Далеко бежит дорога

Сверкнув золотым зубом, клиент ощутимо шлепает Аду по ягодице, потом еще раз и еще. Его большой кривой рот растягивается в похотливой ухмылке.       Ада поджимает губу, пытаясь скрыть боль — кожу жжет. Наверняка останется красная отметина. Сглотнув слезы, она выдает игривую улыбку и ноготками покалывает клиенту плечи.       Мадам сказала, он важный человек и у него есть полезная информация — нужно как следует постараться. Чтобы «кривая ухмылка» забыл об осторожности и выболтал все свои грязные секреты. На такие ответственные задания Мадам всегда посылает свою лучшую девочку.       — А она не соврала, ты и вправду хорошенькая, — прокуренным голосом хвалит он, сжимая пальцами бедро Ады. — Моя маленькая азиатская сучка.       Кичась своей грубостью, следующий шлепок — скорее даже удар — он отвешивает ей по щеке. От неожиданности до крови прикусив нижнюю губу, Ада валится на кровать. Сжимая в руках простыни, подавляет вскипающую злость — ее завидному терпению приходит конец.       Мадам учила всецело угождать клиенту, даже если он распускает руки. Тех, кто смеет ее ослушаться она наказывает по всей строгости. И гнев ее страшнее любых унижений этих грязных подонков.       Надо терпеть. Но это уже слишком. Но надо.       — Иди сюда, крошка. Я с тобой еще не закончил, — кряхтит он, приподнимаясь на локтях.       Он снова ухмыляется, пододвигаясь к ней. Аду тошнит от его улыбки и привкуса крови во рту.       «Хватит» — всхлипнув, решает она. Этот ублюдок больше к ней не притронется и не увидит ее слез. И Мадам тоже. Хватит.       Сцепив зубы, Ада шарахается в сторону, подцепляет пальцами бокал с тумбочки и разбивает его об угол — остается ножка с заостренным фрагментом.       — Совсем охренела! — визжит клиент, силясь ухватить ее за тонкое запястье.       Развернувшись, Ада с размаху всаживает осколок в шею обидчику, и следующие его слова тонут в булькающем звуке. Скрюченными пальцами он еще раз пытается поймать Аду за руку, но промахивается. Из рассеченной артерии на простыни хлещет кровь.       Ада путается ногой в одеяле и валится на пол. В секундном оцепенении таращится на клиента, переставшего шевелиться. По телу пробегает судорога, шок мешается с удивлением. Она это сделала. Отплатила человеку, причинившему ей боль. Аде не раз приходилось бороться за свою жизнь, но до этого момента она никого не убивала намеренно. Внутри разливается незнакомая сила; подталкивает встать, действовать, брать судьбу в свои руки.       Впопыхах одеваясь, Ада прикидывает, куда бежать. Обшаривает шкафы и тумбочки в поисках денег или ценностей. Ей нужно немного, на первое время, чтобы заплатить за номер какого-нибудь мотеля, а дальше она уже придумает.       Она вытряхивает из ящика комода массивную золотую цепочку и свернутую пачку купюр. Непослушными пальцами торопливо распихивает добытое по карманам.       Высунувшись из открытого окна, Ада оценивает высоту: третий этаж, под рамой тянется широкий карниз, на углу есть труба. Если постараться — получится съехать по ней в кусты.       Судорожно вдохнув, шестнадцатилетняя Ада выскальзывает из комнаты и укрывается в ночи.       По фасаду больницы проскальзывает тень — черное на черном, стремительно огибающее предательский луч фонаря. Натянутый до предела трос скрипит, металлический крюк лязгает, когтями срываясь с балки, к которой крепился.       Ада влетает в палату.       Одноместная, с белыми стенами, широкой койкой, современным оборудованием — видно, больница может похвастаться недурным финансированием — и еле уловимым запахом хлорки. По настенному телевизору идет выпуск ночных новостей.       Спустившись с подоконника, Вонг подходит к кровати.       Одного взгляда на пациентку — спящую костлявую старуху — достаточно, чтобы в памяти всплыл ворох жутких воспоминаний. Когда-то эта карга была величественной женщиной с хищными чертами лица, заставляющей робеть любого, кто осмелится к ней обратиться. Ее называли Мадам, и она слыла серым кардиналом мира пороков и беззакония.       Подбирая тех, кому некуда приткнуться, Мадам предлагала кров и перспективу работы. Из попавших в сети она натаскивала не просто шлюх, а подобие шпионок, готовых вытащить из клиентов информацию, когда от них того требовалось.       Кормясь сведениями, способными разрушить не один десяток успешных карьер и сгубить немало судеб, Мадам не пренебрегала шантажом и ложью и могла не бояться внимания со стороны полиции и спецслужб.       Она укрывала полотном извращенной заботы, никогда не упуская возможности напомнить, что за милость следует платить сполна.       «Теперь ты — Ада Вонг» — выплюнула она в самом начале, сжимая осунувшееся детское личико паучьими пальцами. Мадам придирчиво осматривала каждую новенькую, как ювелир осматривает драгоценный камень, прикидывая, какую огранку для него выбрать. Псевдоним со временем стал особым статусом, выделяющим Аду среди других. Привилегией.       Ада провела у Мадам полтора года и оставила имя как напоминание о той, кому частично обязана своей судьбой. Стоит сказать старой суке спасибо за то, что помогла отрастить когти.       Щуплая девчонка выросла и расцвела в навыках, научилась убивать с расчетливым хладнокровием, а эта тварь лежит на койке, утыканная трубками. Наплевать, от чего она подыхает — одним своим видом она доставляет Аде удовольствие.       Над ухом, отвлекая от мыслей, тарахтит телевизор.       Ада собирается его выключить, но задерживает палец на кнопке пульта, глядя в экран. Диктор сообщает, что у президентов США и Пенамстана состоялась очередная деловая встреча и был заключен очередной выгодный договор.       На черный рынок не так давно просочилась информация, что красивой ложью, транслируемой в новостях, правительство Соединенных Штатов обязано одному своему хваткому агенту.       — Как и всегда, — выдыхает Ада, качнув головой.       Она достает из внутреннего кармана кожаной куртки чехол со шприцем. Остается лишь ввести его содержимое в капельницу и наблюдать, как Мадам испускает дух.       Сняв со шприца колпачок, Ада ловит на себе изучающий взгляд. Мадам проснулась.       Она запаршивела. Корысть изъела не только душу, но и тело, но холодные серые глаза те же. На мгновение они заставляют сердце сжаться. Отголоски детского страха.       — Ты меня помнишь? — отведя взгляд, спрашивает Ада. Брызнув струйкой лекарства, она выталкивает из шприца воздух.       В ответ раздается хриплый смех, дурной и прокуренный. Он разжигает слепую ярость, которую Ада торопится затоптать, пока та не помешала трезво мыслить.       — Еще б тебя не…       — Ты меня помнишь? — оборвав ее на полуслове, цедит Ада, нажав ногтем на морщинистую шею.       — Да.       Своенравным финтом с побегом Ада подпортила ей репутацию, отпугнув нескольких важных клиентов, но сама только через пару лет узнала о том, что неосознанно приложила руку к уничтожению авторитета Мадам.       — Хорошо.       Говорить больше не о чем, да она здесь и не за этим. Повертев в руке шприц, Вонг убирает его обратно в карман. Слишком милосердно будет безболезненно усыпить старую дрянь. Все дело в этих чертовых глазах.       Одернув перчатки, Ада отсоединяет больничное оборудование, чтобы не разоралось, и вытягивает из-под головы Мадам подушку. Приложив ее ей к лицу, с силой надавливает. Душит, пока костлявые руки не перестают дергаться, тщетно цепляясь за простыни.       Облегчения Ада не чувствует, но возникает ощущение завершенности. Один пункт из личного списка вычеркнут.       С утра какая-нибудь медсестра найдет дряхлое тело и, может быть, даже додумается вызвать полицию. Копы потопчутся здесь для галочки, заведут дело, а потом оно повиснет.       «За все следует платить» — проговаривает Вонг про себя, обходя кровать.       — За свою сучью натуру в том числе, — добавляет она вслух, распахнув окно.       В тягучем безмолвии вновь лязгает крюк. Застиранные больничные занавески развеваются на ветру.