♫ Три дня дождя - Перезаряжай
За маленьким окном с тюремной решёткой шумит дождь, мотая редкие городские деревья из стороны в сторону, норовя выбить стёкла в каждой тёмной квартире. Тихо мерцает лампочка, и пауки тянут к ней свои мохнатые лапы в поисках тепла, которого никогда не достигнут. — Считай до пяти. Так будет легче принять смерть и подготовиться к ней. Обещаю. — Один, два... Выстрел. А затем - второй. Антон смотрит на Арсения последний раз и падает навзничь.двумя неделями ранее
Арсений размышляет о том, что ненавидит, когда люди опаздывают. Слишком рискованно опаздывать на встречу с киллером. Но такова воля заказчика, а время - деньги. Поправляет чёрные очки, потуже затягивает галстук и вновь смотрит на часы, скрипя зубами. Ещё минута - и его жертв станет на одну больше, не поскупится и выстрелит. Двери ресторана скрипуче отворяются, и Попов натренированным глазом сразу подмечает заказчика: он никогда не видел его прежде, но готов миллион поставить на то, что это именно он. В чёрном строгом костюме с прилизанными волосами, собранными в тугой хвост, низкого роста, но внушительного телосложения. Он и сам чем-то напоминает мафиози. Арсений хмыкает, когда мужчина озирается по сторонам в поисках убийцы, котором сам же и нанял, и невысоко поднимает руку, подзывая к себе. — Я уж думал, что не встречу вас сегодня, — заказчик фальшиво улыбается, подсаживаясь к Арсению, и Попов лишь опускает очки в знак приветствия, сверкая пронзительно голубыми глазами, и сжимает губы в тонкую, слегка высокомерную и уничижительную полоску. — Сергей. — Арсений, — Попов не торопится жать руку и слегка отклоняется назад, одним только своим суровым взором отпугивая официантку, спешащую к ним за заказом. Девушка вздрагивает, будто почуяв что-то неладное, и неспеша отходит от столика на двоих. — Я так понимаю, ваше дело требует гораздо больше, чем я обычно предлагаю клиентам? — Арсений берёт зубочистку, крутя её в пальцах, и ломает пополам одним лёгким движением. Сергей кивает, тянется в дипломату, вытаскивая оттуда чёрно-белую фотографию какого-то юноши, а Арсению хватает двух секунд, чтобы запомнить все детали человека на снимке. Выглядит лет на тридцать максимум, одет с иголочки и улыбается, ещё не подозревая о том, что его ждёт. — Этот адвокатишко угробил жизнь моему сыну, который вынужден провести за решёткой ближайшие сорок лет. Его надо убрать, но у меня есть определённые условия, на которые я хотел бы, чтобы вы согласились, — заказчик отодвигает фото в сторону, вырывая его из поля зрения Попова, но тому и этого короткого промежутка времени было достаточно, чтобы понять, с кем он теперь имеет дело. — Какие? — Арсений, как всегда, немногословен. Он любит, когда всё кратко, чётко и без лишних фраз. Поднимает на Сергея свой тяжёлый взгляд, буквально буравя им мужчину, который без особых усилий этот прямой контакт удерживает. — Я знаю, что вы профессионал, поэтому мне нужно, чтобы вы помучили его пару недель, возможно, даже прибегли к насильственным действиям... — Я таким не занимаюсь, — шёпотом чеканит Арсений, уже готовясь вставать с места и уходить прочь. — Я привык достигать цели одним мгновением, если вы понимаете, о чём я. — Да-да, вне всяких сомнений, — убеждает его Сергей и, выуживая одну салфетку, открывает маркер, выводя круглую сумму с несколькими нулями. — Подумайте хорошенько, это исправит ваше финансовое положение, вы годами не будете ни в чём нуждаться. Я просто хочу, чтобы он сдох, вот и всё, — заключает заказчик, протягивая Арсению кусок бумаги. — Этот парнишка сломал судьбу единственному, кто остался у меня, и я намерен отплатить. Поэтому я был бы вам очень признателен, — он оголяет зубы, и Арсений шумно выдыхает через нос. В его планы не входило избивать людей до посинения и до кровавого месива, он бы хотел убить его - и дело с концом. Но цифра на салфетке привлекает слишком сильно, и Попов всё же соглашается под тихие слова благодарности Сергея. Когда-то приходит время экспериментировать. — Я пошлю за вами своих ребят, — Сергей делает глоток виски, чувствуя, как он обжигает внутренности, — и обеспечу вас отличной локацией, — Арсений сдержанно усмехается, удивляясь тому, о чём разговаривает с ним заказчик. Бога ради, словно детский утренник планирует. — Я только об одном и мечтаю: чтобы эта тварь ответила за все свои действия. И настрадалась сполна. Арсений много подобного за свои тридцать четыре года слышал. От самых разных людей. Ему не привыкать. — По ночам - у входа два охранника, в течение дня работают камеры видеонаблюдения, чтобы я мог проверять, как идут дела, — Сергей вводит его в курс событий, кружа рядом, и аккуратно кладёт Арсению в руку маленький наушник, на который мужчина смотрит, будто впервые видит подобное приспособление. — Чтобы я и наблюдатели могли связываться с вами в любой момент, не поймите меня неправильно. — Я думаю, мы вполне могли бы обойтись без этого, — произносит Арсений презрительно и глядит куда-то сквозь железную дверь, за которой, если верить Сергею, уже находился в отключке тот самый "адвокатишко". Железо - хороший материал, криков и мольб о пощаде слышно не будет. — Простите, Арсений, но здесь условия выставляю я, — заказчик, кажется, по-настоящему злится и всё же вынуждает Попова вставить пока ещё выключенное устройство в ухо. — Можете пойти и познакомиться с ним, — он хрипло смеётся, хотя Арсений не находит ничего смешного в сложившейся ситуации, и бесцеремонно подталкивает киллера ко входу. Арсению происходящее кажется странным, нелепым, даже абсурдным, но он человек опытный, самодостаточный, и вида, что его что-то напрягает, показывать не имеет права. А потому внимательно прослеживает за тем, как Сергей скрывается за массивной лестницей, ведущей в никуда, и ключом открывает эту железную дверь, обходя охранников. Худой, как соломинка, парень с куском ткани во рту, завязанным на затылке, сидящий на полу и прицепленный наручником к батарее, истошно дёргается пару раз в попытке освободиться, но безуспешно. Сдавленно мычит и сильно жмурится, когда Арсений, приближаясь к нему, осторожно очерчивает пальцем его скулы, старается вырваться и воспользоваться ногами, чтобы ударить, но осознаёт: это абсолютно бесполезно. Смотрит на мужчину своими огромными глазами-бусинами, как-то чересчур покорно и доверчиво, и резко отклоняется назад, ударяясь головой об угол батареи. "Так и двух недель не пройдёт - убьётся раньше", — думает Арсений и ухмыляется, развязывая узел на тряпке и избавляя заложника от кляпа, вопить всё равно нет смысла. У парня губы в кровь искусанные от нервов и саднящая рана на щеке, под слоем ткани это не было заметно. — Спасибо, — севшим и охрипшим голосом тянет юноша, и Попов изумлённо таращится на него, как на последнего идиота. "Спасибо"? Серьёзно? Он сказал ему "спасибо"? — Без любезностей, иначе снова завяжу, — грозится ему Арсений, и парень понятливо кивает, переводя на него взор покрасневших глаз. — Как тебя зовут? — интересуется заложник и кривится от боли, чувствуя, как сильно наручник натёр запястье. Кожа под ним уже нещадно полопалась. — Моё имя тебя касаться не должно, — холодно бросает Арсений, придирчиво окидывая помещение, в котором ему предстоит работать пару недель. Голые серые стены с трещинами по углам, кирпичный пол без покрытия, моргающая лампочка, совершенно не согревающая батарея и небольшое застеклённое окно с решёткой высоко под потолком. Чем-то напоминает тюремную камеру, но без кровати даже. Заказчик, видимо, постарался, другую такую комнатушку во всём городе не сыскать. — Я прекрасно понимаю, кто ты, ты же всё равно убьёшь меня, так? Какой резон сохранять такую секретность? Твоё имя умрёт вместе со мной, — парень ёжится и вместе с тем дёргает вверх уголком окровавленных губ в несмелой и неуверенной улыбке, что Арсения поражает до глубины души, если таковая вообще у него имеется: он к подобному обращению не привык, обычно жертвы смотрят на него взглядом, полным нескрываемой ненависти или смертельной тоски, смешанной с диким, паническим страхом. А этот - ещё и улыбается. "Что ж, парень, — размышляет Арсений, подходя ближе к юноше, — смелость тебе к лицу. Посмотрим, как ты запоёшь через несколько суток. И как долго протянешь". — Я вот Антон, — адвокат неуютно ведёт плечами. Ужас не отпускает его, сковывая конечности, и больше всего на свете ему хочется отшутиться, чтобы не испытывать этой глухой боли, засевшей глубоко в солнечном сплетении. — Значит так, Антон, — шипит на него Попов, хватая за шкирку и встряхивая так сильно, насколько способен, благо, парень совсем лёгкий, и Антон ойкает, потому что наручник безбожно стягивает кожу, — ты должен быть тихим, как мышка, чтобы мне лишний раз не пришлось об тебя руки марать, понял? — Антон быстро-быстро кивает, как болванчик, но Арсению этого так чертовски мало. — Я спрашиваю, ты понял? — переходит на рычащий шёпот мужчина, съедая жертву глазами. — Д... д-да! — выпаливает на одном дыхании Антон, падает на пол, потому как Арсений выпускает его из цепкой хватки, и испуганно наблюдает за тем, как мужчина хищно бродит из угла в угол, раздумывая, что делать с этим мальчишкой, которого, кажется, выдрессировать перед смертью будет не так просто. — Тебя Матвиенко подослал, да? — выносит свой вердикт Антон, обнимая свободной рукой дрожащие колени, и кивает сам себе, видя разъярённого, застывшего на одном месте Попова. — Сочту за "да". Больше некому, — он тяжело вздыхает и закрывает глаза, облокачиваясь о голую холодную стену. — Я... я не мог позволить адвокату его сына выиграть дело, понимаешь? — он резко разлепляет глаза, и Арсений уже знатно закипает, однако, как ни странно, всё ещё без желания телесно навредить. — Знаешь поговорку: "Молчи, за умного сойдёшь?" — пытливо оглядывает его с головы до ног Попов и хмыкает, когда замечает, что мальчишка при параде. На нём чёрные брюки, ремень и белая рубашка, которая недолго пробудет белой. Видимо, шёл на очередную встречу с клиентами. — Его сын - плохой человек, — Антон его будто не слышит, чем начинает изрядно Арсения бесить. — Отвратительный человек. Он сбил насмерть двух маленьких детей... урод, думал, что отвертится, потому что богач. А девочки мертвы, — Антон пинает воздух и заходится мокрым кашлем, утыкаясь носом куда-то себе в плечо. — Все люди плохие, — заключает Арсений, и Антон переводит на него томный, болезненный взор. — И выход один - принять это, а не жить в розовых очках, бьющихся стёклами внутрь. А я, если тебе интересно, хуже некуда, и даже не понимаю, почему я должен перед тобой распинаться, если мне чётко поручено тебя убить. Так что, парень, продолжать этот бессмысленный диалог я не намерен, много чести, — Попов отряхивает руки, будто делал ими какую-то грязную работу, и уже готовится выйти вон, как слышит робкую, едва различимую речь: — Ты напрасно уверен, что полностью прогнил. Каждый имеет все шансы измениться, ты ещё можешь... — Не могу, — твёрдо, ледяным тоном отвечает Арсений и бросает на Антона взгляд через плечо. — Парень, серьёзно, лучше помалкивай. Это я терплю твои выходки, но найдётся тот, кто церемониться с тобой не будет, — он хлопает дверью, оставляя парня в полнейшем одиночестве. — Познакомился? — Матвиенко возникает перед ним в ту же секунду, как охранники щёлкают засовом. — Болтливый парнишка достался, — откровенно признаётся Арсений и ёжится от холода помещения, впервые за столько времени пребывания здесь замечая гуляющий по полу сквозняк. Осень в этом году выдалась прохладная и не жалела ливней, а отоплением в этой никем не заселённой многоэтажке и не пахло. — Его язык погубил его, — злорадно ухмыляется Сергей и проводит пальцами по волосам, проверяя состояние пучка. — Зря вы решили, что ему понадобятся какие-то пытки и избиения, он худой и болезненный весь, по прошествии двух недель и без нашей помощи завянет, — произносит Арсений, пиля взором железную дверь и снова и снова прокручивая в голове образ совсем молодого улыбчивого паренька, который абсолютно не готов к собственной смерти. — Если хотите, чтобы он мучился, просто позвольте ему умереть самостоятельно. Сморите холодом и голодом. Его организм рано или поздно сам подведёт его. А потом дело за мной. — Что это значит, Арсений? — хмурится Матвиенко, поглядывая на перешёптывающихся и пересмеивающихся гигантских охранников. — Что вы отказываетесь от части нашего плана? — Именно так, — подтверждает мужчина, убирая ладони в карманы. Он и сам не знает, почему при всей своей внутренней жестокости бить заложника ему не представлялось возможным. Словно что-то сдерживало его. — Сергей Борисович, вы меня, конечно, извините, но я люблю убивать, а не пачкать руки чужой кровью и слезами. Я киллер, а не садист, — Арсений понижает голос до звенящего шёпота, словно стены способны его услышать, а Сергей едва сдерживается, чтобы не топнуть ногой в отчаянии. — Что ж, — заказчик берёт себя в руки, хотя ему всё ещё тяжело смириться с таким исходом событий. — Я убью его, в этом нет никакой проблемы, но раскрашиванием физиономии пускай займётся кто-то другой, — Арсений хрустит шеей, разминая мышцы. — И да, я понимаю, что в таком случае сумма станет гораздо меньше, но, по правде говоря, мне плевать. — Доверяю вам только потому, что слышал лестные отзывы о вас, — Матвиенко протягивает ему смуглую ладонь, и Попов уверенно жмёт её, заставляя Сергея подкоситься. — Руки у вас мощные, Арсений Сергеевич. Грех не воспользоваться даже... — Я всё сказал, — отрезает Попов, прерывая рукопожатие. — Вы внушаете страх даже мне, — открыто отвечает ему Матвиенко и поправляет на себе чёрный кожаный пиджак. — Так и быть, освобождаю вас от этих обязательств и обойдусь помощью моих ребят, но... — у Арсения желваки начинают ходить, — я бы хотел, чтобы вы ежедневно его "проведывали", — Сергей показывает пальцами кавычки и улыбается, — и наводили панику. Сочтите за комплимент, вы очень властный человек, у него, я уверен, поджилки затряслись при виде вас. Арсений закатывает глаза. У Антона не то что поджилки не затряслись - у него идиотская и наивная улыбка на губах заиграла. И именно по этой причине у Попова рука бы не поднялась ударить его. Даже слабо. И объяснения этому Арсений найти не может, как ни старается. И откуда только взялась эта глупая симпатия к собственной потенциальной жертве? Что ж? Пускай Матвиенко будет уверен, что Арсений имеет огромное влияние. Может, и сам Антон в конце концов поймёт, что ожидает его впереди? Или всё-таки не поймёт? День тянется за днём, половина недели проходит так, словно её и не было, Попов всё так же пытается запугать Антона, который продолжает простодушно ему улыбаться при каждой встрече, словно доверяет ему, как пёс, на всю сотню процентов. И, честно сказать, Арсений уже устал ежедневно посещать свою жертву. Он ловит себя на мысли, что ему в миллиард раз было бы проще, если бы он Антона лично не знал. Если бы подарил ему пулю в висок с крыши какого-нибудь небоскрёба и скрылся бы с места преступления, оповещая заказчика о том, что дело закрыто. Арсений привык убивать людей. У него рука не дрогнет перезарядить пистолет и выстрелить. Арсений не привык убивать таких, как Антон. Арсения ситуация раздражает, вымораживает, заставляет беззвучно и истошно орать по ночам в подушку, потому что какой-то этот Антон неправильный. Неисправный, сломанный, бракованный. Не было ещё у Арсения на практике людей, которые на собственных убийц смотрят самым преданным взором и здороваются, словно киллер - их давний добрый приятель. — Привет, — в очередной раз улыбается Антон, и у Арсения руки сжимаются в кулаки чуть ли не до треска. — Уж решил, что ты не придёшь. — Ты совсем идиот? — Арсению правда это надоедает. Собственная душа, не желающая Антону делать больно. Сам Антон, который так верно глядит на мужчину снизу вверх. Матвиенко, который ждёт от Арсения решительных действий, которых Попов ему дать попросту не может. — Да вроде не жалуюсь, — язвит Антон, а Арсению рычать охота от того, насколько он зол на этого парня, песочные часы времени которого давно перевёрнуты. Он же должен трястись от нарастающей тревоги. Арсений уже сомневается в том, что он профессионал, - с ним его заложник так приветливо здоровается. — Как дал бы! — замахивается на него брюнет, а Антон даже не щурится, глядя на него в упор и зная, что тот не ударит его без веской на то причины. — Не переживай, "большие парни" сделают это за тебя, и "руки не придётся марать", — он передразнивает брюнета, и у того челюсть падает от изумления. Арсений осведомлён: "большие парни" - трое амбалов, время от времени приходящих к Антону, после чего на его теле расцветают всё новые гематомы. Сергей всё-таки нашёл способ нанести вред проклятому адвокату. — Ты это мне говоришь? — на всякий случай уточняет Попов и сводит брови к переносице, действительно рассердившись. — Антон, — он выделяет его имя особой интонацией, и юноша внимательно вслушивается в ноты его тяжёлого огрубевшего голоса, — мне не составит труда договориться с заказчиком и грохнуть тебя раньше срока, уяснил? — Я хочу, чтобы меня убил ты. Неважно, когда. Главное, чтобы не кто-то другой, — у Попова глаза на лоб лезут, и он с трудом сглатывает, чувствуя, как задыхается, как катастрофически не хватает кислорода. Он, конечно, много слышал про стокгольмский синдром, но не рассчитывал испытывать этого на себе. Они с Антоном знакомы четыре дня, а тот так смело и безрассудно вверяет ему свою жизнь, которая только началась, буквально в раскрытые ладони её пихая. Ему, чёрт возьми, двадцать шесть, судя по рассказам Матвиенко, думает Арсений. У него ещё столько впереди. Могло бы быть. А он сидит, старательно вытирая кровь после визита "больших парней", готовый умереть. И умереть от рук Арсения, а не от чьих-то совсем чужих. Зачем, почему, как и откуда такая храбрость так быстро встретиться со смертью появилась - Арсению знать не дано. Он теряется в догадках, мысленно ненавидя Антона за его безумность и неосторожность и обожая его за внутреннее спокойствие и невозмутимость, хоть и представляет, как того трясёт холодными октябрьскими ночами. Арсений уверен: если бы Антона можно было вывернуть наизнанку, его душа засверкала бы кристальной чистотой. Душу Арсения выворачивать не надо - она чёрная, как смоль. И он от этой черноты уже никогда не отмоется. И раньше Арсений полагал, что его это никак не тревожит. Чёрная и чёрная, каждому своё. Но теперь, глядя на такого беззащитного и такого смелого Антона, закусывающего и без того ободранные губы и устремляющего пустой стеклянный взор в потолок, Арсений отчего-то выть готов. А почему - и сам не знает. — Такой ты глупый, парень, — цедит Арсений, игнорируя болезненные ощущения в грудной клетке, и едва усмехается, желая вместо этого устало цокнуть языком. — Мне искренне непонятны твои рассуждения. Антон лишь машет ладонью, словно Попов и не обязан что-либо понимать, и покрепче стискивает холодную батарею, тщетно надеясь согреться хоть чем-то. Хотя бы плотным прикосновением к чему-то, если это возможно. Только без толку. — Давно тебя поили? — зачем-то интересуется Арсений и скрипит зубами. Почему его так сильно волнует этот мальчишка, которому жить-то осталось всего несколько дней? Старается убедить себя в том, что всё лишь потому, что убить его должен именно Арсений. Всё-таки не обезвоживание, не холод и не голод. Иначе денег Попов не получит. Но что-то ему подсказывает, что дело здесь далеко не в деньгах. Юноша пожимает плечами. — Дня два назад, — он ёрзает, пыхтя, пытаясь размять затёкшие конечности. Сглатывает слюну, которой нет, и проводит по губам сухим языком. — Я потерялся. Я не знаю, сколько прошло суток. — Четыре, — Арсений думает, что, наверное, нужно его просветить. Он это заслужил. Хотя бы перед смертью. Антон безэмоционально улыбается, и детская улыбка задерживается на его устах на несколько томительно долгих секунд. — Переговорю насчёт этого... — Спасибо, — Антон дёргает запястьем в сторону и морщится от боли, причиняемой наручником. — Ощущаю себя птицей в клетке. Только со сломанными крыльями - лететь некуда. Арсений невольно вздрагивает. Парень такой маленький, взъерошенный и скукоженный, избитый не только "большими парнями", но и собственной безнадёгой, диким отчаянием, струящимся из зелёных мокрых глаз, из которых за все эти дни ни одной слезы не пролилось. Ему так не идут эти голые стены и моргающая лампочка, так не идёт наручник на окровавленной руке, так не идёт этот земляной, совершенно болезненный цвет лица. "Выкинь из башки этот бред, он - твоя очередная цель, не больше и не меньше", — нравоучает мужчину подсознание, и Арсений с ним полностью согласен. Надо бы поменьше сочувствовать тем, кому ты сочувствовать не должен. Как и всегда, не прощается с Антоном, отворяя дверь и передавая ненужный наушник охраннику, и спускается вниз по потёртым, грязным ступеням, натыкаясь на Матвиенко, беседующего с одним из своих людей. Сергей глядит на него, щелчком прогоняя незнакомого Арсению человека, и они вдвоём долго молчат, устремив взоры вдаль. — Он без воды ещё неделю не продержится. Сдохнет и без моего вмешательства, — стальной голос Арсения, в котором, благодаря приложенным усилиям, не слышно ни грамма соболезнования, разрезает тишину наточенным острым ножом. — Ну ладно, ладно, принесите ему завтра в ладошке, — противно улыбается Матвиенко, выставляя напоказ свой звериный оскал. — Он совсем осмелел. Почему-то считает меня своим другом, — Арсений закуривает, выдыхая горькое облако, и Сергей увлечённо следит за тлеющим в полутьме огоньком сигареты. — Я уже не знаю, правильно ли я всё делаю, он слишком сильно доверяет мне. — И хорошо, — Матвиенко улыбается ещё шире, и Арсений непонимающе хмурится. — Гораздо обиднее быть убитым другом, чем врагом, верно? — Попов не может не согласиться. Матвиенко абсолютно прав. Это лишь один из шагов - втереться в доверие и заполучить власть над человеком, который будет мучиться от осознания того, что тот, кому он так слепо верит, его убьёт. — Так что давайте, Арсений, пускай он увидит в вас благородного спасителя и будет до последнего надеяться и жить в тупом ожидании, что ему помогут. Арсений тушит сигарету, бросая её на мокрую землю и притаптывая лакированным ботинком. Он искренне не понимает, что делать, если сам с каждыми сутками всё больше и больше проникается жалостью и готов несмотря ни на что Антона спасти, хотя никогда не боялся лишить кого-то жизни. Антон другой - Арсений может поклясться в этом. На первом этаже многоэтажки даже немного теплее, чем в той комнате, где держат Антона. Неделя прошла. Даже больше. Осталось ещё несколько дней, и Арсению слишком больно это признавать. У него уже и пули готовы, и оружие, но смотреть на это всё он не может и каждый раз закрывает сейф, надеясь забыть комбинацию цифр. И что он нашёл в этом юноше, с которым за всё время они перекинулись парой фраз? И, главное, что юноша нашёл в нём самом? Вопросы, которые останутся без ответа. Сергей протягивает ему телефон с каким-то видео, и Арсений бездумно жмёт на значок "play", даже не подозревая, что он там увидит. Запись с камер видеонаблюдения явно не сулит ему ничего хорошего. "Большие парни" нападают на Антона, скручивая его руки и ноги так, что парень захлёбывается рыданиями. И Арсений, привыкший к жестокости, крови и истязаниям, к своему стыду лишь делает вид, что смотрит, а сам устремляет утомлённый взгляд куда-то сквозь экран, боковым зрением замечая победную ухмылку Матвиенко. — Видите, Арсений, на что вы его обрекли. Вам и самому приятнее было бы, если бы он под вами кричал и извивался. — Мне глубоко плевать, — лишь пожимает плечами мужчина. И ни одна мышца на его лице не дрожит, и руки не сжимаются в кулаки. Лишь мёртвое сердце внутри норовит продрать грудь в клочья и истерически грохочет: "Не трогайте Антона. Не поступайте с ним так. Не делайте ему больно". Камеры не пишут звук, но Арсений уверен, что барабанные перепонки разрываются от воплей Антона. Он слышит их даже ночами, пытаясь уснуть и зная, что где-то на другом конце города юноша проходит все круги Ада. Но Арсений молчит. И, стараясь выглядеть хладнокровно, чуть косится на Сергея, который недоумённо хмурит брови: должно же это было на Попова подействовать. Матвиенко истинно верит в то, что увидит Арсения в действии. Не зря о нём во всём преступном обществе легенды ходят. — У него же язык подвешенный, неужели правда не хотите ему вмазать? — Сергей постепенно теряет последние надежды. Он грезит посмотреть на то, как ловко Арсений справляется с этим адвокатом. — Хотя знаете, я подумал и пришёл к выводу, что всё же хочу, — у Арсения душа загорается лампочкой, освещая кромешный мрак. Он, однозначно, не сможет бить Антона в полную силу, но видимость создаст точно, и, может, тогда "большим парням" не придётся его мучить. Да, не знал Арсений, что так получится. Он бы всё отдал, лишь бы избавиться от этого идиотского ощущения привязанности к своей жертве. — Вот, совсем другой разговор! — Матвиенко, как ребёнок, хлопает в ладоши, и хочет добавить что-то ещё, но Попов не даёт ему этого сделать. — Но на сегодня с него хватит. Через пару дней, — произносит Арсений тоном, не требующим возражений, и у Матвиенко во взгляде читается короткая фраза: "Слушаюсь и повинуюсь". Арсению на руку, что Сергей его откровенно побаивается, хоть и старается держаться молодцом. У Арсения в голове набатом одна-единственная мысль - помочь Антону настолько, насколько это возможно. У Антона на подбородке несколько ссадин, фиолетово-жёлтый синяк под правым глазом и разбитая в мясо губа. Если бы Арсений не видел того ролика, и без того бы понял, что это явные признаки того, что "большие парни" снова приходили с неотложным визитом и постарались на славу. — Если б это делал ты, я бы даже не сопротивлялся, — размазывая по щеке высохшую кровь, отшучивается Антон, за что тут же получает слабый, чисто символический, но ощутимый для и без того истерзанного тела пинок в ногу. — Молчи лучше, — шипит на него Арсений, заглушая наушник, и парень шумно вбирает воздух через нос. — Сколько мне ещё мучиться? — Антон кашляет кровью, сплёвывая её рядом с собой, и нервно теребит рукава пропитанной алой жидкостью и грязью некогда белой рубашки холодными, тонкими и практически безжизненными и недвигающимися пальцами. — Пять дней, — глухо бросает ему Арсений, чувствуя, как сердце внутри останавливается, как его шестерёнки медленно, но верно перестают крутиться. Арсений не может не думать о том, что из всех жертв Антон ему наиболее дорог. Так непозволительно глупо и парадоксально звучит, когда ты киллер. Пять дней. Так чертовски мало. — Пять дней, — задумчиво и тихо повторяет Антон и прикрывает глаза. Так чертовски много. Ему эти пять дней кажутся вечностью. Лучше бы поскорее убили. Арсений отрешённо качает головой, выуживая из кармана брюк почти пустую пачку и поджигая одну сигарету. — Дай, — просит Антон и тянется за сигаретой. Арсений, зажимая орудие убийства меж зубов, кивает и вытаскивает из пачки ещё одну, последнюю, отдавая её парню. Щёлкает зажигалкой вновь и смотрит на то, как Антон запускает в лёгкие терпкий дым, затягиваясь, и даже не ворчит на горечь, как все немногочисленные знакомые Арсения. Ему, похоже, эта горечь даже по вкусу. Попов обхватывает фильтр губами и присаживается на корточки рядом без какой-либо брезгливости. — Ты ещё чаи с ним начни распивать! — злобно доносится из наушника от одного из охранников, и Арсений одним касанием без зазрения совести наушник отключает. Антон дышит медленно, чуть подрагивая то ли от глушащих эмоций, то ли от гремучей смеси моральной и физической боли. — Боишься? — Арсений закусывает щёку изнутри, а затем делает ещё одну затяжку. Антон ничего не отвечает, лишь отрицательно мотает головой и поднимает взгляд к потолку по излюбленной привычке. Кроме паука у неисправной лампочки тут и следить не за чем. — А должен бояться. — Почему? — парень удивляется искренне, чем вводит брюнета в прострацию - очевидно же. — Я знал, что рано или поздно это случится. Сам такую профессию выбрал - приговор людям выносить. Иногда смертельный, фактически. Так что мы с тобой в чём-то похожи. Ты же не боишься. — Подумай о том, как мама будет плакать, — давит на жалость Арсений, и Антон лишь приглушённо смеётся, глядя на мужчину, как на дурачка. — Я детдомовский. — Девушка? — неуверенно больше спрашивает, чем утверждает Арсений, но у Антона и на это уготовлен чёткий ответ. — Я не по девушкам, а парень погиб год назад в аварии, — признаётся Антон, и у Арсения что-то ломается с хрустом. Отнюдь не кости. "За Антона даже волноваться и беспокоиться некому", — суматошно проносится в мыслях у мужчины, и он тут же укоряет себя за это. Но что-то внутри продолжает предательски ныть, укутывая в невыносимую боль каждую продрогшую клетку. — Поэтому и не страшно. Все умирают в одиночку, а я... — Антон смакует во рту металлический привкус крови, — а я однажды сам бы сдался и повесился. Или застрелился. Или с крыши бы сиганул. Исход один. В этом дрянном мире нет места без любви, так что я даже благодарен тебе за эту помощь. Потому что я слабак, — он часто моргает, кажется, пытаясь убрать с ресниц непрошенную влагу, и Арсений, не в силах это терпеть, всё же впервые за годы практики отводит взгляд, не выдержав стискивающей рёбра печали. У него голова идёт кругом. Он мог бы отказаться от операции и позорно сбежать. Но сбежать вместе с Антоном. А какой смысл? В таком случае Сергей наймёт кого-то другого, отследит и убьёт их обоих. У Арсения руки испачканы чужой кровью, он готов умереть, он заслуживает смерти, но он не хочет позволять убивать Антона. Но любой шаг является слишком рискованным. Арсений ещё никогда так сильно не желал спасти кого-то. — Может быть, принесёшь мне лезвие в следующий раз? — неожиданно подаёт слабый голос Антон и касается кулаком плеча Арсения. — Как-нибудь незаметно? — Это ещё зачем? — Вены себе вскрою, — по Антону отчётливо заметно, что он шутит, и Арсению хочется ему по мозгам дать. — Так просто ты отсюда не свалишь, Антон, — Арсений впервые не с пренебрежением, а со сдержанной, тщательно замаскированной теплотой называет его по имени. И это имя, короткое, из пяти букв, расползается по внутренностям, образуя вакуум, мешающий сделать вдох. Арсений обязан отыгрывать роль. На деле ему хочется ответить совсем не так. "Так просто ты не покинешь меня", — шепчет, словно издеваясь, подсознание, и Попов сдавленно рычит, заставляя парня отшатнуться в испуге. — Я понял, понял, не злись, — парень выставляет ладонь перед собой в защитном жесте. — Но жаль. — Жаль, — как эхо, вторит ему Арсений. Антон жмётся к батарее, как истерзанный хулиганами котёнок, а Арсений бьёт его в шею, специально ударяя мимо точки, способной мгновенно убить или парализовать. Арсений - не "большие парни". Он бьёт без цели навредить. Арсений, наверное, даже мог бы быть героем в этой сказке. Не злодеем. Только вот судьба распорядилась иначе. Он хватает Антона за воротник, ощущая, как ткань Антоновой рубашки нещадно рвётся в его крепко сомкнутой ладони с характерным плачущим звуком, и бьёт ещё и ещё, а Антон даже не извивается под ним, покорно принимая каждый удар, вместе со слезами сглатывая горькую правду жизни: ему уже никто не поможет. Даже этот мужчина, чьего имени он не знает, не в состоянии. Арсений наносит последний удар прямо в челюсть, прекрасно осознавая, как радуется этому спектаклю Матвиенко, и, рассчитывая свою силу, пускает кровь, и Антон кривится от жуткой боли, вызывающей звёздочки перед глазами, и не сразу соображает, что произошло, когда за пазуху медленно проталкивается кулёк с чем-то рассыпчатым и шуршащим. Арсений плотно зажимает ему рот, заставляя взвыть, наклоняясь прямо к уху. Знает ведь, что со стороны это выглядит как попытка напугать и уничтожить угрозами. — Там печенье. Съешь, когда ночь наступит. После двенадцати отключают камеры, и у дверей лишь два охранника, — шепчет он парню, опаляя чужую шею своим горячим дыханием, и отстраняется, наблюдая за тем, как Антон редко дышит и хлопает ресницами, кажется, в искреннем недоумении. — И растяни это на несколько дней, иначе стошнит сразу же с непривычки. Антон зажимает кровоточащую рану на бедре, окончательно сползая на пол. Арсений, касаясь его, заметил, что Антон холодный. Ледяной даже, как вьюжная и заснеженная январская ночь, когда температура падает до минимальных показателей. У парня и руки, и лицо голубоватого оттенка, ещё чуть-чуть - и он загнётся от обморожения. Батареи не греют - стоят здесь лишь для вида, создавая впечатление, что когда-то наступит день и станет теплее. Не становится. И не станет. Антон продолжает медленно умирать, у него пар изо рта идёт при каждом рваном вдохе. — У тебя сильные руки, — Антон почему-то улыбается, и Арсений переводит на него заинтересованный взор. — Только такие руки обнимать и согревать должны, а не бить, — и Попов зажмуривается, чтобы не испытывать всей этой гаммы противоречивых эмоций. Почему, почему Антон так слепо ему верит? — Ты забываешь, с кем разговариваешь, — угрюмо, на грани рычащего шёпота, отдающего вибрациями по полу, выдавливает из себя брюнет. — Я не забываю, — не подтверждает соображений Арсения Антон и сплёвывает кровь. В который раз за эти недолгие недели. Кажется, совсем скоро её в нём не останется вовсе. — Мне стоит добавить? — Арсений не хочет добавлять. Будь его воля - он бы прижал это искалеченное, настрадавшееся, изуродованное хрупкое тело к себе и отдал бы любые деньги, чтобы его излечить. Он ведь умирает вместе с ним. Но это его работа. На такой работе исключений из правил просто-напросто не существует. Антон жмёт плечами. Похоже, ему уже всё равно. — По моим подсчётам, это должно случиться послезавтра. Так? — парень прислушивается к мерным ударам капель дождя о крышу, и у Арсения душа рвётся по ниточке. Остаются только ошмётки. — Я буду ждать тебя. Арсений не может этого слышать. У него на такие разговоры больше ни сил, ни чувств, ни нервов. Он злится на Антона так, словно это он собирается Арсения убить. И, судя по всему, всё-таки убивает, сам того не подозревая. "Я буду ждать тебя", — звучит у Арсения в голове, и его внутренние демоны обгладывают его до костей. Арсений знал, что когда-нибудь он расплатится за каждый из своих грехов. За маленьким окном с тюремной решёткой шумит дождь, мотая редкие городские деревья из стороны в сторону, норовя выбить стёкла в каждой тёмной квартире. Тихо мерцает лампочка, и пауки тянут к ней свои мохнатые лапы в поисках тепла, которого никогда не достигнут. Ветер гудит в ушах, как приближающиеся поезда в фильмах ужасов, дёргает провода, как натянутые гитарные струны, и Арсений чувствует эту горечь во рту - отнюдь не из-за нескольких выкуренных сигарет - и внутри, когда сжимает в руке до блеска начищенный пистолет, не торопясь входить в эту роковую дверь. У него никогда ещё ноги не подкашивались перед убийством. Он думал, что максимально уверен в себе. Ошибся. Арсений делает шаг вперёд и аккуратно прикрывает за собой дверь. Антон пилит всё те же голые серые стены унылым взором. Из него выкачали жизнь. Всю, до последней капли. Боль поглотила его целиком. Ему уже больше ничего не надо. Арсений сожалеет о том, что Антон не спит - выстрелил бы в него, не задумываясь. — Это конец? — у Антона голос бесцветный, тихий, наполненный болью и горем, но такой смирившийся и принимающий всё до последней капли. — Это конец, — подтверждает Арсений, ощущая, как сердце окончательно ломается, распадаясь на тысячи мелких осколков, ранящих насквозь изнутри. — Кстати, меня Арсений зовут, — наконец решается он на это и тлеет до углей, наблюдая за тем, как Антон, прикрывая глаза, расплывается в той же глупой, наивной, доверчивой улыбке, как и в первый день их встречи. — Красивое имя у тебя, Арсений, — шепчет Антон и даже никак не реагирует на то, что Арсений отцепляет его от наручника. Так и продолжает сидеть, глядя в стену. — Очень красивое. Ты знаешь это? — он обращает взгляд на мужчину, уже направляющего на него пистолет. — У меня парня так звали, вы даже чем-то похожи внешне. Будто он - это ты, но из другой вселенной, — Антон смаргивает одинокую слёзу, медленно скатывающуюся по щеке, а у Арсения внутри всё замирает. Он к подобного рода откровениям готов не был. — Перезаряжай, если вдруг не выстрелит, — хрипло смеётся Антон, резко переводя тему. — Я уже больше так не могу... — Считай до пяти, — вместо ответа не приказывает ему - просит Попов, и Антон послушно кивает, подчиняясь любому правилу мужчины. — Так будет легче принять смерть и подготовиться к ней. Обещаю. Антон снова кивает, как заведённый, и сильно, насколько позволяет ослабший организм, сжимает кулаки до посинения выпирающих вен на запястьях. Неуверенно приподнимается, шутливо поднимая руки вверх, словно сдаваясь, и Арсений закрывает глаза, стараясь не дрожать. — Один, — произносит тихо, практически неразличимо, но тишина комнаты предательски разносит его голос, — два... Выстрел. Громкий, оглушающий, рикошетящий эхом от голых стен. А затем - второй. Антон смотрит на Арсения последний раз полными боли, безнадёги и слепого доверия покрасневшими глазами и падает навзничь. Без дёрганий и конвульсий. Смерть нельзя принять. К смерти нельзя быть готовым. Арсений специально не стал дожидаться такого простого и короткого числа "пять" из его уст, чтобы не томить ожиданием. Прорезанная двумя пулями плоть кровоточит. Двумя, чтобы наверняка. Одна - в лоб, другая - с точностью в сердце. Чтобы больше не страдало. Чтобы больше не любило. И не верило кому попало. Густая, ещё тёплая кровь застилает пол. Единственное тёплое, что осталось от Антона, - последние дни он загибался от холода, практически падая в обмороки. Его глаза открыты, и у Арсения даже сил нет подходить к нему и прикрывать чужие веки. — Я знал, что рано или поздно это случится. — В этом дрянном мире нет смысла без любви. — Такие руки обнимать должны, а не бить. Застывшая на кончике языка фраза "Прости меня" так и не срывается с губ. Арсений стреляет себе в висок. Матвиенко это только в радость: когда-нибудь нарвавшегося на неприятности Попова всё равно пришлось бы убирать. Этот Арсений изначально ему не понравился своей заносчивостью и желанием всё перекроить под себя. И деньги целее останутся. Дождь методично стучит по крыше. Моргающая лампочка льёт свой совершенно ненужный тусклый свет. Помещение наполняется запахом крови. Похоже, "большим парням" сегодня придётся устранять два тела.