Чувство, сжирающее сердце

Чонгук тихо открывает входную дверь. Из кухни веет запахом тушёных овощей со специями и мясом. Папа сегодня опять после работы встал за плиту. Чонгук тяжело вздыхает и снимает свою обувь, наступая на задники. Он на носочках поднимается по широкой лестнице, но выход на этаж преграждает Юнги. — Вы избегаете меня, молодой человек? — Юн упирается ладонями в бока. Чонгук стонет, но смотрит прямо в глаза мужчине. — Нет, что ты такое говоришь, пап, — Чонгук подходит ближе и крепко целует родителя в щёку. — Чонгук-и, мне только сорок два, я ещё не выжил из ума. Я же вижу, что тебе некомфортно со мной, — Юнги обхватывает щёки сына, поглаживая их большими пальцами. — Я не хочу об этом говорить, па. — Как скажешь, милый. Помни, мы с отцом тебя любим, — омега целует Чонгука в лоб. — Переодевайся и спускайся перекусить. Чонгук устало кивает и прижимается к стене, пропуская омегу вперёд. Альфа стоит так ещё пару минут, нормализуя дыхание. Он отлепляется от стены и бежит в свою комнату, захлопывая дверь. Чонгук падает на кровать лицом в подушку и громко кричит. Кричит, пока голос не охрипнет; кричит, пока из глаз не пойдут слёзы, смачивая кусок ткани. Стыдно признаться, что он влюблён в собственного папу. Это действительно самый лучший омега из всех, что он знает. Он понимает, почему Намджун, его отец, выбрал именно Юнги двадцать два года назад. Юнги он же такой… Но Чонгук не хочет рушить отношения родителей своей глупой влюблённостью. Но от чего-то так тошно. Они были бы идеальной парой. Чонгуку больше нечем дышать. Он легонько поворачивает голову направо, захватывая немного воздуха. Он обнимает подушку и прикрывает красные глаза. Юнги в усталости садится за стол, ожидая свою семью. Намджун должен подойти буквально через минуту. Входная дверь открывается, пропуская внутрь холод от дождя. Намджун заходит внутрь и стряхивает пресные капли с зонтика. Он кладёт букет цветов в фиолетовой сетке на тумбочку и наклоняется, чтобы расшнуровать обувь. Юнги встаёт из-за стола и выходит в коридор, становясь перед мужем. Намджун выпрямляется и целует супруга в щёку. — Привет, — альфа берёт в руки букет цветов и протягивает мужу, — это тебе. — Спасибо, — Мин обхватывает букет обеими руками. — Переодевайся и иди ужинать. Чонгука тоже позови. Я его приглашал, но он не спустился. Юнги скрывается за дверным проёмом, ведущим на кухню, и шумит водой, принимаясь ухаживать за цветами. А Намджун, сняв верхнюю одежду, сразу направился в комнату сына. Чонгук тем временем забылся в своих мыслях, рассматривая узор на обоях, и лежал, продолжая редко всхлипывать и теребить мокрый уголок подушки. Его отец тихо вошёл в спальню так, что Гук не заметил и только слегка вздрогнул, когда Намджун пробасил за спиной: — Твой папа приготовил вкуснейший ужин и ждёт нас за столом. Не расстраивай его. Чонгук быстро протёр тыльной стороной ладони оба глаза, взял валявшийся на простыни мобильный, и, уставившись взглядом в экран, словно он там чем-то заинтересован, ответил коротким: — Да, конечно, сейчас спущусь. Джун нахмурился, заметив настрой своего Гук-и. — У тебя всё в порядке? — спросил отец, подойдя ближе и расстёгивая по пути верхние пуговицы своей клетчатой рубашки. — Да-да. Всё хорошо, просто день выдался тяжёлым, — заверил его Чонгук, подавляя в себе очередной всхлип. — Ты иди, я сейчас подойду. — Как скажешь, — хмыкает Намджун и уходит. Чонгук дожидается момента и, как только шаги затихают, срывается к зеркалу, вытирая влагу со всего лица, и коротко охает, разглядывая под каждым углом свои красные глаза. Он быстро забегает по пути в ванную и умывает лицо ледяной водой. Легко наносит совсем немного тонального крема, размазывая вокруг опухших глаз. И, полностью успокоившись, спускается наконец к родителям. Отец, облизнувшись пару раз, положил разной еды себе в тарелку из общих мисок, пока папа продолжал крутиться на кухне: то ложку мужу подаст, то стакан, то напиток подольёт. Чонгук натягивает на лицо лёгкую улыбку и проходит к ним, присаживаясь за стол. — Пап, садись уже, — ласково зовёт Гук. — Сейчас, — тот ставит на стол заполненную салфетницу и, наконец, садится рядом с супругом, напротив сына. — Так, мальчики, что вам ещё положить? — Юнги с любовью смотрит сначала на Намджуна, потом на Чонгука и невольно улыбается, осознавая, как хорошо ему находиться рядом с любимыми людьми. — Спасибо, мне пока ничего, — отзывается Джун и утоляет свой голод, наслаждаясь домашним уютом после девятичасового рабочего дня. Тогда Юн тянется к большой чашке с салатом, чтобы положить немного в тарелку сыну, но тот сразу оживляется. — Я сам, — пытается помочь Чонгук. Их руки соприкасаются, хватаясь за чашку в одном месте, и Гук сразу отдёргивает руку и прячет её под стол, округляя глаза. Омега только коротко смеётся на это, в глаза сыну не смотрит. Чонгука как будто током прошибает. Намджун пару секунд смотрит на развернувшееся действие, но вскоре возвращает взгляд в свою тарелку, не меняя спокойного выражения лица. Спустя почти полтора часа тихого семейного ужина, Чонгук первый заканчивает. Он вилкой перекладывает недоеденное рыбное филе в общую тарелку. Альфа встаёт и, открыв дверцу небольшой настольной посудомойки, ставит грязную тарелку туда. — Спасибо, пап, было вкусно, — Чонгук подходит к папе и обнимает его со спинки стула, целуя в бархатную щёку. — Я пойду спать. — Сладких снов, Гук-а, — говорит Юнги. — Не забудь завтра доесть рыбу! Намджун внимательным взглядом провожает сына, который медленно поднимается по лестнице. Он, наконец, проглатывает кусочек курицы, застрявший у него во рту. Юнги вытирает салфеткой рот от брусничного соуса и продолжает разрезать мясо на кубики, чтобы съесть. — Намджун, прекрати смотреть на лестницу так, будто она должна тебе денег. — Тебе не кажется, что Чонгук странно на тебя смотрит? — выпаливает Джун, откладывая грязные приборы в сторону. — Ты переработал? — омега давится брокколи, а потом смеётся в ладонь. — Чонгук мой сын, и смотрит он на меня, как на родителя. Успокойся. Юнги оставляет приборы в тарелке и обхватывает лицо мужа руками, нежно прикасаясь к губам. Внутри Намджуна всё ещё бушует неохватная ревность, тугим красным комком застревая в груди. Он стискивает зубы, пытаясь совладать со своим альфой внутри, говорящим, что нужно отстоять своё. Любой ценой. Мин ещё раз ободряюще улыбается и снова поворачивается к своей тарелке. Омега доедает мясо и, наконец, встаёт из-за стола. Юнги убирает тарелки с недоеденным в холодильник, а Джун тем временем складывает грязное в посудомойку. Альфа прислоняется к гарнитуру, ожидая, пока Юнги протрёт стол от крошек и жира, а потом ещё раз вдохнёт прекрасный аромат цветов. Мужчины поднимаются на второй этаж и направляются к супружеской спальне, проходя мимо закрытой двери в комнату Чонгука. Ким продолжает накручивать себя, множество вопросов сковывают его разум. Но одно Джун знает точно: ни один альфа не имеет права тянуть свои грязные лапы на территорию Ким Намджуна. Он подавляет рвущийся наружу рык, заходя за мужем в их спальню. Альфа закрывает дверь на замок, что ускользает от взора омеги. Юнги, кажется, впервые за весь день хорошенько вытягивается, аж до хруста косточек. Зевая, он достаёт из шкафа свою хлопковую пижаму с медведями и спешно натягивает её на себя. Мужчина садится за свой обожаемый туалетный столик, берёт в руки маленький флакон с маслом и размазывает его по своим ладоням и шее. — Намджун-и, будь лапочкой, переоденься в ночную одежду, а то не пущу в кровать. Намджун наигранно тяжело вздыхает, но к шкафу подходит. Он переодевается в пижаму излишне агрессивно и ложиться на свою, правую, сторону кровати. Юнги в последний раз смотрит на себя в зеркало и выключает свет. Омега взбивает подушку и ложиться на кровать. — Спокойной ночи, милый, — говорит Юнги, медленно засыпая. Намджун продолжает вертеться на кровати, словно игрушечная юла. Ревность пожирает органы изнутри, шепчет всякое, отдирая от сердца куски. Он уверен в Юнги, но не уверен в собственном ребёнке. Ким помнит, как будто недавно нянчился с трёхлеткой, а сейчас она уже заглядывает на чужих омег. Плевать даже если с другими повязанные, но это его собственный папа. Намджун зажмуривается до белых пятен, а потом, открыв глаза, чёрная рябь не сходит очень долго. Потому что глаза выедают факты. Намджун поворачивается к мужу и обнимает всеми конечностями. Языком спускается к шее, вылизывает участок и пробует на зуб. Юнги кривится, погружённый в глубокий сон. Омега лягает мужа в коленку ногой, но Джун душит сильнее. — Милый, давай не сейчас, — шепчет Мин, не открывая глаз. Намджун впивается клыками в белую шею супруга, оставляя вторую метку. Ким прекрасно понимает, к чему это приведёт. Он намеренно делает больно омеге, с которым он прожил всю свою жизнь и зачал новую. — Намджун, чёрт возьми, что ты делаешь? — Юнги садится на кровати, прижимая руку к припухлости. У Юнги мило припухли глаза, он едва их может открыть из-за сонливости. — Я случайно оцарапал, — Намджун нежно гладит мужа по руке, успокаивая. Мин, кажется, не особо верит, но доверяется. Юнги снова кладёт голову на подушку, на этот раз оставаясь чуть более напряжённым. Он за эту ночь больше не поворачивается к мужчине спиной. *** — Я дома! — Чонгук снимает с себя кеды, небрежно бросая их у входа и проходит вглубь дома, прислушиваясь. Сегодня и папа, и отец должны быть дома. Пару минут мёртвой тишины, Чон уже входит во вкус, представляя, как здорово будет, если он на самом деле сейчас дома один. Включит музыку на колонке на всю громкость и потревожит соседей, что уже который день сверлят, нарушая комендантский час. Ух, мстя его страшна. Но сладкая картинка в голове альфы разбивается о реальность, в которой из родительской спальни доносится громкий плач. Папин плач. Сердце Чонгука невольно сжимается, невыносимо слушать этот звук, что бы не случилось. А он очень надеется, что ничего плохо не случилось. Парень бросает портфель в коридоре и мчится к лестнице, срочно поднимается по ней, пропуская ступени через раз. Дверь в комнату родителей открывается, а на полу, у подножья кровати, сидит омега, чья кожа, прекрасная белоснежная кожа, усыпана кровоточащими метками. Это следы отца, Чонгук их везде узнает. Паника охватывает парня. Он подбегает к папе, подавляя в себе желание разрыдаться здесь же, вместе с папой, и оглаживает родную кожу то тут, то там, вдыхая и выдыхая. Слов нет. — Пап! Папа, что случилось? — истерично спрашивает Чонгук. Юнги молчит, голову на кровать запрокинул, глаза зажмурил — думает, боль так легче перенесёт. А самая жгучая боль внутри, только Чонгуку, нет, никому её не разглядеть. Тот в спешке снимает с родителя домашнюю футболку, чтобы обработать раны, но только громко ахает, роняя футболку рядом. Они повсюду. Его следы. Всё это время Намджун безжалостно метил Юнги во всех местах, хотя он прекрасно понимает, чем это закончится. Он буквально мучал своего омегу всё это время. Гук руку отдёргивает, не в силах прикоснутся. Это отца рук дело. Слёзы сами из глаз сочатся, они разрешения не спрашивали и не будут. В комнате пахнет болью. Чонгук любимое тело к себе аккуратно прижимает, и горькие слёзы теперь совсем не сдерживает. — Пап… Обработать надо, — шмыгает, — вставай, пошли. Пойдём, пап. Я обработаю, вставай, — повторяет как в бреду. Юнги больше не плачет, он так протяжно стонет от боли и не двигается, терпит то, как уже есть. И глаза закрытыми держит. Потому что сыну глаза в глаза смотреть стыдно. Меньше всего омега хочет, чтобы он своего отца возненавидел. Любимый сын ведь не виноват. Альфа пытается взять всё в свои руки и предпринимает попытки поднять папу, но дверь резко открывается, а комнату заполняет новый аромат. Чонгук сразу узнаёт его и чувствует новое — страх. Намджун с силой отталкивает сына, и тот чуть ли не отлетает в другой угол. — Не смей трогать его, — рычит Намджун. Отец подходит к Юнги, заламывает его руки назад одной рукой, второй гуляя по оголённому, уставшему от мук, телу. — Что, нравится? — ехидно выплёвывает он. Омега открывать глаза больше не собирается, видеть то, что происходит — невыносимо. Он уже знает, что будет, поэтому просто терпит и отсчитывает секунды до конца, отвлекаясь от нестерпимой физической боли. Чонгук не знает, что отец собирается делать, но глаза в ужасе округляет и встаёт, готовый в любую секунду кинуться защищать своего папу. — Попробуй подойди, — грозит Джун, и Чонгук уже не торопится со своими намерениями. — Отец, что ты… Это же папа, зачем ты так поступаешь? — кричит сын. — Тебе же нравится твой папа, — пристаёт Намджун, сильнее сжимая руки мужа, на что тот тихо поскуливает. — Нравится его тело? Ну так смотри, раз нравится. После этих слов он поддевает ногтем запёкшуюся корку крови на метке и грубо сдирает, а омега кричит нечеловечески и дёргается в руках супруга. — Перестань, что ты делаешь! — кричит сильнее Чонгук, охваченный паникой, а слёзы уже ручьями бегут, собираясь где-то на подбородке. — Перестань! — Я твоему папе помогаю, — останавливается на время Намджун и к сыну поворачивается. — Ты хочешь, чтобы мои метки загноились? Не допущу! Мой муж не умрёт по твоей глупости, — грубо язвит отец. И продолжает Юнги боль причинять. Срывает раны одну за другой без остановки. Без остановки омега кричит, дёргаясь, головой мотает в разные стороны; по его щекам текут слёзы, но он даже не чувствует их. Он чувствует жгучую боль по всей коже, она вся горит огнём. Юнги словно сжигают заживо. Мучительно больно. Он чувствует обиду на мужа. За то, что так поступает, что раньше такие раны на любимом омеге латал поцелуями, а теперь сам их без жалости наносит. Чонгук не перестаёт рыдать, кричит папе в унисон, просит отца прекратить, но тот мимо ушей пропускает, и мольбы молодого альфы растворяются в воздухе. Смотреть невозможно, невозможно ничего сделать. Пытка лучшего сорта. Последняя рана поверх метки содрана, Юнги остаётся у кровати, истекая кровью, и замолкает. Намджун берёт омегу за волосы и оттягивает назад, тот коротко вскрикивает, но альфа даже внимание на это не обращает, смотря прямо на забившегося в углу Чонгука. — Каждый раз, слышишь, — Намджун прожигает взглядом сына, — каждый раз, когда ты будешь неправильно смотреть в сторону своего папы, я буду ставить на нём всё больше и больше меток. Затем небрежно отпускает мужа и скрывается за дверью. А в спальне повисает тишина, и только всхлипы Чонгука, да тихие стоны Юнги слышны. — Папа… — Гук подползает на ватных ногах к омеге, берёт его щёку в свою ладонь и нежно, аккуратно гладит большим пальцем. — Я сейчас помогу тебе, всё обработаю. Всё будет хорошо. Я ведь люблю тебя. На последних словах Юнги не выдерживает. Он наконец открывает свои глаза, в которых лицо, заплаканное лицо любимого сына отражается, и начинает рыдать навзрыд. Прижимает к себе дрожащее тело и шепчет еле слышное: «Я тоже».