Хиде часто представляет себе, как его сбивает машина.
Он рисует эти картинки у себя в голове яркими красками почти каждый вечер, когда лениво лежит на капоте своей старенькой машины, припаркованной на стоянке неподалёку от дома. Уставший, но умиротворённый до невозможности: тонкие пальцы с ногтями, покрытыми чёрным лаком, расслабленно держат медленно тлеющую сигарету, лёгкие наполняет крепкий ментоловый дым, светло-карие глаза, лукаво прищурившись, смотрят в темнеющее красно-фиолетовое небо. И его фантазии в итоге слишком ярко контрастируют со всей этой расслабленностью. А Хиде не может перестать воображать: опуская длинные пушистые ресницы, он представляет себе, что истекает кровью, что его кости переломаны и перемолоты буквально в кашу, а все нервные окончания в мышцах порваны, из-за чего он не чувствует ни боли, ни холода, ни влаги на коже из-за этой самой вытекающей крови. Вокруг продолжает жить своей жизнью неспящий Токио, шумят машины, суетятся какие-то люди, где-то вдалеке воют сирены полиции и «скорой помощи» и мелькают ярко-синие огоньки, а Мацумото смотрит пустеющими глазами на алые облака и просто слушает, как во всём этом шуме делает судорожные кульбиты и затихает его сердце.
Странные, жуткие фантазии. Небось главные герои американских фильмов в подобных ситуациях думают о чём-нибудь более приятном — о любви, друзьях или, на крайний случай, о далёких звездах, мечтают о чём-нибудь несбыточном. Хиде бы тоже с удовольствием думал о чём-то позитивном. Но ему не о чем. Особенно в этот самый вечер — он думает лишь о том, что его жизнь и впрямь кончена. Что на ней поставлена точка, как и на группе, что сегодня официально прекратила своё существование.
— Хиде-чан, я не могу так больше… Прости, группа мне очень дорога, но продолжать дальше в таком духе просто невозможно, так мы ни к чему не придём. Либо нужно что-то менять, либо…
— Либо что?
Хиде произнёс этот вопрос абсолютно равнодушно, но внутри у него всё горело и полыхало, и это пламя готово было охватить и его обычно холодную раздумчивую голову. Просто то, что сидящий за столиком напротив Рем смотрел на него так укоризненно, даже с каким-то осуждением, выводило из себя. И так и хотелось горестно воскликнуть: «Что, и ты тоже?»
— …Либо нам пора сворачиваться. На время или навсегда. Ты же и сам уже понимаешь, мы с такими проблемами с составом точно далеко не уедем. Тем более что Тецу ушёл, а ему на замену мы так никого и не нашли.
Да, Мацумото всё более чем отчётливо понимал. Но не понимал при этом, что же ему нужно изменить, чтобы эти проблемы ушли. Он ведь всегда хотел только как лучше. Хотел добиться идеального, в его понимании, звучания, чтобы к группе нельзя было никоим образом придраться. И он даже не мог сообразить, почему именно сейчас, когда «Saver Tiger» начали продвигаться к реальной популярности, записали пару синглов и могли бы даже рассчитывать на настоящий большой дебют, всё попросту лопнуло и растеклось неаккуратной лужей.
— Что ты предлагаешь поменять?
— Прежде всего, тебе надо послать куда подальше свой перфекционизм. И собрать наконец относительно постоянный состав, — Рем раздражённо потеребил сигарету. — Много ты знаешь популярных групп, у которых без конца музыканты меняются? Думаю, не очень, от этого слишком много проблем. Тебе стоит пересмотреть свой диктат, Хиде-чан.
— Если бы я только знал, как… — Хиде сморщился, как от головной боли, и сжал пальцами виски. — Не могу я. Не могу, понимаешь? Я привык делать идеально всё, за что берусь.
— Тебе пора бы понять, что идеально в этом мире всё не бывает, — Рем покачал головой. — Задача лидера ведь — не гнаться за идеальностью, а делать так, чтобы все держались вместе и решали всё вместе. А ты и не пытаешься, и в итоге у нас все сами по себе, даже группой особо не назовёшь. И уходят оттого так легко.
— Видимо, никудышный из меня лидер, — с горькой усмешкой сказал Хиде и поднял на него глаза. — Что ж, тогда, похоже, вариантов у нас нет, надо распускаться. Отыграем последний концерт, который запланировали, и разбежимся. Тебя это устроит?
— Хиде-чан, ты…
Рем выдохнул сквозь стиснутые зубы и оборвал фразу на полуслове. Взгляд его, казалось, стал ещё более укоризненным, и в нём появилось разочарование, отчётливо заметное со стороны. Он явно ждал от своего лидера совсем не этого. И Мацумото казалось, что ещё секунда, и он раздражённо плюнет: «Я так в тебе разочарован, Хиде-чан». Но Рем так ничего ему и не сказал, разговор на этом закончился. И, помолчав какое-то время угрюмо, единственные постоянные участники группы разошлись в разные стороны.
Слова друга на самом деле очень больно задели Хиде. Пока он в тот вечер рулил домой, он несколько раз начинал плакать, приходилось даже останавливаться, потому что слёзы мешали ему смотреть на дорогу. Но Мацумото при этом понимал, что Рем прав. Какой из него лидер, если он фактически своими руками разваливает все составы из-за стремления к совершенству и не может сделать так, чтобы из коллектива не хотелось уходить с такой лёгкостью? Да никакой. А значит, и вправду пора прекращать геройствовать и спуститься с небес на землю.
Удивлён ли Хиде, что оно закончилось именно так? Нет. Он ещё месяц назад, когда Тецу выразил желание уйти, понял — для «Saver Tiger» это начало конца, всё начинает трещать по швам и разваливаться. Почему уход барабанщика вызвал у него такие мысли, ведь не он первый, не он и последний? Тецу ведь только-только пришёл в «Saver Tiger», отыграл с ними всего пару выступлений. И собрался покинуть группу. И это навело Мацумото на мысли, что всё-таки что-то тут не так. Да ещё очередная смена состава, ну не может же это продолжаться бесконечно. И именно тогда Хиде осознал это в полной мере, понял, что его собственная требовательность, постоянное желание совершенствоваться и замкнутость сработали против него. Будучи в плохом состоянии духа всё это время, Хидето до последнего надеялся, что в итоге всё обойдётся. Но в этот раз просчитался, не обошлось, вслед за Тецу заговорили об уходе и остальные. Даже Рем, единственный участник помимо Хиде, остававшийся ещё с самого основания группы, в конце концов не выдержал и сказал, что играет с группой последний раз.
И теперь то, во что Мацумото вложил всю душу и на что потратил несколько лет, лежит разбитыми осколками на полу маленькой репетиционной студии. И останется там навсегда. А мечты о покорении Токио так и останутся лишь фантазиями восторженного подростка. Несбыточными и такими же далёкими, как это солнце, катящееся за горизонт.
Красноватые лучи отражаются от окон домов, касаются измождённого бледного лица, попадают прямо в глаза, и Хидето прикрывает их рукавом пиджака. От движения с его головы сбивается шляпа, ветерок растрёпывает белокурые волосы с выкрашенными в розовый цвет кончиками. И картинки рассыпаются перед его взглядом в пыль. На смену фантазиям приходит вполне реальный вопрос: что же ему теперь делать?
Попытаться начать с начала, с другими музыкантами? Глупо, всё закончится точно так же, ведь себя Хиде так быстро не переделать, он ничего не сможет сделать со своим перфекционизмом. Прибиться к какой-нибудь другой группе? Можно попытаться, талантливого гитариста не раз звали в другие коллективы. Но и этот путь представляется сложным, опять новые люди, к которым будет не так просто привыкнуть, особенно — когда ты уже приспособился к тому, что ты лидер и задаёшь силу всей группе, а тут оказываешься, по сути, на правах новичка. Вернуться домой в Йокосуку, прийти с повинной головой к родителям и признать, что они были правы, его мечты и планы о рок-музыке оказались лишь юношеским максимализмом, устроиться работать косметологом, по своей основной профессии, и похоронить все мечты о музыке? Родные примут его назад, конечно же, примут, и даже ругать не станут. Но Хиде невольно представляет себе лица родителей, бабушки и младшего брата Хироши, их тихие вздохи и невысказанное вслух «ну предупреждали же тебя, ты не послушался, вот и льёшь слёзы теперь». И при одной мысли об этой перспективе Мацумото кажется, что он готов просто разрыдаться от горя.
Последняя сигарета из пачки уже догорает, а Хиде судорожно думает и всё равно абсолютно не знает, как же ему теперь быть. Ему совсем не хочется возвращаться, признавать своё поражение. Но, к его собственному сожалению, мысль о поездке домой и работе в салоне кажется сейчас единственным выходом, который может привести его хоть куда-нибудь.
Пальцам становится горячо. Мацумото тушит начавший гореть фильтр пальцами и с тяжёлым вздохом соскальзывает с капота машины. Пора идти домой. Сегодня даже нет желания выпивать где-нибудь в ближайшем маленьком баре — настолько плохое у него настроение. И Хиде, засунув руки в карманы пиджака, медленно бредёт к улице.
Поговорить бы сейчас хоть с кем-нибудь. Высказать кому-нибудь свою боль, просто попросить выслушать, уже стало бы легче. Вполне ведь понятное желание, оно в тяжёлую минуту свойственно, наверное, любому человеку. А Хиде при этих мыслях особенно остро чувствует своё одиночество. Привычное для него, в целом, состояние, он всегда был тихим и замкнутым, в себе — результат того, что сверстники в школе часто дразнили и обижали его. За свою карьеру музыканта Мацумото завёл очень много знакомств, со многими ребятами он приятельствовал, но никого не подпускал слишком близко, боялся, что ему опять сделают больно. Это удивительно, но, как оказывается, даже будучи окружённым толпой поклонников и знакомых, можно ощущать себя ужасно одиноким: вроде бы вокруг немало людей, которым нравишься ты и которые симпатичны тебе самому, а потом случается что-то этакое, и ты вдруг понимаешь, что тебе даже не с кем особо поговорить об этом, пожаловаться, попросить совета. И Хиде сейчас разрывается между двумя мыслями: ему очень хочется поговорить с кем-нибудь, но в то же время он чувствует, что вряд ли кто-то сейчас сможет понять всю его боль. А если его не поймут, есть ли вообще смысл сотрясать воздух?
Тёплым августовским вечером на улицах окраин Токио полно людей. Они обтекают его, идут навстречу и мимо, окидывая взглядами. Некоторые буквально-таки сворачивают на него головы, разглядывают очень внимательно, с любопытством и некоторым осуждением, и Хиде еле удерживается от желания показать им язык. Ещё бы он не привлекал чужие взгляды. В свои неполные двадцать два Хидето Мацумото выглядит робким, слегка неуклюжим и нескладным ребёнком: худенький и невысокий, в узких джинсах, леопардовой рубашке и чёрном пиджаке, на его светлых волосах с отдельными малиновыми прядями кокетливо сидит модная чёрная шляпа, да ещё косая пушистая чёлка прикрывает лицо. Сейчас не принято выделяться, на любого, кто выбивается из общего ряда, почти сразу обрушиваются с критикой. Сколько раз Хиде влетало за такой внешний вид и от родителей, и от учителей в школе в своё время, ему даже приходилось, отращивая волосы, прятать их под воротник школьной формы, а то могли насильно приволочь в класс и остричь налысо у всех на глазах. Сейчас это кажется чем-то невероятным, скорее эпизодом из какой-нибудь комедии, но Мацумото не раз слышал подобные истории от своих знакомых молодых рокеров и сам наблюдал пару раз, как наказывали одноклассников, пытавшихся бороться против системы, и тогда это было отнюдь не весело — психологическая травма для незрелой личности гарантирована. Теперь же ему никто толком не указ, слава богу, а осуждающие взгляды встречных прохожих на улицах давно уже перестали его задевать.
Съёмная квартира встречает красновато-фиолетовой полутьмой, заполняющей её через незанавешенные окна. Она совсем маленькая — узкая прихожая, кухня, ванная и крохотная комната, в которую с трудом влезла довольно широкая кровать, придвинутая прямо к окну, трюмо, шкаф и подставка для гитары, для его драгоценной «Gibson Les Paul» — но Хиде здесь очень нравится. Он снял эту квартиру, когда ещё только приехал в Токио пару лет назад; хоть обеспеченные родители и помогают ему деньгами, Мацумото очень не любит тратить их впустую, поэтому подыскивал вариант жилья подешевле, и здесь ему в итоге так понравилось, что он не собирается никуда переезжать, хотя деньги у него теперь и свои водятся, и можно было бы перебраться в апартаменты попросторней. И он с усмешкой думает, что есть в этих масштабах домика Дюймовочки какое-то своё очарование. Да ещё студия для репетиций неподалёку, а на первом этаже дома — круглосуточный бар. Что может быть лучше для молодого музыканта?
Хиде на ходу выпутывается из пиджака, не глядя зашвыривая его куда-то на шкаф вместе со шляпой, и, дойдя до кровати, падает лицом в подушку. Вторая уже ночь будет, которую он проведёт как нормальный человек, в постели, а то с постоянными выступлениями об этом пришлось забыть. Вот только что-то от этого ему совсем не радостно, Хидето всегда предпочитал кровати крохотную сцену в очередном баре и гитару. И он, морщась, прикрывает глаза.
Звонок телефона, разлетевшийся внезапно эхом по комнате, заставляет его подскочить. Кому он мог понадобиться в такой час? С тяжёлым вздохом Хиде тянется к тумбочке и, подняв трубку, прижимает её к уху.
— Хиде-чан, привет. Ну наконец-то я тебя поймал. До тебя не дозвонишься. Как ты?
Голос Йошики кажется бодрым и таким весёлым, что у Хиде невольно сжимается сердце. Мацумото знает, что его парня очень трудно обмануть, Хаяши со своим острым слухом по одному голосу отчётливо чувствует настроение собеседника, а Хиде он и вовсе читает, как книгу открытую. И это при том, что они встречаются всего пару месяцев, и отношения эти прочно держатся на уровне какой-то детской влюблённости с робкими поцелуйчиками в щёчку.
— Привет, Йошики-чан. Всё нормально, — Мацумото пытается придать голосу своей обычной бодрости, но чувствует, что выходит у него это просто из рук вон плохо. — Занят был, вот и не дозвонишься. И кстати, тебе то же самое могу сказать, тебя тоже дома иной раз не поймаешь.
— Да я только сегодня вернулся, ездил в Татеяму родных навестить, — весело поясняет Йошики. И тут же с места в карьер: — Слушай, у тебя как сегодня со временем? Если не занят, может, сходим выпить? Я соскучился по тебе.
Хиде слегка морщится. Они не виделись последние две недели, Хаяши, естественно, понятия не имеет, что у него происходит, Хидето не хочется беспокоить его, а если они сейчас встретятся, то придётся всё-таки рассказывать, что случилось.
— Я тоже скучал. Со временем всё хорошо, только вот с желанием что-то не то…
— Хиде-чан, — в голосе мгновенно появляется тревога, — что случилось?
Хидето слегка кусает губу. А с другой стороны, если кто его сейчас и поймёт, пожалуй, то только Йошики.
— Я ухожу из группы, — после некоторой паузы произносит Мацумото делано равнодушно.
В трубке повисает тишина, потом доносится кашель и до невозможности изумлённое:
— Что ты сказал?
— Мы решили распустить «Saver Tiger». Разногласий стало чересчур много, не можем вместе работать, — Хиде тяжело вздыхает и откидывается на подушку. — В общем, ты понимаешь… Прости, Йошики-чан, но у меня такое настроение, что мне выпивать вообще не хочется.
— Да ты что? Наоборот, нам с тобой нужно поговорить об этом, прямо сейчас. Ты же знаешь, у нас тоже проблемы с составом, поэтому я всегда тебя пойму и поддержу, — восклицает Йошики. — Спускайся в бар, я сейчас приеду.
И прежде чем Хиде успевает возразить, в ухо уже летят короткие гудки.
Мацумото кладёт трубку на место и, глядя в потолок, усмехается. Йошики, Йошики. Конечно, он не понаслышке знает, что такое проблемы с составом. Он, как и Хиде, лидер, у него своя группа, «X». Они с Хидето и познакомились-то в лайвхаузе, на сборном концерте, обменялись случайными взглядами за кулисами — этого хватило, чтобы между ними пролетела яркая молния, их потянуло друг к другу как магнитом. А потом, на послеконцертной вечеринке, они разговорились, поняли, что у них ещё и очень много общего… Как итог — встречаются уже третий месяц и более чем довольны друг другом. И у «X» проблемы ровно те же, что и у «Saver Tiger» — перфекционист-лидер Йошики Хаяши, под диктатом которого никто долго не задерживается, участники без конца меняются. У них дела даже в каком-то плане хуже, потому что группа «X» ещё и пользуется весьма дурной репутацией среди общих знакомых из-за хулиганского поведения и того, что сам Йошики слывёт дебоширом и грубияном. Да и критики любят наскакивать на них, приговаривая, что они просто позор для рок-музыки и что у них нет ничего, кроме ярких образов. В своё время вокруг Хиде нашлось немало людей, которые, увидев, что они с Йошики тепло общаются, кривились и говорили «Держись лучше ты от этого Хаяши подальше, он чокнутый».
Но сейчас Хидето уже знает, что Йошики вовсе не грубиян. Да, Хаяши крайне несдержанный, взрывной, пылкий — Мацумото с усмешками называет его «динамит без бикфордова шнура» — временами кажется эгоистичным и избалованным ребёнком, и это, в целом, не так далеко от истины. Но в то же время Йошики очень эмоциональный, чувствительный, умеющий ловко улавливать ощущения тех, с кем общается, и, в общем-то, совсем не злой, просто бунтарь, ненавидящий правила и условности. И для Хидето было немалым удивлением узнать это, когда он познакомился с Хаяши поближе.
Хиде тихонько фыркает, встаёт и бросает взгляд на постель. Спуститься в бар он ещё успеет, сначала надо ещё кое-что сделать. Отчего-то ему кажется, что неожиданности этого вечера на этом звонке не закончатся.
Маленький бар на первом этаже жилого дома нравится Хиде не меньше, чем квартира. Уютный полутёмный зальчик, заставленный столиками и тускло освещённый желтоватыми лампами. Несмотря на уединённость, он почти никогда не пустует, посетителей здесь много даже в поздние часы, и в их толпе легко можно тихонько затеряться. Порой, когда выдаётся свободный вечер или ночь, Мацумото сидит здесь, потягивая пиво из банки и рассуждая о своих делах или сочиняя новые песни. Иногда компанию ему составляет кто-нибудь из друзей, но чаще он оказывается в гордом одиночестве, и его это не особенно беспокоит. Однако в последнее время напротив него всё чаще сидит Йошики, улыбаясь своей мягкой улыбкой.
Они могут ночь напролёт сидеть вот так за столиком и разговаривать обо всём. Они говорят о музыке, которая их вдохновляет, говорят о своих группах, которые для них обоих как смысл жизни, мечтают о тех временах, когда добьются своего. И Хиде, и Йошики верят: может, сейчас всё идёт так себе, но непременно наступит время, когда они будут выступать на сцене строящегося сейчас огромного стадиона «Токио Доум», и толпы фанатов будут с придыханием подпевать их песням. Главное — не сдаваться, не опускать рук, что бы ни случилось.
Стараясь держаться прямо, как обычно, и не вздыхать, Хиде спускается в зальчик. Йошики уже ждёт его за их дальним столиком, Мацумото видит его издалека. Такую птицу трудно не заметить. Тонкий и грациозный, как кошка, в модной кожаной косухе, надетой на белую рубашку, и тёмных очках. На шее поблёскивает золотая цепочка, а роскошные светлые волосы, тщательно завитые, рассыпаны по плечам. Хаяши знает, что красив, самолюбования ему не занимать. И порой Хиде, улыбаясь ему, искренне не понимает, почему Йошики положил на него глаз и выбрал именно его, когда вокруг столько красивых мальчиков и девочек готовы пойти за ним на край света.
Стараясь не вздрагивать, Мацумото подходит к столику и сдавленным голосом бросает:
— Привет, Йошики-чан… Извини, давно ждёшь?
— Только пришёл, — отвечает Йошики, но вскрытая и ополовиненная банка с пивом, стоящая перед ним, противоречит его словам. Хиде невольно усмехается и садится на диванчик напротив, складывая ладони, — не беспокойся, мне торопиться некуда.
— А как же твои репетиции?
— На сегодня всё уже закончилось. Ребята давно все по своим делам разбежались, — Хаяши вздыхает, — это я засиделся и в итоге решил тебе позвонить.
Он снимает очки и бросает их на столешницу между ними, трёт веки пальцами. Глаза у него красные и явно чешутся, налицо недостаток сна. Мацумото вздыхает и откидывается на спинку дивана, вскрывая свою банку. Пива ему не хочется, настроения нет, но сидеть с пустыми руками и идиотским лицом очень глупо.
Короткий обмен новостями, и Йошики в конце концов тревожно спрашивает:
— Что за ерунду ты по телефону говорил?
— Ничего это не ерунда. Я распустил «Saver Tiger», — Хидето слегка поджимает губы и опускает глаза. — Отыграли вчера последний раз и разбежались.
— Но почему? — продолжает недоумевать Хаяши, накручивая на палец прядку золотистых волос. — У вас же всё так хорошо складывалось.
Хиде бессильно кривится.
— Не так хорошо, как ты думаешь. У нас стало слишком много разногласий. Месяц назад Тецу ушёл, сказал, что обстановка ему не нравится. Нового барабанщика так и не нашли. А потом и остальные сказали, что они не могут так продолжать. В итоге даже Рем мне заявил, что надо либо что-то менять, либо распускаться. Выступили вот вчера и всё.
Йошики вскидывает брови.
— И ты вот так просто с этим согласился? — кивок. — Поверить не могу…
Мацумото опять сжимает губы, опуская глаза и пряча взгляд за длинной чёлкой. Он изо всех сил старается держать себя в руках, но предательские слёзы всё равно поблёскивают на длинных ресницах. И в этих каплях мелькают воспоминания о выступлениях и о совместных посиделках с ребятами, которых Хиде так хотел считать своей семьёй, но которые в итоге ни разу ей не стали.
— Я вернусь домой в Йокосуку, — тихо произносит он, стараясь не хлюпать носом. — Буду работать в салоне, у меня есть лицензия косметолога. А о гитаре, видимо, придётся забыть.
— Хиде-чан, — Йошики кусает губу, — ну неужели ты так легко сдашься? Это так на тебя не похоже.
Хиде тихо вздыхает в ответ. Ну да, сдаваться он не привык. Чаще всего именно он говорил Йошики эти слова, когда тот был в плохом настроении из-за очередных нападок критиков, а теперь получается, что Хидето первый опустил руки, ведь группа распалась, а он теперь просто не представляет своего будущего.
— Я уже всё решил.
Голос подрагивает от подкатывающих к горлу всхлипов, и Хиде изо всех сил пытается придать ему твёрдости.
Хаяши наблюдает за ним, чуть прищурив глаза и опустив уголки рта. Потом отставляет в сторону банку и берёт его ладонь в свою, мягко поглаживая, успокаивая. Его пальцы такие мягкие и горячие…
— Конечно, Хиде-чан, — тихо и вкрадчиво говорит он, — всё будет так, как ты решил. Только вот подумай, не пожалеешь ли ты в итоге об этом решении.
Мацумото молчит, угрюмо глядя в сторону.
— Будешь ли ты счастливым, если поступишь так? — мягко продолжает Хаяши. — Ведь гитара явно нравится тебе больше, чем работа в салоне.
И вновь Хиде не знает, что ответить, хотя понимает, что Йошики, в целом, прав. Мацумото абсолютно не представляет себя где-либо, кроме сцены с гитарой в руках. Конечно, Хиде получил лицензию косметолога, курсы закончил с выдающимися результатами, но он это сделал скорее не для себя, а для того, чтобы порадовать бабушку, которая и убедила его пойти на эти самые курсы. Это не вызывает у него такого трепета, как игра на гитаре.
— Я устал, Йошики-чан, — тихо проговаривает он наконец, и Йошики слегка вскидывает брови. — Я просто очень устал от всего. От этих разногласий, от того, что состав постоянно меняется… У меня больше нет сил мыкаться и опять кого-то искать. Не могу больше, не могу… — Хиде всё же всхлипывает чуть слышно и сжимает его руку в ответ. — Разве ты бы не был в таком же состоянии, если бы с «X» что-то случилось?
— Был бы. Я очень хорошо понимаю твою боль, — Йошики покачивает головой и поглаживает руку. — И я приму любое твоё решение, ты же знаешь. Но… Просто хочу сказать. Знаешь, когда вот так поддаешься обстоятельствам, боли, страху, не выдерживаешь и поворачиваешь назад, потом от этого вдвойне обидно становится. Потерпи немного. Вот увидишь, откроется второе дыхание. И ты поймёшь, что дальше делать.
Слова Йошики всегда успокаивают Хиде. На кого угодно он уже давным-давно бы разозлился за такие попытки переубедить, но только не на Хаяши. И Мацумото поднимает на своего парня покрасневшие глаза. А самому Йошики явно хочется ещё что-то сказать, но он замолкает, слегка отведя взгляд в сторону. И в его раскосых глазах заметен странный блеск.
Хиде знает, что у него на уме. Йошики не один раз зазывал его в «X». Сначала очень завуалированно, намёками, которые Хидето, впрочем, попросту пропускал мимо ушей, делая морду топориком и притворяясь, что не понимает, о чём он. А потом на одной из послеконцертных вечеринок «Saver Tiger», напившись, Хаяши предложил это уже прямым текстом, да ещё сделал это перед всеми остальными участниками группы. Хиде тогда стушевался, быстро увёл его в дальний угол кафе и там постарался не заплетающимся языком объяснить, почему это невозможно и почему не следует вести такие разговоры. Однако набравшийся Йошики, которому море было по колено, лишь хохотал и смотрел на него осоловелыми глазами, а в какой-то момент поцеловал в губы с громким похабным «чмок» и воскликнул:
— Хиде-чан, ты и я обязательно будем вместе, вот увидишь!
Кое-как Мацумото утихомирил его тогда и уговорил отложить эти далекоидущие планы и не высказывать их вслух. Слава богу, что почти все музыканты «Saver Tiger» к тому моменту уже были порядочно пьяны; обычно сакэ горячило кровь и служило зажигательной смесью для ссор и драк, но тут оно удивительным образом сработало наоборот, смягчило эффект, и вся компания, весело хохоча и переговариваясь, продолжила выпивать до самого утра. Прихлёбывая из своего стаканчика, Хиде улыбался и старался держаться как можно спокойнее, но на самом деле этот поступок Йошики просто поразил его до глубины души. «Переманивать лидера к себе на глазах у его группы, это же надо такое придумать… Хаяши, Хаяши, ты и вправду чокнутый, и смелости тебе не занимать». Тогда Хидето впервые подумал, что он за своим парнем пойдёт куда угодно. Однако мысль о совместной работе ему всё-таки в голову не приходила. Да и вообще перспектива смешивать работу и личную жизнь ему очень не нравилась. Нет уж, либо встречаться, либо работать вместе, если совмещать это, почти наверняка начнутся всяческие разногласия и неприятности. Но тогда всё было в порядке. И кто же тогда только мог знать, что спустя несколько месяцев «Saver Tiger» распадутся, а около Хиде из всего окружения останется лишь Йошики. Точно не сам Мацумото.
Странно, что сейчас вроде бы такой удобный момент, группа распущена, а Хиде в расстройстве и в перспективе может согласиться на что угодно, а Йошики молчит и ничего не говорит по поводу того, чтобы Хидето примкнул к его коллективу… Передумал? Так разочаровался его решением, что подумал, что связываться с ним не стоит?
Хиде вздыхает и посильнее сжимает его руку.
— Всё будет хорошо, — мягко произносит Йошики и улыбается краем рта. — Я тебе обещаю.
И он многозначительно показывает взглядом на место на диванчике рядом с собой.
Хиде колеблется недолго. Всего пару секунд кусает губу, потом пересаживается поближе к нему, кладёт голову на плечо. Неважно, в зале полно народу, и никому они ровным счётом неинтересны — подумаешь, парочка подвыпила, с кем не бывает. Поля шляпы мешают ему лечь поудобнее, и он кряхтит, Йошики улыбается и, стянув головной убор, запускает пальцы в его белокурые волосы. Поглаживает ласково, пропуская густые пряди сквозь свои тонкие пальцы пианиста. Так мягко, успокаивающе… Хиде фыркает тихонько и, приподняв голову, утыкается губами в его губы, пытаясь этим жестом выразить все обуревающие его чувства: нежность, благодарность за то, что выслушал и понял.
— Спасибо.
Шёпот в губы, горьковатый привкус пива и сигарет на них. Хиде чувствует, как Йошики усмехается краешком рта в ответ. А его пальцы давят на затылок, прижимая ещё ближе; поцелуй резко углубляется, язык шарит по зубам, и Мацумото, не привыкший к такой наглости, испуганно вздрагивает.
До этого их поцелуи были совсем другими. Какими-то… Детскими, даже глупыми, что ли. Лёгкие, едва уловимые прикосновения к губам или к щеке, не более того. А Хиде замечал, как вспыхивал на щеках Йошики румянец каждый раз после такого, да и на своих скулах чувствовал жар. Они оба порой даже начинали сдавленно хихикать после этого — самим с трудом верилось, что двое взрослых парней могут так стесняться подобных прикосновений. Но сейчас всё иначе. Хаяши придавливает его к себе, обводит языком контуры губ, лезет им в рот, ощупывая зубы. Так сильно, настойчиво…
Хиде жмурит глаза, цепляясь израненными пальцами за его рубашку. Теребит ими идеально отглаженный воротничок, ослабляя верхние пуговицы, касается длинной крепкой шеи. И чувствует, как ощутимо подрагивают запястья.
Разомлевший, он делает шумный вдох, едва Йошики все же с трудом отлепляется от него. И Хаяши тут же утыкается носом ему в щёку, сталкиваясь с его взглядом. У него удивительные глаза, тёмные, но горящие диким огнём, слегка раскосые и будто смотрят с несколько разным выражением.
— Йошики-чан, — Мацумото тихо выдыхает, и Йошики ловит его вздох, перехватывая его губами. — Ты знаешь, я хочу… — Хиде прикрывает глаза, опять цепляясь за воротник его рубашки. — Хочу, чтобы у нас всё случилось. Сегодня. Сейчас…
Хаяши слегка дёргает бровью в недоумении. Но Хиде смотрит на него, не отрываясь, и кусает губы: он сам чувствует, как увлажнились глаза, и под кожей щек словно тлеют раскалённые угли.
С чего вдруг он так возбудился? Он и сам не понимает. Проще всего списать это на то, что нервы у него на пределе, и он даже на поцелуи реагирует острее обычного.
— Ты уверен?
Йошики мягко улыбается, кончиками пальцев обводя контуры его лица. А искры в его глазах сейчас сверкают ещё ярче: Хиде готов поклясться, что в этой дьявольской светловолосой голове уже созрел какой-то план.
Кивок, он наугад подаётся вперёд и утыкается в губы.
— Да. Я готов.
***
В маленькую комнату через задёрнутые жалюзи с трудом просачивается фиолетовый свет. В эти щели видно облака, подсвеченные солнцем — уже не красные, лиловые и багровые скорее. В любое другое время Хиде бы залюбовался, но сейчас он лишь отмечает это краем глаза и улыбается. Красиво.
Едва он прикрывает дверь, Йошики со спины ловит его в объятия, ухватывает обеими руками за талию, прижимая к себе. Шляпа и пиджак с тихим шуршанием слетают на пол, туда же отправляется и чёрная косуха. И Хаяши утыкается лицом в пушистые светлые волосы на затылке, носом медленно проводит по шее, щекоча её дыханием и едва-едва касаясь губами. Усмехается прямо в ухо, прихватывая губами вдетую в ухо серёжку; а Хиде спиной чувствует жар прильнувшего к нему тела. Прямо вот так, через его рубашку и через свою собственную.
Он резко поворачивается, утыкаясь на мгновение в губы. Улыбается хитро, фыркает и тянет его за собой к постели. Натыкается на неё, коленки подгибаются, и Хиде обваливается на подушки, утягивая вцепившегося в него Йошики за собой.
Остатки сомнений в правильности происходящего, в том, что всё так и должно быть, растворяются, тонут в поцелуях и рваных вздохах, двое сплетаются узлом на широкой кровати, по которой проскальзывают фиолетовые отблески. Хиде ведёт дрожащими ладонями по спине Йошики, собирая в складки тихо шуршащую белую рубашку, сжимая ткань до побеления костяшек на пальцах; скользнув ими по его шее, с трудом расстёгивает пуговицы. Он не раз видел своего парня без верхней одежды — Хаяши на концертах вечно носит женственные одеяния из колючих кружев и легко скидывает их, скрываясь за ударными, предпочитает, чтобы руки и спина были свободны. Едва последний кругляшок выскальзывает из нижней петли, Йошики вскидывается, выпутываясь из рубашки, и Мацумото кусает губу, оглядывая его. Впервые видит так близко. Крепкое тело, худое, но покрытое мышцами, как бронёй. Такое сильное. И его мягкие светлые кудри, спадающие на шею Хиде, щекочущие уже разгорячённую кожу…
— Йошики-чан красивый, — Хиде глупо улыбается. И сцепляет пальцы на его шее, когда Йошики опять наклоняется к нему, бодая носом в щёку.
— Не говори как девочки-фанатки на концертах, — Хаяши усмехается, слегка мотнув головой.
— А мы оба сейчас чем-то отличаемся от них?
Хидето смеётся в ответ, слегка запрокидывая голову. Йошики фыркает, так и не находит, что ответить, и тянется к его скользкой леопардовой рубашке, застёгнутой под горло. Хиде дёргается было, собираясь привычно перехватить его руки, но всё же передумывает и, прикусывая губу, вжимается в подушку. Он до этого никому не позволял увидеть себя обнажённым, даже переодевался для выступлений всегда где-нибудь в сторонке и в полутьме, чтобы не попасться никому не глаза. И оттого сейчас его от одних только мыслей бросает в дрожь. И, явно чувствуя это, Йошики целует его, отвлекая, поглаживая одной рукой по щеке; Мацумото чувствует, как кончики его пальцев проскакивают за ткань, касаются кожи.
— Тебе мешает моя одежда? — он улыбается, чувствуя, как вспыхивают щёки. Обняв Йошики за шею, прижав его к себе, Хиде утыкается губами под ухо и шепчет: — Ты прав… Нам надо раздеться, так будет лучше.
Йошики усмехается ему в ухо, быстро целуя в шею, сдёргивая с него узкие чёрные джинсы и помогая выпутаться из рубашки, а Хиде рукой хватается за ремень его кожаных брюк, пытаясь негнущимися пальцами его расстегнуть. А другую поднимает и с силой дёргает за болтающуюся верёвочку; с тихим хлопком разворачиваются жалюзи, и красно-фиолетовый вечерний свет устремляется в комнату, освещает их мягко.
В таком соблазнительном полумраке едва можно разглядеть и понять, что вообще происходит. Почти не видно, как доверчиво раскрываются объятия, как губы ловят прерывистые вздохи, делят воздух на двоих. Теребя пальцами длинные локоны, Хиде запрокидывает на подушку голову, с готовностью подставляя шею поцелуям. Ему самому всё ещё непривычно от мыслей, что он позволяет кому-то вот так целовать себя, прикасаться. Хотя нет, это ведь не просто кто-то, это Йошики. Тот, кого он практически сразу после встречи начал считать своей родственной душой. И тот, за кем, как он уже себя убедил, он пойдёт следом куда угодно.
Хаяши же явно не терзается подобными мыслями. Сжав его руку, сплетя пальцы со своими, он при помощи поцелуев изучает тело, к которому ему наконец дали полнейший доступ. Ласкает, обжигает кожу губами, кончиком языка обводит выступающие косточки. Прикоснувшись легонько к соскам, поцеловав живот, он приподнимает голову; фиолетовые искорки мелькают в его тёмных раскосых глазах. Он наклоняется, утыкаясь носом в щёку тяжело дышащего Хиде, и тот быстро целует его плечо. Сердце под рёбрами колотится так, что будто готово в любую секунду их проломить и вылететь наружу.
Секунда — и пальцы с шелковистой кожей проскальзывают по головке члена, сжимаются осторожно, Хиде громко выдыхает, прогнувшись, и его тут же затыкают очередным поцелуем, глубоким и жадным. Йошики настойчиво толкает язык ему в зубы, касается им нёба, внутренних сторон щёк — так же настойчиво, как ласкает его, поглаживает, надавливая пальцами на ствол. Прикрыв замутневшие глаза, Мацумото робко отвечает ему, отзываясь тем же действием, запуская язык в его рот. И его слегка злит, что даже в такой момент он не может перестать думать о том, насколько же это пошло. Хотя, может, первая любовь такой и должна быть — нежной и пошлой? Кто знает…
— А-ах, м-м-м… — уже толком не соображая, что делает, Хиде дрожащей рукой тянется к нему, придавливает ладонь к животу, царапает его ногтями, оставляя красноватые бороздки. И сдавленно шепчет: — Йошики-чан…
— Что? — так же тихонько спрашивает Хаяши, наклонившись к нему и упершись лбом в лоб.
— Скажи, ты… Ты такое уже делал с кем-нибудь?.. — Хидето сам не до конца понимает, почему у него вдруг срывается этот вопрос, но слова уже высказаны, и их не вернёшь.
И он слегка успокаивается, увидев его улыбку.
— Делал, — Йошики целует его и, почувствовав, как он вздрагивает, посильнее сжимает его пальцы. — Но это ведь нормально… Хорошо ведь, правда?
Убрав руку, он прижимается плотнее, трётся о его пах собственным членом, и Хиде громко выдыхает от этого нестерпимого ощущения близости. И, слегка опустив глаза на его пах, прикусывает губу. Его здорово пугает размер; неужели его тело сможет принять в себя такое?
Йошики подхватывает его под колени, и Хиде опять цепляется за его плечи.
— Подожди, — шепчет в ухо, прильнув вплотную — Сначала пальцами, Йошики-чан… Пожалуйста.
Кивок. Быстро поцеловав его, Хаяши касается губ подушечками, надавливает на нижнюю слегка. И в ту же секунду его пальцы почти нагло забираются в рот.
— Только не кусайся, ладно? — смеётся он, явно заметив растерянный и нервный взгляд Хиде.
Мацумото бы и в голову не пришло его кусать, поэтому он просто игриво щурит глаза и языком шарит по гладким подушечкам. Скользит им между пальцами, посасывает, пальцами сжав его запястье. Настолько увлекается этим занятием, что когда Йошики осторожно отводит руку, даже тихонько и недовольно ворчит. И тут же замирает, чувствуя непривычное жжение в теле.
Один палец — это не больно, даже почти не неприятно. Просто непривычно, чувствуется лёгкое жжение, и Хиде старается максимально расслабиться, уцепившись за плечи Йошики и прислушиваясь к своим ощущениям. А вот два уже причиняют определённый дискомфорт. Особенно, когда ещё при этом шевелятся, растягивая, разводя в стороны тонкие стенки. Тихое шипение, и Хаяши останавливается, с тревогой в глазах наблюдая, как Хиде морщится. И на мгновение Хидето кажется, что в его глазах даже мелькает мысль отложить эту затею.
— Всё хорошо, продолжай… — чуть слышно просит Хиде. Тело предательски требует продолжения, поздно отступать. Йошики опять утыкается ему в лоб, вновь растягивает его со всей осторожностью. И Хиде в какой-то момент, даже сам не замечая, дёргается и стонет во весь голос, уже бесстыдно насаживаясь на его пальцы. Это так странно. Хотя, а что в этот вечер вообще идёт так, как надо? Наверное, это уже в порядке вещей.
Всё ещё держа пальцы сжатыми, Хаяши наклоняется к нему и заглядывает в глаза. Он явно сейчас пытается увидеть настоящий их цвет за пеленой возбуждения. Глаза у Хиде светло-карие, но у него есть особенность — они могут темнеть в зависимости от его настроения. И сейчас они наверняка совсем чёрные и бездонные.
— Можно я?.. — сбивчиво спрашивает он.
Мацумото на секунду прижимается к его губам, кивает и сцепляет пальцы в замок у него на затылке, зарываясь ими в длинные волосы. Они оба готовы. И оба уже изнывают от этих непривычных и оттого сводящих с ума ещё больше чувств.
Почти как в тумане он видит, как Йошики вытаскивает из него пальцы, торопливо заменяя их собственным членом. Плавный толчок, как в замедленной съёмке — и он внутри почти наполовину. Ощущение того, как растянуто собственное тело, оглушает, Хиде гулко и мучительно стонет, вцепившись в его плечи, пытаясь устоять под хлынувшим на него водопадом новых чувств, по большей части пока что неприятных. Боль. Жжение. Такое явное ощущение, что в тело проникло что-то чужеродное, и что тело с огромным удовольствием бы это что-то из себя вытолкнуло. И на глазах выступают предательские слезинки. Он слышит, как громко охает Йошики, и понимает, что он и сам вполне разделяет эти неприятности.
— Эй. Всё хорошо, Хиде-чан?
Хиде едва слышит его слова, но понимает, о чём он, и криво улыбается краешком рта. Тянет его к себе, почти до крови кусает губы — свои или его, неважно.
— Почти… — отвечает он так же тихо прямо ему в рот. — Продолжай, я привыкну…
Йошики колеблется, заваливая его на подушку и перехватывая за запястья руки. Их пальцы вновь сплетаются, крепко. И, выдержав паузу, он вновь слегка покачивает бёдрами, вырывая новый громкий вскрик, и быстро целует дрожащего Хиде во влажный от пота лоб.
— Подожди… Больно, — просит всё-таки Хиде, морщась и понимая, что всё-таки не может так. — Лучше я сам…
Ему приходится в каком-то роде преодолеть самого себя, привыкнуть к этой боли. Сначала он едва-едва приподнимает бёдра, приспосабливаясь, терпя, потихоньку увеличивает темп, а потом откидывается на подушки, доверяя Йошики выбирать ритм самому. Боль до конца не ушла и явно не уйдёт никогда, но она уже не мешает получать удовольствие, просто придаёт чуть-чуть горечи…
Непонятно, с чего вдруг, но Хаяши тянет на ещё большие эксперименты; выскользнув из трясущегося тела, он переворачивает Хиде на живот и приподнимает его, вжимаясь бёдрами. Тянет его за волосы, запрокидывая назад голову, обцеловывает нежно шею и плечи. Поддаваясь ему, бросаясь навстречу, Мацумото окончательно понимает: как бы там ни было, как бы ни относился к нему Йошики, сам Хиде в него попросту влюблён. До безумия влюблён. Йошики понял его боль, смог убедить его в том, что всё будет хорошо. И для него это сейчас ценнее всего на свете.
Он думает, что скажет об этом Йошики утром. А пока что раздумывать о серьёзном ему не хочется. Хочется думать только о том, что ему просто хорошо с любимым человеком…
Хиде почти никогда не снятся сны. Обычно он устаёт так, что отключается напрочь и не видит во время сна перед собой ничего, только черноту. Не видит и сейчас, но зато сквозь сон чувствует тёплую руку у себя на бедре, чувствует, как дыхание щекочет ему затылок.
— Хиде-чан. Хиде-чан, пора просыпаться…
Его целуют в плечо, и он сонно размыкает веки, хлопая длинными ресницами. Время явно уже не ранее, солнечный свет буквально врывается в окно, озаряя обстановку и мягко пригревая. Мацумото морщится, поворачивается на другой бок и оказывается нос к носу с Йошики.
Растрёпанный, с несколькими яркими засосами на шее и рассыпанными по подушкам волосами, Хаяши сейчас похож на смущённую девочку. Но довольный он до невозможности, глаза так и сияют. И Хиде, наверное, после такого веселья выглядит не лучше, он так и чувствует, как всё тело саднит, протестуя таким проявлениям любви. Но есть ли ему сейчас до этого дело? Зуд скоро пройдёт, а воспоминания останутся с ним. Мацумото улыбается краем рта, жмётся к своему парню и прикасается к губам — мягкий, невыносимо нежный поцелуй, совершенно без следов какой-либо страсти.
— Доброе утро, — шепчет он и улыбается. — Или не утро уже…
— Доброе. А утро, не утро — какая разница.
И прежде чем Хиде успевает даже охнуть, Йошики сбрасывает на пол одеяло и с силой прижимает его к себе, утыкаясь носом между шеей и плечом. Фыркает, и Хиде невольно тихонько хихикает.
— Эй, щекотно!
— Хе-хе-хе. Неужели Хиде-чан боится щекотки?
Дразня, Йошики проводит по его шее кончиком носа, целует в подбородок. И в следующие несколько секунд Хиде, весело смеясь, пытается увернуться от его рук, которые словно везде, в каждой точке его тела. Но в конце концов Хаяши всё-таки перестаёт его щекотать и целует, придавливая к себе обеими руками.
— Скажи мне одну вещь, Хиде-чан, — вдруг тихонько тянет он, поддевая пальцами подбородок. Хиде смотрит ему в лицо, слегка дёргая бровью. — То, что ты вчера говорил… Ты правда хочешь вернуться домой и бросить игру на гитаре?
Мацумото, слегка успокоившийся, разом вспоминает всё произошедшее за последние дни. Улыбка тут же сползает с лица, и он слегка опускает ресницы. И вновь в голове гонгом стучит этот вопрос — что же дальше?
— Не хочу, — тихо отвечает он, нервным движением головы отбрасывая чёлку со лба. — Но, похоже, у меня нет других вариантов. Все ведь ушли, надо начинать с самого начала. А я не уверен, что смогу опять привыкнуть к новому коллективу…
— Но всё-таки…
— Я уже решил, Йошики-чан. Я же тебе сказал.
Тихо, но очень твёрдо. И Йошики невольно тяжело вздыхает и опять утыкается носом ему в плечо. Хаяши ведь знает, что Хиде бывает упрямым и от своих решений отступать так просто не любит, что фраза «я решил» для него означает точку в вопросе.
Какое-то время они лежат молча, прижавшись друг к другу, наслаждаясь теплом и близостью. А потом Йошики слегка удручённо тянет:
— А я уже хотел предложить тебе потусоваться сегодня с нами. У «X» репетиция в восемь вечера, после них мы обычно ходим выпить, я думал, может, ты захочешь…
— Репетиция? — Хиде слегка кусает губу и поднимает на него глаза. — Вот как…
На секунду из глубины души поднимается горечь, слово будит слишком много неприятных ассоциаций. Но на замену им внезапно приходит решение.
— …А можно я пойду с тобой? — Йошики кашляет изумлённо и опускает на него глаза. — Посмотреть на репетицию.
Хаяши недоуменно хлопает ресницами, оглядывая его лицо и явно пытаясь понять, что он задумал. Но Хиде смотрит на него серьёзно, сощурившись и сжав губы. И Хаяши вдруг улыбается и опять прижимается к губам.
— Конечно, можно. Я это и имел в виду.
Отвечая на поцелуй, Хиде гладит его по щеке. Он решил, и вправду. Но решил далеко не то, о чём говорит и что роилось у него в голове вчера вечером.
— Но это вечером, — шепчет не подозревающий о его мыслях Йошики и, хитро улыбаясь, заваливает его на подушки. — У нас полно времени до восьми. И я вовсе не собираюсь его впустую тратить.
Поддаваясь ему, Хиде опять дёргает за верёвочку, жалюзи падают на окно. И в тишине и наступившем голубоватом полумраке — шуршание простыней, переплетённые на подушках пальцы, ожоги на губах и громкий протяжный стон.
***
Сидя на полу небольшого репетиционного зала, Хиде наблюдает за четверыми музыкантами на сцене и внимательно вслушивается в музыку. Бывая на концертах «X» не единожды, он бы не сказал так уж прямо, что очарован этой самой их музыкой — нет, ему в ней чего-то не хватает. Мацумото привлекает скорее харизма группы, энергетика. И вызывает некоторую зависть то, как взаимодействуют Йошики, Тоши, Тайджи и Исао — они кажутся не просто группой, семьёй, и даже со стороны чувствуется связь, соединившая эту компанию. В «Saver Tiger» Хиде такого не чувствовал никогда. И это опять же вызывает горечь. Нет, всё-таки он что-то делал не так. Именно как лидер.
Начавшись в восемь вечера, заканчивается репетиция около двух часов ночи. И всё той же весёлой компанией они идут в ближайший бар. И в разгар милого непринуждённого разговора о какой-то ерунде Хиде тянется к сидящему рядом Йошики и почти прижимается губами к его уху.
— Йошики-чан… Скажи, в «X» всё ещё нужен гитарист?
В глазах Йошики мелькает огонёк удивления. Но он со спокойным видом кивает:
— Очень. Мы решили, что гитары должно быть две.
Да, с одной звук совершенно не тот, Хиде по своей группе это знает. А ещё он сейчас понимает то, что он просто не может бросить гитару вот так. Поэтому…
— …Тогда я присоединяюсь.
Рукой, которой он держит ладонь Йошики, он чувствует, как тот испуганно вздрагивает.
— Что, Хиде-чан?
— Ты же слышал. Я присоединяюсь к «X».
Хаяши быстро поворачивается к нему, хлопая ресницами. А Тоши, Исао и Тайджи, прервав болтовню, с интересом наблюдают за ними.
— Подожди, подожди, но ты же был против, — он шепчет, а в глазах опять у него горит тот же странный огонёк, что Хиде видел в его взгляде накануне, — я ведь предлагал тебе сколько раз… И потом, ты ведь считаешься уже известным гитаристом, а у нас не самая лучшая репутация, как у группы, так и у меня лично…
— Плевать мне на репутацию и на разговоры, меня они никогда не волновали, — тихо, но твёрдо отрезает Мацумото. И поднимает на него взгляд. — …Я просто вдруг подумал, что ты прав, Йошики-чан. Если я брошу музыку, я буду очень несчастным. И ещё я понял, что я теперь смогу быть в группе только с тобой.
Йошики издаёт радостный возглас, и на вопросы остальных выкладывает потрясающую новость, что один из лучших в их кругах гитаристов теперь согласился присоединиться к «X». И воспринято это с восторгом. Наблюдая за их радостными лицами, сжимая свою банку с пивом, Хиде невольно улыбается. Он не знает, что ждёт его в составе «X», не знает, окажется ли это решение верным. Но если у него есть шанс избежать участи стать абсолютно несчастным и бросить любимое дело — он готов пойти этим непроверенным путём. И потом, рядом будет Йошики, тот единственный, кто смог прочувствовать его боль — это уже само по себе повод рискнуть. Особенно, когда терять уже больше нечего.
