Говорить о наболевшем

Тору безумно дорога Юки. Он любит её не как женщину. То, что коленки перед встречей предательски дрожат, ничего не значит. Хонда приветливо обласкает горячей любовью и незаметно пощекочет глянцевой радостью. Юки не любит её как женщину. Красные щёки при тёплых разговорах вообще ни при чём. Звонкий смех похабно ходит с ней за руку, как жаль, что не он, конечно, а любезная улыбка заполучила постоянную прописку на лице Тору. Юки не любит Хонду. Совершенно точно. Она всего лишь дорога ему. Бабочки в животе не считаются, ладно? Сома издавна привязан к Тору пыльной тоской и наичистейшей лаской, он не любит её. Привязанность — что-то сродни их проклятью. Она бессовестно топчется по Юки, пожирая изнутри. Любовь должна быть совсем другой, так ведь? Девчушка пахнет аметистовой сиренью и пьяной корицей. Вот только пропащая душонка Сомы липнет к ней так, словно мёдом намазано. Странно как-то. Юки ест пикантную тишину ложками, послушно проглатывай опрятную пыль влажных слов Хонды и обжигающих кривляний собственного сердца. Тору Хонда — отдушина? Правильно же? Прибой, причал, пристанище — и всё подобное, начинающее с липкого «при». «При» — приросла. Вот что сконфуженно мнётся на ладонях, но так и не слетает с языка, предпочитая застрять в наивных коленках. Юки Сома голову даёт на отсечение, что не любит Тору Хонду. Если бы она была чувством, то точно любовью. Не той, что по-хамски мучает под заборами, без зазрения совести ковыряясь заточенной вилкой в щеках, а той, что мягко углубляется в спину, становится мелким квадратиком огромного организма, филигранно расползается по венам вместе с алыми эритроцитами и вростает в мозг, как киста, наконец становясь основой жизни — сердцем. Сердце Юки серое и засохшее, больше смахивающее на незначительный камешек в рыхлой подошве обуви, а Тору совсем не такая. Потому она не может быть его сердцем. А вот Сома был бы привязанностью. Противной, жалкой, ненужной и определённо односторонней. Маленькой верёвочкой так и застрял бы на одной из круглых пуговиц объёмной кофты Тору. Вертелся бы там за ненужностью. Хонда похожа на курносого светлячка. Она невинно пархает в радужке его бесцветных глаз, снисходительно расцеловывая центры, но безнадёжно ломая края пористых ободков, которые в отместку надхрустами сходятся с хрупкими крылышками маленького святлячка-Тору. Тору Хонда — его личный светлячок с венозными крылышками и карими усиками. Живёт в лампочке под названием сердце. Знакомьтесь. Юки не любит. Но хотел бы стать одной из извилистых линий на её тёплых ладонях, чтобы каждый день касаться мягких щёк и слышать пленительный шелест цветущей души. Тору не любит Юки. Минуты, летите скорее, чтобы Сома вас не заметил. Тогда, быть может, перебирая пальцами нескончаемые секунды и смешивая их с грубыми часами, у него получится нарисовать временем чужой портрет в бездельнице-вечности. Обугленные глаза не хотят слышать высоконотные трещины мира, а уши видеть пылкие капли на пушистых ресницах его светлячка. Бесстыжие минуты ехидно рассыпались на холсте и мутно стянулись в неясный набросок мягких черт лица.

...тебе. Тебя. Снишься.

Пряность пальцев туманит разум, и Тору медленно пришивает его к себе. Сопротивляться нет ни сил, ни желания. Организм истощён высокомерным одиночеством, разум больше не желает ощущать заносчивую потерянность, а бестолковое сердце ломает себя о невиновные рёбра, мечтая оказаться единым с нежными нитками родного светлячка. Не любовь. Ведь так? Юки безобразно расковырял в простыне небо, а вместе с ним и застывшие звёзды. Увы и ах, только жадный пепел знает, что значит сгореть дотла. А вообще, Соме не нужны эти выстраданные чувства. Так что пусть горят они огнём. Но, вот беда, забыл обусловить — не внутри него. Забота может достучаться до любого сердца. Но почему дверцу обмякшего сердца Юки она сначала просто незаметно шкрябала, а потом с ноги надменно вошла внутрь? «Тухло» — вот что, недовольно поджав тонкие губы, ворчливо прошептала забота. «Тебя здесь не ждали» — бесшумно читает, как мантру Сома. «Плевать» — высокомерно смеётся забота, попутно пуская крепкие корни по ядовитым стенкам органа. Юки рвёт крышу, но не от любви. Нет, явно не от неё. Он всегда был слегка другой. И то, что эта особенность обострилась рядом с Хондой — ничего не значит. Сома продолжает носить с собой безразличный холод пальцев и настырно верить, что однажды все воспоминания окончательно превратятся в сон. Не стоит называть его бездушным за оплошности дождливой веры и осуждать за то, что он коллекционирует слова Тору. Это нормально. Юки ставит их на ухоженные полочки и серебряные пылинки сдувает — дорожит. А нежные слова, словно в благодарность, лестно поют ему по ночам сладкие песни. Сома упивается воздушным голосом. Если так станет легче, то он не будет любить Хонду, он будет любить её слова. Юки смачно мажет вирулентную соль на запёкшиеся порезы. Ему сложно, больно, и страшно а значит — весело. Когда-то он хотел спасения. И получил. В виде Тору Хонды. Правда, потом она стала его личной очаровательной тишной, в сахарном беззвучие и мёртвой страсти которой отключаются все чугунные звёзды, приветливо смешиваясь с триумфальным безумием. Такая нездоровая привязанность ему ещё аукнется. Можно смело быть уверенным. С о м а н е л ю б и т. Любить — это действие. Хорошо, любит, но не как женщину. Юки хмуро смотрит на Тору и лихорадочно кусает губы — его разум скоро точно взорвётся. Багряные куски сознания отчаянно вгрызаются зубами в сомнительные качели, изящно свисающие с сердечка, на которых беззаботно восседает недогадливая Хонда. Она беспечно поворачивает карамельные глаза зрачками в душу, а там повсюду изношенные пятна бесстыжей черноты. Тору упорно тащит Сому на искренний свет, хлюпая по его клейким лужам неотступной темноты. Юки слепо обжигается Тору и её чувственной лаской, он нестерпимо горит во всемогущих объятиях самой любви. И Сома замирает. Замирает, не открывая глаз, ведь ощутить сейчас опытную иллюзию хочется меньше всего. Свесив ноги, бесцеремонный страх нахально сидит у него на шее — прекрасно. Юки, наверное, вообще уже не откроет глаза. Он не хочет любить Хонду. Бессонница — издевательство ночи над человеком. Да уж, невзрачную мышь клана Сома она явно невзлюбила. Жизнь с крылом на спине сложна, и кареглазый светлячок в сердце что-то слишком разбушевался. У них не получилось бы всего этого. Ну, мышонок и сам знает: Тору не была бы с ним счастливой. А, может, кстати, и была бы, но не важно это. А можно Юки не любить Хонду? Тору с извечной улыбкой ласково перебирает его волосы, а сам Сома колекой измотанно пристроился на её коленях. — Юки, у тебя что-то случилось? Хуже ему уже не станет в любом случае. — Ты. Юки Сома любит Тору Хонду.