение горкома? — Я думаю, что смогу оправдаться — там меня знают как борца за справедливость. Немного привру и скажу, что заступилась только из-за нарушения устава организации. — Отлично, тогда тебе ставится особо ответственная задача: добейся что бы ты как обычно была секретарём собрания и проследи что бы нашим дали возможность выступить. — Славя взяла под козырёк, хотя у неё на голове ничего не было, и убежала по-видимому в горком КПСС. — А почему что бы нам дали говорить нужно действовать через горком? — спросил я. — Потому-что тумба с микрофоном только одна, басуха. Агитационный отдел, стройся. Мику, Ульяна и Демьяненко встали по стойке смирно перед Алисой. Она улыбалась с небольшим прищуром. Мне показалось что Двачевская искренне получает удовольствие от руководства группой. «Вольно. Ставлю боевую задачу: патрулировать ДК, в том числе периметр здания, выявлять делегатов, проводить их опрос, агитацию и выписывать адреса и телефоны, если будут склонны к сотрудничеству. Конечно, ничего не говорите про посягательство на государственную собственность и чтотам была комиссия и иностранцы, давите только на то, что нас несправедливо и причём особо жестоко наказали за репертуар. Тетради и карандаши возьмёте в моей сумке. Выполнять!». Ребята повторили жест Слави и отправились. Мне было жалко отпускать Мику одну, но я и сам понимал, что не умею общаться с людьми и не имею красивой наружности. Поэтому я просто помахал Мику на прощанье и пожелал удачи. — Теперь с вами, друзья-товарищи у меня будет особый разговор… — Алиса оглянулась нет ли поблизости работников ДК или таких же как мы «ранних пташек». — Начнём с тебя, Серёжа. Скажив какие отношения ты поставил себя с Женей. — Ну… — Я с тобой не как женщина, а как непосредственный руководитель разговариваю. — Я считаю, что у нас взаимная склонность друг к другу и мы можем составить пару в будущем. — Это-то нам и нужно. Смотри: в автобусе их точно не было. Ты кого-то из них сегодня видел до отъезда? — Нет… А что? — В том то и дело.В это время на них могла повлиять Ольга и к тому же отправить в город раньше нас. — Но почему ты подозреваешь Женю? — Ульяна у неё значки из альбома свистнула и на те шоколадки обменяла. — Электроник скуксился. Неудивительно, ведь он косвенно поучаствовал в ограблении близкого ему человека. — Поэтому необходимо проконтролировать что бы она не приняла сторону нынешнего руководства. Нам обвинительные речи не нужны, ведущий конференции и так против нас. — В каком смысле «проконтролировать»? — Надави на неё. — от такого оборота событий у меня возникло неприятное ощущение в грудной клетке, что называется, совесть защемило. — Нет! Что хочешь со мной делай, я на это не пойду. — Тише ты! Услышат ещё. Значит так, товарищ Сыроежкин, тебе что важнее — баба или убеждения? — «Хорошо, что у меня есть и то и то.» — подумал я. — Идея конечно… — Поэтому ты сейчас пойдёшь и сделаешь всё чтобы её убедить хотя бы не выступать перед собранием. Скажи, что мы, то есть непосредственно музыкальный коллектив, деньги вернём. Не сразу, конечно, частями, вдруг там особо редкое что-то было. — А где я её искать буду? — Не беси меня! Тоже ДК патрулируй и высматривай. Или беги на домашний адрес если он близко. Всё, пошёл! — Сыроега тоже «козырнул», хотя неуверенно и побежал. — Теперь ты, Сеня… Ссорился ли ты с Леной в последние дни? — Нет. — Значит идёшь её убеждать. — мне стало глубоко противно всем своим естеством от её слов. — Я не пойду… — Неженка. Думаешь мне приятно как-то всем этим руководить, барахтаться пытаясь предотвратить считай неизбежное? Иди и переубеждай её. — Я не думаю, что она выслушает меня… — Прекрати отнекиваться. Ежу было понятно, что ты ей нравишься. Этим обстоятельством надо воспользоваться. — Как ты можешь такое говорить? Ты же её подруга. — Ты прекрасно знаешь, насколько у нас натянутые были отношения. Да, в последние дни перед концертом мы помирились, а она вроде как смирилась что ты ей не достался, но мы же не знаем её отношение к нарушению дисциплины. — Неужели ни разу такой ситуации не было? — Представь себе, вооружённое восстание, оказывается, происходит не каждый год. Поэтому сейчас идёшь и воздействуешь на неё. Она тебя всё ещё любит. — Это не этично. — Цель оправдывает средства. А теперь — пошёл! Делать нечего. Пришлось совершить насилие над собственной совестью и подчиниться. Я обошёл дважды открытые помещения ДК, почему-то не пересёкшись с нашими надеясь неизвестно на что. Всё же глубоко неприятно воевать без разведки. Я уж было хотел выйти на улицу, чтобы «ритуально» обойти ДК и вернуться ни с чем, но оказалось, что Лена сидит, как всегда, в одиночестве в коридорчике с ещё закрытым боковым входом к сцене. Она была уже одета по-деловому: к рубашке, туфлям и юбке добавились колготки (в такую жару?), сумочка и пиджак с каким-то красным флажком. Я окликнул её и подошёл, она улыбнулась. — Семён, ты поговорить хотел? — Буду краток — я по делу. Ты будешь выступать на конференции? — Нет… С чего ты это взял? — Тогда очень хорошо. — Ты в организации помогаешь? — Ну… Считай да. — А кто задание дал? — Низовая инициатива. — А… Ну, может, ты ещё сказать что-то хотел? — Извини, нет времени. Пока! — Подожди! Ты правда не хочешь со мной обсудить произошедшее? — У меня нет времени, меня Алиса ждёт. — Семён! — я пулей зашагал прочь. На душе мне было радостно, что не пришлось «давить». Я застал Алису, когда она писала в тетради прижимая её к стене. Увидев меня, она оторвались от заполнения. — Ну, что? — Всё классно, она и не собиралась выступать. — Умница! Значит в ней больше хорошего… Стой, а выступит ли она в защиту? — Я… Побоялся. — Басуха! Тут мы заметили плетущуюся по коридору заплаканную Славю. Алиса стремглав побежала к ней и заключила в объятия. — Что случилось? — Накричали… — еле выговорила блондинка. Её голос перехватывало. Стало ясно что наша инициатива терпит крах. — Я только вошла, а там уже комиссия собралась вся… И председатель… И Ольга… Они все стали на меня кричать, говорить, что я плохой человек и нецензурно тоже… Все-все… Я не выдержала… — Крепись, подруга. Нам ещё выступать надо. Тебя всё ещё уважают. На них мир не кончается. — Алиса немного помолчала. — Наша диспозиция серьёзно ухудшилась. Сделают секретарём собрания какую-нибудь лахудру и оккупируют микрофон. Что же делать… Семён, быстро за Ульяной и Сашей! Я кивнул и бросился на улицу, так как там наиболее вероятно и находилась троица. И я не ошибся. Ребята прислонились к стене и отдыхали. Я подошёл и улыбнулся Мику. — Товарищи, Родине нужны Шурик и Ульяна. Мику, ты одна справишься или мне помочь? — Да, да, конечно, если очень нужно! Не так много тут ходят… — так мы и подошли обратно. Алиса и Славя всё ещё обнимались. — Шура, Славя не будет секретарём. От полного разгрома нас спасёт только диверсия. — Это ещё почему? — возмутился Шурик и я был с ним солидарен. — Потому-что без микрофона мы не сможем надавить на горком с помощью зала. Единственный вариант — отбить силой, а они его тогда просто отключат. Поэтому сейчас прорываешь в пультовую и фиксируешь микрофон включённым. — Я не пойду портить дорогущее оборудование, это того не стоит. — А когда ты ломал тот рычаг в электрощите это тебя почему-то не волновало. А сейчас совестишься. Не потому-ли что риск быть наказанным больше? К тому же если тебя поймают, то репутация будет загублена также как и в случае нашего исключения. Короче, иди ломай. — Мне нужна отвёртка и хотя бы кусачки. — Уль, организуй. — Хорошо, шеф! — рыжая-конопатая побежала. — А ты, нехороший человек, иди к Лене и убеждай её присоединится. Саша, пиши в тетради! Она вернулась к своим каракулям, а я быстрым шагом зашагал в тот коридорчик. В него можно было бы попасть намного проще, не делая крюк через какую-тобоковую лестницу, но главный вход был ещё закрыт. По дороге я думал в какую же паршивую ситуацию попал по собственной глупости, ведь чтобы загладить прошлые «преступления», которые вполне спустили бы на тормозах при иных обстоятельствах, приходится совершать преступления реальные, а не мнимые. Надо было с самого начала девочек постараться отговорить или хотя бы не поддастся тому приступу легкомыслия и не допустить драку… Когда я пришёл помещение было уже заполнено, по всем признакам, делегатами. Лены не было, да к тому же главный вход был открыт. Я ещё немного поискал, в том числе в зале, но вынужден был вернуться несолонохлебавши к нашему «мозгу партии». — Я не смог её найти. — Натурально, басуха — это не инструмент, это стиль жизни — отчитала меня девушка, продолжая что-то писать в тетради. Славя уже выглядела более-менее нормально, но от счастливой пионерки, первой помощницы и просто хорошего человека почти ничего не осталось.Ни на ком из группы происходящее не сказалось сильнее чем на ней. — Славя, я поддерживаю твой непростой выбор. Ты действительно доказала: ты — настоящий товарищ. — Спасибо, Семён. Наверное, только от осознания этого я ещё не расклеилась окончательно… Тяжело. Столько старых друзей, которые теперь мне в глаза смотреть не будут… — тут же к нам подлетела Ульяна, вся красная. — Ух, еле достала, держи! — и с этими словами протянула Шурику отвёртку. — А кусачки? — кибернетик принял инструмент. — Скажи спасибо, что хоть её умыкнула. Кто-то случайно забыл. — Демьяненко побежал в пультовую. — Спасибо партии за бесхозяйственность. — произнесла Алиса. Наконец прибыл Сыроежкин. Вид у него был подавленный. — Эл, ну как? — окликнула Алиса ещё на подходе. — Ну… Не получилось в общем… — Долго у тебя «не получалось». — Там сложнее было на самом деле… — Что именно пошло не так? — Ну я сказал, что так и так, я нехорошо поступил, но я так больше не буду, да ещё девочки вот предлагают компенсацию чтоб не ссорится. — И что, не помогло? — Да, она начала говорить, что дело не в деньгах, что нельзя поощрять антиобщественное поведение… — Ясно всё. Идейной оказалась. Очень плохо. Этот контингент для нас бесполезен. Почему с ней не остался? — Прогнала, сказала, что я её не высоко ценю, раз не могу всецело поддержать… — Прости, Серёжа. Может помиритесь ещё. Молодец, что вернулся. — мне стало глубоко жалко кибернетика, но помочь я ничем не мог… На душе снова заскреблись кошки и возникло ощущение что я занимаюсь чем-то не тем… — Алиса, может ну его? — Что? — Может ну его, интриги эти все… — Алиса посмотрела на меня с такой же яростью, как при нашей первой встрече. — Что ты вчера своей говорил? «Их цель разбить по одиночке». А сам-то? Агитируешь за сдачу в плен. — Мы действуем недопустимыми методами. — Это — политика. Мы поставлены в такое положение, где выбора у нас нет. К тому же у тебя нет гарантий, что твой приговор за повторное предательство изменят. Поэтому ты будешь выполнять мои указания. Мне стало ещё хуже, от чего я начал тереть виски. Меня возмущало с каким железом в голосе Алиса констатировала, что я должен ей подчиняться, будто у меня нет своей воли. Как никогда мне становилось ясно что всю предыдущую смену я плыл по течению и подстраивался под среду, подчиняясь принципам компании людей, к которым прибился, не имел своего лица. В голову закралась подлая мысль не послушать Алису, сговорится с Мику: донести о саботаже наших и тем самым купить прощение. И чем я больше старался об этом не думать, тем яснее вырисовывался порядок действий, тем явственней становилось что этот бесстыжий вариант — единственный который позволит спастись мне и любимой. Технарей придётся обречь на «смерть». Ульяну тоже, она подругу не предаст. От осознания что такие мысли вообще способны появится в моей голове мне становилось противно от самого себя. Неизвестно чем бы всё это закончилось, если бы к нам не вернулись товарищ Белочкин и Мику. — Здесь почти все, кто прибыл к этому моменту. Человек 400-420 точно есть, пометки нужные сделала, — сказала она, передав тетрадь Алисе. — Где-то с десяток безусловно за нас, несколько меня даже слушать не стали, но подавляющее большинство неуверенно в своей позиции. Я через косую черту записала к кому они склоняются. Сосчитать не успела. — Ну на такие шансы играть можно… А чего с поста ушла? — Так это я её спровадил, — сказал Руслан, — до начала примерно час тридцать осталось. — Шурику нужно торопится… — Алиса просматривала список и тут одна фамилия привлекла её внимание. — Ты зачем председателя опросила? — спросила Алиса, продемонстрировавнам строчку на листе с надписью «Дубовой Ренат Владимирович» и жирным минусом. — Я… Я его всего пару раз видела издали… И-и он не то чтобы был сильно старше Сёмы… А он не сказал, что председатель… — Ничего, — сказала Алиса, вернувшись к чтению, — прощаю.Теперь он точно в курсе, что мы что-то мутим, но это мало что меняет. Как выглядел-то? — Бинты на голове были. — Вот позёр, решил спекулировать на своём якобы ранении… — Ещё в очках одна продолговатая часть оправы была на изоленте и на одной из линз пара царапин была. — Наша работа… А, Сёмыч? — я решил промолчать. Очень не хотелось выглядеть в глазах своей девушки кровожадным. — Больше ничего интересного. — с этими словами Алиса закрыла тетрадь и дала Славе ту, что сама заполняла. — Ну, подруга боевая, выступить от фракции коммунистов и рокеров в состоянии? — Да, они теперь меня не сломают. — Читай скорее. Если всё пройдёт удачно, первая пойдёшь к трибуне. — А в чём план заключается? — поинтересовался я. — Всё очень просто. Руслан, к тебе обращаюсь: ты во время прений по докладу внесёшь предложение, что у нашей комсомольской организации есть ряд мнений и их надо озвучить. Записки якобы с текстом делаешь сейчас — вырвешь листы из тетради да напиши белиберду какую. Озвучивать выдвинешь Славю. — Разве позволят? — засомневался Белочкин. — Позволят. Если же нет, то подловим на нарушении собственного устава. Членства на момент прений она лишена не будет. Что бы точно разрешили можешь как-нибудь туманно намекнуть, что Славя раскаивается. Они ведь на это и рассчитывают, что атмосфера, где решение комитета, поддержанное по инерции, сломает оппозицию. Дальше Славя нагло вместо мнений, начнёт толкать нашу речь. — А дальше? — спросила она. — Дальше по распорядку дня будет голосование. Но они скорее всего на этом моменте обнаружат саботаж. В случае чего я просто выбегу к микрофону и постараюсь протолкнуть нашу повестку. Где Шурика носит чёрт побери? Руся, иди и пока займи места повыше. — Зачем? Обычно же у сцены сидели. — Что бы я видела настроение зала. На ходу свою речь скорректирую. Кибернетика мы ждали по ощущениям ещё полчаса. Мы с Мику стояли, прижавшись к стене. Славя бодрилась и проговаривала какие-то формулировки. Ульяна сидела прямо на полу. Сыроежкин ходил взад-вперёд шаркая ногами. Атмосфера была напряжённой. — Сёмушка, ты выглядишь так, будто лимон съел. — обратилась ко мне Микуся. — Это… Это ничего. Я просто волнуюсь… — Настало время мне тебя утешать, да? — Да, наверное… — Не бойся, пока нас возглавляет Алиса мы не пропадём. — хорошо, что люди не умеют читать мысли… Наконец весь запыхавшийся к нам подлетел Саша. Мы заметно оживились. — Успел. Теперь точно не заткнут. — Что так долго делал? — требовательно сказала Алиса. — Тереться вокруг да около много пришлось. Постоянно кто-то из взрослых проходил. — Одной отвёрткой справился? — Да. Крышку снял, нужные провода оторвал из гнёзд, потом крышку обратно. — Тебя никто не видел я надеюсь? — К несчастью, видел. Я как вошёл и хотел уже микшер вскрывать, так какая-то женщина вошла. Пришлось изворачиваться и говорить, что меня попросили свет по-быстрому настроить, типа он недостаточно выделяет трибуну. Ну я пару ламп по бокам отключил она и ушла. — А вот это плохо. Ладно. Молодец, что справился. Ребята, — обратилась она уже ко всем, — пора в зал. Мы и пошли через главный вход. Места в зале располагались тремя блоками по два, причём чётко прямоугольными были только средние. У первых двух были «спилены» углы, центральные представляли почти прямоугольник, но с «выемкой» в центре, а задние, где нам подобрал места комсорг, были больше квадратными. Рядом с ним сидело три незнакомых мне человека. Алиса пропустила технарей вперёд, а затем меня и Мику. Она села правее Шурика, я сел рядом с Мику и положил свою левую руку на её правую, правее меня села Алиса, правее её Ульяна, на крайнем месте — Славя. Я получил возможность окинуть взглядом зал. На вид это был типичный ДК, какой и полагается строить, только без кучи аудио оборудования, которые в них тащили уже в постсоветское время. Здесь были только две массивные советские колонки с белой «сеткой» стоящие прямо на сцене и одна прямоугольная, уже под потолком. На самой площадке по центрубыл стол, за которым уже сидели члены комиссии, а также Ольга Дмитриевна. Чуть левее была трибуна с подключённым микрофоном, провода от которого шли прямо по сцене. Я заметил, что включены были не все прожектора, как и сказал Демьяненко, отчего освещён был только этот самый центр сцены, а углы были уже притемнённые. Ни Лены, ни Жени с нашей позиции я не увидел. Делегации сидели довольно разреженно и зал хоть и не был полупустым, но между группами ребят были заметные невооружённым взглядом зазоры.«Очень странно… Не может же здесь быть четыре сотнидаже с учётом случайных людей…» — пробормотала Алиса. — Может те, кто без решающего голоса просто в коридорчике посидеть решили? — спросил я. — Нет, регисрацию проводят только действительные члены организации. Не нравится мне это… Долго мы не засиделись: к микрофону вышел председатель и положил перед ним тетрадь, по-видимому, со своими тезисами. Действительно, я бы не узнал в нём того человека, который попытался подавить наш «мятеж». Даже издали была видна злосчастная синяя изолента. Одет он был в обычную форму чиновника, только вместо триколора был еле-заметный красный флажок. Голова его действительно была перебинтована, но как-то странно: один бинт был завязан через подбородок, второй через лоб, от чего они закрывали теменную часть головы, оставляя лоб и макушку открытыми. Он обратился к залу: «Товарищи делегаты, зарегистрируйтесь, если ещё не сделали этого. Мы начинаем через 10 минут.». — Ульяна, метнись к ним. — Чуть что так сразу Ульяна… — пробурчала она, но всё же взяла с нас билеты, да юркнула вниз. Кроме меня с Славей билеты были у Русланы и тех «неизвестных». Влетев на сцену по приставленным ступенькам, она положила документы на стол комиссии. Какая-то девушка приняла их и что-то записала в большой тетради «завхозовского» размера. «Я же сказала найдут лахудру какую-нибудь.» — буркнула Алиса. Ульяна вернулась к нам и вернула документы. — Товарищи, — продолжила Двачевская, — если голосование будет поимённым, то поднимать должны только действительные члены. Но если голосование тайное и вы видите, что в зале мнения расходятся, то тоже руки тяните. — Зачем такие сложности? — возмутился я. — Что бы они не могли прикрыться мнением «большинства». — тут снова заговорил председатель. — Итак, товарищи, из 500 делегатов на конференцию прибыло 370, что составляет 74%, а это означает что кворум достигнут… — Не может их быть только 370, мы же насчитали много больше. — возмущалась Алиса. — От имени городского комитета ВЛКСМ приветствую всех комсомольцев, кандидатов, а также гостей на XXXIV внеочередной, я бы даже сказал чрезвычайной городской конференции ВЛКСМ. Ведёт конференцию председатель горкома ВЛКСМ, кандидат в члены КПСС товарищ Дубовой, протокол ведёт член ВЛКСМ товарищ Шапошникова. — по залу прошёл небольшой гул. — Товарищи, если есть предложения на голосование — внесите сами или запиской через секретаря. XXXIV городская конференция ВЛКСМ объявляется открытой. Сразу после этих слов раздался до боли знакомый раскат из колонок, встал состав комитета. Я думал в знак протеста мы останемся сидеть, но Алиса поднялась, мы за ней. Полились слова государственного гимна: «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки Великая Русь…». Я отчётливо вспомнил от чего ещё в школе ненавидел официальные мероприятия и был счастлив что в ВУЗе они исчезли. На них необходимо присутствовать, хотя совсем не хочется, поучительно слушать гимн и ораторов, хотя тебе самому, если честно, мало дела до того, что будет сказано, ведь твоя жизнь от этого не изменится и ты, как гражданин и так прекрасно знаешь почему 9 мая или какую-нибудь ещё дату нельзя забывать ни в коем случае. Неприятные покалывания в груди… Я осознал — это не тот гимн! Слова были другие: «Нас вырастил Сталин — на верность народу, на труд и на подвиги нас вдохновил!». Я лихорадочно стал соображать куда я всё-таки попал. Хор всё ещё орал что-то про красное знамя и армию… Обрывки советской реальности никак не собирались в цельную картину. Год на календаре явно не 1937. Если в стране сталинизм, то почему можно «достать» нелегальную рок-музыку, японская эмигрантка не испытывает трудностей и нас ктомуже ещё не расстреляли? Наконец пытка стоянием закончилась. Ведущий продолжил: — Собраться нас вынудил вопиющий случай, инцидент, не побоюсь этого слова, международного масштаба имевший место не далее, как вчера. Поэтому, дорогие товарищи, надеюсь на вашу сознательность и оперативность при работе собрания. Конференции предлагается следующая повестка дня: 1. Заслушивание доклада о произошедшем инциденте; 2. Выступления содокладчиков; — при этом он показал на Ольгу. — 3. Прения по докладу; 4. Заслушивание резолюции об отношении к произошедшему инциденту и необходимых к приятию мерах; 5. Прения по резолюции; 6. Голосование по резолюции. Имеются ли дополнения к повестке, товарищи? Нет? В таком случае прошу голосовать. Кто «за»? — наша группа рук поднимать не стала, по понятной причине, в отличие от остальных делегатов. Я заметил, что они держали открытые комсомольские билеты. Похоже, и мне предстоит делать также. Я погладил обложку своего документа. — Подавляющее большинство. Повестка дня утверждается.Перейдём непосредственно к докладу. Как вам всем хорошо известно, товарищи, прошедший два года назад ХХ съезд ВЛКСМ поставил перед нами новые, труднодостижимые задачи. Руководство коммунистического союза молодёжи было вынуждено признать печальный факт: организация теряет авторитет среди молодых людей, всё большее значение для членов ВЛКСМ принимают не общественные, а материальные, личные интересы. Я не буду зачитывать все итоги съезда — они вам известны. Важно вспомнить, что одной из причин этого явления были признаны систематические перегибы в сфере культуры, имевшие место в прошлом. Строгость в проведении кампаний против западного образа жизни породила не глубокое сочувствие, а холодное неприятие всего советского, вследствие чего был дан толчок к распространению интереса к буржуазной культуре и всем тем, кто ей подражает… Я совершенно ничего не понимал в этом чиновничьем словоблудии. Ясно было только одна — холодная война ещё идёт и конца ей не видно. Сидеть мне было совершенно скучно от чего я иногда запрокидывал голову на спинку кресла или сдавливал переносицу что бы внести хоть какое-то разнообразие в эту тягомотину. Половину слов спикера я намеренно пропускал мимо ушей. — …Был объявлен новый курс: обратится лицом к нашей молодёжи, её устремлениям. Необходимо было отделить и интегрировать в Великую Советскую культуру всё то прогрессивное, что в себе содержала культура мировая. Руководство КПСС нас всецело поддержало в этом начинании. В связи с этим, как вы помните, по всей стране при ДК началась организация клубов по интересам, особую популярность из которых завоевали рок-клубы. Мы встали на позиции честного состязания социалистического искусства с буржуазной культурой. Что бы продемонстрировать наши успехи было решено провести отчётные концерты с приглашением иностранных гостей, в том числе и на базе нашего окружного пионерлагеря «Совёнок»… — так вот почему он так сильно не похож на «обычные» лагеря… Похоже строительство велось исключительно местными силами. — Подготовка к мероприятию шла гладко, его программа, подготовленная самими пионерами, обратите внимание, теми самыми которые будут озвучены ниже, утверждена и согласована успешно. Она содержала, в основном, песни «нового образца». Обращаю ваше особое внимание! Этой группе не запретили играть рок! На сцену внесли усилители, они тренировались с электрогитарами. И всё это оборудование — государственное! Для понимания тяжести произошедшего на концерте инцидента акцентирую ваше внимание, что один из гостей был из братской нам пионерской организации имени Эрнста Тельмана, действующей во враждебной среде ФРГ… — ничего не понимаю… Надо будет при случае на карту посмотреть. Германия всё-таки как государство «братская» или нет? — Под носом руководства первичной организации ВЛКСМ, руководства лагеря и непосредственного педагогического состава вызрела хулиганская группировка, которая превратила важнейшее для страны мероприятия в фарс и надругательство над социализмом. — в зале установилась тишина мертвецкая. — В эту преступную группировку вошли: печально известная хулиганка-рецидивистка Двачевская Алиса, её юная подельница Советова Ульяна, — от до смешного радикальных характеристик «террористов» по залу пошли смешки, — дочь японских эмигрантов Хатсуне Мику, недавно переехавший в наш город Персунов Семён. Активнейший образом им пособничали руководители кружка кибернетики Демьяненко Александр, Сыроежкин Сергей, а также прежняя «образцовая пионерка», а ныне двурушница и мерзкая предательница Феоктистова Славяна. По залу пошёл гул ещё более громкий чем в прошлый раз, даже топот, как на детском утреннике, некоторые попытались освистать оратора. Алиса крикнула: «Подстилка председательская!». Секретарь собрания зазвонила в колокольчик. «Прошу тишины, товарищи! Прошлые заслуги гражданки Феоктистовой не могут служить доказательством её невиновности.» — вещал Дубовой. Зал немного успокоился и колокольчик снова перекочевал на стол. — Перед выражением своего мнения прошу ознакомится с сутью дела, а она такова: после того как хулиганы, составившие импровизированный ВИА, отыграла согласованную часть программы они взялись исполнять музыку за авторством группы «Король и шут», творчество которой официально было осуждено как несоответствующее высоким идеалам социалистического искусства. — зал снова зашумел. — Прошу тишины! Если бы вопрос состоял только в этом, то мы бы сейчас это не обсуждали. Преступление этих молодых людей состоит в том, что они сознательно пошли на хулиганские действия и физическое насилие ради исполнения своего якобы «искусства», продемонстрировали это перед несознательными из-за возраста пионерами младших отрядов. Тем самым они фактически вели прозападную пропагандупоправ нашу страну и наш народ! — пока что мне было почти всё равно на все взводимые обвинения, но не моей девушке. Я сжал руку Мику чуть сильнее, что бы она не боялась. — Группа переоделась в рваные тряпки, под которыми они понимали «пиратские костюмы». Полюбуйтесь! — товарищ стал размахивать на зал фотографией кого-то из нас, но по причине нашей рассадки мне не было ничего видно. Из задних рядов тоже послышались неодобрительные возгласы. — Простите товарищи! У нас не было времени печатать раздаточный материал! Желающие пусть подойдут после конференции, я покажу. — в зале раздались смешки. — Даю пояснение: на этой фотографии изображена гражданка Двачевская, да ещё в каком прелестном виде! Тонкий корсет без бюстгальтера, который еле держится, оставляет открытыми плечи и чудом не сваливается под собственным весом груди. — раздался уже громкий смех. — Не вижу ничего смешного! Также обратите внимание на ноги гражданки. От штанов остались только жалкие лоскутки. Не будем дискутировать о размере её мини-юбки, нам и прошлого раза хватило… — снова хихиканья. — Однако ответить мне на вопрос — может ли так одеваться советская женщина? Конечно нет, так одеваются только американские проститутки! И это перед нашими детьми! Что они будут думать о женщинах, когда вырастут? Что все они легкодоступны и безнравственны?! — Алиса улыбалась до ушей. Возможно ей выслушивать подобное было не в первой. Докладчик стал захлёбывать слюной, читать торопливо, активно жестикулировать. — Теперь к составу преступления. Как только этот квартет появился на сцене то, воспользовавшись тем, что вожатая их отряда и ведущая концерта товарищ Миронова спустилась в зал, принялся привязывать к реквизиту верёвками соведущую концерта Феоктистову, которая по предварительному сговору не оказала совершенно никакого сопротивления. — я взглянул на Славяну. Она опустила голову и прижимала к груди тетрадь с тезисами. — Но это было только начала демонстративного неповиновения советской власти! Они сорвали с декораций священное знамя Великого Октября, — эти слова он практически проорал, — и заменили его чёрным флагом, символом, под которым банды анархиста Махно чинили грабёж и насилие над трудовым народом в советской России и на советской Украине! — и тут политику приплёл гад! Это мне было особенно обидно, потому что политикой я никогда не интересовался. — После чего Двачевская произнесла провокационную речь, где заявила, что будет исполнять «настоящую музыку, а не пионерские песни». Я считаю, товарищи, что этот поступок прекрасно показывают политическую морду этой шайки. — народ безмолвствовал. Похоже рисковать ради нашего спасения пока никто не горел желанием. — Это далеко не всё! Как только работники лагеря и члены комиссии, созданной специально для проведения цикла мероприятий, попытались пресечь хулиганскую выходку оказалось, что она была заранее спланирована в результате широкого заговора, в котором приняли участие кроме товарища Феоктистовой уже упомянутые «кибернетики». Оказалось, что все выходы на сцену заблокированы, а следует сказать, что сцена там высокая в отличие от той, что в этом зале и просто так туда не залезть, поэтому мы… Простите. Работники лагеря попытались отключить электричество на сцене. Какого же было их удивление, когда оказалось, что эти альтернативно одарённые сломали систему аварийного отключения в электрощите! Не стоит вам напоминать, товарищи, что в случае чрезвычайной ситуации это грозит массовым пожаром, так как лагерь окружён лесом и гибелью детей. — во мне проснулась глубокая ненависть от всех этих инсинуаций к нашим действиям и захотелось избить председателя. Мику вроде бы ещё держалась. — Мало этого, для того чтобы придать больший размах своему шабашу, они, не имея опыта и не согласовав это вообще ни с кем, вспоминаем их отношение к противопожарной безопасности, сделали прожектор, внимание, из спиленных из государственной машины фар! И это в пятилетку, один из лозунгов которой говорит о бережном отношении к общественной собственности! — послышались хиленькие возгласы: «Так им и надо!». — Для справки: машина находится на балансе пионерлагеря. Не стоит даже говорить, что эти безответственные граждане даже не собирались разбирать свой проектор обратно! — Вернули бы всё на место если бы не вы! — прокричала Алиса, но её возглас «утонул». — Исчерпав все возможности пресечения их хулиганский действий, члены комиссии во главе с товарищем Дубовым приняли решение оказать на дебоширов воздействие. — у меня возникло стойкое чувство нереальности происходящего от того, что оратор говорил о себе в третьем лице. — Товарищу Дубовому благодаря помощи товарищей Мироновой и товарища дважды героя труда Клепикова удалось забраться на сцену, где он попытался вразумить Хатсуне, Двачевскую, Персунова и Советову, однако они проигнорировали все требования прекратить своё выступление. В этих условиях товарищ Дубовой был вынужден применить силу и постараться забрать у игравших инструменты. — моя ненависть к нему возросла ещё сильнее от того, что он так цинично оправдывал свои действия. — При попытке изъятия гитары у гражданина Персунова им было оказано сопротивление чем и воспользовалась гражданка Двачевская и нанесла подлый удар товарищу Дубовому в спину. — оратор прервался и на несколько мгновений повернулся в профиль, что бы публика могла оценить масштаб травмы. Вместо ожидаемого сочувствия по залу протянулся хохот. — Гражданин Персунов продолжил издевательство над товарищем Дубовым и нанёс ему второй удар, вследствие которого он не смог сохранить равновесие и упал. Напоминаю, что всё это происходило на глазах у детей и иностранных гостей! Закономерным итогом этого избиения стала потеря работоспособности товарищем Дубовым и ему пришлось провести ночь в медпункте, где он смог восстановится только к утру следующего дня. — снова взрыв смеха. Оратор наконец перестал обличать. Кажется, текст его речи подходил к концу. Секретарь подала ему графин. Отпив где-то с половину, он отдал его и вернулся к тексту. — Пользуясь случаем, от имени горкома ВЛКСМ выражаю глубокую благодарность ещё пионерке и уже комсомолке товарищу Тихоновой за оперативное оказание медицинской помощи товарищу Дубовому. — раздались жидкие аплодисменты, перемежающиеся смехом. Раздался выкрик: «А медсестричка была красивая?!». Я вспомнил по какой причине там не оказалось медсестры. Хорошо, что про любовную связь Виолы и Шурика знаем только мы, иначе и бы и это приплели к обвинению. — Для того, чтобы политическое рыло этих презренных стало окончательно ясно следует указать, что после окончания концерта товарищ Клепиков попытался воздействовать на этих граждан с максимально возможной в той ситуации вежливостью. В ответ они грубо оскорбили ветерана труда, подставив под сомнение превосходство социалистической культура над западным непотребством и гражданка Феоктистова активно поддержала их и даже демонстративно сорвала с себя красный галстук! — Не так всё было!!! — выкрикнул я, сорвавшись с места. В зале тоже зашумели. Видать Славя действительно известна по общественной работе всему городу. — Бывший товарищ Персунов, сядьте, прения начнутся скоро. — я вынужден был последовать его указанию. У меня не было чёткой уверенности, что зал поддержит. — Таким образом, товарищи, ситуация ясна. Предвосхищая ваши вопросы, заявляю, что в резолюции предлагается за лишить статуса кандидата в ВЛКСМ и членства в пионерской организации Двачевскую за организацию и руководства хулиганской группировкой, аморальное поведение; Сыроежкина, Демьяненко, Хатсуне, Персунова, Феоктистову, за активное соучастие и политическую незрелость. Кроме этого, предлагается Персунова и Феоктистову лишить членства в ВЛКСМ. Председателя их первичной организации товарища Белочкина предлагается также исключить из ВЛКСМ за политическую незрелость: многолетнее попустительство в отношении Двачевской. — Великорусский шовинист! — вскипел Руслан. — Товарищ Белочкин, то что вы крымский татарин не даёт вам даже морального права нарушать дисциплину и прерывать докладчика. Дальше… Предлагается также организовать комиссию, которая возьмёт под чуткий комсомольский контроль морально-политическое состояние пионеров, проходящих отдых в «Совёнке» для ликвидации вскрывшихся недостатков. Я передаю слово гостю конференции, пионервожатой отряда, в котором состояли хулиганы, товарищу Мироновой Ольге Дмитриевне. — раздались те же дежурные аплодисменты, мы также не хлопали. Тягомотина затягивалась. Только теперь председатель был за столом, а у трибуны Ольга. «Если они будут каждого желающего высказаться так таскать до ночи не управимся.» — буркнула Алиса. «Сёма, это же неправда всё что они говорят? Мы же не вредили своей стране?» — в ответ я только сказал «нет» и поцеловал Мику в щёку. — Товарищи, — обратилась к залу Ольга, — я не хочу повторяться. Все вещи о правильном, коммунистическом отношении к произошедшему уже были высказаны, и я поддерживаю каждое слово предыдущего оратора. Мне горько от того, что я проглядела эту группировку несмотря на то, что со всеми, кроме Персунова, работала много лет. Особенно тяжко мне от того, что Славя, к которой я всегда относилась с безграничным уважением и доверием, эта отзывчивая и добрая девушка, настоящий альтруист, настоящий человек, встала на их сторону. Этим она подтвердила опасность идеологического яда, который продвигает Двачевская со своими прихвостнями. — у Ольги перехватило дыхание. Шапошникова подала ей стакан с водой. Выпив, вожатая продолжила. — Эти неутешительные итоги говорят о системных ошибках, допущенных мной. Если моя работа на должности пионервожатой будет сочтена вредной, я готова уйти. — кто-то крикнул: «Останьтесь, Ольга Дмитриевна!». — Я готова признать недостатки в своей работе. Я заявляю открыто: моя вольная трактовка лагерного распорядка, неравномерное распределение нагрузки в отряде, иногда даже собственное нерадивое отношение к обязанностям и прочие отступления от правил имеют место. Я шла на них, так как считала, что это создаст атмосферу доверия, равноправного диалога с воспитанниками, побудит их к самостоятельности, развитию личности и гражданского чувства. Однако я жестоко ошиблась. Своими действиями я не выкорчевала из их сердец остатки мелкобуржуазных инстинктов, которыми, к несчастью, ещё полнится наше общество, создала им условия для бурного роста, взрастила раковую клетку на теле советского общества. Ситуация даже с самой юной участницей этого антисоветского кружка, с Ульяной, этим разбалованным ребёнком, зашла слишком далеко. Она систематически воровала сладости с кухни и клялась, что это в последний раз. Воровала и клялась, воровала и клялась. Я раскаиваюсь. Я призываю к немедленной и жёсткой чистке комсомольского актива и педагогического состава! — Ольга, не прощаясь села на своё место и закрылалицо руками. Такой депрессивной речи аплодировали только несколько человек. Тишина стояла замогильная — даже я услышал шаги председателя обратно к стойке. — От имени комитета благодарю товарища Миронову за прямоту и самокритику. Слово предоставляется члену пионеротряда, члену ВЛКСМ товарищу Тихоновой. — Ты сказал, что она не будет выступать! — взорвалась Алиса. — Она мне… Соврала получается… — Дурак, балда, идиот! Умеешь только картошку чистить… Вот ведь сучка, всё-таки не простила что ты Мику выбрал. — от того, что мне прямо в глаза соврали стало паршиво на душе. В голове теплилась и другая мысль, что мы сами не лучше, ведь скрывали «восстание» от Ольги и даже не попытались договорится. Всё это не придавало мне душевного спокойствия. В зале кто-то крикнул: «Хорошую тёлку председатель себе оторвал!». Наконец Лена добралась до микрофона. — Здравствуйте, товарищи. Как старая знакомая подсудимых я могу с полной уверенностью подтвердить все пункты обвинения. Давно необходимо было усилить работу комсомола по интеграции иммигрантов в наше общество. Как мы видели, даже девушка, в основном выросшая уже в нашей стране, переняла от родителей типичные буржуазные замашки. — Мику выдержала обвинения в свой адрес. — В текущей ситуации меня расстраивает только то, что мы вообще допустили возникновение этого инцидента. Антиобщественное поведение заводилы этой плохой компании, Алисы, должно было быть пресечено раньше, она не должна была добиться статуса кандидата в члены ВЛКСМ. — Алиса слушала её с плохо скрываемой злобой. — Не думайте товарищи, что она колеблется. Этот статус ей нужен только чтобы получать выгоду от членства — путёвку в лагерь и полулегально, прикрываясь решениями партии и правительства, исполнять те роковые песни, что чужды нам, коммунистам. Предвосхищая критику: да, у меня остро негативные личные отношения с гражданкой Двачевской, шли мы к этому не один год. Прошу вас не считать моё выступление побуждённым исключительно ненавистью к человеку. Я бы никогда не вышла говорить, не соверши она такой аморальный, бесчестный по отношению к советскому обществу поступок. — Семёна не отбила, вот и бесишься! — крикнула с места Алиса. — Заявляю перед всеми: я порываю всякую связь с этими людьми. Мне не по дороге с власовцами! — Лена удалилась в зал под чуть более бодрые аплодисменты, чем прочие выступающие. Ульяна крикнула: «Врёшь! У моего деда медали даже есть!» — но ответной реакции не последовало. Кажется, общественное мнение меняется не в нашу пользу. — Гражданка Советова, вопрос состоит не в вашем родственнике, а в вашем вредительстве. Могу уверить что у всех в зале предки воевали. Итак… Думаю, выражу общее мнение, если скажу, что нас всех глубоко трогает та решительность, с которой товарищ Тихонова размежевалась с, как верно она выразилась, власовцами. Слово предоставляется члену пионеротряда, кандидату в члены ВЛКСМ товарищу Жуковой. — и место на трибуне заняла Женя. — Здравствуйте, товарищи. Я кратко. Политическая незрелость этих граждан уже неоднократно подчёркивалась, я же хочу дать несколько штрихов к портрету их личностных качеств. Ульяна Советова незадолго до концерта осуществила кражу — опустошила мою сводную коллекцию, в основном значков. — Наглая ложь! — закричала Алиса. — Покажите доказательства! — вторила Ульяна. — Мелким ворам-рецидивистам поясняю — девочка которой вы впарили почти всё содержимое моего альбома, причём заметьте, товарищи, за импортный шоколад, сияла и громко хвасталась на всю Ивановскую. — Ты по какому курсу шоколадки обменивала?! — прикрикнул я на Ульяну. — Откуда я знаю, что там сколько стоит? Я не разбираюсь! — Завершить своё выступление товарищи, я хочу риторическим вопросом: будет ли вам приятно, если однажды вашу вещь украдут и сменяют на буржуйские коврижки? — Женя тоже удалилась под такие же бодрые аплодисменты. Ситуация явно осложнилась. Мне было глубоко неприятно, что девочки попытались оспорить Женю. Ведь это правда. Воровать плохо… Надеюсь Славе есть что сказать. Руслан уже заранее держал руку поднятой. — Итак, товарищи, все содокладчики выступили. Переходим к прениям. Вижу, что председатель комсомольской ячейки наших «героев» всей душой стремится высказаться! — заметно повеселел председатель. — Товарищ Белочкин, говорите! — Мы просим зачитать мнения нашей организации. — сказал он, размахивая вырванными и исписанными тетрадными листами. Беглого взгляда на них хватало что бы удостоверится: никакого осмысленного текста там нет. — Вам следовало бы передать записки секретарю конференции. — Мы считаем, что это слишком важная информация. От нас с ними должен выступить человек. — Думаю это в рамках регламента. Вы самолично выдвигаетесь? — Наша ячейка выдвигает товарища Феоктистову. — Дубовой отвернулся к столу, и он молниеносно о чём-то поговорил с комитетчиками. В зале кто-то крикнул: «Товарищ Дубовой, дайте Славе говорить!». — Ваша организация считает, что необходимо дать слово именно осуждаемой в докладе товарищу Феоктистовой? — Да, это мнение нашей ячейки. — Алиса подняла руку в верх со своим кандидатским, мы последовали её примеру. В нашу поддержку руки подняли многие молодые люди в зале. Значит, ещё не всё было потеряно. — Хорошо-хорошо, опустите руки, верю. Товарищ Белочкин, можете ли вы перед лицом конференции, своими товарищами дать честное, комсомольское слово, что товарищ Феоктистова только озвучит мнения, а не будет пытаться переврать доклад? — Да, могу. — Клянитесь. — Даю честное комсомольское слово, что товарищ Феоктистова озвучит лишь только мнения членов первичной организации ВЛКСМ и не будет пытаться ставить под сомнение доклад. — Ваша клятва принимается. Теперь путь поклянётся ваш докладчик. — Даю честное комсомольское слово, что я озвучу лишь только мнения членов первичной организации ВЛКСМ и не буду пытаться ставить под сомнение доклад. — Ваша клятва принимается. Слово предоставляется члену пионеротряда, члену ВЛКСМ, товарищу Феоктистовой. Моя совесть устроила бунт, мятеж и голодомор. Ребята дали клятву с чётким осознанием, что не собирается её соблюдать. Если бы у меня были устойчивые антисоветские взгляды, что тут мне пытаются впаять, я бы сносил происходящее легче. Но у меня их не было. Я сознательно избегал всякой политики и не стремился в ней разобраться и не намерен менять этот свой принцип даже в этом мире. Славя уже была за трибуной. Её встретили аплодисментами и заметным оживлением зала. Только на неё вся надежда. — Товарищи делегаты, от имени нашей ячейки я заявляю… Что в докладе вам была дана пристрастная картина! — ведущий тут же подскочил к трибуне и заорал как резанный. — Вы только что клялись! Вы бесчестны! — Это вы вынудили нас пойти на обман! Вы не даёте людям свободно высказываться, хотя это столп демократического централизма! — товарищ снова бросился к столу, видно обсуждать отключение микрофона. — Товарищи, мои действия были превратно истолкованы! Товарищ Миронова в нарушение всякой субординации угрожала всякими карами и исключением из ВЛКСМ! Именно против такого деспотизма, попирания устава я высказалась и в протест против этого сняла с себя галстук. — эффект был огромен. Секретарь собрания отчаянно звонила в колокольчик, но зал гудел. — И про репертуар вам соврали! Мои товарищи играли только их пиратские песни! Поэтому и в таких костюмах были! — Наглая, мерзкая ложь! — срывая голос орал председатель. Мне стало до глубины души противно, какую тактику мы вынуждены применять — мешать ложь с правдой, иначе ведь не поддержат. Ясно только одно — от последствий этого собрания будет уже не отмыться никому. Я заметил, что из-за стола сорвался неизвестный мне член горкома и побежал к выходу из зала. Всё ясно — пультовая. — Вдумайтесь, товарищи, именно мы выполняли указания партии, а эти аппаратчики на словах признавая ей авторитет, на практике не перестроились и думают старыми категориями! — Феоктистова, прекрати врать товарищам! — не выдержала Ольга. — Они не страшатся никаких извращений что бы обосновать свой приговор! Упирая на национальность Мику, продолжая угнетать бедных крымских татар они попирают пролетарский интернационализм! Товарищи, кому вы больше верите, этому оторвавшемуся от масс руководству или мне, не раз проверенной честной комсомолке? — в зале раздавались одобрительные выкрики, многие аплодировали и топали ногами. По всем признакам — единственный наш козырь разыгран удачно. — Феоктистова, для кого вы лжёте? Все помнят, что нынешний состав горкома был демократически избран на предыдущей конференции для проведения политики перестройки. — И это далеко не всё, товарищи! Именно по преступному своеволию товарищей Мироновой и Дубового, а прямо говоря нарушению всякой этики, самого гуманизма и человеколюбия ко всем вынесенным в доклад товарищам были применены непедагогические, попирающие основы прав человека наказания: нас лишили свободы закрыв в нашем музклубе, лишили завтрака, а затем, не дав ничего съестного, заставили как каких-нибудь римских рабов перетаскивать тяжёлое сценическое оборудование! Так жестоки были только фашисты! Заслуживают ли такие советские работники доверия масс? — раздавшиеся неодобрительные выкрикивания и освистывание были направлены явно в сторону горкома. Конференция явно, по крайней мере, раскололась. — Что в наших действиях предосудительного? Вспомните фильм «Карнавальная ночь», разве вы поддерживаете этого бюрократа, товарища Огурцова?! Вспомните слова милицейского из «Берегись автомобиля»: «Он, конечно, виноват. Но он — не виноват. Пожалейте его, товарищи судьи! Он очень хороший человек».». — тут погас свет! Как по заказу! Не слышно стало Славю и через вскрики с шумом еле прорывался звон колокольчика и голос председателя: «Сохранять спокойствие! Не расходится!». Народ действительно затих, ведь в этой абсолютной темноте было невозможно ориентироваться. Через пару минут бесцельного ожидания лампы снова зажглись. Тот «неизвестный» снова отбегал от сцены, видно успев вернуться в зал чуть раньше включения света. — Товарищ Феоктистова, освободите микрофон. — завёл свою шарманку ведущий. — Моё выступление ещё не кончено. — У комитета есть информация о случившейся поломке. После её озвучения вам будет позволено продолжить несмотря на то, что вы пошли на прямой обман собрания, а также напрямую дважды оскорбили членов горкома. — я заволновался: вдруг стало известно, что это были мы? Славя, видно думали также. — Товарищи, не верьте им, они сами это организовали, чтобы подставить нас, оболгать и протащить свою резолюцию! — Дубовой подошёл к тумбе. — Прекратите разводить истерию и мешать ходу конференции! — На этот раз одобрительных выкриков было куда меньше и стали слышны выкрики в поддержку горкома. Кажется, «резерв» авторитет Слави окончательно был истрачен. Она всё-таки не выдержала давления и отступила, чем немедленно воспользовался товарищ. Алиса заметно погрустнела. — Поломка была вызвана тем, что два оголённых провода соприкоснулись и тем самым вызвали замыкание цепи. Но тут важны обстоятельства поломки, а они следующие — в пульте от звуковой аппаратуры совершенно варварски были оторваны провода ведущие к гнезду регулировки громкости и включения выключения микрофона. Их случайное соприкосновение и вызвало аварийное отключение. — Вы сами выдали себя! Вы хотели заставить нас замолкнуть! — ответила Славя. — Вы первые пошли на нарушение, мы защищались! К тому же то, что эта диверсия произошла в тот момент, когда проходило комсомольское собрание говорит о том, что организацию немедленно нужно очистить от таких как вы! — Это мог сделать кто угодно! — зал чуть поутих, но ещё бурлил, колокольчик давно не звучал. Все комсомольцы поняли во что вляпались — в этой ситуации спорен был моральный облик обеих сторон. — Инцидент на данный момент исчерпан… — тут председатель выхватил листки у Слави! Алиса схватилась за голову. — Полюбуйтесь товарищи! Все их мнения, это исписанные тетрадные листы. Думаю, это прекрасно демонстрирует, что, дав честное слово, никто и не собирался его соблюдать. Нужны ли нам такие лжецы в ВЛКСМ? В связи с этим товарищи, ставлю на голосование: прервать гражданку Феоктистову. — билеты подняли почти все, хотя и зазоры в «лесе рук» имели место. — Явное большинство. Вернитесь на место, Феоктистова. — Славя, однако, не шелохнулась. — Хорошо, если хулиганы хотят демонстрировать презрение к авторитету конференции — это их выбор. У кого-то есть ещё мнения по вопросу? — никто рук не поднял. — Хорошо, в таком случае позиции по докладу ясны. По поводу моего якобы расизма: если бы в ячейке Руслана не свила гнездо контра, а Хатсуне не приняла участие я бы и не вспоминал их национальность. Перейдём к следующему пункту повестки. — раздались неодобрительные выкрики. — Товарищи, горком считает нужным не высказывать отношение к докладу, так как это вопрос фактически включён в резолюцию. Потерпите. — он поискал текст в своей тетрадке. — Итак, преамбула резолюции состоит фактически из текста доклада, который по своей сути содержал обвинительное заключение. Я позволю себе озвучить формулировку обвинения. Люди, не достойные высокого звания гражданина СССР, нарушили присягу, которую они давали, вступая в молодёжную организацию партии. Законы пионеров чётко говорят, что «пионер предан Родине, партии, коммунизму». Как мы имели честь удостоверится, шайка Двачевской предана не Родине, не партии, не коммунизму, а западному образу жизни и стяжательству. — Уважаемые руководители, в коммунизм не хотите вы! — крикнула Алиса, от чего в зале поднялась волна возмущения. — У самого туфли, небось, чехословацкие! — поддержала Ульяна. — Во-первых, смею заверить, туфли у меня отечественные. Во-вторых, почему у граждан «радетелей отечества» не возникает вопрос: откуда у гражданина Сыроежкина японская футболка и откуда у гражданки Хатсуне — джинсы?! — комсомольцы заметно утихли. — Надеюсь все претензии урегулированы. Меры, предлагаемые резолюцией, уже были озвучены. Дополнения есть? Дополнений нет. В таком случае переходим к голосованию. Кто «за»? — поднялось ползала. — Кто «против»? — поднялась вторая половина зала, в тои числе наша группа. — Кто «воздержался»? — несколько одиноких рук. — Мнения поляризировались. На голосование вносится предложение: провести поимённое голосование по резолюции. Кто «за»? — руки подняли все, даже я, впервые за мероприятие. — Единогласно. Приступаем к процедуре поимённого голосования. Товарищ секретарь, выйдите к микрофону. И вот секретарь со списком у трибуны: — Аксёнов. — За резолюцию. — Алексеев. — За резолюцию. — Андреев. — Воздержался. — Антонов. — Против резолюции… Проголосовала «против» и наша группа, кто уже был комсомольцем. Голосование закончилось на каком-то «Яковлеве». У микрофона снова был председатель: «Таким образом, товарищи, при 190 голосах «за», 168 «против» и 12 воздержавшихся резолюция принимается.». — зал взорвался, все зашумели, со всех сторон раздался свист, в который вложились и рыжухи. Я прокричал: «Председателя — под суд!». Мику закрыла уши руками. Увидев это я тут же её приобнял. Колокольчик никто не слушал. — Соблюдайте тишину товарищи! Если есть предложения, то говорите по очереди. — Не верим в результаты! — орали комсомольцы. — Пересчитать! — По новой давай! — Товарищи, новое голосование можно провести под контролем ревизионной комиссии. — Такие же бюрократы как ты! — Позор горкому! — Славяну в секретари! — по лозунгам было ясно что бузят активно только те, кто был на нашей стороне. — Товарищи, принцип демократического централизма — это исполнять решение большинства. — Жулики! — На мыло! — Товарищи, кого вы защищаете?! Это хулиганы! Они проводку повредили, мы с вами сгореть можем! Они меня избили! — Да ты сам перебинтовался! — Так и надо с такими как ты! — Живи на нашу зарплату! — Товарищи, напоминаю, что я не плачу только за машину. Хотите лишить партию транспорта? Пожалуйста! Хорошо-хорошо, товарищи, будь, по-вашему. Предлагается повторить поимённое голосование. Кто «за»? — ребята мгновенно стихли. На удивление большая часть зала решила поддержать предложение. Всей душой я надеялся, что комитет подделал результаты. — Явное большинство. Предлагается провести голосование гражданке Феоктистовой. Кто «за»? Единогласно. Гражданка Феоктистова, пройдите к микрофону. Повторное голосование сразу выявило, что некоторые комсомольцы колебались: — Аксёнов. — Воздержался. — Алексеев. — За резолюцию. — Андреев. — Против резолюции. — Антонов. — Против резолюции… Снова «Яковлев», снова оглашение результатов. «Таким образом, товарищи, при 165 голосах «за», 171 «против» и 34 воздержавшихся резолюция отклоняется.». — опять 25! Зашумели наши враги: «Да она подделала!», «Давайте изберём нейтральную комиссию!». Я крикнул куда-то в их сторону: «Признайте волю народа!». «Правильно, доверие Феоктистовой!», «Она пристрастна!», «Она честный коммунист!». Алиса впервые за конференцию расслабилась и ничего не кричала. Я понял от чего. В такой нерабочей атмосфере резолюция точно не пройдёт. — Сенечка, мне страшно! Драки не будет? — чуть не плача сказала Мику. — Я смогу тебя защитить в случае чего. На сцене председатель явно требовал у Феоктистовой отойти от микрофона, но его слов не было слышно в таком гаме выкриков. Славя наконец отступила. Заняв стойку, Дубовой принялся смотреть стенограмму голосования. — Товарищ Алексеев, вы за что голосовали? — Я голосовал «за». — А вы тут «против» записаны! — при этом он показал залу тетрадь в которой всё равно ничего не было видно. Поднялся шум. Дело плохо. — Товарищи, предлагаю пустить протокол по рядам! Кто «за»? Явное большинство. Феоктистова, стойте! Что бы никого не обвиняли в пристрастности проверку осуществят делегаты самостоятельно. Товарищ Аксёнов, выйдите за тетрадью! — Почему ты тянула руку вверх? — обратился я к Алисе. — Председатель явно пошёл на провокацию. — То есть фальсификация голосования... — Идиотина! Естественно это мы не планировали! Это не в наших интересах! — к этому моменту дошли до злополучного «Алексеева». — Мой голос действительно подделан! — шум поднялся ужасный, с топаньем, с криками, многие повыскакивали со своих мест. Не смог даже председатель с микрофоном его переселить. — Ты же сказала что это не часть плана! — Откуда я могла знать, что она решит импровизировать?! К тому же если бы она не пошла на подделку мы бы уже проиграли! Только сейчас я заметил, что в зал юркнул тот «неизвестный» комитетчик и что-то наговорил на ухо товарищу ведущему. — Товарищи, необходимо провести повторное голосование! У комитета есть новая информация о произошедшей диверсии! — вот тут мне стало страшно не по-детски. Все возмущающиеся мгновенно замолкли. Напряглась и Алиса. — Надеюсь, после её оглашения все присутствующие перестанут нежничать с этими дебоширами. У нас есть свидетель, работница этого ДК, которая готова подтвердить, что диверсию осуществил член этой банды — Демьяненко! — Вы её подговорили! — вспыхнула Славя. — Слово предоставляется… — и дальше уже ничего не возможно было разобрать. Шум стоял, наверное, как на массовом гулянии. «Момент истины! — обратилась к нам Алиса. — Пожелайте мне удачи!». — как молния ДваЧе преодолела расстояние до сцены, лихо запрыгнула на неё и оттолкнула оратора! Опешивший от такой наглости он даже не смог сопротивляться. В ответ он только подскочил к трибуне, с другой стороны, чтобы дотянуться до микрофона. Они смотрели друг на друга разделённые мебелью как на каком-нибудь постере к фильму. — Товарищи, прекратите слушать этих проходимцев! Они прикрываются демократическими законами, но не исполняют их на практике! — Пока что только вы здесь пытаетесь решить вопрос не голосованием согласно уставу, а насилием! Вы не имеете права выступать без протокола! — Товарищ Алексеев, верните тетрадь! — Товарищ Алексеев, не подчиняйтесь! Она не имеет права! Товарищ Алексеев вжался в спинку кресла. Со всех сторон вскакивали комсомольцы и кричали в его сторону требуя вернуть протокол. Я уж было думал встать и поспособствовать, но меня опередил Руслан. С явно читаемыми намерениями он направился к Алексееву. Тот от этого так испугался, что тут же ринулся к сцене и бросил «амбарную» тетрадь на стол к Шапошниковой. — А впрочем тем лучше! Мы сможем предъявить улику милиции! Вы ищите поддержки таких же дебоширов как вы, чтобы запугать большинство! Все это только что видели!!! — орал товарищ. — Наша цель — свобода! История нас оправдает! — Какая именно «свобода» вам нужна? Безнаказанно обхаивать советский строй, портить общее имущество и избивать людей?! — Они постоянно говорят о каких-то достижениях, но все они давно в прошлом! — Вы очерняете победу над фашизмом! — Нет! Великая Отечественная война — важнейший подвиг нашего народа! — А народ сам организовался в армию, сам производил винтовки?! — Но уже прошло 40 лет! Что даёт государство нам сейчас? Скверы, ремонт школ, уборка урожая и прочее, это же делаем мы сами! На что уходят наши членские взносы? — Не только на местные, но и на всесоюзные цели! — Цены не понижают! — Вам что, есть нечего?! — Хрен на наши деньги что-нибудь дорогое купишь! Для рока, например, нужна электронная гитара, а у меня только акустическая! — Вы сами только что подтвердили, что играете свои антисоветские песни на государственной же гитаре! — Вот вы постоянно рапортуете об успехах. Скажите, в какой ещё стране может быть пятилетка «нулевого роста», износ оборудования под 80% и об этом открыто говорят?! — Это вина не социалистического строя, а брежневского руководства! — Да у вас каждый следующий генсек предатель! Может товарищ Романов окажется виноват в том, что вместо товаров народного потребления бросил ещё больше заводов на электронику? — Прекратите возводить пасквили на советский строй! Товарищ Романов проводит верный курс! Он борется против настоящих бюрократов, откройте любую газету! — выкрики из зала: «Правды» нет!», «Советская Россия» продана!», «Остался «Труд» за три копейки!». — Но почему для этого потребовалась авария в Чернобыле и «хлопковое дело»?! — Она произошла в 86-ом, а Григорий Васильевич генсеком стал в 85-ом! За год невозможно было всё исправить! Есть ли у вас совесть в конце концов?! Советский Союз дал вам бесплатное образование, бесплатную медицину и право на труд! — Тогда это было достижение, но теперь это норма для цивилизованных стран! Председатель сломался. Он еле стоял, опираясь на борт трибуны всей левой ладонью и начал сгибать-разгибать правую руку в локте, как-бы аккумулируя в кулаке свою злость. Стоял он будто чем-то перекошенный. Его голос наконец перестал казаться грозным и стало видно насколько он жалок в своём душном пиджаке на фоне Алисы в бордовой рубашке с коротким рукавом в клетку. Зал будто уловил произошедшее изменения и смолк. — Какие «голоса» вам подсказали этот язык? Вы программу «Время» не смотрите? Мы показываем вам эти «цивилизованные» страны. Вспомните безработных, бездомных, нищих и угнетённых! — товарищ чуть ли не срывался на плач. — Вспомните развивающиеся страны, как они страдают под пятой неоколониализма! — Наши так называемые «союзники» просто ленивы и работать не хотят. А мы в них в пустую деньги вбухиваем! Подумайте, сколько бы денег ушло на действительно полезные вещи, а не на поддержку очередной Эфиопии! — И вы же обвиняли нас в человеконенавистничестве! Там был голод! Мы спасали людей! — Они никогда не отдадут нам столько ресурсов сколько мы туда вбухали! Сколько мы потратили на поддержку Альенде, Санкары и где они теперь? — Мы не можем всегда и везде только побеждать. А вот вы поддерживаете неоколониализм — главный столб США и их союзников! — Я не выступаю за изоляцию, я выступаю против дотирования очередных «союзников»! Лучше бы потратили средства на легпром! — Они нам нужны для победы над США! Для этого мы должны содержать сильный военно-промышленный комплекс. Каждая союзная страна — удар по мировому капитализму! — Вы сами несёте смерть не хуже американцев! Готовы на все жертвы ради ещё одной военной базы. Так ли уж грозен ваш «мировой капитализм»? Вот Германия спокойно объединилась обратно и прекрасно живёт не с какими-то там колхозами, а с современными фермами! — Там преследуют коммунистов! Как только наши позиции ослабнут их буржуазное правительство войдёт в НАТО! — Довольно! Ядерная война никому не нужна! Нужно просто сделать первый шаг на встречу миру! — Если мы сократим ядерный арсенал, то на нас просто нападут и оккупируют! — Я не призываю к этому, я призываю к взаимным уступкам. — США никогда не пойдут на эквивалентное сокращение своей армии! — Уступите чуть больше, вам что, сложно чтоли? — Это — сдача позиций! Мы, коммунисты, должны бороться, иначе проиграем. — Тогда какого чёрта вы ещё не в Афганистане?! — Афганистан… Только бы за два-три года вывели войска… — Потому-что для армии кто-то должен организовать тыл! — Удобная отговорка! Скажите, что мешает вывести войска? — Вы хоть понимаете, что говорите? Мы сражаемся против натуральных фашистов, которые хотят загнать страну в средине века! Это будет плацдарм НАТО у наших границ! — Договоритесь с США и выступите вместе против фашизма, как раньше! — Почему вы верите в их миролюбие? Они недавно оккупировали Гренаду! — А мы не оккупировали Чехословакию 20 лет назад? — Молчать!!! — И не подумаю! Товарищи, почему наша «великая страна» не может пошить гражданам джинсы? — Вам нравится запад? Пожалуйста! Паспорт в зубы и вперёд! Границы открыты! Чемодан, самолёт и в США к Солженицыну!!! — Почему верхушке коммунистической партии ракетные технологии важнее благосостояния населения? Почему мы, рядовые коммунисты, не можем на это повлиять? За это ли боролся Ленин?! — Прекратить! Если вы сейчас же не уйдёте я буду вынужден применить силу! — Смотрите, товарищи! Нам не дают дышать! Душители всех пламенных идей! – Дубовой замахнулся, в последнюю секунду Алиса перехватила его руки. Ни задумываясь ни секунды я рванул на сцену! Мелькнул 14, 12 ряд… «Гнилой фашисткой нечисти загоним пулю в лоб!» — неистовствовал председатель. 10, 8… «Отродью человечества сколотим крепкий гроб!». 6, 4… «Не смеют крылья чёрные над Родиной летать!». 2, ступеньки… «Поля её просторные не смеет враг топтать!». Я подскочил к нему со спины, схватил за плечо, развернул и ударил кулаком в живот вложив в удар всю свою ненависть. Он согнулся в три погибели, сделал два шага назад и распластался по земле. Мне стало так противно что такая мерзость может сломать мне жизнь что ударил его в живот ногой. «Отойди от него!» — раздался нечеловеческий голос. Адреналин будто вышибло. Я медленно развернулся. Рядом со мной стояла Мику, а уже рядом с ней Ульяна. Видимо, они бросились за мной. У ступеней стояла Лена, больше похожая сейчас на гоголевскую панночку. С ножом. Тем самым. Я, конечно, осознавал всю опасность ситуации, но вместо страха я испытывал чувство нереальности происходящего. — Отойди сначала от Мику. — девочка с ножом сделала два шага назад к краю сцены. — Ваша очередь. — я, Мику и Ульяна отошли чуть вглубь сцены. Шапошникова и Ольга оттащили «раненого» председателя. Рядом с ними шла Лена, пристально взирая на нас. Группа чиновников встала на самом краю сцены. Тишина стояла кристальная. К поножовщине явно никто не был готов. Мхатовская пауза держалась несколько минут. — Мику, почему ты здесь? Опасно ведь… — Я не могла тебя бросить. Я бросил взгляд в зал. Кибернетики были на своём месте. Неудивительно, по всем признакам их боевой дух был ниже плинтуса. Наконец Алиса вернулась к стойке. — Как вы видите, товарищи, как только все легальные способы давления на нас закончились всё скатилось к пещерному насилию. По техническим причинам вести собрание продолжает кандидат в члены ВЛКСМ товарищ Двачевская. Товарищ Шапошникова, можете ли вы продолжить вести протокол? — Нет! Мы не признаём ваших самозванных полномочий! — В таком случае за вас продолжит товарищ Феоктистова. Прошу. — Славя села на место секретаря. «Это грубое нарушение устава!» — завопили в углу. Я приобнял Мику. Не думал, что мы так скоро снова выйдем на сцену… — Ведёт протокол товарищ Феоктистова. Произошедшие события вынуждают нас внести изменения в распорядок дня. На голосование ставится вопрос о доверии к нынешнему составу горкома. — Это — самосуд! Вы не имеете права! — донеслось из их угла. — Имеем. Товарищи комсомольцы, как вы все только что видели, на нас было совершено покушение на убийство. Я думаю, этот факт прекрасно демонстрирует моральный облик нынешнего состава горкома. Поэтому ставится вопрос о его отставке и переизбрании. Кто «за»? — не успел хоть кто-то поднять руку, как лахудра подошла к стойке и наклонилась к микрофону. — Мы подчиняемся насилию. — с этими словами руководство, включая пришедшего в себя председателя, Ольгу и Лену, покинуло зал через главный вход. Народ всё ещё безмолвствовал. По крайней мере на сцене ничего не было слышно. — Таким образом вопрос разрешился сам собой. Вопрос о новом составе горкома откладывается до следующей конференции. Мы и так довольно здесь засиделись, к тому же страсти этого заседания должны сначала улечься. На голосование снова ставится вопрос о резолюции при тайном голосовании. Кто «за» резолюцию? — всего лишь несколько рук. — Кто «против» резолюции? — опять всего пара человек. — Кто воздержался? — руки подняло подавляющее большинство. Алиса и Славя выглядели до ужаса растерянными. Я наконец понял: нас гениально перехитрили! Покинув помещение, они поставили нас вне закона. Сделали наш мятеж свершившимся фактом. Но мы совершенно не были готовы к взятию власти. Массы только что продемонстрировали, что не готовы пойти с нами в бой до конца. Они, конечно, не пошли защищать руководство, но и за нас не выступят. — Товарищи, почему вы боитесь? Вы же только что одобряли критику горкома. Мы исполнили вашу волю. Кто-нибудь хочет это прокомментировать? — молчание. — Товарищи, поднимите руки те, кто не одобряет наши действия. — опять никакого эффекта. — Товарищи, проснитесь! Второго шанса у вас может и не оказаться! Мы должны самоорганизоваться! — не знаю на что надеялась Алиса. Теперь мы со всех точек зрения были преступниками. Но я не мог не ударить эту зажравшуюся морду. — Мы должны начать живое дело преобразования нашей партии! Революция не делается в белых перчатках! Мы напомним этим бюрократам ленинские заветы! Двери главного входа распахнулись. Медленным, вальяжным шагом к сцене шли люди с красными повязками. Руслан попытался преградить им путь, но его просто оттолкнули. — Вот где были эти 30 человек! — завопила Алиса, ударив по трибуне кулаком. — В засаде сидели! Они готовили провокацию! А мы повелись, идиоты! Дружинников возглавляла Ольга. Она крикнула в мегафон: «Вы окружены! Сдавайтесь!». Только сейчас мне стала очевидна неотвратимость поражения. В такой драке ловить нечего. — Алиса, что нам делать? — спросил я. — Это — конец… — Здесь за сценой выход, бежим! — воскликнула Ульяна. — Подожди, — ответила Алиса, — они недалеко от боковых дверей. Надо подпустить их поближе. Ещё поближе… Ещё… Двинули! Мы развернулись, стремглав преодолели кулисы, протиснулись сквозь узкий коридорчик за сценой с зеркалами и выбежали в боковой коридор. Из последних сил мы спустились по боковой лестнице, проскочили гардероб, выскочили через двери! Нас, запыхавшихся, встретило оцепление дружинников и милиции. «Эти гады всё предусмотрели…» — выпалила Алиса задыхаясь. Меня поглотило горькое чувство. На секунду появилась надежда избежать последствий и теперь её снова нет. Мы уже слышали за нашей спиной топот дружинников, возвращающихся из зала. — Алиса, что с нами теперь будет? — жалобно спросила Мику. — Сегодня — ничего серьёзного. Задержат на несколько часов, составят протокол… Потом отпустят. Только судить теперь будут скоро и всех нас… Кольцо окружения замкнулось. Кто-то над нами посмеялся: «И летели наземь самураи!». Нас отконвоировали и запихнули в автомашину милиции. Мику попыталась что-то сказать, но вместо этого начала плакать. Я тут же её обнял. Славя плакала и её пыталась утешить Алиса. Ульяна ещё бодрилась. Начиналась моя жизнь в СССР. *** Дальше всё случилось как предсказала Алиса: доставили в отделение и опросили всех. Кроме Ульяны, так как товарищи-милицейские просто не поверили, что она способна на хулиганские действия в силу своей комплекции. А потом… Отпустили. Мику сдержала своё слово: первым делом из участка повела знакомится с родителями. Нам повезло — они оказались всецело на стороне нашего ВИА и посетовали, что на руководящих должностях полно ретроградов. Кажется, они поддержали мою кандидатуру в супруги Мику, когда узнали, что я действовал с полной самоотверженностью. Но всё же пожурили, что мы знакомы ещё недостаточно, да к тому же свои права отстаивали слишком резко. Мы, конечно, не сказали, что попортили дорогую электронику и насколько далеко зашли наши отношения. Знакомство с моими родителями тоже прошло гладко и в этом тоже заслуга нашего «восстания». Оказалось, что «тот» Семён был сторонником генсека. И каким! Одежды минимум, прочих вещей тоже, аскетизм тотальный, кроме домашней библиотеки. Единственная вещь для души — небольшой белый бюст Ленина. Карикатура натуральная… Поэтому мне удалось убедить, что резкая смена моих взглядов произошла от того, что я связался с Мику. На это списывали и все прочие мелкие изменения моего характера. К счастью, мои родители просто жили и не заморачивались изменениями в стране, как я. Я прижился и первым делом выкинул злосчастный бюст. Через пару дней был суд. Он проходил очень странно. Наказывали всю нашу группу, даже Ульяну. Свидетели, которым были те же наши противники, активно отстаивали, что нам необходимо вынести кроме хулиганства, ещё вред социалистической собственности, антисоветскую пропаганду, трясли протоколом конференции, однако судью убедить не вышло. Не знаю почему. Наверное, потому что работники подспудно чувствовали, что время «Дубового и ко» заканчивается. Тут Алиса уже ошиблась: всем выписали не штраф, а 15 суток принудительных работ, которые мы оттянули на какой-то недостройке. Потом мы это забыли, как страшный сон. Из комсомола нас исключили уже заочно, в административном порядке. Меня такой поворот совершенно устраивал так как уже не надо было приходить ни на какие собрания. Пришлось только смотаться в горком и сдать документ. Все эти события резко повлияли на нашу жизнь полностью искорёжив наши образовательные маршруты. Мы ещё не знали, что очень скоро история нас оправдает. Славя была разбита духом. Она больше не хотела брать на себя ответственность и пошла учится на служащую. В итоге работала в каком-то нашем статистическом учреждении мелким чиновником. Мне было немного жалко, что наша невинная шалость так прошлась по жизни человека, но делать было уже нечего. Мы до сих пор с ней хорошие знакомые, но она вышла замуж и почти перестала проводить время с нами. Алиса не стала менять своих намерений и выбрала случайный техникум: пошла учится на технолога в лёгкой промышленности. Потом стала работать на молочном заводе. Мы с ней близкие друзья. Ульяна только шла в девятый класс, поэтому перед ней дилеммы не стояло. Потом она решила остаться на два года, а после стала учительницей младших классов. Её дружба также не остыла. «Кибернетики» пошли учится ещё два года для поступления в ВУЗ. Отношения с ними у нас всех испортились. Вспоминать те шантажистские диалоги было действительно неприятно. К тому же именно из-за нас Серёжа разошёлся с Женей (про неё я так больше ничего и не слышал) и так и не помирился… По моему мнению связь Саши и Виолы тоже оборвалась, но я так это и не уточнил. Потом белобрысые стали инженерами и работали где-то в машиностроении. Связь мы не поддерживаем. Труднее всего эту дилемму решали я и Мику. Мы тогда чуть не поссорились. Я убеждал её, что пытаться поступить в ВУЗ в нашей ситуации нельзя, так как нас всё равно не пропустят. В конце концов я сдался: Мику решила остаться ещё на два года что бы поступить в педагогический. Так она и стала преподавательницей музыки, как и хотела. Я пошёл на оператора сельхоз техники. Мику тогда всячески меня отговаривала, чуть ли не рыдала, что «колхоз» это — совершенно бесперспективно, что я огрубею на этой работе… Но я-то знал, что лучше подстраховаться… Так я и устроился работать в ближайший окружной совхоз. Добираться было каждый день немного далековато, но это был терпимый недостаток. Казалось, что остаток жизни мы проведём в «опале» как беспартийные, но, как пророчествовала Алиса, даже меньше, чем через полгода, в конце декабря, на всю страну было объявлено, что пленум ЦК раскритиковал, отправил в отставку и на пенсию Г. В. Романова. Обвинение было настолько громоздким, что я сохранил выпуск «Известий» себе на память. Там бывший генеральный секретарь обвинялся в перекосе промышленности в электронику (мне оставалось только удивляться прозорливости рыжухи), аварии в Чернобыле, объявлялся виновников жертв землетрясения в Армении, провале борьбы с коррупцией, насильственном восстановлении «культа личности Сталина», незаконном осуждении ряда советских партийных деятелей, попытке установления собственной диктатуры, и ещё бог весть в чём. Новым генеральным секретарём был избран Е. К. Лигачёв. Чем один седой дед отличался от другого деда я тогда так и не понял. Тот новый год мы встречали с особым размахом. Собрались всем нашем ВИА. И пускай мы дали всего один концерт — зато это было ЧП окружного масштаба! Пришла даже Славя по такому поводу, правда она почти ничего и не ела. От всей души мы говорили тосты за нового генсека. Он не оставил нас в накладе. В своём новогоднем обращении он пообещал, что все прогрессивные изменения перестройки будут развиты дальше, а все препятствия, поставленные сталинистами — сметены. И заиграл гимн без слов про Сталина! Утром первого января нового 1990 года мы с крайним удивлением узнали из официальных приглашений, что через пару дней состоится уже XXXV внеочередная городская конференция ВЛКСМ с участием городского руководства КПСС и нас туда приглашают в качестве гостей «в знак признания заслуг в общественной деятельности». Коллективным разумом решили, что это неспроста и быть надо обязательно. Как оказалось бюста Сталина уже не было на месте. На том заседании мы торжествовали. Запинаясь, с дрожащими руками, товарищ Дубовой читал обращение, а фактически требование горкома КПСС. Там указывалось, что председатель ВЛКСМ совершил множество «перегибов» в поддержании дисциплины, а особенно концентрировалось внимание на нашем случае. Ему в вину вменялось нарушение свободы слова, самовыражения, удушения низовой инициативы, самой воли советского народа! Кончалось обращение рекомендацией переизбрать руководство комсомола. В отчаянье он попросил поставить вопрос на поимённое голосование, что и было принято единогласно. Это только растянуло приятное чувство восстановления справедливости. С каждым новым голосом «за» он бледнел, а в итоге не выдержал и не дожидаясь бесславного конца выбежал из зала, бросив билет на столе. Мы с удовольствием приняли участие в его освистании. Новый горком избрали не сразу. Временно вести собрание общим голосованием поставили Славю. Она поставил вопрос о восстановлении членства в ВЛКСМ меня, назначения Руслана на должность секретаря собрания, а также восстановлении кандидатского статуса и немедленном принятии в ВЛКСМ Мику, Алисы, Ульяны, Электроника и Шурика. Славя, заявила, что после пережитого стресса не может вернуться к общественной деятельности. Она честно заявила, что неспособна идти «в ногу с перестройкой». По просьбе собравшихся Славя всё же была объявлена «почётным секретарём». Резолюцию приняли почти единогласно. Прямо на сцене председатель горкома КПСС вернул нам «корочки» и выдал заранее заготовленные. Следующей резолюцией предлагалось перевести из полноценных членов в кандидатский статус всех дружинников, что производили наш «арест». Эта резолюция прошла также успешно. На наше удивление большая их часть просто встала, побросала на стол билеты и удалилась. Мы только порадовались этому исходу. Новый состав избрали теперь единогласно. Председателем стала Алиса, вторым секретарём — Руслан, главой ревизионной комиссии — Ульяна. Доверие было настолько высоким, что никого не смутило, что все члены комитета были только учащимися. Им разрешили в особом порядке совмещать учёбу и работу. Более молодой состав руководства молодёжной организации было трудно представить. Мне совершенно не было обидно, что за эти резолюции голосовали те же люди, что не встали на нашу защиту летом. Тогда за спиной прошлого руководства был аппарат принуждения: милиция, армия, партийные структуры, фактически держащие власть в стране. Теперь партия была за нас, и мы сформировали новое руководство. В конце заседания вышли Лена и Женя, про которых все забыли, даже мы, бросили документы в общую кучу и удалились. Ну и чёрт с ними. На следующий день я наконец осознал, что восстановление сделало мою жизнь только труднее. Теперь мне нужно было таскаться на политзанятия и общественные работы. Я и Мику идейно игнорировали большую часть, ведь мне это было не интересно в принципе, а Мику было интересно только творчество, если только нас силком не затаскивали рыжухи. Неудобно было отказывать ближайшим товарищам, тем более они постоянно жаловались, что на политучёбе бывает от силы половина членов первичных организаций. Алиса в шутку ругала нас в том, что «обмещанились», но потом стала говорить это серьёзно. Наша выходка приобрела всесоюзную известность, правда на короткое время. Нашей четвёркой заинтересовалась «Комсомолка» и я тогда дал единственное интервью в своей жизни. Я честно высказался, что выступали мы против бюрократов и очень рады, что руководство КПСС находится в руках дорого товарища Егора Кузьмича. Мои товарищи эти тезисы поддержали. Два номера с этими материалами я храню до сих пор. Нам очень завидовал Толик, который всё пропустил, будучи в больнице по моей вине. Мы с ним однажды случайно встретились и где он сейчас мне неизвестно… А потом… Потом всё посыпалось. Причём как-то само собой. Я и Мику как не следили за политикой, так и не следили. Мы даже упустили то, что прошли выборы на съезд народных депутатов. Однако мы заметили, что стиль советской прессы и ТВ изменился до неузнаваемости: положение дел в стране стали критиковать открыто. Однажды мы случайно увидели в телевизоре знакомое лицо Клепикова. На съезде народных депутатов он требовал признать существование секретного протокола к пакту Молотова-Риббентропа недоказанным. В ответ его «оккупантом-насильником» клеймил кто-то из Прибалтики. Голосование предложение с треском проиграло. Мы решили, что «Дубовые» точно не вернутся. Вся их ярость была заключена лишь в чернилах обличительных статей, где они клеймили нынешнее руководство партии в «реставрации капитализма», а реальной силы за ними не было. Изменения сами по себе проникали в мою жизнь. В одно прекрасное утро я узнал, что совхоз, где я проходил практику, стал самостоятельным хозяйствующим субъектом. Для меня это означало что комбайн угробить нельзя, так как покупать его будет не правительство, а совхоз. Не знаю, то ли у нас земля поплодородней, то-ли тракторов было побольше, но именно это предприятие выходило в устойчивый плюс по доходам, что позволило ему задавить конкурирующие колхозы демпингом цен, присоединив их. Я понял, что к концу обучения нарождающийся агрохолдинг станет скорее всего моим единственным работодателем и не ошибся. Просто проходя по улицам, я замечал, что страна неотвратимо меняется. Причём меняется явно в сторону из моего мира. Открыто слушали западные радиостанции, кооперативы толкали дефицитные вещи с наценкой, «крутились» иностранные фильмы и сериалы, появлялись небольшие «лавочки», например по ремонту обуви, часов, ателье… Даже моя Мику поддалась витавшему в воздухе энтузиазму и мечтала о объединении с её второй Родиной в единое государство. Я же относился ко всему этому со скепсисом и со страхом глядел в календарь. К концу лета 1991 года я сильно нервничал и на полном серьёзе ждал гражданской войны. Люди, которые пытались лишить нас будущего не могли за полтора года исчезнуть. Однако я ошибся. Неожиданно мы узнали, что в середине августа будет референдум о перезаключении союзного договора. Произошло это комично: руководство горкома КПСС попросило нас повторить нашу концертную программу с того самого случая на весь город в честь победы сторонников Нового Союза. Они заранее были уверены в исходе голосования. На референдум мы разагитировали идти родителей. Необходимо было вырвать из рук «Дубовых» общесоюзные министерства и аппарат КПСС. И мы вырвали. 84% населения СССР высказалось за Новый Союз. Страна получила новое название — Союз Советских Суверенных Республик. Народные гуляния были всесоюзными. Мы повторили ту самую программу, один в один. Ощущения были уже не те: бунта не было, на «Волгу» не покушались, электрощит не ломали, а драка с «председателем» была постановкой. В конце возникло неприятное чувство, что нам уже не было «в кайф» само исполнение. Пропала романтика. Ценность рок`н`ролла упала вместе с полной свободой СМИ. После этого референдума — полыхнуло! КПСС принялись делить на национальные компартии, разрешили другие партии и лишили всё то, что раньше было партией доступа к бюджетам советов. От такого поворота многие удивились. Кроме меня, конечно, я уже знал, что так и будет. Люди потянулись прочь из бывших КПСС и ВЛКСМ, потому что членство в них больше не могло стать гарантированным социальным лифтом. Теперь это официально была всего лишь одна из советских партий. Алиса с грустью констатировала, что организация, теперь уже РКСМ, в нашем городе потеряла больше половины актива. Кто-то ушёл из-за потери возможности карьерного роста, кто-то перестал бояться, что за выход из комсомола его накажут, кто-то просто разочаровался. И ведь это были те же люди, что нас восстановили... Троица становилась всё более затюканной. Они отмечали тотальный «пофигизм» и нежелание участвовать в общественных работах хотя бы по благоустройству. О политзанятиях давно речи не шло. Однажды Алиса от отчаянья пригрозила нам, что если мы не перестанем систематически прогуливать, то она исключит нас. Так и вышло. Она вычеркнула нас, наконец, как мёртвый груз. Наши комсомольские билеты до сих пор где-то лежат… Следующий год не принёс ничего хорошего. Мику вся была нервной из-за вступительных экзаменов в ВУЗ, так тут ещё Лигачёв проблем подкинул… Началась приватизация через пресловутые ваучеры. Мне слава богу не дали, так как я в этом году только выпускался. Хуже этого — наконец отпустили в свободное плавание цены. Цены на товары первой необходимости тут же ощутимо возросли, а на иностранный импорт пока ещё государственных средств катастрофически не хватало. Алиса тогда поставила крест на электрогитаре. Потом рубль просто «отпустили» и наш рынок открыли Западу. Он оперативно заполнил полки «цыплятами Буша», насколько хватило производственных мощностей. В итоге и полного изобилия обеспечить не удалось и по всей сетке отечественных товаров был нанесён смертельный удар. Нас, благодаря ориентации региона на сельское хозяйство и связанный с ним легпром затронуло намного слабее, но в целом по стране жить не стало лучше. Наши заводы не выдерживали конкуренции и закрывались, отчего росла безработица. Начало вымирать и сельское хозяйство вне достаточно тёплых регионов. Ухудшилась криминогенная обстановка в стране. Сокращалось финансирование социальной сферы. «Совёнок» остался единственным лагерем детского отдыха в округе. Даже нам, на сельскохозяйственном юге России, пришлось сократить потребление на какое-то время чуть ли не до «хлеба с молоком» как сказала когда-то Алиса. От такого провала по всем фронтам люди и мы в том числе перестали любить Лигачёва. И это меня пугало. Вылезли на сцену наши враги. Они организовались в какую-то «всесоюзную партию большевиков», насчёт неё я справок не наводил. В нашем городе её ядро возглавляли тот же Дубовой, к нему в помощники подбились те дружинники, да Лена. Они агитировали: КПСС «захватили и развалили предатели-бюрократы», которые в свою очередь «захватили общенародную собственность в свои руки». Ходили в военной форме, которую наверняка приобрели благодаря сокращению армии, с красными повязками и носились с портретами Сталина, Молотова, Кагановича и каких-то неизвестных мне людей. У нас в городе смотрели на них как на идиотов, поэтому на выборы в горсовет не ходил, но в других областях ситуация могла быть иной… Единственный раз я сходил на выборы, а именно в республиканский парламент, чуть ли не силком затащив с собой Мику. Необходимо было дать отпор «Дубовым», которые наверняка попытаются подняться на волне неурядиц. Я знал, что скоро торговля с иностранными государствами возрастёт и жизнь вернётся в нормальное русло. Лучше потерпеть сейчас, чем восстанавливать их «авторитарию». Я чётко осознавал, что, победив, они тут же придут за нами. Я отдал свой голос за КПРФ, потому что знал, что от них ждать. Мне не нужно было ни возврата назад, ни углубления либеральных реформ, ни тем более эмоциональной политики Жириновского, мне было достаточно таких тихих девяностых. Слава богу ЛДПРФ и ВКП(б) выборы с треском проиграли, большую часть мест заняла КПРФ. В 1993 году я устроился на работу в совхоз, где раньше проходил практику. Комсомольских путёвок и обязательного направления на работу уже давно не существовало. От службы в армии удалось откосить небольшой взяточкой благодаря знакомым из совхоза. Сельскохозяйственных рабочих, как я и предсказывал, стало не хватать. Угрызений совести по этому поводу я не испытывал. На прошедшие в том же году выборы Верховного совета СССР я уже не ходил. Этот орган уже мало что решали в новой системе управления. Жизнь, наконец-то, возвращалась в нормальное русло. Дешёвые импортные товары массового спроса заполнили полки. Наш пищевой легпром также подстроился, «напихав» в продукцию «химии», так что без работы никто из наших не остался. Пришли и иностранные компания, например автоконцерны… Города заполнили рекламные баннеры, государственные магазины уступили место торговым сетям разного масштаба… С ДК и по всему городу наконец сняли лозунги. Алиса давно жаловалась нам, что разочаровалась в курсе Лигачёва. Он выступил как наш защитник, а в итоге бюрократизация, холодность никуда не делась, не смотря на появление политических свобод. Грешным делом, она говорила про захват заводов «красными директорами», составивших класс капиталистов. В этом она была похожа на риторику ВКП(б), но в отличие от них говорила, что Сталин не боролся с этим, а как раз породил и что нынешнее положение СССР — это следствие его преступной и предательской к рабочему классу политике. Всё те же люди были у власти. Старые привилегии уже не шли ни в какое сравнение чем владели новые старые хозяева жизни. В конце концов, после «административной войны» с вышестоящими органами горком РКСМ окончательно достала всё растущая аполитичность населения и противоречия между словами и делами правительства, и он коллективно подал в отставку. Руслан, Алиса и Ульяна сдали билеты. «Тройка» после этого распалась. С горя Белочкин обвинил в развале комсомола Алису и переехал в Крым. Случайно мы потом узнали, что он там участвовал в работе левых кружков, был не последним лицом в татарском национальном движении и даже написал собственную фантастическую книгу про полуостров при его варианте социализма. Алиса и Ульяна организовала городской кружок, вернее группу кружков по изучению марксизма, где пытались вести фактически партийную работу. Лозунги их были радикальными и крутились вокруг передачи управления предприятий непосредственно в руки их рабочих собраний. Алиса много времени тратила для написания статей о текущем моменте в журнал «Альтернативы», постоянно жаловалась на пассивность и пессимизм всех поколений, их политическую безграмотность (ей приходилось разъяснять: красный флаг не означает что у власти настоящие коммунисты), а также что «сталинисты» раскалывают движение. Доставалось и нам, за то, что мы помогаем ей «бессистемно». Создать из киселя что-то твёрдое не выходило. Правда у «большевиков» ситуация была не лучше. Наступало новое тысячелетие. Я поймал себя на мысли что оказался практически в той же стране откуда я прибыл. Политика вроде есть, а вроде бы ничего не происходит: во всех парламентах доминирует местная коммунистическая и либеральная партии и далее совсем мелкие фракции. В народе ходила грустная шутка, что «живём как в Америке». Всесоюзный парламент сам по себе мог только «рекомендовать», а всесоюзные министерства «координировать». На работе Мику было не всё благополучно. Она жаловалась на своих воспитанников. Ей было тяжело от повсеместного формального отношения учеников к её предмету. Она это понимала и всё равно «рисовала» всем пятёрки, даже хулиганистым. Нет, она говорила, что есть хорошие и чуть похуже составы, но… Что-то в детях изменилась. Они стали думать по-другому. Более мелко, приземлённо, конкретно менее оригинально, абстрактно… Это подозрительно напоминало то, что случилось с коммунистическим союзом молодёжи, когда материальные стимулы пропали. Ульяна ей активно вторила. У людей нашего поколения возникало… Ощущение отчуждённости от чего-то, что ли? Мику постоянно намекала мне, что лучший способ избавится от тревог найти новую цель в жизни. Под этим она подразумевала рождение ребёнка. Она говорила, что мы воспитаем его как-то по-особенному, творчески… Я не соглашался, но сам не мог понять в чём истинная проблема… К тому же я боялся, что Ольга может ещё работать в «Совёнке», но уточнить этот вопрос мне не хватало духа. Я до сих пор не мог забыть какой она стала после нашего выступления. Наступал 2001 год. 31 декабря наша четвёрка вновь собралась. По телевизору всё ещё бодрый Лигачёв рапортовал об успехах и, в частности, заявил о запуске первого негосударственного телеканала «НТВ» и успешном завершении перестройки. Тогда нахлынули воспоминания и это смутное чувство утраты у всех обострилась. Мы поймали себя на мысли что разговоры за столом шли больше о бытовых неурядицах. Будто что-то мешало подняться до проблем более высокого уровня. Мы были не теми молодыми людьми с горящими глазами, хотя и не были стариками — никому из нас ещё не было 30. Что-то сломалось. Что-то что делало нас самоотверженными, побуждало нас творить, занимать позицию по острым вопросам исчезло, уступив место болоту быта…