«Герцог Пэксли умер бы от стыда, узнав, что его первенец и истинный наследник струсил выполнить долг главы семейства!»
«Сэр Эймон, это ваша обязанность и вы не имеете права не исполнять её!»
«Вы не смеете порочить семью Пэксли из-за ваших глупых детских предрассудков!»
Эти громкие наставления лились из ртов старейшин уже продолжительное время и отзывались громким эхом в помутнённом, от услышенного тогда, сознании Эймона. Всю свою жизнь юноша слышал только эти слова: семья и обязанности. Пропажа отца, а вскоре и известие о его смерти навсегда оставило шрам на сердце наследника Пэксли и до конца его жизни будет следовать за ним тяжким грузом. Грузом защищать и чтить традиции дома могущественного герцога. Он понимал, что будучи первым сыном ему когда-нибудь придётся столкнуться с этим, но это произошло слишком внезапно. Потрясение давало о себе знать; Эймон не мог сбалансировать в себе качества доброго страшего брата и строгого рассудительного главы семьи. Парень с отчаянием смотрел на то, как младший сын герцога, Госсен, беззаботно проводит дни своей жизни, наслаждаясь свободой, не зная оков обязанностей перед семьёй. Наблюдая за братским легкомыслием, Эймон изо всех сил старался побороть в себе мерзкое чувство зависти, которое с каждым днём сгрызало его. Искренная любовь к Госсену и тёплые воспоминания о их детстве — единственное, что не давало парню сорваться и увязть в муках совести за позорное чувство. Хоть и Госсен уже давно не был ребёнком, но шрамы оставлял такие же, как и в юношестве, когда игрался с кинжалами. Эймон раскладывал в голове мысли по полочкам, через зеркало глядя на левую сторону щёки. Рука сама по себе коснулась рубцовой стянутой кожи и нежно провела пальцами вдоль по толстому безобразному шраму. Перед глазами сразу же всплыла ужасная и одновременно прекрасная для него картина из прошлого. Адская боль, море крови на одеждах и под ногами, суетящиеся слуги, и рядом ревущий на коленях Госсен, что молил о прощении. Эймон, трясясь от боли, терпел, добрым взглядом взирая на брата. «Ты не виноват, это несчастный случай, всё в порядке» — говорили глаза наполненные слезами, но для Госсена слова были иллюзией, и он продолжал плакать, держа в дрожащей руке окровавленный клинок. «Вы — наследие семьи! Избавьте же наш род от проклятья!» — рявкнул кто-то в голове. Парень устало вздохнул, начиная осознавать, что когда-нибудь ему придётся сделать это, ведь другого выхода не было. Он любил свою семью и не позволил бы никому посягать на жизни её членов, но.***
В ночь, когда новолуние освещало взор юному герцогу, он накинул на себя теневую мантию и выбрался свершать предначертанное. В голове было пусто, словно тело двигалось не по его желанию. Где-то внутри он понимал, что с минуты на минуту совершит ужаснейшую ошибку. Присказки старейшин в голове силой заставили парня протянуть руки к набедренной сумке и вынуть зачарованные осколки. Эймон бесшумно оказался в комнате младшего брата. Он слышал лишь его сладкое сопение и бешеный стук собственного сердца, которое, казалось, сейчас разорвёт лёгкие и грудную клетку. Госсен спал на спине, рукой прижимая к себе уголок пухового одеяла, точно как когда был маленьким. Эймон вспомнил тот самый день, когда ему следовало уложить младшего братика спать. Тогда он накрыл его тёплым одеялом и нежно поцеловал в лоб, желая ему увидеть самые прекрасные в мире сны. Мысль о том, что это была последняя ночь, когда он видел брата живым, до ужаса напугала. Эймон пошатнулся и сделал шаг назад от кровати, одновременно закрывая рот рукой, чтобы не разбудить его чересчур громким дыханием и начинающейся истерикой. Область глаз словно опалило огнём, и слёзы потекли сами собой, а в горле встал жёсткий ком. Он безмолвно упал на колени перед спящим братом и сквозь пелену слёз отчаянно взглянул на трясущиеся от страха руки и осколок в них. Парень не мог пошевелиться и чувствовал, как что-то тяжёлое ложится на него, словно приковывая к полу. Бегающие глаза с отвращением всматривались в острые сколы будущего орудия убийства.Обязан.
Обязан.
ОБЯЗАН.
Эймон сглотнул через силу и, пытаясь вновь не свалиться на колени, небрежно поднялся на ноги. Слёзы обжигали холодную кожу и скатывались вниз по подбородку, оставляя за собой мерзкое ощущение. Руки не слушались и казалось, что ещё мгновенье и осколок выпадет из скользких ладоней. Парень колебался, жуя собственную губу, которую уже успел разодрать в кровь. Мирное дыхание Госсена звоном отдавалось в ушах и делало ещё больнее. Это последний его вздох. Эймон напрягся и с горечью поднял острый длинный осколок напротив груди брата и со всей силы зажмурил глаза. Слёзы капали на пол, и парень чувствовал, как задыхается от нехватки воздуха. Наконец сконцентрировавшись, он смог ненадолго успокоиться, и чуть приоткрыл глаза, в последний раз глядя на человека, которого больше всего любил. «Про…сти…» — стиснув челюсти, он жалобно выдавил из себя хрипящий звук и резко решительно замахнулся, целясь остриём прямо в сердце своего брата.***
Эймон замер, и кристально чистый осколок со звоном выпал из расслабившейся руки. Он не смог. Не смог. И никогда не сможет лишить жизни столь дорогого ему человека. Парень с ужасом глядел сквозь мокрые ладони, с каждой секундой осознавая стоимость, хоть и не совершённого, поступка. Понимание происходящего внезапно вдарило в голову, мысли перемешались в огромную непонятную кучу, и он сию же секунду выскочил из комнаты брата. Оказавшись за дверью, будучи не в силах больше сдерживаться, он заорал во всё горло. Чувства переполняли и им следовало вырваться наружу. Не желая находиться здесь ещё дольше, парень промчался в свою комнату и с грохотом захлопнул дверь. Не жалея связки он кричал и плакал, круша всё на своём пути. Стоявший на столе медный подсвечник со свистом вылетел из окна, и разбитое стекло с дребезгом посыпалось на пол. Обессиленный парень невольно свалился на груду осколков, вусмерть режа кожу коленей и ладоней. Глаза, наполненные кровью, слезами и болью бессмысленно созерцали прекраснейший блеск тонкого месяца. Он склонил голову под лунным светом и, не переставая убиваться, ненавидел себя и всё своё нутро.***
Тупой тихий стук в дверь пробудил не спящего полночи юношу, и он, валясь из стороны в сторону, приоткрыл дверь, словно заранее зная, кто там будет. Госсен настороженно прошёл в комнату, взглянул на брата и ужаснулся его внешнему виду: кожа была болезненно бледной, тёмные круги под глазами придавали ещё более нездорового вида. — Что тут случилось?.. — неуверенно прошептал младший, впервые видя брата в таком отвратительном состоянии. Эймон промолчал и вскоре виновато опустил перед ним голову. Госсен нервно всматривался в его безжизненное выражение лица, пытаясь понять происходящее, но попытка была тщетной. В голове резко мелькнуло воспоминание о чьём-то крике этой ночью, и он попытался связать эти события между собой. Внезапно Эймон с грохотом рухнул на колени перед братом, крепко ухватился за его штанину и начал тянуть к себе. Госсен вздрогнул от неожиданности, но послушно сел на колени напротив и постарался разглядеть глаза брата сквозь светлую чёлку. Изрезанные осколками руки слабо обвили его плечи, после чего он уткнулся носом в воротник рубашки брата, сжимая белую мягкую ткань. Госсен был напуган, но понимая, что с состоянием брата не всё хорошо, нежно обнял его в ответ, неуверенно начиная гладить по голове. — Что такое? — на ухо прошептал Госсен, не переставая успокаивающе поглаживать брата. — Пр… про… сти… — осипшим хриплым голосом из последних сил он выдавил из себя в ответ, стягивая рубашку, что та аж трещала по швам. — Что у тебя с голосом? — Прости…прости… прости, прости, прости, прости… — жалобной мольбой повторял парень, сильнее вжимаясь в тёплую шею, словно пытаясь найти себе утешение. — Но за что? — с недоумением спросил Госсен и расстроенно посмотрел на трясущегося в его объятьях брата. — Ненавижу себя, — озлобленно проскулил Эймон и медленно поднял голову, желая говорить это смотря ему в глаза, — и до конца жизни буду корить себя за то, что чуть не сделал, — и без того тихий голос задрожал, но парень продолжал говорить, глотая слёзы и понимая, что не имеет права держать это в секрете, — клянусь, я найду другой способ избавиться от проклятья, но этого делать ни за что и никогда не стану… Я чуть было не совершил то, что бы не смог исправить и поэтому я ненавижу себя… Услышав слово «проклятье» Госсен сразу понял о чём шла речь, и найденный утром у кровати осколок обрёл смысл. Он скривил лицо и словно почувствовал, как сердце остановилось на мгновение. Схватив брата под руки, касаясь ноющих от боли кровавых корок, он с надеждой посмотрел на опухшее от слёз лицо. — Ты… ты хотел?.. — не договаривая фразу, он поник и молча ожидал ответа. — Д-да… Эймон вновь опустил голову и сжал плечи, дёргаясь, стараясь сдержать эмоции в себе. После сказанного он ожидал лишь, что брат молча покинет его прямо сейчас, оставив на растерзание совести и одиночества. — Ты очень дорог мне, — тихим хриплым стоном из его уст донёсся последний звук, — и правда очень люблю тебя и никогда бы не простил себя за это… Госсен, вытирая глаза рукавом, понимающе посмотрел на брата и нежно провёл пальцами вдоль по не зажившим синюшным порезам. Эймон не поднимал головы и не переставал мысленно молить о прощении. Младший брат немного приподнялся и заботливо, словно он был старшим, обнял, крепко прижимая его голову к груди. Парень громко дышал, пытаясь сдерживать новый поток слёз от непонимания его действий, но всё-таки смог обнять в ответ. — Всё хорошо, я тебе верю, — поглаживая серебристые волосы, прошептал Госсен и аккуратно поцеловал брата в макушку. С болью и лёгкой грустью смешанной с радостью осознавая, что тот самый человек, что не смел ослушаться приказов старейшин, сумел сохранить ему жизнь вопреки убеждениям.