От огня огонь

5. По мнению Розмари, Везувия была похожа на огромный, увитый лентами и увешанный золочеными фонарями вулкан. Жаркая, солнечная, шумная и непредсказуемая — совсем не то, что ее родная прохладная Вентерре, поросшие вереском равнины которой на целые мили разделяли поместья и фермы; для того, чтобы навестить соседей, нельзя было обойтись без лошади или повозки. В Везувии же люди живут плотно, как жуки, и как жуки же жужжат, приветствуя друг друга на этом резком северном диалекте; Розмари одергивает подол длинного зеленого муслинового платья и думает, что скоро сдастся и напялит, преодолевая смущение, местные легкие шифоновые тряпки. Розмари чувствует себя чужой. — Ты привыкнешь, — говорит тетушка Дженет, в волшебной лавке которой работает Розмари, и задумчиво подпирает пухлой рукой подбородок. — Это хороший город. Веселый город. А жить, — резко оканчивает она, — можно везде. Можно, соглашается Розмари. Она молода, красива и очень-очень талантлива — и, скорее всего, именно поэтому из всех пятерых дочерей фермера Рейли единственная — незамужняя. Кому нужна в жены своенравная рыжеволосая колдунья с оценивающими глазами, когда в качестве альтернативы есть четыре кротких голубки? Пожалуй что, чужой она была и в Вентерре. 4. Маскарад. Девица двадцати лет от роду впервые попадает на маскарад, с иронией думает про себя Розмари; ей в общем-то все равно, но стены лавки, пропахшие миррой и сушеными лепестками роз, успели слегка ей надоесть — поэтому Розмари надевает черно-алое домино с широкой юбкой и крутится у зеркала, примеряя серебряную полумаску. Ей нравится. И маскарад ей тоже нравится — расцветающие в черном небе фейерверки, танцующие под нервные, стремительно-яростные напевы скрипок полумаски, и музыка, и музыка, и музыка; Розмари хохочет, перелетая от одного партнера к другому, и земля кажется ей как никогда горячей, будто под Везувией и правда бурлит подземный вулкан. От этого еще сильнее хочется плясать — и к чему себе отказывать? — Здесь... так... жарко! — звонко смеется она, кружась в объятиях очередного кавалера; в прорезях его маски — лисьей морды — сияют сине-фиалковые глаза. — Мне тоже, — шепчет незнакомец, прежде чем неохотно передать ее новому танцору — высокому блондину в шитом золотом черном мундире. А потом они встречаются в танце снова. Совершенно случайно — ведь может же такое быть? Третий танец уже не кажется ей случайным — но так и должно быть в такую ночь, наполненную ароматами цветов и пряных духов, в ночь, освещенную огнями и звездами. — Меня зовут Розмари, — говорит Розмари, и это тоже правильно, она откуда-то знает, наверно — потому, что отчего-то не чувствует себя рядом с ним чужой? — А меня — Азра, — он улыбается, и на его смуглых щеках образуются ямочки, до которых Розмари очень хочется дотронуться пальцами. А потом он провожает ее до лавки. А на следующий день они встречаются на рынке — конечно же, случайно, Розмари нужна новая партия свеч, ему — каравай тыквенного хлеба, ничего преднамеренного, просто совпадение. Они встречаются. И больше никогда не расстаются. 3. Лето в Везувии пылает, горит огнем — горит яркое солнце в голубом безоблачном небе, горят алые и золотистые наряды горожан, горят необыкновенные, ни на что не похожие сине-фиалковые глаза Азры. Это не первое везувианское лето Розмари — ей двадцать восемь, и девять лет из них она живет в Везувии. Теперь она не чувствует себя чужой. Розмари — уважаемая волшебница. Розмари — хозяйка богатой магической лавки. К Розмари прислушивается даже чета правителей — графиня Сатринава с намеком на уважение, граф Люцио — с неприятной игривостью; Розмари холодновато почтительна к обоим и сердечно приветлива ко всем остальным. Это совершенно особенное везувианское лето Розмари — ее счастье кажется незыблемым, и впереди еще много-много лет и весен; вот бы так было всегда, думает она, лежа в прогретой солнцем траве и жмурясь на облака. — Ты ищешь в них лица? Храмы? Животных? — сонно спрашивает разморенный зноем Азра, и Розмари тихо смеется в ответ. Она лишена воображения, и это знают все. — Я смотрю, — объясняет она. — У облаков такая короткая жизнь — одно умерло, и тут же родилось другое. Для чего мне что-то в них искать? Какой в этом смысл? Облако появилось, напитало влагой землю, исполнило свою задачу и исчезло. А ты говоришь — лица... Милый, милый мечтательный Азра, с нежностью думает она. Вечно у него какие-то странные мысли и абстракции — в противовес ее приземленному практичному уму. — Ничто не должно исчезать бесследно, — возражает он, наматывая на палец золоченый шнурок ее пояса. — Я тоже однажды исчезну, — беззаботно говорит Розмари, и его лицо на миг застывает. — Тогда исчезну и я. Он перекатывается со спины на бок и целует Розмари, и в ее разметавшихся огненных волосах путаются травинки и мелкие цветы; одной рукой она быстро стряхивает их. И на тыльной стороне ладони видит большого, рогатого и крылатого, сверкающего хитином алого жука. 2. Вначале Азра просит. Потом умоляет. Вначале закрываются все лавки, кроме мясных и молочных. Потом пустеют улицы. — Рози, мы должны уехать, — уговаривает он, и Розмари морщится — она не очень любит это сокращение. Она не очень любит, когда решения принимают за нее. В городе ее друзья и больная тетушка Дженет — неужели ей придется их бросить? Это общее горе, не их и не ее личное — и бороться с ним проще всем вместе. Как угодно — подбодрить веселым словом, понизить жар холодной водой и магией, да хоть подержать инструменты доктору Девораку; все какая-то помощь! Красная чума падает на Везувию, словно лавина, так подло и неожиданно, что никто не успевает и опомниться. Говорят, болен даже граф — Розмари убеждается в этом лично, прибыв во дворец вместе с доктором Девораком; страшный, седой и исхудавший, он больше не раздает многообещающие улыбки и резкие приказы. Красная чума катится по Везувии, как пожирающий все на своем пути огонь, и от нее нет спасения ни детям, ни взрослым, ни старикам. Вначале Азра пытается сохранить спокойствие. Потом срывается на крик. Вначале улицы пустеют. Потом — наполняются похоронными процессиями. — Оставайся, — в сердцах говорит Азра и добела сжимает губы. — А я ухожу. Вернусь, когда ты поумнеешь. — Я еду в Лазарет, — тихо отвечает Розмари. В Лазарете лежит тетушка Дженет и другие, которым еще нужна ее помощь. И доктор Деворак, которому она тоже нужна. Розмари остается. 1. Вулкан, в бреду думает она. Везувия стоит на вулкане. Или нет? Но отчего же тогда так жарко... Жарко, топко, липко, нечем дышать — наверно, она опять слишком долго танцевала, надо снять шифоновую накидку и подобрать волосы; Розмари стонет, пытаясь скинуть с себя тонкое одеяло, и дрожащими руками случайно вытаскивает из своей головы клок волос. Где же ее масла и притирки? В лавке. А лавка?.. Огонь. Всюду огонь — рыжие кудри доктора Деворака, кровь на бинтах, пурпурное домино, красные розы в саду в Вентерре. И еще жуки — целый рой алых жуков, застилающий небо, жуки-жуки-жуки и вспыхивающие на их хитиновых панцирях огоньки. Вот потому-то так и жарко, умудренно думает Розмари — ведь огонь разводят, когда холодно, а здесь его столько, что хватит согреть весь Юг. Она подносит к лицу почерневшие пальцы и цокает языком; ну конечно, снова испачкалась в саже, конечно, когда подводила глаза... Всюду огонь — ее куда-то несут, наверно, это Азра снова что-то задумал; она не видит ничего из-за тонкой, невесомой черной повязки на глазах, но это даже лучше, она обожает такие игры. Всюду огонь — огонь лижет ее кожу, пожирает остатки волос, превращает в пепел одежду, и Розмари вдруг с пронзительной ясностью понимает, что проиграла. Из ее пустых слепых глаз текут горячие слезы. — Простите меня... простите меня... простите... — шепчет она за секунду до того, как огонь добирается до ее головы. Пусть ее простят все, кому она не смогла помочь. Пусть... Подземный вулкан извергается, затопив мир огнем, и лавина погребает Розмари под собой. 0. Солнце — золотое. Трава в саду — гра-фи-ни-ном, восхищенно лепечет она — зеленая. Глаза Азры — синие, как фиалки, которые он ей показывал в книжках. — Фи-ал-ки, Фа-уст, фи-ми-ам, — по слогам читает она, и получается уже лучше, чем раньше. У нее многое получается лучше, чем раньше. — Умница, Рози, — ласково улыбается Азра, и она неосознанно хмурит брови. — Не Рози! — отрезает она. — Прости... Розмари. Розмари кивает и снова вполголоса повторяет слова. Розмари немного боится огня и оставаться одной в лавке. Розмари рассматривает яркие арканы Азриной колоды и мечтает научиться на них гадать. Розмари нигде не появляется одна. Розмари хочет перестать быть чужой сама себе.