двое не спят

      мы лежим. в комнате тихо, приятно тепло и достаточно светло, чтобы можно было разглядеть очертания профиля серёжи. он лежит и смотрит куда-то вверх, это понятно по тому, что он иногда моргает, а ещё прерывисто вздыхает и постукивает пальцем по одеялу.       он вечно нервозный, меня это постоянно расстраивает, потому что я даже ничего сделать не могу, только смотрю, как он ходит и мучается, ведёт сам с собой внутри какие-то диалоги, хмурится, когда его никто не видит, а потом смеётся, чтобы не показывать, что с ним что-то не так. серёжа ещё никогда не может в тишине сидеть, всегда слушает какие-то подкасты или лекции про природу, я себя чувствую виновато, что иногда не хочу ни с кем говорить, и он остаётся как бы без меня. да, я, конечно, понимаю, что моей вины тут нет, но в это сложно верится.       наверное, он думает, что я сплю. он сейчас действительно открыт и уязвим, я чувствую, как он напряжен и расстроен, может, стоит с ним поговорить? а не спугну ли? не застану ли я его врасплох?       — что случилось? — я тихо шепчу, чувствуя, как он сразу становится на ощупь жёстче, мышцы напряглись ещё сильнее, стало неудобно, я ведь на нем лежу.       — ты не спишь? — в его голосе слышатся нотки разочарования.       — нет. ты в порядке? — соскальзываю ладонью с его плеча, нащупывая его пальцы, чтобы их сжать. они холодные.       — нет, — серёжа глубоко вздыхает, будто бы пытаясь успокоить себя или собраться с мыслями, чтобы мне все рассказать. а расскажет ли вообще?       — я хочу поговорить об этом, — ослабляю хватку и начинаю пальцем поглаживать его предплечье.       — ну я просто… — он вздыхает ещё раз, не так глубоко, но не менее разбито. — я недостаточно делаю.       — для чего?       — для того, чтобы создать что-то стоящее.       — ты про театр?       — да, — кивает, но тут же осекается, чтобы не тревожить, потому что я на нем всё-таки лежу. — и нет, в целом про свою работу…       — почему ты решил, что ты делаешь недостаточно?       — все происходит слишком медленно, у меня проектов нормальных и не было, кроме грома. мне не нравится, как я играю, мне не нравится, как я выгляжу, мой голос, вообще все. все какое-то недостаточно… недостаточное.       — сереж, ты просто охуенно играешь. не надо отрицать, я знаю, что ты будешь отрицать. и я знаю, что ты мне не веришь, — выпалила я, не позволяя ему и слова вставить. — ты помнишь, как я худела?       — да.       — знаешь, в чем смысл нормальной жизни с собой?       — в чем?       — в принятии. я пока себя не стала принимать, проходила все эти пять стадий, очень много торговалась, пыталась себе внушить, что я буду достаточно хороша, когда похудею до какой-то цифры и так далее.       — а если бы похудела, хотела бы ещё…       — да, в этом и дело. пока ты себя не примешь, ты не перестанешь мучаться, — я вздохнула, ерзая головой на его плече, чтобы улечься поудобнее. — в тебе всего достаточно, ты делаешь столько, сколько способен, просто поверь.       — мне как-то…       — страшно?       — наверное. некомфортно даже думать о том, чтобы остановиться.       — ну это понятно. это нормально. тебе полегче стало?       — немного.       — вот, отлично! — я тихонько хихикаю и перемещаю ладонь на его плечо, мягко сжимая напряженные мышцы. — ты опять зажатый весь, садись.       я слезла с его груди и уселась, ожидая того, чтобы он сел ко мне спиной. сжимая его плечи я невольно стала думать о том, что я снова чувствую себя мамой для взрослого ребёнка, не особо понимаю даже, переходит ли это в созависимость или это здоровая поддержка близких. или это я уже вижу зависимость там, где её нет? в любом случае, я за него переживаю, помочь хочу, хоть поговорить могу. это, к радости, помогает.       я вздыхаю и опускаю руки, которые начали уставать, пробираюсь ладонями под его руками, скрепляя пальцы в замок на торсе и кладу лоб на спину, утыкаясь в горячую кожу парня. он кладёт свои ладони на мои и тихо шепчет: «спасибо». я лишь целую его в плечо, говоря этим «рада помочь», он вздрагивает, а потом начинает потихоньку обмякать, расслабляясь.       — как у тебя прошёл день? — хрипит серёжа куда-то вперёд.       — если честно, по мне, — я горько усмехаюсь. — сегодня меня умственно изнасиловали на парах, я сорок минут решала огроменную задачу и чувствую себя выжатой, как лимон после неё.       — может, тебя тоже помять? — мягко предлагает он.       — лучше просто обними меня.       горошко подаётся вперёд, выбираясь из моих рук, разворачивается спиной к изголовью кровати и кладёт себе на колени подушку.       — ложись, — он кивает на свои ноги.       я молча придвигаюсь и опускаю голову на подушку, перевернувшись на бок. усталость даёт о себе знать, тело будто бы говорит, что стоит уже поспать, а ещё поесть чего-то очень калорийного, потому что энергия кончается, но это завтра, потому что нужно что-то готовить или заказывать, а сейчас в холодильнике мышь повесилась.       серёжа запускает пальцы в мои волосы, перебирает короткие пряди, а у меня от этого по спине ходят табуны мурашек — это очень приятно. он сидит в довольно странной позе, скрючившись надо мной, наверное, пристально на меня смотрит, скорее, любуется. если, конечно, вообще что-то видит в темноте.       — лестница здесь, девять шагов до заветной двери, — над моей макушкой послышалось тихое пение, он немного хрипит. — а за дверями русская печь и гость на постой, — шепчу я. — двое не спят. двое глотают колёса любви. им хорошо, станем ли мы нарушать их покой?       серёжа словно пел мне колыбельную, а у меня внутри поднимались какие-то очень странные, но такие приятные чувства. за окном полил дождь, мягко барабаня по стеклу. воздух стал гуще, теплее, как море в штиль, сережины движения стали более заторможенными, мягкими. он точно начинает засыпать.       — ляжешь?       — угу.       я слезаю с его коленей и опускаюсь на подушку рядом спиной к нему. он ложится ко мне и одной рукой придвигает мое туловище к себе. стало тепло.