Tightrope

      Вдох. Выдох.       Зейн всеми имевшимися у него силами, которых к этому моменту осталось совсем немного, пытался привести в норму ускорившееся сердцебиение. Его ладони взмокли, а зрачки были сильно расширены. Омега, которую он старательно и так успешно прятал все это время, когтями упорно пробивала себе выход на свободу, однако, Зейн сопротивлялся с не меньшим ему упорством.       Но в эту же секунду его грудь пронзила острая боль, затмившая все вокруг. Его сердце будто пыталось вырваться из грудной клетки к чему-то или к кому-то, и Зейн не понимал, как побороть это мощное и непонятно откуда взявшееся ощущение. Он никогда не испытывал ничего подобного в своей жизни.       От силы болевого импульса его зрение расфокусировалось, а в голове агрессивными огнями вспыхнула одна единственная мысль: "Найди его".       Зейн зажмурился, пытаясь не дать этой мысли взять над собой верх, но внезапно боль в груди ослабла и резко переместилась в низ живота, оставляя за собой только ноющее ощущение.       Он вскрикнул и согнулся пополам, цепляясь руками за стол и пытаясь хоть как-нибудь выместить все то, что он чувствовал, на стоявшую рядом поверхность. В какую-то секунду Зейн начал опасаться, что сломает мрамор, настолько сильной и всепоглощающей была боль, сковавшей его тело в плотную паутину, из которой нельзя было выбраться. По крайней мере, одному.       Но то, что он услышал через несколько мгновений, не шло в никакое сравнение с тем, что с ним творилось в последние минуты.       – Зейн? С тобой все в порядке? Я слышал крик, – раздался обеспокоенный голос за дверью ванной комнаты, в которой он прятался.       Вслед за этим стоявший за дверью человек начал дергать ручку, пытаясь проникнуть туда, где Зейн пребывал в своём истинном облике - омеги 24 лет от роду, скрывавшего свою сущность от всего мира и самое главное от человека за дверью, являвшегося для него целым миром.       Зейн воззрился с ужасом на дверь и бегло осмотрел себя.       Его волосы взмокли и прилипли ко лбу, зрачки были расширены так, что глаза казались полностью чёрными, все его тело было покрыто крупными испаринами пота, а боксеры неприятно липли к телу. Все, через что проходил сейчас Зейн, свидетельствовало только об одном - у него началась течка - то, чего он так боялся и избегал больше всего на свете.       Самым очевидным доказательством этому была смазка, которая начала стремительно из него выделяться, промокая насквозь нижнее бельё и стекая вниз по бедрам, не видя перед собой никаких препятствий. Именно она служила ярким индикатором тому, что его омега полностью была готова к сцепке.       Зейн понимал, что ему нужно срочно предпринять какие-нибудь действия, лишь бы не допустить надвигающуюся со скоростью снежного кома катастрофу.       Вдруг все органы чувств Зейна обострились до предела, и он в мгновение ока уловил начавшийся доноситься из-за двери тонкий аромат цветущего солнечного луга вкупе с нотками летнего дождя, образующими божественное, ни на что не похожее, сочетание.       Он закрыл глаза от наслаждения, который принёс ему этот потрясающий аромат, ставший давно для него уже родным. В независимости от обстоятельств, Зейн всегда узнает этот запах, ведь он принадлежал альфе, навсегда забравший без остатка его сердце и душу.       Аромат, окутавший сознание Зейна, подействовал на него чудесным образом: его сердцебиение заметно замедлилось, боль в животе немного ослабла, а хаос, царивший в его голове, пришел более-менее в порядок.       Его спасение было в человеке, стоявшем за дверью, и Зейн больше всего на свете мечтал открыть её и броситься в его объятия. Он ни на минуту не сомневался, что альфа смог бы своими ласковыми прикосновениями и нежными поцелуями укротить его свирепствовавшую омегу, избавить от боли и принести ему небывалое наслаждение, заставив позабыть обо всем на свете.       Его голова начала кружиться, а его воображение заполонили манящие образы того, как его альфа проникает в него и доводит раз за разом до бурного, ошеломляющего оргазма, одновременно сцепляясь с ним и шепча ему на ухо, как сильно его любит.       Однако, в его сладкие грезы беспощадным образом вторглась холодная реальность. Зейн вздрогнул и приземлился с небес на землю, услышав подергивание дверной ручки.       – Зейн, ты слышишь меня? – снова раздался за дверью голос, наполненный тревогой, сопровождаемый непрерывным стуком. – Зейн!       Но он не мог пошевелиться. Внутри него происходила война, в которой разумная его часть умоляла быстрее принять все необходимые меры, лишь бы альфа не узнал ничего, когда как вторая половина отчаянно требовала открыть дверь и впустить его.       Во время течек омеги буквально сходили с ума и не знали ничего, кроме, как быстрее найти альфу и пережить с ними этот болезненный процесс. Но в случае Зейна это было совсем не просто. Альфа за дверью, альфа, которому Зейн доверял беспрекословно, и которому с удовольствием доверил бы своё тело в таком состоянии, совсем не знал, что Зейн является омегой.       И он боялся представить, какой будет его реакция после того, как он совершит данное, наверняка не столь приятное для него, открытие, ведь Зейн лгал ему. Сейчас было не самое подходящее время для раскрытия правды, хоть Зейн и пытался все время найти для этого подходящий случай.       Но Вселенная будто решила над ним поиздеваться и забросила его в те самые обстоятельства, когда конфронтации с альфой было не избежать. Но медлить было совершенно нельзя, да и к тому же, это было чревато опасными последствиями.       Поэтому Зейн потянулся к шкафчику над зеркалом, в котором хранились необходимые ему лекарства. Они были довольно сильнодействующими и были способны подавить течку в начальной её стадии, если только успеть вовремя их принять. Однако этому была своя цена. Побочный эффект от таких препаратов был достаточно разрушительным для фертильности омег и приводил в подавляющем большинстве случаев к бесплодию. Но Зейн готов был её заплатить, ведь если люди вокруг узнают об его истинной природе, то его жизнь полностью изменится, и отнюдь не в лучшую сторону. Поэтому нежелательные эффекты от принимаемых им лекарств меркли по сравнению с тем, что может последовать в случае раскрытия его большого секрета.       Зейн, стараясь не обращать внимания на пытавшегося достучаться до него человека, дрожащими руками достал небольшую запечатанную упаковку, которую хранил для экстренного случая, как этот, но внезапно и с поразительной ясностью он понял, что опоздал.       Лекарства, полностью позабытые, выпали из его рук, когда он ощутил новый прилив боли, от которого его тело будто раскололось надвое. Внутри него словно щелкнули переключателем, и Зейн полностью перешел в состояние омеги в течке, переставая отдавать отчёт своим действиям. Его голова была одурманена запахом, словно усилившимся в миллион раз, в горле пересохло, и все его тело будто наполнилось трепетом в превкушении той самой близости, которой так он грезил все эти мучительные минуты.       Зейн развернулся и обнаружил перед собой альфу, все-таки сумевшего каким-то образом открыть дверь и стоявшего теперь на пороге во всем своём великолепии.       – Лиам, – с придыханием прошептал Зейн и быстро, ни о чем не думая, преодолел разделявшее их расстояние.       Следующее, что он ощутил, это то, как его поймали сильные руки, прижавшие к Лиаму в надежном, не оставлявшем места для сомнений, объятии, так, что его ноги оторвались от земли. Именно в этих, до боли знакомых объятиях он чувствовал себя в полной безопасности. Именно в них он чувствовал себя, как дома.       – Ты, – произнес единственное Лиам, воззрившись на него своими прекрасными глазами, послав, словно по команде, табун мурашек по телу Зейна.       Голос альфы опустился на несколько октав ниже, и Зейн, глядя на него, содрогнулся, поняв кое-что до дрожи поразительное.       – У тебя начался гон? – спросил он шокировано, беря лицо Лиама в свои ладони и не веря своим глазам.       Кожа Лиама горела огнем, и Зейн облизнул губы, представив какой она будет жаркой, когда он будет оставлять на ней вереницы поцелуев.       Лиам, не отрывая от него взгляда, подернутого серебристой дымкой и наполненного до краев неимоверным желанием вкупе с нежностью, напрочь лишившего омегу дара речи, кивнул.       Зейн осознал, что именно его течка спровоцировала, словно, спусковой крючок, этот процесс в альфе, и что Лиам, так же, как и он, мало отдает отчет своим действиям, контролируемый полностью своей природой. Лиам не осознавал, что тайна Зейна раскрыта. Всё, чего желал альфа, это быть рядом со своей омегой.       Разумная часть, пытавшаяся безуспешно достучаться до Зейна, осталась далеко позади, когда они, притягиваемые непостижимой силой к друг другу, слились в страстном и всепоглощающем поцелуе. В этот момент для них ничего не существовало, кроме друг друга.       И глубоко внутри Зейн знал, что никогда не будет сожалеть об этом, ведь единственно важной для него вещью всегда будет являться Лиам, каковы бы ни были обстоятельства, даже если это безрассудство, на которое он пошел с такой легкостью, может привести к не самым лучшим последствиям.       Зейн обвил ноги вокруг талии Лиама, поцелуями прокладывая дорожку от его губ к его шее, где располагалась родимое пятно, которое он так любил, пока Лиам вел его в спальне, крепко прижимая омегу к себе.       – Ты так восхитительно пахнешь, – Зейн вдохнул глубже аромат, эпицентром которого являлась шея Лиама, где он с радостью для себя обнаружил еще один слой – едва различимые, но такие чувственные нотки шоколада. – Почему ты всегда пахнешь всем тем, что я так люблю?       Вслед за этим Зейн лизнул кожу альфы, простонав от того, насколько потрясающим был вкус, заставивший боль в его животе смениться роем бабочек, готовностью расправивших внутри него крылья.       – Могу сказать то же самое и о тебе, – ответил Лиам, улыбаясь и бережно кладя Зейна на кровать, до которой они, наконец, добрались. – Твой запах сводит меня с ума.       Что было совсем неудивительно, ведь во время течек запах омег, являвшийся их отличительной чертой, многократно усиливался, что помогало альфам определить их местоположение. Запах альф в свою очередь усиливался во время гона и привлекал омег, служа знаком, что им необходим партнер.       Каждый миллиметр пространства спальни был пропитан смесью запахов альфы и омеги – чувственными ароматами летнего дождя и цветущей вишни - окутывавшей разум Зейна и образующей настолько божественное сочетание, что омега закрыл глаза и поглубже вдохнул фантастический аромат, витавший в воздухе, желая тем самым навсегда удержать его в себе.       С трудом вырвавшись из плена смеси их ароматов, Зейн посмотрел на Лиама. У него тут же перехватило дыхание, когда альфа напротив в мгновение ока стянул с себя футболку, вслед за которой последовали брюки и трусы, обнажив перед ним свое совершенное тело.       Зейн, находясь в приятном ожидании того, что последует дальше, прошелся по нему голодным взглядом и облизнул губы, остановившись на его эрегированном члене, выделявшем предэякулят и на котором находился узелок – особенность и отличительная черта всех альф. Именно он способствовал сцепке альф и омег, и именно он был тем средством, способным подавить болезненные приступы течки.       Однако омега не успел высказать свои мысли, когда на его тело обрушилась очередная волна боли.       Зейн вскрикнул и схватился обеими руками за живот, но тут же почувствовал, как Лиам убрал их и лег на него, накрывая его своим телом, словно одеялом.       – Тшш, малыш, я здесь, – прошептал он и прижался к нему губами, отвлекая от боли.       Зейн с готовностью ответил на поцелуй, притягивая альфу к себе за шею.       – Альфа, прошу, – отчаянно простонал он, не в силах больше терпеть болезненные муки, терзавшие его тело.       Лиам отстранился от Зейна и начал снимать с него уже полностью мокрые боксеры, убирая последний барьер между их телами, после чего Зейн инстинктивно согнул ноги в коленях и раздвинул их как можно шире, представ перед альфой в самом уязвимом положении. Омега всецело доверял альфе и знал, что тот никогда не причинит ему боли.       Пути назад не было, и он ни за что на свете не хотел бы что-то менять, когда рядом с ним была любовь всей его жизни.       – Ты так прекрасен, – с нескрываемым восхищением в голосе произнес Лиам, устраиваясь между его ног. – Мне так с тобой повезло.       Сбитое дыхание Зейна, от которого вздымалась грудная клетка, участилось в сотни раз от слов Лиама. Они были словесной лаской, тончайшим шелком, обволакивавшим его кожу, но то, что последовало дальше, окончательно выбило Зейна из жалкого подобия равновесия, в котором он до этого пребывал.       Лиам нагнул голову, и следующее, что почувствовал Зейн, это его язык, который безудержно начал слизывать всю ту смазку, что из него сочилась.       Зейн никогда не чувствовал себя так хорошо. Вся его боль притупилась, а на смену ей пришло наслаждение, которому он отдался весь без остатка. Все, что для него имело значение, это настойчивые ласки Лиама, доводившие его исступления.       Зейн не стал сдерживаться и схватился за волосы Лиама, одновременно с этим сотрясая тишину дома своими громкими стонами.       – Только посмотри, – произнес альфа, отрываясь от Зейна. – Это всё для меня?       Он, ухмыляясь, провел пальцем по анальному отверстию омеги, из которого, не прекращаясь, выделялась смазка.       – Только для тебя, – ответил Зейн, еле дыша и не сводя глаз с Лиама.       – Всегда должно быть только для меня, – с этими словами альфа продолжил свою мучительную, но такую сладкую пытку, только теперь он начал проталкивать язык сквозь плотное кольцо мышц, вследствие уже давно начавшейся течки расслабленное и ждавшее проникновения члена альфы.       – Лиам! – вскрикнул Зейн, ощущая, как тугой узел внизу живота начинает стремительно раскручиваться, и в следующее мгновение, с очередным толчком языка альфы внутрь него, из возбужденного члена омеги белыми струйками начала выделяться сперма, окрашивая белыми полосками живот.       – Вот так, – одобрительно произнес Лиам и снова очутился на одном уровне с лицом омеги.       И Зейном снова овладело безмерное чувство восхищения, когда он взглянул на альфу. Волосы Лиама находились в беспорядке, от чего несколько прядей упали ему на мокрый лоб, глаза светились, отливая серебристым оттенком, а губы поблескивали от размазанной по ним смазки омеги.       – Я тебя так люблю, – признался Зейн, притягивая Лиама ближе к себе.       Даже в моменты, когда он полностью был подчинен своим природным инстинктам, его сердце билось любовью к Лиаму, которой он жил с самой первой минуты их встречи. Будто сочившаяся из каждой его поры, Зейн мог почувствовать, как она в минуты их близости становится осязаемой и с каждым новым мгновением все больше скрепляет их сердца тугим канатом.       Лицо альфы осветила прекрасная улыбка, и Лиам прижался к Зейну в поцелуе, вкладывая в него свой ответ, надежно впечатавшийся в сердце омеги.       Но Зейн не успел вдоволь насладиться поцелуем, как очередной приступ боли заключил его в свои цепкие объятия.       – Лиам, прошу, – простонал Зейн, закрывая глаза, но не отпуская альфу, держась за него, словно за якорь в пучине боли, моментально накрывшей его и пытавшейся утянуть его на дно без шанса на спасение.       – Я рядом, – ответил Лиам и, не говоря больше лишних слов, одним точным движением проник в омегу, бесследно уничтожая болезненное ощущение, копившееся внутри Зейна. Он переплел их ладони над головой омеги и, не отпуская рук, начал наращивать темп, каждым своим толчком превознося омегу все выше и выше.       Они были сплетением тел, слившихся воедино и двигавшихся в одном ритме. Каждый стон, вырывавшийся изо рта Зейна, был громче предыдущего, и вторил не менее тихим стонам Лиама.       Зейн хотел остаться в этом моменте навечно.       – Так красив…, – прошептал Лиам ему на ухо, прикусывая вслед за этим мочку, а затем шею, что незамедлительно послало дополнительный импульс к и так возбужденному члену омеги. – И только мой.       – Твой, – подтвердил Зейн, сжав его пальцы и взглядом показывая, что это действительно было так и никак иначе.       – Готов? – спросил Лиам, поднимая голову и смотря прямо в глаза омеге.       Зейн кивнул, и альфа, нежно улыбнувшись, прислонился к нему лбом и проник в него финальный раз, сцепляя вместе их тела и души.       Омега ощутил, как разбухший узелок на члене альфы, изливающий в него поток спермы, встает на свое место внутри него. Одно это ни с чем несравнимое чувство толкнуло Зейна с края обрыва в невесомость, где не существовало боли, с именем альфы на искусанных губах.