Консеквенциализм

      — Не знал, что в таких местах можно встретить хороших мальчиков вроде тебя, — слышит Мавин и инстинктивно оборачивается на звук голоса, хотя уверен, что говорят не ему — откуда кому-то в подобном месте его знать? Взгляд выхватывает из полутьмы, периодически слепящей стробоскопами, сначала взъерошенные волосы, потом лукавый прищур и в последнюю очередь ухмылку, обнажающую ряд зубов, из-за освещения кажущимися ослепительно белыми.              Кусочки паззла в целостную картинку складываются не сразу. Возможно, из-за двух порций виски, возможно, из-за того, что от музыки с непривычки болит голова, возможно, потому что Мавин сегодня совсем не хочет натыкаться ни на кого из знакомых.              Рун стоит, прислонившись к барной стойке, и выглядит так, будто он если не хозяин этого клуба, то точно хозяин вечера. И смотрит с любопытством, сузив глаза и, кажется, даже не моргает. А может, дело опять в стробоскопах.              — Привет, — Мавин порывается сложить ладони вместе, чтобы поклониться, но Рун несильно бьет его по плечу, останавливая движение:              — Да забей, — советует он. — Еще не хватало разводить здесь церемонии.              Мавин считает это элементарной вежливостью, но слушается и снова крутит пальцами бокал с недопитым виски. Лед в нем окончательно растаял, смешался с алкоголем, разбавляя его, и, если честно, на вкус это еще хуже. Пить Мавин не любит, громкую музыку и многолюдность тоже, клубы, как сосредоточение всего неприятного ему, тем более. Но сегодня он здесь. Вероятно, чтобы сделать себе еще хуже, хотя он никогда не замечал за собой склонность к саморазрушению.              Пока он думает об этом — снова, — Рун усаживается рядом, делает знак бармену, и перед ними ставят две новых порции алкоголя. Рун подталкивает один из бокалов ближе к Мавину и, подперев ладонью подбородок, спрашивает:              — И что случилось?              — Почему ты думаешь, что что-то случилось? — тут же откликается Мавин, искоса посмотрев на него, но предложенный виски берет.              — Ну, даже не знаю, — Рун шутливо дергает плечами, демонстративно на мгновение задумавшись. — Ты сидишь тут один и пьешь, хотя в это время ты должен сидеть дома под одеялом, читать книгу или смотреть аниме. Или спать, — выразительно приподнимает брови он.              Мавин фыркает:              — Я не ложусь спать в такое время.              — Значит, аниме, — смеется Рун и ополовинивает свой бокал одним глотком. Мавин только пригубливает, слегка морщась от вкуса, но все равно перекатывает алкоголь на языке, прежде чем сглотнуть.              С Руном всегда странно. Он совсем не похож на тех людей, с которыми Мавин привык общаться. Он вообще из другого мира — этого, где шумно, невыносимо пахнет табаком и горло обжигает виски. Где и двинуться толком нельзя, не задев кого-то локтем. Рун так сильно отличается от него самого, что это даже карикатурно. Они бы наверняка никогда не встретились, если бы не стечение обстоятельств.              — Так все-таки, — продолжает гнуть свою линию Рун, — что случилось, что ты вместо аниме решил напиться в клубе? В гей-клубе, — уточняет он, вновь выразительно дернув бровями.              — Просто он оказался ближайшим. И я не решил напиться, — начинает снова спорить Мавин, а потом машет рукой — черт с ним, может и решил. Он теперь сам не знает, чего хочет. Как вариант, сбежать на Северный полюс. Или на Южный. Туда, где пингвины. Мавин точно не помнит, в каком полушарии они обитают, но с пингвинами будет не так гадко, чем без них. Сейчас пингвинов нет. Может, поэтому и гадко?              Откровенничать с Руном, впрочем, он не собирается. Неопределенно ведет плечом и залпом допивает то, что осталось в бокале. Алкоголь сразу ошпаривает глотку, и Мавин непроизвольно прикрывает рот рукой, закашлявшись. Только переждав жжение, он ощущает, как Рун сочувствующе похлопывает его по спине, но не перестает негромко смеяться, наверняка забавляясь от увиденного. Мавин не удерживается от укоряющего взгляда, но зла не держит. Он и так знает, что жалок. К чему обижаться на правду?              — Ган не появляется дома уже неделю, — внезапно говорит Рун.              Мавин в курсе: Ган уже неделю появляется по утрам на кухне его с Марком квартиры, по-хозяйски роется в холодильнике и громко будит Марка, капризничающего и не желающего вставать слишком рано, выпрашивая еще несколько минут покоя. На их маму это всегда действовало — и сложенные домиком брови, и умоляющий взгляд, и жалобный голос. С Ганом, кажется, не прокатило даже в самый первый раз. Мавин немного — совсем чуть-чуть — завидует его выдержке, но ровно до тех пор, пока не слышит, что взамен раннему подъему предлагает Ган. Уши начинают гореть сразу же, и Мавин прячется в ванной, прижимая ладони к щекам. Он не маленький мальчик, чтобы смущаться от факта того, что его брат занимается с кем-то сексом, но у Гана слишком большой запас красноречия, чтобы звучать настолько непристойно, что по касательной задевает и Мавина.              — Он у нас, — отвечает наконец-то он.              — Я знаю, — кивает Рун. — У этого ребенка пока еще не хватает наглости не докладывать, где он, — он закатывает глаза и негромко фыркает. Мавин краем глаза продолжает следить за ним и улыбается одними уголками губ — только себе и своим наблюдениям. — Скажи мне, если он зависнет у вас слишком надолго, не хочу, чтобы он кого-то напрягал, — добавляет Рун, щелкая зажигалкой, чтобы закурить. Он выдыхает дым в сторону от Мавина и смотрит серьезно, показывая, что сейчас не шутит.              — Все в порядке, — тот качает головой. — Он никого не напрягает. Ни меня, ни Марка.              — Еще бы он напрягал твоего брата, — Рун снова закатывается смехом и затягивается поглубже. И лишь после этого, недвусмысленно шевельнув бровями, говорит: — Разве что, только физически.              Намек настолько неприкрытый и пошлый, что Мавин снова чувствует, как краснеет и рад, что в клубе достаточно темно, чтобы Рун не заметил его румянец. Но, видимо, выражение на его лице сменяется и становится слишком очевидным, потому что Рун с приличного смеха переходит в откровенный гогот, и он, утирая несуществующие слезы, вновь хлопает Мавина по спине:              — Прелесть.              Мавин неуверенно улыбается, не совсем понимая, к чему именно относится фраза, но спросить не решается.              — Так и что, — снова возвращается к теме Рун. — Что ты делаешь в гей-клубе? Ищешь кого-то особенного? Кто-то особенный обычно находится не в подобных местах.              — А ты что делаешь? — не выдерживает Мавин и отвечает вопросом на вопрос. Рун не смущается. Лишь разводит руками, словно показывая, что его нахождение тут само собой разумеющиеся:              — Я тут работаю.              — Ты же журналист, — Мавин удивленно сводит брови к переносице, смотря на него с недоверием. Что может делать журналист в два часа ночи в гей-клубе? Особенно, учитывая, что у него есть девушка. Мавин знает — он видел.              — Я еще и диджей, — хмыкает Рун и бьется краем своего бокала об уже пустой бокал Мавина. — Я вообще многогранная и способная личность.              — И скромная? — не сдержавшись, Мавин улыбается. Ну слишком уж самодовольное и при этом шутливое выражение лица у Руна.              — Определенно, — соглашается тот с еще одним смешком.              Мавин уходит совсем скоро — буквально через полчаса. От сигаретного дыма и музыки голова начинает раскалываться только сильнее, и Мавин чувствует непреодолимое желание глотнуть свежего воздуха. И, может быть, купить билеты на Северный полюс. Или Южный. Туда, где пингвины.              Рун догоняет уже на улице. Мавин почти вздрагивает, когда ощущает тяжесть чужой руки на плече, и резко оборачивается. Увидеть Руна он не ожидает, поэтому удивленно смотрит на протянутый ему кусок картона, оказавшийся визиткой.              — Тут мой номер телефона, — говорит Рун. — Давно пора обменяться, раз уж эти двое, — он очевидно имеет в виду Марка и Гана, — заимели привычку зависать вдвоем на неопределенный срок. Не люблю нервничать по пустякам. Уверен, ты тоже. И всё-таки скажи мне, если Ган начнет напрягать.              — Все правда нормально, — уверяет его Мавин, но визитку берет. — Так что не волнуйся. Это пустяки.              Рун кивает:              — В таком случае скажи мне, если захочешь выпить, я отведу тебя в то место, где ты не будешь выглядеть, как потерянный щенок.              — Я не… — начинает спорить Мавин, но сам же себя и прерывает, качнув головой. — Ладно, — соглашается он. — Был рад встречи, Пи’Рун, — он снова пытается сложить ладони вместе, но Рун легонько шлепает по ним и, широко улыбнувшись, советует:              — Оставь уже эти церемонии. И можно без «пи».              Мавин думает, что Рун совсем не укладывается в его привычный мир, поэтому вряд ли он ему когда-нибудь позвонит с просьбой провести вместе время. Вообще-то, у Мавина есть друзья, с которыми можно где-то зависнуть — да, не в шумном ночном клубе, возможно, в небольшом, но уютном баре или барбекю-ресторане, чтобы опрокинуть пару стаканов пива, не более, но это кажется правильным. Привычным. А Мавин не имеет склонности менять привычки.              Он и в гей-клубе оказался, только потому что решил попробовать. Хотел просто проверить, но не представлял как. И в итоге не решился. Не из-за внезапно возникшего Руна, а просто у Мавина всегда были проблемы со знакомствами. Он не представлял, как можно без обиняков подойти к кому-то, предложить выпить, а потом позвать на свидания. В его единственных отношениях с девушкой, закончившихся несколько лет назад, первый шаг сделала она, последний, впрочем, тоже.              Идея была глупой с самого начала. На что он вообще рассчитывал, идя в то место, которое раньше никогда не посещал, чтобы сделать то, что никогда не делал? Что кто-то сам подсядет к нему, угостит коктейлем и предложит развеять все сомнения касательно ориентации, или вовсе скажет, что ему кажется, и никаких сомнений нет и быть не может? Вроде местного пророка, возвращающего запутавшиеся души на истинный путь. Мавин мысленно фыркнул: если что-то и являлось его коньком, то точно несмешные шутки по поводу собственной нескладывающейся личной жизни.              Идея встретиться с Руном перестает казаться абсурдной через несколько дней. Прямо ранним утром. Когда он завтракает на кухне — точнее, пьет пустой кофе, потому что продукты вчера должен был купить Марк, но, видимо, слишком поздно вернулся, — и к холодильнику, лениво потягиваясь, подходит Ган. Трет сонное лицо, зевая, и достает наружу бутылку с холодной водой. Мавин сам не понимает, как застывает с так и не поднесенной ко рту чашкой, наблюдая за тем, как Ган отвинчивает крышку, прислоняет горлышко к губам, и одна упущенная капля стекает по подбородку на шею и прячется где-то за воротом футболки. Мавин невольно сглатывает и со стуком ставит кружку на стол, замечая, что Ган вздрагивает и стремительно поворачивается в его сторону. Испуганное от неожиданного звука лицо моментально расслабляется, и он улыбается, махнув рукой.              — Доброе утро, извини, я тебя не заметил.              — Доброе утро, — кивает Мавин, поспешно отводя взгляд от оголившейся в вырезе ключицы, и теперь внимательно изучает свой кофе.              Ситуация похожа на абсурдный сериал, какой-то паршивый ситком, который показывают по самому дешевому кабельному каналу, чтобы забить эфирное время в три часа ночи.              — На завтрак ничего нет? — спрашивает Ган, изучая недра холодильника.              — Марк должен был вчера зайти в супермаркет, — отвлеченно сообщает Мавин и тут же прикусывает язык, не желая звучать так, будто он кого-то обвиняет. Прожить без завтрака можно. В конце концов, он может просто зайти в кафе и взять что-нибудь с собой, чтобы поесть по пути.              Но Ган уже извиняющееся смотрит и неловко трет затылок, приводя и без того взлохмаченные волосы в окончательный беспорядок.              — Прости, — повторяет он. — Мы вчера немного увлеклись и забыли. Это моя вина, обычно Марк более ответственный, да? — он негромко смеется, а Мавин чувствует, как воздух в его легких становится таким раскаленным, что дышать становится трудно. Приходится тряхнуть головой, чтобы избавиться от наваждения.              — Все нормально, — успокаивает он. — Я перехвачу что-нибудь по пути.              Вечером возвращаться домой он не спешит. Интуиция подсказывает ему, что Ган до сих пор у них, а становиться третьим лишним Мавин никогда не любил. В данном случае его это особенно не устраивает. Может быть, зря он молчит и не поговорит с Марком прямо. Мавин вовсе не из тех людей, кто считает, что если проблему игнорировать, то рано или поздно она сама собой исчезнет. Он знает, что ее надо решать, только не знает как. И сложность именно в этом, а не в чем-то еще.              — Не ожидал, что так быстро позвонишь, — Рун садится за стол напротив и уже как-то совсем привычно отмахивается от поклона, в котором Мавин автоматически опускает голову. — Прекрати. Что, эти дети с бурлящими гормонами все же не дают тебе покоя? Одно твое слово — и я верну Гана домой, давай, не тушуйся, — толкает он его под столом коленом. — Пусть, если не могут никак оторваться друг от друга, поживут у нас. Это будет справедливо.              — Марк побаивается тебя, — Мавин улыбается, представляя, с каким лицом Марк отправится домой к Гану больше, чем на одну ночь. С таким скорбным выражением даже на плаху не идут.              Рун смеется в голос — громко, но коротко. А потом в упор смотрит на Мавина и, приподняв уголки губ в ухмылке, бросает:              — Он должен. Он трахает моего младшего брата.              — Гана это тоже касается, но он меня не боится.              — Потому что ты похож на щенка, — Мавину кажется, что еще чуть-чуть — и Рун просто потреплет его по волосам, будто он действительно собака. — Никто не боится щенков, ими умиляются, — хмыкает Рун.              Почему-то Мавин опять чувствует, как его щеки начинают гореть. Рун ведь даже не говорит ничего такого, из-за чего можно смутиться, но он все равно смущается. И теперь не может скрыть это за темнотой и мигающими огнями клуба. Рун замечает это моментально и вновь хохочет, откидываясь на спинку стула:              — Я же говорю: прелесть.              — Не передергивай, — бормочет Мавин.              — Вовсе нет, — Рун кивает официанту, который принес им пиво и закуски, и, подтянув к себе свой стакан, деловито говорит: — Ты просто не видел себя тогда. Потерянного, сидящего у барной стойки в ожидании, когда к нему кто-то подкатит, потому что сам не решится. Ну точно же щенок, который ждет у супермаркета, когда его подберет сердобольный прохожий.              Мавин окончательно вспыхивает. То, что Рун окажется таким проницательным, он никак не ожидал.              — Не совсем так, — пытается он защитить себя, но на Руна предпочитает не смотреть, уткнувшись в свой стакан едва ли не носом. — Я просто не знаю, надо ли мне это.              — Постой-ка, — перебивает его Рун. — То есть до этого у тебя не было парня?              — Нет, — практически одними губами отвечает Мавин. Ему кажется, он настолько сильно наклоняется над столом, ссутулившись, что скоро вовсе на него ляжет, лишь бы не встречаться с Руном взглядом.              Он не планировал ни с кем это обсуждать. Как получилось, что обсуждает — непонятно. Рун словно обладает гипнозом, вытягивая из него правду и видя все насквозь. Хотя лгать Мавин никогда не умел и не видел необходимости учиться. Он даже в детстве был тем самым хорошим мальчиком, который почти никогда не прогуливал, старался прилежно учиться и не огорчать родителей глупыми поступками.              — И ты решил, что для первого раза сойдет клуб, а не сайт знакомств или кто-то из приятелей? Что насчет того парня, из-за которого ты вообще об этом задумался?              Мавина будто током бьет. Он крупно вздрагивает и, резко подняв голову, смотрит на Руна. У того спокойное лицо и внимательный взгляд, сейчас он не шутит, а производит ощущение, что действительно обеспокоен. Мавину становится неудобно. Они ведь практически посторонние, а тут он вытащил Руна в этот бар, вероятно, отвлек от его планов, а теперь еще и вешает на него свои проблемы, которые вряд ли ему нужны. А Рун каждым словом бьет в яблочко. Это даже пугает.              — Откуда?.. — Мавин прикусывает губу, вновь отводя глаза.              — Очевидно же, — качает головой Рун. — Если бы тебе кто-то не понравился, ты вряд ли задумался бы о том, что тебе могут нравиться еще и парни. Так что насчет него?              Глупее Мавин себя никогда не чувствовал до этого. Даже утром, откровенно залипнув на Гана, просто пьющего воду. На Гана, который всегда был просто Ганом, парнем, с которым сначала работал, а потом начал встречаться его брат. И это не было проблемой до тех пор, пока Ган не стал появляться в их квартире регулярно, почти переехав, не стал ужинать с ними, смотреть телевизор и следить за тем, как они играют в футбол на приставке, из вредности болея за Мавина, а не за Марка. И от радости, когда Мавину удавалось забить гол, обнимал его за плечи, навалившись сбоку. Или когда они смотрели фильм, сидя все вместе на диване, а Ган перегибался через Мавина, чтобы достать пакет с чипсами или стакан с газировкой, и Мавин чувствовал аромат его парфюма, не успевшего выветриться за день. Ган был просто Ганом, пока Мавин не начал замечать, какой кондиционер для белья он предпочитает, какая кружка стала у него любимой и что он сыплет в кофе две ложки сахара.              Это было странно и неправильно, но Мавин постоянно ловил себя на том, что ждет, затаив дыхание, когда Ган случайно коснется его коленом под столом во время ужина, и что иногда он берет его шампунь в ванной и, отвинтив крышку, нюхает, будто какой-то сталкер-неудачник.              Сталкером он не был, неудачником — определенно да. Потому что самое идиотское, что с ним могло произойти в жизни — это влюбленность в парня собственного брата с однозначно ясным финалом, где будет счастлив кто угодно, но не Мавин.              — И? — Рун отвлекает его от размышлений, глядя теперь едва ли не требовательно.              Мавин вздыхает. Рассказывать совсем все он не планирует, поэтому ограничивается коротким:              — Не вариант.              — Он занят или не отвечает тебе взаимностью?              — Все сразу.              — И ты решил, что переспав с кем-то другим, ты поймешь, нравятся тебе парни или нет? Какой же идиотизм.              — Почему? — Мавин почти оскорбляется, забыв на мгновение о смущении.              — Потому что если тебе нравится он, а до этого парни не нравились, то вряд ли ты внезапно получишь удовольствие от секса с кем-то еще. Элементарная логика же, — фыркает Рун. — Тебе ведь уже не четырнадцать, когда ты неосознанно засматриваешься на коленки одноклассников.              — Я не засматривался… А, плевать, — Мавин морщится, делая сразу несколько больших глотков. Ему хочется уйти, потому что разговор перестал быть хоть немного приятным и расслабляющим. А еще потому что Рун в чем-то прав. Мавин с трудом может представить себя рядом с Ганом, от которого в горле пересыхает в один момент. Не в постели, не целующимся, а хотя бы просто держащимися за руки, как он держится с Марком, прячась за темнотой в комнате, где источником света является лишь телевизор. Они думают, что Мавин не видит ни переплетенных пальцев, ни того, как один палец постоянно поглаживает тыльную сторону ладони, как на лицах обоих периодически вспыхивают слабые улыбки, и как они переглядываются, пошутив над чем-то в фильме, ища одобрения и реакции на шутку именно у того, кто сейчас больше всего важен.              Но Мавин видит. И их представляет очень явственно, а себя — совсем никак. Без образов, без каких-то фантомных ощущений, просто пустота и ничего больше. Словно кто-то выключает рубильник, стоит об этом задуматься.              — Если тебе действительно это так важно, — Рун внезапно касается его ладони своей, и Мавин вздрагивает, тут же убирая руку дальше. — Я могу помочь с этим.              — С этим? — Мавин сначала не понимает, но в следующий миг его лицо вытягивается, стоит ему осознать.              — С этим, — кивает Рун. — Для меня это не будет первым опытом, я здоров и точно не стану навязываться с отношениями.              — Потому что они у тебя уже есть, — напоминает Мавин. Разговор становится совсем абсурдным. Такое он ожидал в последнюю очередь. Вообще не ожидал, на самом деле. — Что насчет твой девушки?              — Ты же ей не скажешь, — Рун легкомысленно жмет плечами. — Это только секс. Мне интересно, тебе — полезно. Поможем друг другу. Без всяких обязательств.              Единственное, что правильно в этой ситуации — сказать твердое «нет» и никогда больше не оставаться с Руном наедине. Но Мавин почему-то медлит. Может, потому что Рун так сильно похож на Гана: да, пониже, с более взрослыми и даже немного грубоватыми чертами лица, но сходство неоспоримое. Может, потому что Мавин всегда старается не делать глупостей. Он не может вспомнить, когда осознанно решался на какой-то опрометчивый поступок. Скорее всего, ни разу. Просто не в его характере. А может, потому что это кажется плохим, но хоть каким-то решением проблемы. Действительно лучше, чем сгорать изнутри каждый день, стараться не возвращаться домой как можно дольше, а по утрам прислушиваться к происходящему в квартире, чтобы выйти раньше, чем когда все проснуться, или позже — когда все уже разъедутся.              Мавин отвечает раньше, чем успевает передумать и сделать так, как делает обычно — правильно и обдуманно.              — Ладно, — кивает он. — Хорошо, я согласен. Давай.              Секс с парнем не оказывается чем-то особенным или совершенно другим. У Руна такие же губы, как у девушек, такой же язык и одежда снимается так же трудно из-за, кажется, сотни застежек и пуговиц. В итоге Рун раздевается сам, помогая еще и Мавину с его джинсами и футболкой. На ощупь Рун совсем другой, конечно — без мягких округлых бедер и груди, с волосами, которые выскальзывают между пальцев, едва Мавин успевает начать вести по ним ладонью, и его член Рун сжимает в себе так же тесно, неторопливо скользя по нему, устроившись сверху. Мавин только придерживает его за бедра, немного помогая, и не может оторвать взгляда от лица. В полутьме комнаты, освещенной лишь ночником, Рун и правда почти вылитый Ган. Настолько, что Мавину приходится прикусывать внутренние стороны щек, чтобы не ляпнуть чего-то лишнего. Рун себя в комментариях не сдерживает и, склонившись к нему, не прекращая двигаться, хмыкает:              — Ты даже в постели, словно щенок. Не могу определиться, кем я себя чувствую — педофилом или зоофилом.              — Прекрати, — Мавин в отместку толкается бедрами резче, выбивая из Руна сдавленный хриплый стон.              — Осмелел? — переведя дыхание, уточняет он со смешком. Пытается выпрямиться, но Мавин его останавливает, надавив на спину, и без труда переворачивает, теперь уже сам оказываясь сверху. Он ничего не отвечает, потому что на разговоры сил нет. Он не обладает такой выдержкой, как Рун, чтобы вести осмысленный диалог, поэтому даже почти не вслушивается над чем снова посмеивается Рун. Лишь упирается лбом в его плечо и на периферии сознания улавливает мысль, что от него пахнет совсем не так, как от Гана. И голос совсем другой — ниже и более низкий. Но сознание все равно затапливают мысли, что это почти Ган. Немного другой, может, из той вселенной, где он не встречается с Марком и не будет его по утрам откровенными предложениями, и в данное мгновение Мавина это устраивает до такой степени, что он достигает оргазма не только от тесного и горячего Руна, продолжающего активно двигаться, несмотря на неудобное положение, но и от фантазий, далеких от здоровых и тех, которые должны быть, когда спишь с совершенно другим человеком.              Тяжело дыша, Мавин откидывается на спину и закрывает глаза, пытаясь вернуть в голову пустоту. Оргазм приятный, но с горечью разочарования, и Мавин не может сказать, что полностью удовлетворен. Это не так, как с девушкой, все же не так. Не то чтобы у него было много опыта, но он всегда старался быть аккуратным, а сейчас Рун сам настаивал на более грубом, быстром темпе, и это оказалось чем-то совершенно новым.              — Давно никого не было, да? — в вязкую негу после оргазма вклинивается голос Руна, и Мавин бездумно отвечает:              — Два года.              — Два года?! — Рун удивляется искренне. — Да ты почти монах. Есть же куча возможностей заняться сексом без отношений.              — Так мне не нравится.              — А со мной, значит, сойдет?              Мавин наконец поворачивает голову в его сторону и замечает, что Рун до сих пор не кончил. Он лежит рядом, продолжая поглаживать возбужденный член, но Мавину никаких претензий не предъявляет. Тот чувствует легкий укол вины за то, что первым сошел с дистанции, поэтому тянется к члену рукой, но медлит перед тем, как прикоснуться. Без дымки возбуждения и внезапно охвативших разум фантазий неловко.              — Забей, — Рун замечает его неуверенность. — Я сам с этим справлюсь.              Он начинает двигать рукой быстрее, но Мавин перехватывает ее за запястье, останавливая. Сев, он качает головой:              — Так неправильно. Ты тоже должен что-то получить. Подрочить себе ты всегда можешь.              Рун хмыкает:              — Скажи, что у тебя есть инструкция «как стать идеальным парнем», иначе я не поверю, что ты такой сам по себе. Милый, покладистый и в постели неплох. Стой, — тут же реагирует он, когда Мавин касается члена, — давай немного по-другому. Ты прав, подрочить себе я и сам могу. Вставь пальцы и двигай одновременно обеими руками. Так будет лучше.              Сглотнув, Мавин медленно кивает. Рун готовился сам, Мавин в процессе почти не участвовал, поэтому он впервые касается рукой между его ягодиц и на пробу вставляет сначала один палец. Но внутри мягко, влажно от смазки и достаточно податливо, чтобы втолкнуть второй палец. Рун выгибается и одобрительно кивает, закрыв глаза.              — Не осторожничай, можешь резче, — выдыхает он. — Черт, у тебя пальцы длиной, почти с член. Да, вот так неплохо, — он снова стонет, вскидывая бедра и толкаясь на пальцы уже сам, пока Мавин подстраивается под его ритм другой рукой, которой обхватывает член.              Зрелище неожиданно завораживает. Мавин смотрит на искаженное судорогой удовольствия лицо и непроизвольно проводит языком по губам. Но тут же отводит взгляд, когда Рун открывает глаза, едва кончив, и смотрит прямо на него.              — Правда, неплохо, — резюмирует он, подползая и ловя ртом губы Мавина, втягивая в короткий влажный поцелуй, после которого отстраняется и кивает в сторону двери: — Можешь первым сходить в душ.              Он тянется к тумбочке и, нашарив пачку сигарет с зажигалкой, щелкает последней. В комнате тут же появляется запах табака, и Мавин едва заметно морщится. Рун все же замечает.              — Не нравится, когда курят?              — Все нормально, — Мавин качает головой. — Это же твой дом.              — А ты мой гость, — Рун фыркает, слезая с кровати, чтобы подойти к окну и распахнуть его. Выдохнув дым на улицу, он оборачивается к Мавину: — Душ — вторая дверь слева, полотенце там же в шкафу найдешь. Останешься на ночь?              — Это не очень удобно, — неуверенно говорит Мавин, хотя не чувствует в себе желания возвращаться сейчас домой. На самом деле, ему кажется, что он просто не доедет. Выйдет из такси где-то на середине дороги и будет бродить до утра, пытаясь обдумать все произошедшее.              — Что неудобного? — Рун закатывает глаза, туша сигарету в пепельнице. — Не хочешь спать тут, спи в комнате Гана. Он, полагаю, все равно в ближайшее время тут не появится.              Мавин прикусывает кончик языка. Спать с Руном — и правда неуместно и неловко, спать в кровати, в которой обычно спит Ган — слишком соблазнительно. А домой все еще не хочется. И он медленно кивает. Рун хлопает его по плечу, фыркнув:              — Ну и чудненько.              Утром Мавин возвращается домой в еще большем раздрае. Рун уезжает раньше него, оставив записку, что в холодильнике есть что перекусить, а дверь можно просто захлопнуть, и Мавин целых полчаса просто сидит на кровати Гана и рассматривает обстановку. Ночью он не решился держать свет долго включенным, чтобы не вызывать лишних вопросов, но сейчас у него есть время.              Комната Гана одновременно похожа на комнату взбесившегося фаната покемонов из-за завалов игрушек и прилежного студента из-за кучи книг. Мавин подходит к полкам ближе и скользит по ним взглядом, замечая, что многие книги на английском, а на письменном столе лежит здоровенный учебник с упражнениями по китайской грамматике. Он бездумно листает его, отмечая, что почти все упражнения уже решены, и невольно задается вопросом, что у них дома Гана за учебой он никогда не видел.              — И где ты все-таки был? — спрашивает Марк, когда Мавин ближе к обеду переступает порог их квартиры. — Написал, что не вернешься, и ничего не объяснил. Это на тебя не похоже. Завел девушку?              Едва успевший разуться Мавин почти спотыкается от такого предположения. Наполовину верного. И сразу становится немного не по себе, еще более неловко, потому что врать не хочется, но и правду говорить нельзя.              — Девушку? — в коридор из гостиной выглядывает Ган.              Удивительно, что они оба в это время дома. Видимо, графики наконец совпали, и они в совместный выходной решили никуда не выбираться. По крайней мере, днем. Мавину эту сильно не на руку. Он специально протянул почти до полудня, чтобы вернуться в пустую квартиру, но прогадал.              — Что за девушка? — деловито спрашивает Ган, становясь рядом с Марком.              «Вылитая ты», — мысленно отвечает Мавин и качает головой:              — Я был у приятеля, — он даже почти не лжет. Их же с Руном теперь можно назвать приятелями? — Не выдумывайте.              Марк подозрительно щурится. Явно чувствует, что он что-то не договаривает, но вопросами не мучает. Мавин ожидает, что он уйдет тоже в гостиную — к Гану, но Марк идет в спальню. И Мавин, проходя мимо его двери, видит, что тот сидит за столом над учебниками. Видимо, в университете очередной завал, потому что пришлось много пропускать из-за работы.              — Не собираетесь сегодня никуда? — спрашивает Мавин Гана, заходя в гостиную. Тот смотрит какой-то фильм и роется в телефоне. Отвлекшись, Ган поднимает голову и лукаво выгибает брови:              — А что, у тебя планы на квартиру?              Краска снова заливает лицо Мавина — он ощущает это буквально физически.              — Нет, никаких планов, — бормочет он, отведя взгляд, чтобы вперить в его экран. Сюжет фильма не очень понятный — сплошная мельтешащая картинка. Ган тоже не кажется сильно увлеченным происходящим, больше внимания уделяя игре в телефоне.              Мавин смотрит на него несколько секунд и быстрее, чем может себя остановить, спрашивает:              — Ты учишь китайский?              — Что? — Ган удивленно смотрит на него. Моргает, осознав вопрос, и кивает: — Вроде того. Откуда ты узнал?              — Просто предположил, — кажется, ложь действительно медленно, но верно входит в жизнь Мавина. — Ни разу не видел тебя за учебой.              — А, — смеется Ган, но как-то смущенно. — Я сейчас в дороге этим занимаюсь. Не хочется тратить время на это, пока я тут. Его и так слишком мало, — он трет порозовевшую щеку и прикрывается телефоном.              Что-то в этом напоминает Мавину его самого, и он невольно улыбается, но улыбка сразу же сходит с его лица, когда он понимает смысл ответа и почему Ган не хочет тратить время на учебники, находясь в их квартире. Есть вещи поважнее. Человек поважнее.              — На самом деле, я люблю учиться, — Ган его отвлекает от мыслей. — Мне не нравится стоять на месте.              Мавин не отвечает, лишь кивает, но думает, что если он, по словам Руна, живет по инструкции «идеального парня», то у Гана точно есть инструкция «идеального человека», и, кажется, с ней он отлично справляется, потому что, услышав зов Марка, встает и идет к нему, хоть и ворчит что-то о ребенке, который должен справляться с уроками сам. Мавин провожает его взглядом и точно знает, что Марку помощь с учебой не нужна — на успеваемость он никогда не жаловался. А вот перманентное присутствие Гана — необходимо, хотя бы в пределах квартиры. И Мавин не знает ревнует он или завидует, потому что кажется, что ни то и ни другое, но что-то гадкое, липкое и неприятное все равно скребется по ребрам.              Как встречи с Руном становятся регулярными, Мавин понятия не имеет. Он просто упускает тот момент, когда из одноразового секса это превращается в регулярный. А вместе с сексом приходят и посиделки в небольших уличных кафе и даже пара походов в клуб. Мавин сопротивляется последнему, он правда далек от этого мира, но Рун не сдается и в итоге побеждает.              — Ты просто не с теми людьми и не в те клубы ходил, — утверждает он, когда почти силком тащит его к двери, над которой горит неоновая вывеска, а рядом в очереди топчутся люди. — Это закрытое место, просто так сюда не попасть — никаких сомнительных личностей и дешевого алкоголя. Я угощаю, так что не стесняйся, — он подталкивает его за плечи внутрь, легко минуя очередь и здороваясь с охранником, и они оказываются в просторном зале, где не так уж много людей, как Мавин ожидал.              По крайней мере, это точно не похоже на те клубы, в которых он бывал раньше — забитые под завязку, где невозможно было шагу ступить, чтобы не столкнуться ни с кем локтями.              Но неловкость его не покидает, наоборот, становится еще более ощутимой, стоит им подойти к столику с компанией, среди которой Мавин безошибочно узнает девушку Руна. Он почти спотыкается на ровном месте и нервно сглатывает, кидая вопросительный взгляд на Руна, но тот лишь отмахивается, садясь рядом с Минни и закидывая ей за плечи руку, нахально отобрав из ее рук бокал с коктейлем, чтобы разом его ополовинить.              — Знакомьтесь, — вальяжно кивает на Мавина Рун, — это Мавин.              Мавин опускается на диван рядом с Руном, опуская взгляд. Он впервые в подобной ситуации. У него никогда не было секса с человеком в отношениях, и ему никогда не приходилось находиться в одном помещении с человеком, с чьим парнем он переспал. Не один раз. Несколько. Мавин не считал, но сейчас отчаянно хочется вспомнить точное количество, чтобы занять мозг, окутанный паникой, хоть чем-то. На Минни он даже смотреть не смеет, стыдно до дрожи костей. Поэтому Рун, который ведет себя как ни в чем не бывало, поражает своей невозмутимостью.              Алкоголь в такой обстановке глотается легче и быстрее. Мавин точно не знает, сколько он выпил, когда обнаруживает себя на танцполе рядом с Руном, который не стесняясь кружит рядом, то и дело дергая Мавина за плечи и руки в попытке расшевелить. Танцы — не его сильная сторона, но выпитый алкоголь дает о себе знать, и Мавин позволяет хмельному веселью заполнить себя изнутри, вытесняя стеснение и не полное осознание происходящего. Он двигается в такт музыки и краем глаза в мигающем свете замечает, что Рун оказывается слишком близко. Сначала видит, потом — чувствует. Рун прижимается сбоку, закинув руку на плечи — совсем, как парой часов ранее на диване, но только плечи принадлежали другому человеку, — и жарко дышит куда-то в шею. Мавин скорее ощущает, чем действительно слышит, когда он поднимается к уху и говорит:              — Пойдем, я придумал занятие поинтереснее, — и тянет за запястье в сторону. Кажется, Мавин успевает лишь один раз моргнуть, на мгновение погружаясь в темноту вместо грохочущего музыкой и ослепляющего стробоскопами зала, а в следующий миг он уже вжат в холодную стену туалетной кабинки, а Рун расстегивает его штаны.              Ясность мыслей не возвращается полностью, но Мавин точно знает, что так нельзя. Он хватает Руна за руки, пытаясь остановить, и резко качает головой, хрипло выдавая отрывистое:              — Не надо.              — Не надо что? — Рун выгибает одну бровь, усмехаясь. — У тебя стоит, — и в подтверждении своих слов накрывает ладонью действительно потяжелевший член Мавина.              Мавин зажмуривается от прикосновения. Даже алкоголь не дает телу сбоить, и все работает, как часы. Рун ждет ответа, словно специально измываясь и очень медленно скользя пальцами вверх и вниз. Этих прикосновений через неснятое белье хватает, чтобы закусить губу и отрывисто выдохнуть.              «Не надо продолжать», — хочет сказать Мавин. Только не так, когда там, в зале, сидит девушка Руна, наверняка ждет его, а они прячутся в тесной кабинке, словно два обезумевших от гормонов подростка, у которых ни сил, ни мозгов, чтобы совладать с банальным возбуждением. Он хочет оттолкнуть Руна, несильно, но давая понять, что ничего не будет. Что секс в кабинке туалета — не его привычка. Что вообще все происходящее — далеко от того, что Мавин может назвать тем, к чему он привык. И что им обоим нужно просто закончить. Но почему-то вместо разумных и правильных действий, которые подсказывает мозг, он притягивает Руна ближе, зарывшись в волосы на затылке, и первым целует, не обращая внимания на чьи-то голоса снаружи.              В один момент становится абсолютно неважно, заметит их кто-то или нет. Виноват в этом алкоголь или же окончательно освобожденный от одежды член, Мавин понятия не имеет. Он только и может, что инстинктивно сильнее стискивать волосы Руна между пальцами, когда тот неторопливо насаживается ртом на его член почти до упора. И тело невольно прогибается, подается бедрами вперед, когда Рун пускает по горлу вибрацию, от которой последние адекватные мысли прощаются с Мавином, оставляя в его распоряжении почти голое наслаждение, темноту перед глазами и абсолютную пустоту в голове.              — Вашу мать, какого черта?! — первое что слышит Мавин сквозь сон. Он морщится и трет лицо. Состояние отвратительное, во рту сухо и гадко, а по телу будто каток проехал. Восстановить события ночи сходу не получается, но, открыв глаза, Мавин понимает, что находится в комнате Руна. Коротко вспыхивают воспоминания о том, как они вернулись из клуба, кажется, даже ни с кем не попрощались, и продолжили уже тут. Обнаженное тело, не прикрытое простыней и немного липкое из-за того, что сил на душ у него явно не осталось, лишь подтверждают это.              Разум лениво раскачивается, пока не осознает, что голос, который Мавин слышал, вовсе не принадлежит Руну. Говорит Ган. И Мавин мгновенно вскакивает, тут же морщась от пронзившей голову боли. В гостиную он выходит, наспех натянув джинсы, в которых был вчера, и обнаруживает не ту картину, которую когда-либо хотел видеть. Ган стоит посреди комнаты и, скрестив руки на груди, не сводит взгляда с Руна.              — И когда ты собирался сказать мне об этом? — спрашивает он. Рун, сидящий на диване, трет виски. Похмелье явно и его не обошло стороной. Ган его не щадит и голос не понижает.              Опершись на косяк, Мавин непонимающе смотрит то на одного, то на другого. Интуитивно он понимает, в чем дело, но не уверен, что ему стоит вмешиваться.              — В идеале, никогда, — Рун откидывается на спинку дивана, закрыв глаза. — Это тебя не касается.              — Да неужели? Ты спишь с братом моего парня, и это меня не касается? — кривит рот в усмешке Ган.              — Я же сплю не с твоим парнем, — Рун лениво машет рукой. Мавин видит, что Ган от такой реакции заводится еще сильнее, и не может противостоять желанию хоть немного сгладить ситуацию. Кажется, его даже похмелье немного отпускает, настолько все происходящее внезапно. Мавин не считал нужным посвящать хоть кого-то в то, что происходило у них с Руном, и приход Гана ранним утром домой не то, на что он рассчитывал в этой череде случайностей.              Хуже всего, что Ган наверняка расскажет Марку, и тогда от закономерных вопросов не получится отвертеться. Марк въедливый и упертый, и подвергаться его допросу — не самая приятная вещь на свете. Скорее, одна из самых неприятных. Учитывая обстоятельства, в этот раз еще будет неловкой и смущающей.              — Рун, — зовет Мавин, вынуждая того открыть глаза и обратить внимание на себя. Хочет призвать к нормальным объяснениям, чтобы не разжигать конфликт еще сильнее, но Ган его перебивает. Его лицо на мгновение вытягивается в удивлении, а потом он издает вовсе не веселый смешок:              — Рун? Просто Рун? — он щурится, переводя взгляд с одного на другого, и коротко трясет головой, словно не веря в услышанное. — Как долго вы вообще трахаетесь? — терпение его покидает окончательно вместе с умением подбирать цензурные слова.              Мавин закусывает губы, ощущая неиллюзорное желание вернуться в спальню и закрыть дверь, трусливо сбегая от дальнейших разборок.              — Что насчет твой девушки? — продолжает Ган, невольно поднимая тему, которая вчера занимала Мавина вплоть до алкогольной отключки. — Рано или поздно она узнает. Хочешь, чтобы она, как твоя бывшая, завезла тебя в горы и оставила там? Напомню, я искал тебя полночи.              — Это все еще не твое дело, Ган, — Рун наконец отлипает от дивана, вставая на ноги. Он на полголовы ниже Гана и смотрит снизу вверх, но Мавину чудится, что все наоборот. Ган делает полшага назад, когда Рун приближается, и снова морщится, с явным усилием заставляя себя врасти ногами в пол. — Тебя ведь волнует не моя девушка и как она отреагирует, если узнает, — говорит Рун, отзеркаливая позу Гана и тоже скрещивая руки на груди. — Тебя волнует, как наш секс повлияет на твои отношения с Марком, когда все закончится.              — «Когда». Не «если». Вот именно, Рун, — Ган вновь сужает глаза. — Ты даже не пытаешься скрыть, что это закончится. А твое «закончится» никогда не приводило ни к чему хорошему.              Мавин не выдерживает. Он в несколько шагов оказывается между ними, словно рефери, потому что ощущение, что они действительно могут друг в друга вцепиться, становится слишком явственным.              — Все в порядке, — мягко говорит он, глядя на Гана. — Это никак не повлияет на вас с Марком. Это вообще ни на что не повлияет. Никто не узнает. Мы с самого начала договорились, что не будем ничего усложнять.              — Тебе-то это зачем? — Ган морщится. — С ним все понятно, он всегда таким был. Но ты-то нет.              Его хочется спросить, откуда он знает. Ган так уверен только из-за того, что последние полгода почти каждое утро и вечер видит Мавина? Но на самом деле он не знает о нем совершенно ничего, полностью увлеченный Марком и мало обращающий внимание на других. Мавин мысленно усмехается, но снаружи позволяет себе лишь спокойно улыбнуться. Вместо него отвечает Рун, вмешиваясь в разговор:              — Это тоже не твое дело, Ган. Ты пришел за вещами? Так забери их и прекрати делать трагедию из ничего.              Ган демонстративно фыркает, бросая еще один угрожающий взгляд в их сторону:              — Я вас обоих прибью, если ваши развлечения отразятся на мне с Марком.              Выдохнуть получается только после того, как Ган уходит, не забыв хлопнуть на прощанье дверью. Мавин опускается на диван и с благодарностью принимает бутылку с водой, протянутую ему Руном.              — Он любит драматизировать, не обращай внимания, — советует Рун, устраиваясь рядом. Он крутит в руках пачку сигарет, но не закуривает. Может, потому что в принципе не курит в гостиной — Мавин знает, — может, потому что Мавин до сих пор невольно морщится, почуяв запах табака.              — Он расскажет Марку.              — Это проблема? — Рун приподнимает брови. — Если да, скажи Марку обсудить вопрос со мной. Думаю, ему перехочется интересоваться твоей личной жизнью после этого.              Мавин улыбается, смотря на Руна искоса. Тот снова запрокидывает голову на спинку и закрывает глаза, всем видом демонстрируя, что готов доспать хоть в таком положении. Но Мавина беспокоит еще кое-что. Со вчерашнего дня. Поэтому он нерешительно говорит, не зная, как правильнее поднять эту тему:              — В чем-то он ведь прав.              — Например? — лениво спрашивает Рун.              — Твоя девушка. Вчера ты ушел вместе со мной. Ты уверен, что так правильно? Что у тебя не будет проблем?              Рун приподнимает голову и, повернувшись к Мавину, щурится — совсем как Ган парой десятков минут ранее. Настолько похоже, что Мавина едва не пробирает дрожь. Но он сдерживается и лишь сглатывает.              — Если уж мы о правильности. А ты уверен, что правильно начинать спать со мной, потому что я похож на Гана?              — Чт…о? — ледяная волна окатывает Мавина, а сердце испуганно сжимается. Он сам невольно съеживается, панически соображая, что ответить. Но разум снова его покидает, и Мавин беспомощно моргает, глядя на Руна. — Откуда?.. — на продолжение фразы его не хватает. Он был уверен, что хотя бы это у него получается скрывать, но, видимо, он слишком большого о себе мнения.              — Брось, — Рун фыркает, вновь принимая прежнюю позу. — Было очевидно.              — Для всех? — севшим голосом спрашивает Мавин. Сердце вновь начинает биться, но загнанно, будто желая нагнать те мгновения, на которые останавливалось. Рун оборачивается и, закатив глаза, уточняет:              — Не для Гана, если тебя это волнует.              Немного отлегает. Мавин проводит языком по пересохшим губам и заставляет себя вновь начать нормально дышать, а не через раз.              В комнате воцаряется молчание. Мавин пытается осмыслить все озвученное. Из всех вопросов, крутящихся в его голове, он решается спросить только одно:              — Почему ты тогда предложил?              — Ты бы себя видел, — Рун хмыкает, но как-то мрачно. — Словно слепой котенок, которого отобрали у матери и отправили во взрослый мир, в котором он не знает, как ориентироваться.              Сравнение очень точное, но от этого не менее обидное. У Мавина неприятно колет под ребрами, и он хмурится.              — Значит, из жалости? Это… — это почти оскорбительно, но Мавин может смириться. На периферии зудит еще кое-что. — Но твоя девушка…              — О, ты тоже хочешь что-то сказать о моей аморальности? — Рун внезапно выпрямляется и подается вперед, оказываясь к Мавину нос к носу. Мавин сглатывает, но не двигается с места. Ему кажется, что он задевает что-то больное для Руна, но ощущение настолько эфемерное, что его невозможно никак объяснить. Только интуицией. Рун, впрочем, на его растерянное выражение лица внимания не обращает. Лишь пододвигается ближе и шепчет почти в самые губы, задевая их дыханием: — Может, тогда снова поговорим о тебе? Наверное, очень высокоморально было трахать меня, представляя на моем месте Гана?              Мавин буквально физически чувствует, как кровь отливает от его щек. Ему не стыдно. Ему позорно. Знал же, что так нельзя. Инстинкты верещали, подсказывая один верный путь — подальше от Руна, этой квартиры и, возможно, той, в которой Мавин живет вместе с Марком. Переехать, может, вернуться в Чонбури к родителям и забыть об этих нескольких неделях, как о сне. Не страшном, но липком, обволакивающим, ужасно соблазняющим и порочном. Мавин уверен, что если он задержится тут еще немного, то не сможет соскочить и втянется окончательно. Он уже влип, надо спасаться, пока он может.              Руна он оставляет без ответа. Тот на нем и не настаивает. Только молча наблюдает, как Мавин идет в душ, после чего одевается и уходит. Они не прощаются, но Мавин знает, что даже под угрозой расстрела не вернется. Хватит с него неправильных поступков. Всю свою жизнь он держался от них подальше, стоило следовать этой стратегии и сейчас.              В такси он думает. О том, что Рун прав, о том, что Ган прав. О том, что он сам тоже прав. И все сводится к единственному благоразумному решению. Мавин вздыхает, вжимаясь лбом в окно машины, и закрывает глаза. Надо было поступить так с самого начала, а не затягивать и превращать свою жизнь в драму, которую не взяли бы даже на кабельное в ночной эфир.              Квартира его встречает пустотой. Мавин сначала думает, что в ней никого нет, но в гостиной он находит Марка, лежащего с книгой на диване.              — Ты один? — спрашивает он. Марк отвлекается от книги и, окинув его взглядом, приподнимает брови:              — Отвратно выглядишь. Бурная ночка? — и без перехода отвечает на заданный ему вопрос: — Пи’Ган сегодня работает.              Мавин мысленно отсчитывает до десяти под пристальным вниманием Марка, продолжающего смотреть на него вопросительно. Будто видит, что он решается и просто ждет. Мавин рассчитывал, что у него будет время подготовиться, может быть, оттянуть разговор до вечера или даже завтра, но сейчас — лучший вариант. Кто знает, когда в следующий раз удастся застать Марка одного.              — Нам надо поговорить, — выдыхает он единым порывом. Марк заметно напрягается, но откладывает книгу и садится. Мавин опускается рядом с ним. Он не знает, как начать, чтобы безболезненно — в первую очередь для самого себя — подвести к теме, поэтому рубит с плеча и сжигает все мосты: — Мне нравится Ган. Как парень, не просто как человек или друг. Прости, нужно было раньше сказать.              Марк молчит. Даже не смотрит на Мавина. По тому, как он закусывает щеки, видно, что он не слишком доволен, но не удивлен. Мавин моргает и почему-то в его голове всплывают слова Руна про очевидность. Он с опаской смотрит на Марка, но ждет хоть какого-то ответа от него. Тот наконец поднимает взгляд, со вздохом говоря:              — Я знаю. Ты же глаз с него не сводишь и дышать боишься, когда он рядом.              — И давно ты знаешь? — горло и язык пересыхают, но Мавин все равно находит в себе силы выдавить слова. Это вовсе не то русло, в котором он предполагал, что пойдет разговор.              — Думаю, с самого начала, — Марк снова вздыхает и трет шею. Видно, что ему не хочется это обсуждать, но заднюю он не дает. И глаз теперь с Мавина не сводит. Тот краем сознания думает, что лучше бы не смотрел. Слишком пронзительно. В свой адрес такой взгляд от Марка Мавин получает впервые. — Я же всю жизнь рядом с тобой. Я в курсе, как ты себя ведешь, когда тебе кто-то нравится.              — И ты не собирался говорить со мной об этом?              — Нет. И надеялся, что ты тоже не станешь, — признается Марк, поджимая губы. Он все-таки переводит взгляд с Мавина на собственные сцепленные на коленях пальцы рук. — В этом же не было и нет смысла. Все равно ты бы ничего не предпринял, а Пи’Ган никогда не ответил бы тебе взаимностью. К чему ворошить муравейник?              Слова пусть и правдивые, но все равно болезненно отзываются внутри. Там, где скулит самолюбие. Мавин знал и до этого, что он Марку не конкурент — не только, если дело касается Гана, — но услышать об этом от самого Марка неприятно. Тому, видимо, тоже неловко. Он поднимается на ноги, решив, что разговор закончен, и спешит к выходу из комнаты, не забыв прихватить с собой книгу. Мавин рефлекторно скользит взглядом по ее названию и понимает, что она одна из тех, что он видел в комнате Гана.              — Думаю, мне стоит переехать, — говорит он, когда Марк уже переступает порог.              — И где ты собираешься жить? — тот оборачивается и с искренним недоумением смотрит на него. — У тебя не хватит денег, чтобы снимать нормальную квартиру. Не неси чепуху.              Самолюбие снова уязвленно грызет ребра, но Мавин не может не признать, что Марк вновь прав. Квартиру оплачивает он, и это никогда не обсуждалось. Мавин обеспечивает свои повседневные расходы и, если честно, не в курсе, сколько стоит аренда. Марк никогда не просил возмещать даже часть. Но ощущение собственной несостоятельности слишком явственно пронизывает Мавина — настолько, что он не сразу понимает смысл последней брошенной Маркой фразы:              — К тому же в последнее время ты стал реагировать не так ярко. Думаю, тебя отпустило. Возможно, дело в твоих постоянных ночных отлучках.              Мавин заторможено вздрагивает. А когда он поднимает голову, то Марка в комнате уже нет. Только в голове оседают сказанные им слова, соотносясь с реальным положением дел. И это нисколько не радует. Это делает все еще хуже.              С Руном они больше не встречаются, не созваниваются и не обмениваются сообщениями. Жизнь должна вернуться в прежнее русло — спокойное, мирное и тихое. Без баров, алкоголя и секса, после которого несколько минут приходится восстанавливать дыхание. У Мавина так никогда не было и, он уверен, больше не будет. Вероятно к лучшему, потому что ничего хорошего этот опыт не принес. Только еще больший внутренний раздрай и непонимание собственных чувств.              Правда снова на стороне Марка. Ничего необычного, впрочем. Ган действительно перестает вызывать дрожь, и Мавин не замирает, словно загнанная в угол мышь, когда его касаются — случайно или нарочно. Сейчас рядом с ним спокойно дышится, и даже тот самый аромат парфюма не пробуждает ничего, кроме мыслей, что запах приятный и нераздражающий.              — Что делаешь? — спрашивает он Гана, когда в один из дней обнаруживает его на кухне с ноутбуком. Проходит почти месяц с того момента, когда они с Руном в последний раз виделись, а Мавину — какая ирония! — теперь в Гане чудится именно он. Словно вселенной мало, и она решила поиздеваться еще сильнее.              — На следующей неделе Дуаньу, хочу купить родителям и Пи’Руну кое-что в подарок.              — Если ты про мешочки с травами, то Руну купи лучше с табаком. Он ему больше обрадуется, — бездумно бросает Мавин, проходя к холодильнику, чтобы достать контейнеры с едой и разогреть им обоим обед.              Лишь выложив уже горячую еду на тарелки, он замечает, что Ган на него очень внимательно смотрит, почти не мигая. Мавин вопросительно вздергивает брови, кладя перед ним приборы. Ган дергано улыбается и, нервно хмыкнув, все же говорит:              — В тот раз… Знаешь, в тот раз я действительно слишком бурно отреагировал. Просто зная, как у Руна всегда бывает, я заволновался. То, что между мной и Марком, правда очень важно для меня. И… — он закусывает губу, исподлобья, словно проверяя реакцию, быстро смотрит на Мавина. — Возможно, для него то, что было между вами, тоже важно. Он расстался с девушкой, и, надо же, — тихо фыркает Ган, — в этот раз его даже не увезли в горы. Он спрашивал о тебе. Сказал, что вы давно не виделись. С того самого дня.              Мавин замирает на мгновение, которое дает себе на стремительное осмысление ситуации. И решение снова одно — не лезть опять в омут с головой. Хватит с него.              — Это было глупостью с самого начала, — качает он головой, набирая в ложку рис, но аппетита уже нет. Рис кажется безвкусным, но так и надо. Мясо, обильно сдобренное специями, тоже не чувствуется. И это уже напрягает. Мавин надеется, что Ган не станет развивать тему, но тот, немного подождав, продолжает:              — Марк и ваши родители будут праздновать Дуаньу вместе с нами. Мы решили, что это хороший повод познакомить семьи. Может, и ты присоединишься?              — Познакомить родителей? — Мавин не доносит ложку до рта и, подняв голову, удивленно смотрит на Гана. Не то чтобы он не ожидал, это вполне закономерное развитие событий, но… — Не рановато ли? — спрашивает он — Вы меньше года вместе.              — Но знаем друг друга кучу лет, — Ган пожимает плечами. — Не в курсе, говорил ли тебе Марк, но если все пройдет хорошо, то я окончательно сюда перееду. Надеюсь, тебя это не сильно напряжет.              Новость не сказать, что неожиданная. Но Марк не ставил его в известность, хотя Мавин не сильно удивлен. С чего бы? Ган и так тут живет, лишь иногда ездит домой за нужными вещами. Ему-то и осталось перевезти эти вещи сюда, остальное все останется по-прежнему.              — Все нормально, — Мавин возвращается к еде. — Значит, это официальное сватовство?              — Ничего подобного, — тут же надувается, заметно смущаясь, Ган. — Просто решили, что уже пора познакомить родителей друг с другом. Мы не думаем, что торопимся. Время покажет, но пока я во всем уверен. Марк тоже. Хотя когда он бывает не уверен? — не без скепсиса кривится он.              — Когда собирался на первое свидание с тобой, — фыркает в тарелку Мавин. — Дрожал так, что вся квартира ходуном ходила. Раз пять переоделся. Думал, он меня с ума сведет.              — Серьезно? — заинтересованно смотрит Ган.              — Еще бы, — Мавин кивает. — Уверен, перед этим вашим несватовством будет трястись еще сильнее. Не могу такое пропустить, — он по-доброму дразнит за глаза Марка, но на самом деле пойдет, так как в курсе, что тому понадобится поддержка и незаметный тычок под ребра, если совсем растеряется. Мавин знает его. И знает, как он переживает перед чем-то важным, с чем сталкивается впервые. Сомнений в том, что эта встреча для него важна, нет ни единого.              Ган весело улыбается, кивая, и наконец, отодвинув ноутбук, тоже принимается за еду. Аппетит к Мавину не возвращается в отличие от аппетита Гана, с которым тот жует мясо, заедая его рисом, а под ложечкой начинает сосать от неизбежной встречи с Руном. Он еще никогда не пересекался с тем, с кем до этого спал, в более чем непринужденной обстановке. Его единственная девушка уехала в другой город сразу после их расставания, и Мавин больше ее никогда не видел. Поэтому он не совсем понимает, как вести себя с Руном, и нужно ли вообще вести себя по-особенному, если ничего особенного по факту не было. Так он пытался себя убеждать в произошедшим в последние недели.              Перед сном Мавин долго крутит в руках телефон и бездумно листает ленты в соцсетях, а потом, не выдержав, находит профиль Руна, на который так и не подписался, и смотрит последние выложенные фотографии. Внутри что-то екает, когда он их разглядывает. По-другому, не как было с бывшей девушкой или с Ганом. С первой он чувствовал себя скованно, но достаточно спокойно, а при Гане все его нутро словно умирало из-за неправильности происходящего. С Руном все не так.              Мавин откидывается на подушку, отложив телефон, и со вздохом закрывает глаза. Вспоминая о тех несколько неделях, которые они с Руном провели вместе в их странных неотношениях, он думает, что это, возможно, были самые яркие на события и эмоции дни в его жизни. Далекие от его привычного размеренного образа жизни, но словно всколыхнувшие его. Настолько, что вернувшись к тому, чем он до этого жил, Мавину спокойно, но до смерти скучно. Ему не хочется в клубы или накачивать себя алкоголем до полной пустого веселья головы. С этим он может справиться и в одиночку. А вот на том, что ему не хватает двусмысленных шуток, пошлых намеков и низкого смеха пополам с теплыми и пахнущими табаком пальцами где-то на шее, он себя ловит постоянно. И это так глупо. У Руна другая жизнь. И дело даже не в способах развлечься и образе жизни. Просто они с самого начала принадлежали разным мирам. А Мавин никогда не верил, что противоположности притягиваются.              Видимо, зря. Потому что когда он пересекается с Руном взглядом, стоит ему зайти вслед за Марком и родителями в небольшой ресторан, где назначали встречу с семьей Гана, его действительно словно магнитом тянет к нему. Он старается даже взгляд от стола не поднимать, потому что точно знает — обязательно посмотрит на Руна. А тот на него. И Мавин совсем не знает, какие будут последствия. Точнее, знает. Они ярко вспыхивают в его воображении, напоминая о кабинке туалета в том клубе, где у Мавина в последний раз отключались все границы приличия.              Мавин сбегает из-за стола на улицу под предлогом, что ему хочется немного подышать свежим воздухом, через час, совестливо взглянув на откровенно паникующего Марка. Но сидящий рядом с ним Ган, то и дело касающийся его колена под столом, наверняка дает больше уверенности, чем не менее растревоженный Мавин, который и пары слов, кроме приветствия и поздравления, за весь ужин не сказал.              Оказавшись на улице, он прислоняется к стене рядом с широким окном ресторана, и медленно выдыхает, призывая себя успокоиться. С Руном определенно стоит поговорить. Или нет? Мавин путается в самом себе и опять понятия не имеет, как будет лучше. Правильнее. Так, чтобы не закончить разговор в кабинке туалета. Теперь уже ресторана, когда за стеной их родители в полном составе обсуждают значимость китайских праздников в их культуре.              Рун разрешает его сомнения. Он просто выходит вслед за ним и, щелкнув зажигалкой, становится рядом, выдыхая дым в сторону.              — Кто бы мог подумать, что мой младший брат устроит сватовство раньше, чем я, — хмыкает он.              Скосив на него взгляд, Мавин молчит пару секунд. А потом как-то враз успокаивается. Рун выглядит уверенным, как будто не они, расставшись в последнюю встречу не на самой приятной ноте, месяц играли в молчанку. Каждый по своим причинам.              — Ган сказал, что это не сватовство, — говорит Мавин, поворачиваясь к Руну уже лицом. Тот иронично смотрит в ответ:              — Только он так считает.              — Не утрируй, — Мавин улыбается, — они просто хотят, чтобы все было правильно.              Рун жмет плечами, вновь делая затяжку. Они молчат, наверное, с минуту. Мавин не знает, что сказать, но не пытается срочно что-то придумать, чтобы нарушить неловкую паузу. Потому что не неловко. Он ловит себя на том, что даже уютно. И странно, потому что так быть не должно.              — Я расстался с Минни, — вдруг говорит Рун. Мавин замирает. Для него это не новость — Ган ему уже сказал. Но он не ожидал услышать это от Руна чуть ли не первым предложением после стольких дней тишины. — Она видела нас тогда в клубе, — добавляет Рун, и Мавин, не сдержавшись, фыркает:              — Надеюсь, ты получил от нее хотя бы пощечину.              — Она сказала, что ничего страшного, если это просто секс, — Рун тушит сигарету о край урны и откидывается затылком на стену. Мавин окидывает его внимательным взглядом:              — Она очень тебя любит.              — Поэтому мы расстались. Она заслужила кого-то получше.              — Это точно, — со смешком соглашается Мавин. Никаких иллюзий по поводу Руна у него нет. Да и никогда не было. Просто раньше он его не знал, а когда узнал, то сразу познакомился с той стороной, которую показывают не каждому.              Между ними снова повисает тишина. Рун вхолостую щелкает зажигалкой, а Мавин просто рассматривает витрину кондитерской с другой стороны дороги. Им следует вернуться, пока никто не заметил, что они долго отсутствуют и не заинтересовался причиной, но внутрь не хочется. Там шумно, душно и не покидает чувство ненужности на чужом празднике жизни. Мавин не уверен, что жалеет о своем присутствии здесь, но думает, что все прекрасно обошлись бы и без него.              — Ган переезжает к Марку с концами. Ты же не хочешь быть третьим лишним в их гнезде разврата и порока? — Рун вновь подает голос, а Мавин, не сдержавшись, прыскает со смеху:              — Скорее, в гнезде слащавости и романтики. У них новая стадия.              Рун закатывает глаза, всем видом демонстрируя, что он об этой стадии думает. Но в этот раз долго не молчит, сразу говорит:              — У меня освободилась комната, так что…              — Серьезно? — Мавин недоверчиво, но не без веселья смотрит на него. — Сначала предлагаешь секс, теперь переехать к тебе. А дальше что, знакомство с родителями?              — Эти прыткие дети, — Рун кивает в сторону ресторана, имя в виду тех, из-за кого они здесь сегодня оказались, — со знакомством нас опередили. Остаются только следующие этапы.              Окинув его взглядом, Мавин ощущает теплую волну, но не торопится с ответом. Он заглядывает в окно, оценивая обстановку за их столом, и приходит к выводу, что все не так плохо. По крайней мере, Марк перестал выглядеть настолько напряженным, а Ган уже активно спорит о чем-то с их отцом. Мавин думает еще немного перед тем, как перевести взгляд обратно на Руна.              — Мы пропустили один важный этап.              — Какой? — хмурится Рун.              — Свидание. Прямо сейчас. Вон там, — Мавин показывает пальцем на кондитерскую, и едва удерживается от смеха, видя как изумление проступает на лице Руна. Впрочем, тот быстро с ним справляется, и ухмыляется:              — Я все-таки отберу его у тебя.              — Что?              — Руководство идеального парня.              В этот раз Мавин не сдерживается и хохочет в голос, потянув Руна через дорогу. При других обстоятельствах их миры никогда не пересеклись бы. При других обстоятельствах Мавин вряд ли смог бы так просто позвать кого-то на свидание, не умерев от смущения. При других обстоятельствах он не чувствовал бы себя так легко и уверенно.              — Не спеши от него избавляться, — оборачивается он, подмигивая. — Есть вероятность, что тебе понравится.              — Ну что ж, — с вызовом говорит Рун, — удиви меня.              Мавин рад, что эти другие обстоятельства не случились.