Иней

Ты растекаешься, как насыщенные цвета восхода, Разливаешься через край, как переполненная раковина Ты разбит и разорван со всех сторон, но ты - настоящий шедевр И теперь ты рвешь страницы и разливаешь чернила

Магия созидания - магия свободы. Вся мудрость Ул заключалась лишь в этих словах, они просты и искренны, как её лёгкая улыбка на восходе солнца и отражение счастливых глаз в глубине озера, не настолько глубоком, как они сами, но окрашенным в яркие цвета только проснувшейся звезды. Они купались в её первых лучах, при любой погоде плескались в воде, все втроём, такие счастливые и мимолётные. Каждый забывал о своей грусти и тяготах, о боли что несли их разбитые сердца, как будто им суждено было собраться заново Грей всегда был шумным, а Леон упёртым, но в этих мальчишках она взрастила ростки благоразумия, и поселилась в их сердцах даже после того, как синей рекой, смешавшись с их слезами, утекла в океан. Запечатала их тьму и боль Растеклась по венам и осторожно коснулась души У Грея не находится слов ни для чего. Его спасли и мать и дочь, и чем больше он плачет, тем больше броня спадает с его ледяного воздвигнутого барьера вокруг сердца. Леон все видит, чувствует вдоль и поперек, как внутри они рождаются заново. Чувства не должны быть пороком даже для ледяных волшебников. Они сидят вместе и день клонится к закату. Так странно. Они были красными, как огонь, а Ул дотронувшись до них холодом сделала фиолетовыми. Но когда она ушла им стало понятно, что это совсем не их цвет. Все его шрамы, словно чёрки на чистом листе - один от Леона, на боку, но когда тот раздевается, Грей видит такие же рванные странницы, залитые чернилами. Бастия был таким еще в их встречу на Галуне - тонувший в собственных порочных желаниях, ака в тягучем дегтё. Когда же увиделись во второй - он был полон решимости новых начинаний. Чистый лист. Но семь лет не прошли для него бесследно. Слезула спасла Грея, уже умершего на его глазах, и всё о чём он мог думать это о том, что снова теряет всё. Леон тоже снимает рубашку, и на его теле показываются новые шрамы, которые Грей раньше не видел. Снова перечёркнутый, но вовсе не безнадежный лист. Солнце клониться к закату. Красное, наливное, а они сидят на крыше и ничего не говорят. В этот день Ул будто спускается к ним с первым снегом в Фиоре, и не имеет значения, что сегодня семнадцать лет назад она умерла. Она не проливала чернила и не окрашивала новыми красками. Всё, что она сделала - дала начинания новым шедеврам, взявшим начало с чистых белых листов. А когда через много лет в конце их жизни они обернуться назад, и увидят целую историю, написанную своими руками.