Дальняя весточка тяжкого горя

Жизни тяжелой протяжная нота, Судьбы незавидной, неправильной мор, Окрасил последние будни чего-то В ломающий душу, но нежный минор. Все прошлые дни растворились в тумане, Ушли в горизонт в неполживом бордо. Вот в прошлом и лагерь, что стал между нами, Как встречи местечко, родное гнездо. Судьбу не гневили мы в обжитой роли, Из жаркого лета вернувшись домой В горящую осень, себя побороли, Давя на корню весь печальный настрой. Алиса, вообще — боевая девчонка, Но как посмотреть, потому что со мной, Она превращалась, скорее в котенка, С ранимой натурой и нежной душой. Ульяна-же с другом моим, Даниилом, Вообще не меняла ракетный свой нрав, Ведь этих двоих жизнь на равных носила И жили друг друга они дополняв. Но жаркое солнце желало покоя, А жизнь продолжалась своим чередом, И небо темнело пока голубое, Мы к новым вершинам стремились с трудом. Ведь нам по семнадцать, немного осталось, И взрослая жизнь наступает сполна. Для этих парней «за рекой» разгоралась Под долга эгидой чужая война. И вот потому-то я сам торопился, Я коли не сдам — самого заберут. И я напрягался, с Алисой учился, И все-таки я поступил в институт. Теперь бы нам вместе и дружно учиться, Ведь даже Ульяна по баллам прошла, Но знать не могли мы, что может случиться — Тогда Даниилу повестка пришла. А возраст для нас не особо был важен, Не давит собой на развитие дня, Но все же гласит родовая бумажка: Мой друг ненамного, но старше меня. И вроде бы нас и расстроило это, Да друг, что, задумавшись, был нелюдим Сказал: «Повидаю краюху я света, Теперь при погонах, хоть буду один…» Со стуком последний вагон эшелона, Мелькая на солнце оконным стеклом, Покинул «Центральный», на плитке перрона Стоял я с Алисой и Улей втроем. Лазурная весточка глаз неполживых Ушла, растворившись в предсумрачной мгле. Мой друг, в перспективе ближайшей, служивый, Уехал, оставшись в оконном стекле… Зимняя тишь вечеревшего Киева, Стерла однажды насущный вопрос, Мглу разгоняя, что плешь нынче выела: Весть, письмецо почтальон нам принес. Блеклый конвертик, подписанный «Авиа», Адрес и индекс, Куда и Кому. Уля открыть побыстрей лишь заставила, А я не спешил, думал, в спешке сомну. Почерк в тетрадном листочке гуляющий, Литер косых разномастный набор, Даню давно знал, с того я и знающий: Так он любой начинал разговор. «Привет вам с запутанных улиц Кабула, С далекой обители южной привет. Читаете — почта ветрами додула Мой лист. Жду, родные ответ. В десанте служу. Вы простите, что редко Я весточку шлю о событиях вам. Мы бегаем много, стреляем мы метко, И каждый денек — это сущий бедлам. В событиях лагерных жаркого лета, Не мог я подумать и предположить, Что светлый венец голубого берета Придется под солнцем Афганским носить. И пусть в быте жизнь и проста, немудрена, Но даже она все ж смогла поражать: Я в роте своей повстречался с Семеном, И Саню с Серегой я смог повстречать. Мы служим как надо. Скучаю, родные И даже когда на броне задремлю, Я вас вижу, дом и поля золотые. Ульяна, скучаю и очень люблю…» Письмо, завершенное жирною точкой, Ульяна, забрав снова перепрочла, Она, глядя все на последнюю строчку, Каких-либо слов подобрать не могла. В руках аккуратно сжимая бумагу, Я плакал невольно, но не понимал, С чего разрыдался, а вытерев влагу, «Давайте ответим» — Тихонько сказал… Дефисы, тире, запятые и точки, Все с буквами письма несли на листах. Работала грубо Афганская почта, Лишь строчки в Союз унося о бойцах. Да, письма медлительней пули свинцовой, С ума бы могли в ожидании сходить, Но даже на наш переулок Кольцовый, Могли бы почаще вестей приносить. Алиса вообще как там Даня не знала, Ульяну терзал лишь любовный порыв, Меня же паскудная вещь посещала — Я вовсе не знал, коль товарищ мой жив. К конверту с зимы шли другие вдогонку, И я, вроде даже надежду таил, Но новость галопом пошла, похоронку Студента отец одного получил. Второй сын его, и в бою он не мешкал, Имел боевой свой задорный типаж, Узнали и имя: Сергей Сыроежкин, Из лагеря Серый, Серега, он наш… В душонке стремительно меркла погода, Головушку Серый так рано сложил В составе такого десантного взвода, В котором и Даня, по письмам, служил. Сочились и слухи о бое на скалах, Что кровь в магистралях так сжавшихся жил, Вставала. И вот, мы подробней узнали, Серега собою гранату накрыл. Но четкое радио гласа народа, Вещает слухи и правду гласит: В засаде сражалась десантная рота, А это еще похоронки сулит. Да, цинковый гроб не пришел в одиночку, Когда я в уныние к парте прилип, Внесли слухи новости новую строчку — Наш Саня Демьяненко тоже погиб. Прижавший душманов огнем пулемет, Что села в камнях бородатая мгла, Стрелял и замешкал, он сбился чего-то, И снайпера пуля с вершины пошла. Два ящика в цинке слезами умыты, Идет похоронной процессии вал, И люди молчат, или плачут, но мы-то Считали, что без вести Даня пропал. Полутора лет, пролетевших с ухода, Хватило бы, чтоб тишину объяснить. Над Киевом теплая встала погода, Сейчас бы смеяться и радостно жить. Да только нет имени нашего друга В столбцах и живых и убитых имен, Но все ж, изменившись совсем до испуга, Вернулся с ранением друг наш, Семен. Впервые увиделись теплой мы ночью, Смотрел на него, но не видно ни зги, А ближе пришел, так увидел я точно, Он шел на протезе, без левой ноги. И старый знакомый со мной поделился, На подлую мину там, в скалах ступив, От крови потерянной он отключился, Но видел пред тем то, что Даня был жив. Мой друг, комиссованный грустный калека, Что в двадцать уж лет непомерно седой, Хотел долг отдать свой, и как человека, Помочь попросил перейти в лес густой. Я выполнил просьбу, и делая дальше, Всю летопись жизни печальным пером, У Саши могилы мы в грусти, без фальши, Стояли, склонившись тогда вчетвером. Сережину тоже мы память почтили, И дождик в сосновый накрапывал дол, Но только тогда мы внезапно ожили, Как кто-то в оградку к Сереге зашел. Широкий в плечах, коренастый и крепкий, Зеленая форма, печалящий цвет, И все-же оттенок нашелся там цепкий — Такой же, как Семин небесный берет. А вот уж когда тот солдат обернулся, То лес уж застыл в созерцании немом, Наш Даня живой, без вестей, он вернулся, Свершилось все то, что казалось нам сном. Ульянка обняла за крепкие плечи, А я же, покуда с Семеном стоял, Был в шоке, сражен был я по-человечьи, Но все же, я кореша тоже обнял… Проходят года и все дальше хоронятся Поиски друга без всяких вестей… Только вот сердце бывает разноется В память о прошлом погибших друзей…