преданный

В этот день не так шло примерно все. Утро навалилось на Исая со всей возможной тяжестью, буквально осыпалось градом бытовых проблем: мелких, в общем-то – пролитая на рубашку кружка кофе, конечно же, горячего, из-за чего кожу чуть ниже груди до сих пор ощутимо пекло. Перегоревший фен, заглохший прямо по дороге в офис автомобиль. Последнее выбесило особенно сильно – Исаю пришлось оставить Джонатана дожидаться аварийную службу, а самому добираться до «Рубиона» на такси. И не было ничего удивительного в том, что в здание компании он вошел уже заведенный до предела. Тугой узел галстука душил удавкой на шее, руки так и тянулись к месту ожога – бесполезно и глупо. От прикосновений или почесываний совсем не становилось легче – только сильнее жгло и щипало. Нужно было послушать Вебера и намазаться той вонючей липкой дрянью от ожогов. Исай едва слышно хмыкнул себе под нос: докатился – всерьез размышлять о том, что телохранитель был прав в споре. Неосознанно вскинул ладонь, цепляясь пальцами за узел галстука, но вовремя себя одернул. Опустил руку, нервно топнул носком лакированного ботинка. Да сколько можно было ждать этот чертов лифт. Исай глубоко вдохнул и постарался медленно выдохнуть. Успокаивало это мало, но концентрация на дыхании по крайней мере позволяла отвлечься от взглядов работников, которых от перешептываний за спиной не останавливала даже новая должность этой спины обладателя. Генеральный директор, как же. Хансон прекрасно понимал, что пущенные еще осенью слухи так быстро не улягутся. Было ли от этого легче? Едва ли. Потребовалось еще три глубоких вдоха и выдоха, прежде чем двери лифта все-таки открылись. Исай уверенно шагнул внутрь кабины, дождался, пока окажется полностью скрытым от чужих глаз, и только тогда все-таки ослабил тугой узел на шее. Совсем немного, но дышать стало легче. За неполную минуту у него даже получилось найти внутри себя очень слабое и шаткое, но – равновесие, поэтому на глянец плитки своего этажа он ступил уже на порядок расслабленнее. И тут же остановился. Из офиса его, Хансона, непосредственной команды, который располагался за поворотом, доносилось непривычно оживленное для этого этажа обсуждение. – ...Да конечно вопрос назначения решился деньгами. Исай снова глубоко вдохнул: сколько можно было обмусоливать одну и ту же тему? Это ведь уже даже не злило – кто угодно мог думать что угодно. И Хансона чужие размышления не касались. Да и даже высказанные вслух. И он уже был готов выйти из-за стены, когда раздался другой мужской голос. – Я удивлен, что его после того приступа не упекли в психушку. За стеной тут же повисла напряженная тишина – команда не обсуждала тот день в офисе, это было негласным правилом. Исай не был уверен, постарался ли тут Джонатан или сыграла свою роль какая-никая профессиональная этика, но тем не менее. И его это абсолютно устраивало. – Нет, серьезно, как у него тогда глаза выкатились, – но, судя по всему, не устраивало Энтони – Исаю не нужно было видеть, чтобы определить, кто именно решился так отчаянно трепать языком. К грудине неприятно кольнуло – Хансон непроизвольно приложил ладонь к месту ожога, но на этото раз проблема была не в нем. Жглось где-то глубже, прямо под легкими – раздражением, но не только им. Так ощущается уязвленная гордость – а вот этого уже никому просто так спускать с рук не позволено. Исай оправил рубашку и шагнул в офис, но Энтони, стоявший ко входу спиной, этого не заметил. – Зато как его успокоил Джо, – продолжил он, не обращая внимания на вмиг загустевшее в воздухе напряжение. – Интересно, он его трахает? Жар моментально растекся во всю грудину и опалил глотку. –А что, завидуешь? Голос Хансона прозвучал в полной тишине – прозвучал колко и без единой лишней эмоции. Что удивительно, потому что внутри у него в этот момент все буквально пылало. Жарко и больно. Стрелка настенных офисных часов едва-едва подползала к десяти, а Исай уже был сыт этим днем по горло. А то и выше. – Мистер Хансон, – пролепетал Энтони, оборачиваясь. – Можно без «мистер» , – Исай брезгливо поджал губы, окидывая взглядом своего работника. Бывшего. – Вы уволены. Возражений, как он и предполагал, не последовало. Исай спокойно прошел в свой кабинет, дошел до рабочего стола – и только когда опустились жалюзи, отгораживая его от притихших работников, позволил себе тяжело опуститься в кресло. Если разговоры о наследстве и о купленной должности были закономерными и настолько банальными, что даже не цепляли, – одна лишь хлесткая фраза о его, Исая, горизонтальной связи с собственным телохранителем очень и очень больно ударила по самолюбию. И проблема была не в Джонатане как таковом. Проблема – в очередной раз – была в самом Хансоне, и именно из-за этого он до побелевших костяшек стискивал кулаки и больно кусал губы: одна только мысль показаться хоть в чем-то слабым… Интересно, какие еще слухи ходят по «Рубиону». И еще интереснее – где они берут свое начало. Исай медленно разжал ладони, а потом и вовсе с силой растер ими лицо, пытаясь избавиться от липкого, ни с чем не сравнимого ощущения – он знал, где. Он знал – кто. Телефон на столе едва слышно пиликнул, сообщая о входящем от секретаря, и Исай, тяжело вздохнув, все-таки нажал на кнопку. – Мистер Хансон, к вам Айрелл Адамс. – Пускай заходит, – тихо откликнулся Исай, тут же выпрямляясь в кресле. С силой сжал и разжал ладони, прочистил горло. – Я смотрю, утро не задалось. Айрелл не вошел – вплыл в кабинет, как это случалось везде и всегда, сколько Исай себя помнил. Заполнил все пространство уверенностью и властностью, которая не имела ничего общего с дешевым показушничеством, нет. Айрелл знал себе цену. – Бывало и лучше, – совершенно честно согласился Исай, почтительно вставая и выходя из-за стола. Привычно протянул для рукопожатия ладонь, но Айрелл неожиданно потянул на себя, увлекая в крепкие объятия. – Поздравляю с назначением, – это был их первый разговор наедине с момента последней встречи директоров. Исай удивленно вскинул брови, не совсем понимая как реагировать на похлопывания по спине. Грудину – жгло. – Так что опять натворили твои подчиненные? – чуть неловко спросил Айрелл, все-таки отстраняясь. – Один из них собирает вещи. Исай, оказавшись на свободе, поспешно отступил на полшага, возвращая какую-никакую дистанцию. – Много болтают, – ответил настолько лаконично, насколько это вообще возможно, но Айрелл ухватился за реплику. – Не думал, что тебя волнуют пустые разговоры. Исай хмыкнул. Отступил к дивану, на котором целыми днями просиживал штаны Джонатан – если присмотреться, можно даже характерную вмятину заметить, и опустился, кивком головы предлагая отчиму сесть на кресло рядом. – Они пустые, пока не доходят до ушей совета директоров, – произнес совершенно спокойно, при этом внимательно наблюдая за Айреллом. Но тот лишь мгновением вскинул брови. – Даже так. Исай поморщился, чувствуя как от наигранности происходящего противно горчит на языке. – Ты же прекрасно знаешь все, что обо мне говорят. Айрелл замялся лишь на секунду. –Знаю, – кивнул, соглашаясь. – Но я был уверен, что это ни на что не повлияет. Так оно и оказалось. Ложь. Исай почувствовал, как в груди все вновь отчаянно запекло и заколось – этот разговор был в разы хуже, чем все произошедшее за сегодняшнее утро вместе взятое. – Да, – выдавил через силу. – Обошлось. Айрелл в ответ улыбнулся уже на порядок более расслабленно. Взглянул на часы, а потом извиняющимся тоном признался: – На самом деле я зашел на минутку поздравить с новой должностью, – он поднялся, оправляя пиджак, а потом ловким движением вытянул из внутреннего нагрудного кармана конверт. – И отдать тебе это. Исай чуть завис, недоуменно глядя на странный подарок и пытаясь в уме прикинуть, что бы могло оказаться внутри, потому не успел сообразить протянуть руку. Айрелл положил конверт на журнальный столик. – Я надеюсь, это тебя порадует. Он еще раз улыбнулся, а потом уверенным шагом покинул кабинет, оставляя Исая все также молча пялиться на простой бумажный конверт без каких-либо надписей или других опознавательных знаков. Внутри крепла уверенность – содержимое его вовсе не обрадует. Но Хансон все равно придвинул конверт ближе к себе, а потом осторожно подцепил пальцами. Откинул незакрепленный угол, вытянул единственную находящуюся внутри фотографию. Родители, сам, шестилетний, Исай и – Айрелл. Горло противно сдавило. Хансон перевернул фотографию: на обратной стороне ровной вязью красивого почерка тянулась одно только слово. «Семья». И, наверное, это оказалось последней каплей, потому что Исай почувствовал, как глаза нещадно защипало подступающими слезами. Не глядя, он положил фотографию обратно в конверт, встал и на негнущихся ногах вернулся к своему креслу. Крутанулся, разворачиваясь к панорамному окну, и невидящим взглядом уставился в голубое весеннее небо. Деревья внизу только-только тронула слабая зелень набухших почек, в зоне для курения кучками сбились работники компании: и наверняка хоть кто-то из них прямо сейчас обсуждал, как же хорошо иметь деньги и связи, которые были у Хансона. А ему – ему, почему-то, хорошо вовсе не было. Исаю было так противно и тошно, что он мог бы выблевать все свои внутренности разом – но вместо этого продолжал сидеть и кусать посолоновевшие влажные губы. – Босс, что ты уже успел натворить, пока меня не было? Джонатан, конечно же, влетел в кабинет безо всякого предупреждения или хотя бы стука. Замер посреди помещения, чутко оценивая обстановку, и продолжил уже на порядок более серьезным тоном. – Что случилось? Хансон, не поворачиваясь, взмахнул неопределенно ладонью. Не то чтобы он действительно верил, что пренебрежительный жест заставит телохранителя не лезть не в свое дело, но придумать сейчас больше ничего не сумел. Слезы текли, не останавливаясь, как будто кран прорвало – и теперь просто так уже не закрыть. Впрочем, ни сил, ни желания даже попытаться Исай в себе не находил. Джонатан тем временем преодолел разделявшее их расстояние своим широким решительным шагом и так и замер, ошарашенно разглядывая заплаканное лицо. – Босс?.. Хансон шмыгнул наверняка раскрасневшимся носом и криво усмехнулся. – Надо было сегодня остаться дома, раз все сразу пошло наперекосяк, – тихо проговорил он, пытаясь свести все происходящее к шутке, но на последних словах голос предательски дрогнул, выдавая его с потрохами. Израненными и жестоко равороченными потрохами – остатками от того, что Исай раньше считал своей семьей и к чему обращался всегда, когда жить казалось невыносимым. – Что. Случилось, – выделяя каждое слово весомой паузой, повторил Джонатан. Меньше чем за минуту он успел полностью собраться и теперь напоминал готового броситься по первой же команде пса. И такие как он – они не кусают за ногу. Такие как Джонатан Вебер – перегрызают за хозяина глотку. Исай рвано выдохнул, растягивая губы уже в искренней усмешке. Узел внутри не распутался и даже не ослаб, но знать, что кто-то все-таки остался на твоей – и только твоей – стороне оказалось до глупого обнадеживающе. Он приложил руку к груди. – Жжется. Выражение полного непонимания происходящего на лице Джонатана достигло своего апогея, и он ошарашено выдохнул: – Ты это, – сглотнул. – Из-за ожога? Исай в ответ неопределенно дернул плечом, ладонью сжимая ткань рубашки, мол, думай как хочешь. Но Вебер предпочитал не думать – Вебер предпочитал действовать. Одним шагом он сократил оставшееся до Исая расстояние и уверенно отвел его руку в сторону, после чего решительно стянул с чужой шеи галстук и расстегнул мелкие пуговицы. Остановился только в тот момент, когда перед ним оказалась совершенно ровная кожа груди Хансона с небольшим – можно полностью накрыть ладонью – слабым покраснением. Джонатан вскинул взгляд. – Оно не должно так боле-, – и только в это момент, кажется, осознал, что повел себя глупо. И что говорил Хансон совсем не об ожоге. – Оно и не болит, – подтвердил Исай, впрочем, не предпринимая ни попыток застегнуться, ни попыток как-то вернуть привычную для себя дистанцию. Большую, чем та, на которой слышишь аромат чужого шампуня. – Болит глубже. Исай не врал и не драматизировал – больно было физически. Вебер, как ни странно, понял его теперь совершенно точно. Он поставил ладони выпрямленных рук на подлокотники кресла и так и остался стоять, нависая и смотря Хансону прямо в глаза, из которых уже пару минут как не текли слезы. Сказал тихо: – Оно обязательно перестанет. И улыбнулся так, что Исаю захотелось улыбнуться в ответ. Он прекрасно понимал – и что Джонатан прав, и что для этого потребуется время. Знал, что прямо сейчас сделать вряд ли что-то получится, поэтому нужно просто постараться пережить эти эмоции: удар от того, кого Исай считал своей единственной семьей – удар в спину. Исай чувствовал себя преданным. Но сейчас, смотря в серьезные понимающие глаза напротив, он понимал и еще одну невероятную в своей очевидности вещь. Джонатан Вебер – насмешливый, самоуверенный и до абсурдного наглый – тоже был предан. Был предан ему.