Всё прекрасное в хаосе

Говорят, что от ненависти до любви всего один шаг. Но вопрос в том, какой это шаг? Или чей? Может, это шаг длиною в бесконечность? А если этот шаг будет сделан не в ту сторону? Что тогда? Эта фраза никогда не имела для меня смысла, потому что ненависть — это единственное чувство, которое я полностью понимаю. Я не умею выражать свои чувства: мне сложно сказать матери «я тебя люблю», я не могу выдавить из себя «извини», когда знаю, что виноват. Но слово «ненавижу» я говорю всегда искренне, с чувством обескураживающего наслаждения. Оно не вскипает у меня в груди и не саднит горло, оно выливается, как сок сочного персика после укуса. Я отчётливо осознаю его значение, его силу и власть. Я знаю, что мне необязательно произносить сокровенные восемь букв, ведь мои поступки, жесты, язык тела способны выразить мою ненависть лучше, чем слова. Но в те редкие случаи, когда я всё-таки имею возможность сказать «ненавижу», это слово ласкает моё ухо, словно колыбельная матери. Сумерки сгущались, во дворе начали зажигать фонари. Я сидел на лавочке у подъезда, курил и смотрел на последние лучи умирающего солнца, а в голове была пустота. Рядом сидел старый дворовый кот Тимофей, он, сощурив свои больные глаза, вёл со мной немую беседу о смысле бытия. Я с завистью смотрел на животное: его жизнь была простой и необременённой мирскими заботами. Он просто жил себе и жил, ел, что давали сердобольные бабушки, гонял голубей и дрался с котами. Я погладил кота по голове, и он зажал свои уши, позволяя мне проводить над ним манипуляции. Во дворе было тихо, даже слишком тихо для этого времени суток. Из-за недавно прошедшего дождя дети не играли на детской площадке, коты и собаки попрятались в подвалах, редкие прохожие спешили домой. Так и вышло, что я один сидел на мокрой лавке, гладил Тимофея и вдыхал свежий озоновый воздух. Вдруг дверь подъезда, у которого я сидел, открылась, и вышла молодая девушка. Она была одета в тёмно-зелёное пальто, на её шее висел лёгкий полупрозрачный платок, светлые волосы растрепались, а ноги были обуты в чёрные сапоги на толстом каблуке. Она поёжилась, поправила платок и хотела уже идти, но я её остановил. — Извините, а вы случайно не от Арсения? — спросил я, не убирая руку с головы кота. — Да, — растерянно пробормотала девушка, непонимающе взглянув на меня. — Мы знакомы? — О нет, — поспешил я ответить, — но я знаком с Арсением. Хотел вас предупредить. — О чём? — спросила она недоверчиво. — Не стоит вам тратить на него своё время. Он того не стоит. Взгляд девушки смягчился, а на лице появилась усмешка. — Я поняла. Вы и есть тот Антон? Арсений мне рассказывал о вас, — ответила она, повеселев. — Да? И что же он обо мне рассказывал? — Я наклонил голову, с интересом глядя на неё. — Что вы пытаетесь испортить ему жизнь, говорите о нём гадости. — Взгляд девушки стал серьёзным. — Так что можете нести всё, что угодно. Я не поверю ни единому вашему слову. Она уже намеревалась уйти, но подул сильный ветер, и она повернулась спиной к ветру, а лицом ко мне. Я улыбнулся. — Вы не поверите, даже если я скажу, что я его соулмейт? — Я приподнял бровь и посмотрел на неё открыто. Она усмехнулась. — В этом я точно сомневаюсь. Я улыбнулся ещё шире и молча задрал рукав куртки. Она невольно опустила глаза на метку, а потом в шоке открыла рот. — Что? Но как же… — Вы не спешите, — ответил ей я, — присядьте. Я вам всё расскажу. Всё началось с… самого начала, как бы странно это ни звучало. Мы родились в одном роддоме, почти в одной и той же палате. Я, конечно, ничего не помню, но, по словам матери, Арсений был ужасно громким. Он вопил, визжал и плакал через каждые десять минут, и каждый раз, когда маленький Арсений издавал пронзительный визг, все малыши как по цепочке начинали реветь. Матери сходили с ума от этого непрекращающегося воя, даже просили перевести злосчастного младенца и его маму в другую палату, но мест не было. Моя мама всегда была доброжелательной и отзывчивой женщиной, поэтому иногда брала маленького Арсения на руки и успокаивала его, чтобы мама мальчика смогла хоть немного поспать. Так у меня появилась первая причина ненавидеть Арсения, а моя мама обзавелась новой подругой. Мы росли бок о бок, но оба не хотели этого. Арсений отбирал мои игрушки, а я бил его за это по голове, за что получал нагоняй от матери. Я ненавидел, когда моя мама расхваливала Арсения при гостях, когда сравнивала его со мной: «А вот Арсений в музыкальную школу ходит», «А Арсений учится на пятерки», «А у Арсения много друзей». Я прожигал взглядом довольного Арсения, который в очередной раз решил выпендриться своим замком из кубиков. Тоже мне. Я вон гараж из лего построил, но я же не кичусь этим! Потом игрушки ушли на второй план, пришли друзья, спорт и девчонки. Арсений повзрослел, вытянулся, возмужал, а у меня кроме роста ничего не изменилось. Я превратился в неуклюжего гадкого утёнка, который со своими длиннющими конечностями и тощим телом едва мог подобрать на себя одежду. Каждый август был для меня адом, ведь найти форму для школы означало пуститься в тур по всей России в поисках сносного пиджака и брюк, из которых я через год опять вырастал. Арсений постоянно смеялся надо мной, потому что брюки не подходили к пиджаку, и я в отместку кидал в него мятые комки бумаги. Я бы кинул что-нибудь потяжелее, но не хотел расстраивать маму вызовами в школу. Арсений бесил жутко: он выпендривался перед одноклассниками, насмехался надо мной и ставил подножки, потому что ему казалось смешным, как мой нос распухает после встречи с полом. Я не отставал: подставлял его перед учителями, сочинял слухи о его нетрадиционной ориентации, иногда подкарауливал за углом школы, чтобы подпортить эту смазливую мордашку. Когда я начал курить, Арсений всё рассказал моим родителям. Сколько было криков! Мама смотрела разочарованно, наказывала домашним арестом, а фраз «А вот Арсений…» стало ещё больше. Я скрипел зубами, писал гадости об Арсении на стене мужского туалета, крал его куртку и вторую обувь. Однажды, когда он шёл в школу зимним утром, я выплеснул на него ведро воды и наслаждался отборным матом. Меня чуть не исключили из школы, но оно того стоило. В ответ я получил СМС с угрозами, испачканный в чернилах ручки портфель и «случайно» пролитый на штаны компот. Всё это были детские забавы, и я знал, что постепенно наш запал утихнет. В конце концов, сколько можно тратить своё время на этого смазливого педика? Но всё изменилось, когда мы перешли в десятый класс. Я несколько лет сох по нашей однокласснице Алёне, она была добра ко мне, красива и умна, а ещё она знала весь лор Марвел. Мечта, а не девушка. И представьте, что я почувствовал в тот момент, когда на линейке первого сентября увидел, как её рука покоится в руке Арсения. Наверно, именно тогда я почувствовал чистую искреннюю ненависть. Не потому, что Алёна начала встречаться с Арсением, совсем нет, а потому, что Арсений был самым бесчестным мудаком из всех людей на этой планете. Он не заслуживал такой, как она. Я помню, как пытался тогда поговорить с Алёной, предупредить её, но она меня не слушала и игнорировала мои слова. «Я же знаю, что ты чувствуешь ко мне, Антон. Не надо, мы всё равно не будем вместе». В её словах я слышал долю правды и старался изо всех сил не вмешиваться, потому что она была важна для меня, я её уважал. Я прожигал взглядом Арсения, но он лишь злобно ухмылялся и специально тянулся к ней за поцелуем. Я правда старался дать свободу Алёне и её отношениям с Арсением, но однажды я увидел, как Арсений целуется с другой. В его лицемерной роже не было раскаяния, не было сожаления, поэтому я дождался конца уроков и подкараулил его у выхода. Впервые в своей жизни я бил его с такой ненавистью. Я бил его по лицу, по ребрам, по животу, он не отставал: сломал мне нос, поцарапал руку и разбил губу. Жгучая ненависть выплёскивалась в каждом моём замахе, я бил до последней целой костяшки, до его последнего болезненного стона и остановился лишь тогда, когда силы покинули меня. Он был кровавым месивом, но я со злым наслаждением смотрел на то, как он плевался кровью, и чувствовал садистское удовольствие. Он встал, покачиваясь, и ушёл, а я сидел на сухой траве и смотрел на вечернее небо. Всё тело болело, но мне было всё равно: я чувствовал, будто только сейчас наконец-то смог раскрыть лёгкие и начать дышать. Метка появилась на следующий день. Я не поверил своим глазам, прикоснулся к руке и почувствовал выпуклый шрам в виде круга. Это было странно, потому что метки обычно бывали в виде причудливых узоров, их было тяжело повторить, и найти родственную душу таким образом было легче, но чёртов круг! Он был ровным, по-перфекционистски идеальным, будто специально выведенная татуировка. Я не был рад, в глубине души я знал, что всё это в высшей мере вселенская подстава, но засунул это подозрение поглубже, надеясь, что не прав. Я ничего не сказал родителям и даже лучшему другу Димке, пришёл в школу, сел на привычное место и делал вид, что всё в порядке. Конечно, мои раны от вчерашней драки не остались незамеченными, одноклассники отпускали шуточки, Дима выпытывал «что на этот раз», а учителя лишь закатывали глаза. Но когда появился Арсений с распухшим лицом, всё их внимание переключилось на парня. Девочки с презрением посмотрели на меня, сразу поняв, что это я стал причиной испорченного красивого личика их одноклассника, учителя тоже недовольно косились на меня. Но Арсений молчал. Я был удивлён, что он не воспользовался такой возможностью и не растрепал всем, что это я его избил. Тогда мне точно грозило отчисление из школы. Пришла Алёна и долго расспрашивала парня, но она тоже не получила вразумительного ответа. Начался урок, и всё внимание переключилось на алгебру, однако посреди занятия я увидел, как Арсений повернулся и посмотрел на меня. Этот короткий взгляд не длился больше пары секунд, но я всё понял. На его руке была та же метка. Несколько дней подряд мы не пересекались, не пытались друг друга подколоть, оскорбить, даже уничтожающими взглядами не обменивались. Всё казалось таким странным, будто мир в одночасье перевернулся с ног на голову. Верх стал низом, а низ — верхом. По вечерам я часами стоял в ванной и пытался оттереть метку на руке: сначала мылом и мочалкой, потом железной щёткой и средством для мытья посуды, а потом и отбеливателем. На коже остался химический ожог, но метка была целой и невредимой. В конце концов я психанул и отправился к тату-мастеру. «Хочу метку перекрыть», — объяснил я ему. Он посмотрел на меня, вздёрнув бровь, а потом взглянул на метку. «Мы таким не занимаемся», — буркнул он и вернулся к прежнему занятию. «Почему?» — спросил я повышенным тоном. «Потому что ты можешь хоть тонну краски туда влить, метку нельзя перекрыть, — ответил мастер, раздражённо взглянув на меня. — Это невозможно». «А ты попробуй», — рыкнул я на него и положил пухлую пачку налички. Мне было плевать, что я долго копил на ноутбук своей мечты, потому что избавиться от ненавистной связи с соулмейтом было в тот момент куда важнее. Хоть это и было мнимым избавлением, я желал его, чтобы знать, что моя жизнь всё ещё находится под моим контролем. Мастер взглянул на деньги, на меня и усмехнулся. Я решил выбрать самый нейтральный эскиз, который бы не бесил и смотрелся стильно — треугольник с космической тарелкой, где метка потерялась бы где-то в корпусе корабля. Боль, которую я чувствовал с каждым уколом иглы, не была невыносимой, она подстёгивала меня и мою ненависть к кругу на руке. Она давала силу и власть над своей судьбой. С улыбкой на губах утром следующего дня я щупал замотанную в полиэтилен татуировку и с нетерпением начал аккуратно снимать повязку, чтобы посмотреть на перекрытую метку. Но на лице моём отразилась не радость, а ужас. Метка будто бы оттолкнула всю краску, наложенную поверх неё, и ярко выделялась в центре тату. Я матерился и жаловался на тату-мастера несколько долгих минут, но он лишь пожал плечами и спокойно ответил: «Я же тебе говорил». Больше я не мог игнорировать тот факт, что моя жизнь теперь навсегда была связана с ненавистным мне человеком. На смену отрицанию пришёл гнев, и я отправился к Арсению, чтобы выплеснуть всю злость, скопившуюся у меня где-то в районе печени. Он встретил меня тем же ненавистным взглядом, что и я его. Мы стояли и молчали. Я понял, что времени у нас вагон и маленькая тележка, и закурил. «Ну и зачем припёрся?» — выплюнул наконец он, скрестив на груди руки и свысока посмотрев на меня, хоть он и был ниже ростом. Я неспешно сделал затяжку и выдохнул облако серого дыма ему в лицо. Он поморщился. «Ты знаешь, зачем я здесь». Он закатил глаза и начал медленно заворачивать рукав своего свитера, подставляя под лунный свет своё аристократично бледное предплечье. Я взглянул на метку, ничем не отличавшуюся от той, что красовалась на моей руке. Я почувствовал пустоту внутри, будто бы этот узор никак не был связан со мной, и закатил свой рукав. «Какая безвкусная хуйня, — злобно усмехнулся Арсений, увидев татуировку на моём предплечье. — Ты настолько тупой, что реально думал, что она поможет тебе скрыть метку?» Арсений громко и звонко расхохотался, а в моих венах начала вскипать кровь. Я сделал последнюю затяжку и кинул окурок на землю, не сводя взгляда с разрывающегося от смеха парня. Когда смех начал утихать, я взял его за грудки и больно ударил головой о стену дома. Он, видимо, предугадал это и со всего размаху вмазал мне коленом по яйцам. Из моего рта вырвалось шипение, я скрючился, но Арсений на этом не остановился. Он со злобой в глазах ударил меня в живот, отчего последние остатки воздуха покинули мои лёгкие. Я упал на асфальт, корчась от боли. Он занёс ногу для повторного удара, но мне удалось перехватить стопу в воздухе и дёрнуть на себя. Арсений потерял равновесие, и я навалился сверху. «Ёбаное ты ничтожество», — прорычал я ему в лицо перед тем, как мой кулак прошёлся по его крепкой челюсти. Он схватил мою руку и до боли укусил. Я закричал, чувствуя, как его зубы вонзаются в сухожилия. Он вмазал мне в скулу — я не ожидал этого удара и случайно прикусил язык, чувствуя вкус крови на зубах и языке. Злость наполняла всё моё тело, и я схватил этого ублюдка за горло. Он царапал мои руки, пытаясь высвободиться, но держал я его крепко и давил, давил на мягкие ткани шеи и гортань. Арсений захлёбывался в попытках вдохнуть немного воздуха, брыкался подо мной, и я чувствовал наслаждение от того, насколько он был на грани. Он смотрел на меня в ужасе и диком страхе, и я почувствовал, как наливается член в моих штанах. Это осознание ужаснуло меня, я резко убрал руки и отполз от парня, пытающегося восстановить дыхание. Он кашлял и цеплялся за горло, где секунду назад находились мои руки. Я глядел на него в полном шоке, тело сковало леденящим кошмаром. Я смотрел на то, как он приходит в себя, и ждал, когда он уйдёт, как делал всегда после наших встреч. Но он не ушёл. Он сел на землю напротив меня и устало посмотрел в мои глаза. «Доволен, уёбок? — спросил он меня грозно, а потом на его лице появилась мерзкая ядовитая усмешка. — Никуда ты от меня не денешься, мы теперь повязаны». Меня бросило в дрожь. Я резко встал и, не оборачиваясь, убежал под злобный смех своего соулмейта. Я до последнего не хотел верить в то, что мне суждено всю свою жизнь прожить бок о бок с этим заносчивым лживым куском говна. Меня бесило в нём всё: то, как он говорил, как смеялся, как одевался, как учился и даже как дышал. Я не мог смотреть ему в глаза, потому что всё моё нутро тряслось от злости и гнева. В эти дни я старался избегать всё, что связано с Арсением, но мы ходили в одну школу, в один класс, наши дома располагались друг напротив друга и даже друзья были общими. Он будто нарочно постоянно напоминал о своём существовании: то как-нибудь обзовёт, то локтем заденет, то пошутит по-дебильному. Я скрипел зубами, но пытался не реагировать на все его издёвки, однако брошенная случайно фраза «как у тебя дела с поиском соулмейта, Антон» вывела меня из себя. Я влепил ему пощёчину на глазах у всего класса и учительницы информатики. Меня вызвали к директору, и я долго слушал нотации и причитания сначала от него, потом от матери. Но меня это всё не волновало, я знал, что мне нужно действовать по-другому. Избавиться от Арсения Попова раз и навсегда. Долгие ночи я проводил за ноутбуком и сборниками по подготовке к ЕГЭ. Я тратил всё своё свободное время, чтобы сдать экзамены на высокие баллы. В конце концов я смог поступить в Санкт-Петербург, хоть и в не совсем известный, но довольно престижный вуз. Когда моя нога коснулась земли чужого мне города, я почувствовал свободу. Я мысленно попрощался со своим надоедливым соулмейтом навсегда, но, оказывается, это было опрометчиво. Я увидел его на линейке первого сентября среди первокурсников моего вуза, и вся ненависть, которую я упорно подавлял год за годом, вырвалась наружу. Мы вновь стояли друг напротив друга и испепеляли взглядами, и я вновь схватил его за грудки, вновь прижал к стене. Слюна в моём рту стала горькой, как будто из-за Арсения моё тело вырабатывало яд. «Что ты тут делаешь?» — прошипел я сквозь зубы, больнее прикладывая его головой о стену. Его лицо перекосилось на мгновение, но потом расцвела гадкая улыбка. «Я знал, что ты тупой, Шаст. Но не знал, что настолько, — прохрипел он и издал нервный смешок. — Мы повязаны. Куда бы ты ни отправился, я буду рядом. Это проклятье соулмейтов, дубина». Руки мои обмякли, и я отпустил его. Я посмотрел на свои дрожащие ладони, а потом на злорадствующего Арсения и наконец-то осознал. Всё это время он был прав. Мы повязаны, неразлучны. Куда бы я ни пошёл, он будет идти за мной до самого конца обрыва, даже если он этого не хочет. Я взглянул в ненавистные мне голубые глаза и увидел в них презрение, разочарование и безысходность. Он был таким же заложником этой связи, как и я. Мы были двумя сторонами одной монеты. «Не думай, что я просто так прощу всё», — сказал я на удивление спокойным тоном. Он усмехнулся. «И в голову не приходило». Я оставил его в покое в надежде, что смогу игнорировать присутствие Арсения в своей жизни, потому что чувствовал, что вырос. Я больше не хотел распускать о нём слухи, перекидываться сообщениями с угрозами и оскорблениями, выбивать всю дурь из его жалкого тела. Я не ходил в места, где мог оказаться Арсений, всё свободное время проводил за учёбой, а выходные — в узком кругу друзей. Я пропускал мимо ушей все сплетни о «самом горячем парне на курсе», не посещал студенческие мероприятия, не горел желанием знакомиться с новыми людьми. Из распиздяя я превратился в заучку. Интересно, мама Арсения ставила бы меня в пример зазнавшемуся активисту с факультета естественных наук? Мне было тяжело избегать Арсения, потому что о нём говорили все, начиная с глупой одногруппницы с накачанными губами, которая искала в стенах университета не знания, а мужа, заканчивая преподавателями, расхваливавшими талантливого и умного первокурсника. У меня складывалось ощущение, будто бы Арсений специально пытался напомнить мне о своём существовании. Но я стискивал зубы и молчал. Я проклинал всех существующих богов и демонов за совместные потоковые лекции. Сев в самый дальний угол аудитории, я принялся ждать начала лекции, не позволяя себе поднять взгляд и найти знакомую до боли фигуру. Но Арсения не устроило такое положение вещей — он медленно прошёлся взглядом по полупустующей аудитории и специально сел за парту впереди меня, ничего мне не сказав. Я всё-таки поднял глаза и уставился на макушку его головы. Как же меня бесила его стрижка, родинки на его шее… Я вновь почувствовал знакомое жгучее чувство в груди и постарался отвлечься. Вскоре началась лекция, и опоздавшие студенты медленно потянулись цепочкой из одного двух человек в аудиторию, робко извиняясь перед лектором. Один из таких студентов, проскочивших в аудиторию после начала занятия, был Серёжа — мой одногруппник и хороший знакомый. Увидев свободное место рядом со мной, он засеменил в мою сторону, но остановился перед Арсением, чтобы обменяться рукопожатиями. Я нервно прикусил губу и посмотрел на лектора, распинавшегося перед доской. Серёжа прошептал мне что-то о внешнем виде преподавателя, но я ничего не расслышал и, не став переспрашивать, просто улыбнулся. На протяжении всей лекции Арсений ни разу не повернулся, ничего не сказал, и я успел даже расслабиться. Но Арсения я ненавидел с самого рождения не просто так… «Эй, Шаст, смотри – твоё будущее», — сказал Арсений, повернувшись и протянув свой телефон, на экране которого было изображение бомжа. Эта безобидная шутка в сравнении с тем, что он говорил обо мне в школе, казалась детским лепетом. Со стороны, возможно, могло показаться, что мы друзья, и этот стёб был лишь подтверждением наших близких отношений, но злая усмешка Арсения, его холодные пронизывающие глаза говорили обратное. «Тебя в КВН в роли коврика для пола держат?» – ответил я, не сдержавшись. Мы смотрели друг на друга уничтожающим взглядом. Ненависть, бурлящая где-то в животе, просилась наружу, и я знал, что не смогу её долго удерживать. «Так вы знакомы?» – вскинул брови Серёжа, прервав нашу немую перепалку. «Да, — усмехнулся Арсений, — одноклассниками были». Я скривился. Одноклассники. Это было самое поверхностное описание наших сложных отношений. «Класс! Тогда вы оба придёте на мой день рождения в эту среду. Потусим, будут только свои». Я открыл рот, чтобы возразить, но раздался звонок, и все засобирались на выход. Арсений медлил с уходом, его гадкая ухмылка не слезала с лица, и как же сильно я хотел стереть её своим кулаком. «Обязательно приду», — громко, чётко выделяя слова, сказал Арсений, обращаясь к Серёже, но фраза явно была адресована мне. Я разозлился. Он покушался на моих друзей, на то немногое, что не было тронуто его мерзкими ручищами. Такое простить я не мог, поэтому в среду я пришёл с твёрдым намерением выпить и снести голову Арсению Попову. К десяти часам я уже был в хлам, но Арсения не было, и я подумал, что, может, в этот раз он оставит меня в покое. Как бы не так. Он появился со своими не менее мерзкими, как он сам, друзьями, хотя изначально Серёжа оговаривал, что эта тусовка «для своих». Алкоголь подогревал мой гнев, и я на непослушных ногах подошёл к нему. «Пойдём выйдем». Арсений усмехнулся, но последовал за мной. На улице было холодно, но мне было плевать: меня грела моя ненависть. Ледяными пальцами я достал из пачки сигарету, закурил и выпустил облако дыма ему в лицо. Он даже бровью не повёл, засунул руки в карманы штанов и с нахальной ухмылкой уставился на меня. «Как же ты меня заебал», — сказал я, стряхивая пепел с сигареты. «Поверь, это взаимно». Я снова сделал затяжку. Арсений не предпринимал никаких действий: не отпускал тупых шуток, не смеялся надо мной, не оскорблял. Он ждал моего шага. Для него весь этот фарс — лишь часть большого шоу, где я был главным цирковым уродцем. Я для него был обезьянкой в клетке, в глупую физиономию которой было весело тыкать палкой, а потом смеяться над её реакцией. Но я больше не был таким. Я больше не вёлся на его глупые уловки, я был выше и умнее этого. Теперь он стоял по сторону прутьев, а палка была в руках у меня. Я сделал большую затяжку — вобрал в себя как можно больше горького удушающего дыма, — вцепился в его горло и выдохнул весь дым, до последней капли, ему в рот. Он затрепетал в моих руках, пытаясь вдохнуть кислород, но я не давал ему этого сделать. Он царапал мою руку, прямо как в тот самый вечер, а я только крепче держал его за шею. Я наслаждался ненавистью, плескавшейся в глубине его глаз, и по-садистски улыбнулся. Как же приятно, когда твои чувства взаимны… «Блять, Шаст! Отпусти его!» — завопил кто-то позади меня. Я отпустил Арсения, он упал на колени и начал тяжело дышать. Пара человек подбежала к нему и начала расспрашивать о самочувствии парня. Они подняли его на руки и потащили в дом. Арсений всё ещё цеплялся за горло и драматично размахивал руками, но, когда он прошёл мимо меня, я увидел на его лице злорадную ухмылку. «Ёбаный в рот, ты что творишь? Совсем ёбнутый?» — кричал на меня Серёжа, его глаза округлились, брови взметнулись вверх. Я неловко глотал ртом воздух, но мысли рассыпались, и я никак не мог собрать их в кучу. «Тебе надо уйти, — грозно сказал Серёжа, скрестив на груди руки, — сейчас». Я ушёл, осознав, что проиграл. Арсений был умным, хитрым уёбком, который за пару минут смог переиграть меня и убедить всех моих друзей в том, что я опасен для общества. Я знал, что в этот самый момент он плёл против меня паутину из лжи, пока я возвращался домой на своих двоих в ёбаную пургу. Я знал, что большинство моих знакомых поверило во всю ту лапшу, которую он навешал им на уши. У меня не было шансов. Я усмехнулся, поражаясь, насколько коварен был мой соулмейт. Ёбаный манипулятор. Как я и предполагал, все мои друзья, которыми я успел обзавестись за такой короткий срок, отвернулись от меня. Только Серёжа давал списать домашку, но всё ещё косился недоверчиво. Я не стал их переубеждать. Раз они решили поверить такому ничтожеству, как Арсений Попов, то зачем мне эти друзья? Я остался один. Опять. «Какие планы на выходные, Шаст? С друзьями встречаешься?» — спросил у меня как-то Арсений с противной усмешкой на губах, когда мы случайно пересеклись на перемене. Я посмотрел на него со всей ненавистью, которая сочилась из глубин моего сердца, и ответил: «Не сомневайся. Я знаю, чем тебе ответить». Он рассмеялся так звонко и отвратительно, что некоторые студенты и преподаватели обратили на нас внимание. «Ты похож на злого хомяка, — произнёс Арсений, продолжая улыбаться. — Жду не дождусь ответочки». Я знал, что он мной манипулирует, но ничего не мог с собой поделать. Это я распустил слух о том, что Арсений распространяет закладки. Эти слухи дошли даже до деканата. Они обшарили его комнату в общежитии, заставили проходить наркотест, проводили бесконечные обязательные лекции о вреде курения и наркотиков. Я с удовольствием слушал, как полицейский говорил о каких-то статьях в законодательстве, запрещающих распространение и хранение наркотических веществ, потому что знал, что теперь к Арсению начали относиться по-другому. Да что там, даже Серёжа начал подсаживаться ко мне на парах. Однако я знал, что расслабляться не стоит, поэтому не гнушался лишний раз заглянуть в комнату своего соулмейта на чай без его ведома и оставить пару дружеских заметок в его ноутбуке, «случайно» удалив черновики его рефератов и курсовых. Я прекрасно знал, с кем он встречается, с кем спит, с кем общается и не без удовольствия портил отношения Арсения с его друзьями и девушками. Арсений мстил мне в ответ: саботировал мою подготовку к самым важным экзаменам и зачётам, намеренно портил отношение преподавателей ко мне, поспособствовал тому, что меня выгнали из общежития. Шли годы, мы портили друг другу жизнь, отравляли каждый миг существования, пока в конце концов от нас не отвернулись все наши друзья и знакомые. Мы остались одни в этой жестокой войне друг с другом, уничтожая по кусочкам, стирая в пыль все светлые чувства и оставляя только одно — жгучую, испепеляющую ненависть. Я ненавидел его, а он меня, и это было самым искренним чувством в моей жизни. Теперь эту долгую нудную предысторию знаете и вы. Вы, посвящённые в суть наших грязных гнусных душ, осуждаете ли нас? Осуждаете ли вы нас за то, что мы превратили свою жизнь в череду бесконечной бойни? Осуждаете ли вы нас за то, что мы лжём окружающим? Осуждаете ли вы меня за то, что в потоке бесконечного вранья, единственный человек, с которым я остался откровенным, — мой соулмейт, которого я ненавижу? У вас есть все причины для того, чтобы вынести нам приговор. Но теперь, имея все карты на руках, вы можете понять, почему я соврал той девушке в зелёном пальто. — Невероятно! Почему ты не обратился в полицию? Нельзя спускать с рук то, как он с тобой обращается. Расскажи им, что он тебя бьёт и выгоняет из дома, — возмущалась девушка. Я сделал вид, что задумался, уставившись в одну точку перед собой. Я старался изо всех сил, чтобы не заржать на весь двор, но за долгие годы практики я легко мог справиться с этим. — Я, наверно, последую твоему совету. Но, пожалуйста, не связывайся с ним больше. Не отвечай на звонки и СМС, заблокируй его везде и старайся не пересекаться с ним, — зашептал я ей в ложном порыве страха. — Конечно, спасибо, — ответила она, и, кажется, поверила. Она говорила что-то ещё о службах психологической помощи, правоохранительных органах и телефонах доверия, я покивал головой и поторопил её с уходом, ссылаясь, что Арсений может спуститься в любую минуту. Она несколько раз оборачивалась, когда уходила, а я сидел с грустным ебалом и ждал, пока она завернёт за угол. Когда её фигура скрылась за поворотом, я ухмыльнулся. Ну сколько можно таких дур таскать, а, Арсений? Не прошло и минуты, как на мобильный телефон пришло сообщение. ПидоАРС «Спасибо, что помог от неё избавиться ;)» Я усмехнулся. Он пытался убедить меня в том, что она была ему безразлична. Но я знал, что он к ней испытывал. Я дал ему время привыкнуть, проникнуться ею и поверить в хэппи энд, а потом втоптал в грязь его чувства, как делал c каждым дорогим ему человеком. Я взглянул на сопящего под боком Тимофея, почесал его за ушком на прощание и поплёлся домой.

***

На похороны Алексея Львовича пришёл, наверно, весь университет. Это был прекрасный человек и великолепный преподаватель, который сумел залезть в душу даже тем, с кем он не был знаком лично. Я восхищался тем, как он легко относился к жизни. Он умел грустить и радоваться, знал цену времени, не имел привычки долго страдать из-за своей ошибки или упущения. Он знал, что хотел получить от жизни, и легко достигал своих целей. Я был уверен, что за свою долгую насыщенную жизнь он ни о чём не жалел, и смерть для него не казалась грустным концом. «Смерть — это часть жизни, именно она делает каждый миг таким ценным», — говорил преподаватель на своих парах. Я разделял его точку зрения, однако грусть всё равно сжимала моё сердце при виде опускающегося в землю гроба. Я помню момент, когда пришёл к нему в кабинет, чтобы оставить на проверку курсовую работу. Он снял очки, потёр уставшие после долгой бумажной работы глаза и сказал: «Антон, останьтесь. Я сразу проверю вашу работу и скажу о недочётах». Я кивнул и протянул ему напечатанный параграф. Он обратил внимание на татуировку на моём предплечье и усмехнулся, забирая из рук листы. «Неудачное первое впечатление?» Я посмотрел на руку и поспешил опустить рукав кофты. «Вроде того». Ухмылка на его лице стала больше, и преподаватель ответил, не поднимая на меня взгляд: «У меня тоже знакомство с родственной душой не заладилось, ненавидели друг друга жутко». Я удивился. Алексей Львович мог с первого взгляда расположить к себе любого человека, этот мужчина был слеплен из обаяния и харизмы. И этот человек утверждает, что смог настроить против себя свою вторую половинку? Я издал короткий смешок. «Вы? Да вы же самый потрясающий человек на планете!» — воскликнул я и покраснел, осознав, что только что сказал. «Спасибо, — рассмеялся преподаватель, — но да, мы терпеть друг друга не могли». «И как же вы уладили ваши отношения с соулмейтом?» — полюбопытствовал я. «Родственная душа — это всегда подарок судьбы. А кто мы такие, чтобы смотреть дарёному коню в зубы? Нужно принимать с благодарностью всё, что даёт тебе жизнь. Даже если на первый взгляд кажется, что тебе подсунули мешок с… — Преподаватель запнулся, но потом добавил: — Компостом». Я рассмеялся. Алексей Львович улыбнулся и вернулся к проверке моей курсовой. Я тогда не предал значения его словам, у меня ведь совершенно другая ситуация. Наши отношения с Арсением куда сложнее, болезненнее, глубже. Я смотрел на жену преподавателя, одиноко стоявшую у могилы мужа. На её сером лице уже не было слез, лишь усталость и боль. Я видел её всего пару раз до этого — жизнерадостная, пышущая энергией женщина с широкой улыбкой и живыми большими глазами. Теперь вместо неё стоял совершенно другой человек с огромными мешками под тусклыми глазами, бледной кожей и болезненной худобой. На её тонкой руке я увидел метку, точно такую же метку носил Алексей Львович на своём предплечье. Я услышал шаги позади себя и обернулся. Это был Арсений. Его отсутствующий взгляд был направлен на кладбищенские надгробия, плечи опущены, а руки спрятаны в карманах. Он тоже переживал смерть любимого всеми преподавателя. Я молчал. На похоронах преподавателя мы утвердили негласное перемирие, однако подбадривать я его не собирался. Он, видимо, тоже. Мы стояли, и каждый думал о своём — о жизни, о смерти, об усопшем. Я посмотрел на облачное небо, вздохнул и закрыл глаза. Как бы хотел я умереть? Тихо в постели рядом с любящим человеком или в одиночестве, оградив родных от страданий? Думаю, что прейскуранта мне в руки никто не даст, и я не смогу выбрать свою смерть. Однако я могу выбрать, как мне прожить остаток своей жизни… — Я всегда буду рядом, — сказал голос рядом. Я открыл глаза и взглянул на Арсения. Он упрямо смотрел на меня, не улыбаясь, не насмехаясь. Его взгляд был серьёзным, даже строгим. Я кивнул. Эти слова были не проклятьем, а обещанием. После похорон мы не пересекались. Я не мог объяснить, в чём заключалась перемена в настроении. То ли слова, сказанные на похоронах, возымели такой эффект, то ли мы просто устали каждый раз доказывать друг другу истинную природу наших чувств. Но я был рад, что мог хоть немного отдохнуть от Арсения и его дебильных выходок. Однако судьба, как назойливая сука, не хотела, чтобы мы забывали о существовании друг друга. Именно поэтому, когда я решил отправиться с коллегами в местный бар, был ни капли не удивлён, услышав знакомый смех. Я наблюдал за тем, как Арсений флиртует с очередной дурой, искавшей спонсора сегодняшнего вечера, и чувствовал гадкое щекочущее внутри чувство, что я должен испортить ему свидание. Я знал, что во мне взыграли остатки ребяческого упрямства, но не мог упустить шанс лишний раз напомнить Арсению о себе. Я предупредил своих коллег о том, что хочу поздороваться с приятелем, и быстрым шагом направился к столику парочки. — Хэй, Арс! Не знал, что встречу тебя здесь, — улыбнулся я, хлопая парня по плечу. Он нахмурился и с раздражением посмотрел на меня. — Я Антон, друг Арсения, — сказал я тем временем девушке. — Маргарита. Рада знакомству. — Она пожала мою руку и вежливо улыбнулась. — А где Света? Вы же с ней неразлучны, — спросил я, повернувшись к Арсению. Он понял, чего я хотел добиться, и решил мне подыграть. — Моя сестра? — ухмыльнулся Арсений, бросив короткий взгляд на Маргариту. — Решила остаться сегодня дома. — А, — протянул я, — ну да, нужно же кому-то приглядывать за твоей беременной женой. Я с удовольствием смотрел на округлившиеся от шока глаза девушки, сидящей напротив Арсения, и растерянного парня. — У тебя есть жена?! Да ещё и беременная! — воскликнула она, вставая из-за стола. Арсений пытался объяснить ей ситуацию, но делал это он будто совсем неохотно, скорее из вежливости. Но меня это не беспокоило, потому что я упивался своей победой. Как оказалось потом, эта была фальшивая победа. Когда девушка ушла, Арсений повернулся ко мне и посмотрел спокойным, безразличным взглядом. — Пойдём выйдем, — сказал он, и я почувствовал дежавю. Мы покинули бар, но Арсений не хотел выяснять отношения у его стен. Он повёл меня на парковку. Там было меньше людей, не было света и камер. Я знал, чего он хотел. Он хотел драки. Что ж, не совру, если скажу, что ожидал этого. Моё тело само успело соскучиться по жгучей боли от замаха его костлявых кулаков. Может, мы стали мазохистами за всё то время, что провели вместе? Я не был бы удивлён. Драки меня возбуждали, бодрили, воодушевляли. Драка была нашим способом выражения чувств. Это было дико, но необходимо нам обоим. — Садись, — потребовал он, когда мы остановились у дверей его машины. Я вздёрнул бровь, но ничего не сказал. Сел на переднее сиденье. Он завёл машину, и мы двинулись. Я молчал, не задавал вопросов, хотя мне было до жути интересно, куда он всё-таки решил меня отвезти. Я смотрел на него лишь краем глаз, отмечая, что Арсений был спокоен. Он крепко сжимал руль и не сводил взгляда с дороги. Я вздохнул и расслабился в кресле. Мне было плевать, что он задумал. Я не боялся его, не боялся его угроз и задуманных им подлянок. Я решил для себя насладиться этим вечером и повеселиться. Вскоре мы выехали из города. На город уже обрушилась ночь, и дорогу нам освещали лишь одинокая луна и фары машины. Мы проезжали мимо заброшенных садовых участков и заросших полей, по которым свободно гулял ветер. Листья перешёптывались между собой, стволы кренились, а цивилизация всё больше отдалялась от нас. Я открыл окно и просунул руку, ощущая потоки холодного воздуха, ласкавшие мою кожу. Вдруг Арсений резко затормозил, подняв клубы пыли и песка. — Вылезай, — скомандовал он. Я вылез из машины и внимательно следил за ним. Он обогнул авто и сел на капот, повернув голову в сторону луны. Я подошёл ближе. — И зачем ты меня сюда привёз? — спросил я, скрестив на груди руки. — Здесь нам никто не помешает, — помедлив, сказал он, — мы сможем спокойно закончить дело. Он посмотрел на меня, и я впервые почувствовал, как мурашки покрывают кожу от его взгляда. Он смотрел на меня со злостью, презрением, ненавистью и раздражением. Он смотрел так только на меня. Но помимо всего этого где-то в глубине голубых глаз скрывалось желание всё закончить. Он устал. И хотел поставить точку в нашем бесконечном противостоянии. Он хотел, чтобы мы бились насмерть. Я устало улыбнулся. Я понимал его, как никто другой. Я тоже думал о том, чтобы всё закончить, но не знал, что Арсений разделял мои мысли. — Так начинай, — сказал я. Не успел я договорить фразу, как прилетел первый удар по носу. Мне столько раз его ломали, что и не сосчитать. Я устоял на ногах и не стал ждать нового удара, вмазал ему прямо по печени. Он согнулся, зашипел и ударил меня в солнечное сплетение. Я смог увернуться и сбить его с ног, повалив на землю. Я бил его по рёбрам и ногам, но он каким-то образом смог врезать мне в колено, отчего и я потерял равновесие и упал на него сверху. Он бил меня в грудь, пытался задеть пах, но я смог удержать его руки и с размаху ударить по лицу. Я немного не рассчитал, и удар пришёлся по челюсти, отчего я сразу почувствовал боль в костяшках. Неспособный освободить руки Арсений принялся меня кусать: в руку, плечо, щёку. Я отвлёкся и упустил тот момент, когда он укусил мою губу. Я вскрикнул от боли, когда ощутил, что он вырвал кусок моей губы. Его лицо, покрытое моей и его собственной кровью, перекосилось в победной сумасшедшей улыбке, а между зубами торчал кусок моей плоти. Я понятия не имею, что двигало мной в тот момент, но я схватил его за горло и сделал больной и глубокий укус. Он издал громкий крик, а я только сильнее сжал челюсти. Я кусал его кожу на шее, оставляя не багровые, а чёрные засосы, смешивая свою слюну с нашей кровью. Он больно дёрнул меня за волосы — я почувствовал, что он вырвал большой клок на затылке. Я сжимал его бока, вонзал ногти в его кожу и чувствовал кончиками пальцев, как стекают маленькие тёплые струйки крови. Мы пожирали друг друга, как дикие животные, в порыве уничтожить друг друга, сделать как можно больнее. Я порвал его джинсы и достал свой набухший член из штанов. Мне было плевать на то, что он был не готов, что у него никогда не было анального секса. Я вставил свой член в его проход и с размаху вошёл до конца. Он закричал, попытался меня оттолкнуть, но я держал крепко. Это не было сексом, это был акт унижения, обладания. Вместо смазки, кровь и слюна, вместо кровати, асфальт и пыль. Я его трахал, чтобы показать ему, что я выиграл. Я победил. Но в какой-то момент Арсений громко и истерично засмеялся, обнажая зубы, испачканные в крови. — Это всё, что ты можешь? — воскликнул он мне в лицо. Я ускорился, но это не остановило его от того, чтобы оставить глубокие царапины на моей спине. Он потянулся ко мне и снова укусил в раненую губу. Я зажмурился, зарычал и сжал его бёдра до синяков. Арсений снова укусил меня, но на этот раз в плечо, вновь отрывая от меня кусок плоти. Я не выдержал и кончил, не вынимая член из его тела. Я упал голой задницей на асфальт и опёрся спиной на машину. Арсений лежал на земле, голый и не шевелясь. Обрывки его одежды валялись вокруг тела, кровь стекала с него на землю. Её было так много, что казалось, будто парня сбили на машине или загрызли волки. Я посмотрел на свои руки и попытался пошевелить мышцами лица. Адреналин, бежавший в моей крови, выветривался, и я осознал, что скоро почувствую невыносимую боль. Нужно было добраться до аптечки и выпить болеутоляющие до того, как пройдёт шок. — Вставай, — пнул я Арсения носком своих ботинок. Мы не говорили, пока ехали обратно в город. Это было чем-то новым, очень странным и диким. Наши сложные отношения вышли на новый уровень, и я бы рассмеялся, если бы не был так напуган. Тот Антон, который разрывал на Арсении одежду, трахал его, когда тот сопротивлялся, был совершенно незнакомым для меня человеком. Чудовище, монстр. Я боялся того, что ещё может сделать это неукротимое животное. Я боялся, что это снова повторится. Я взглянул на окровавленные руки Арсения, покоящиеся на руле, и с ужасом подумал, что мы идеальная пара. Я совсем не ожидал того, что на попытку изнасилования он будет реагировать… так. Я осмелился посмотреть в его лицо. Оно было каменным и не выражало никаких эмоций, парень лишь упрямо смотрел на дорогу. — Есть закурить? — Единственное, что он сказал мне после этой абсурдной ночи. Мы курили в салоне, проезжая мимо тех же заброшенных участков и заросших полей, однако меня не покидало ощущение, будто я еду в зазеркалье. В этот вечер я узнал что-то новое о себе и своем соулмейте, и это полностью перевернуло игру. Мне пришлось выдумать историю о том, что меня избили гопники в тёмной аллее, чтобы не пугать своих коллег и знакомых. Они были шокированы и заботливо порекомендовали мази и кремы, которые помогут заживить раны. Я их поблагодарил и уверил, что уже обратился в полицию и этих негодяев обязательно поймают. Я долго рассуждал о произошедшем. С одной стороны, я был до усрачки напуган тем, кем я становился наедине с Арсением. С другой, мне было интересно, куда дальше могли зайти эти безумные отношения. Мы были готовы разодрать друг другу глотки, задушить друг друга голыми руками, забить до полусмерти, но мы всегда знали грань. Мы всегда останавливались до того, как могло произойти что-то непоправимое. Но в тот вечер мы перешли черту. Теперь это не просто ненависть, это что-то другое — личное, интимное, приватное. Физическая боль, которую мы причиняли друг другу, приносила нам душевное успокоение и удовлетворение. Чем больше синяков и шрамов, тем сильнее насыщение от встречи друг с другом. Но в тот вечер мы познали кроме знакомой боли наслаждение, которое могли приносить наши тела. Я никогда не испытывал такой животной страсти и крышесносящего оргазма. Да, это была страсть, дикая и смертельно опасная, оттого такая жгучая и сильная. Я знал, что наши ебанутые отношения не могли ограничиться чистой ненавистью, но и представить не мог, насколько сильной была связь наших меток. Губа зажила быстро, синяки отцвели как листья клёна осенью, но воспоминания о той ночи были свежи, будто все события происходили несколько часов назад. Я думал о том, как мы до этого дошли. Почему наши отношения были похожи на оголённые провода, в то время как другие люди спокойно существовали со своими соулмейтами в пределах разумного? Почему именно мы стали неудачной мутацией природы? Я невольно погладил метку на предплечье. Большой палец руки очертил тонкую сомкнутую в саму себя линию. Круг. Почему именно круг? Может, это цифра? Ноль? Или буква «о»? «Уроборос, — поделился своими мыслями однажды Арсений после очередной драки, — змея, пожирающая свой хвост. Знак бесконечности и цикличности. Были бы у тебя мозги — может, догадался бы». Цикличность. И что это может значить вообще? Что мы все умрём? Ну ебать открытие. Я курил в постели и смотрел в потолок, пытаясь найти логику во всём, что произошло со мной за последние несколько лет. Разглядеть смысл, понять причину, но в голове эхом отдавалась звенящая пустота. Я плюнул на всё это и начал собираться. Мне всё равно, какие там у Вселенной на меня планы, я не хочу тратить своё время на выяснение космических порядков. Когда я за несколько минут дошёл до знакомого мне дома, я долго стоял у двери, не решаясь постучать. Пересилив себя, я всё же нажал на звонок. Дверь открылась, и пара голубых глаз уставилась на меня с пониманием и самоудовлетворением. Я не стал объяснять причину моего прихода, хлопнул дверью и повалил его на пол. Он всё так же кусал меня до крови, но обошлось без отрывания кожи, спасибо и на этом. Я царапал его бока, сжимал до синяков ягодицы, оставлял чёрные засосы на шее. Арсений колотил меня по рёбрам, выбивая из лёгких воздух, кусал плечи, оставлял ссадины на ногах и лице. Он ударил коленом мне в живот, заставляя упасть на пол спиной, и сам сел сверху. Теперь была его очередь заявить свои права на меня. Я расцарапал ему лицо и вонзил зубы в его язык, наслаждаясь шипением и болезненными стонами. Когда он засадил в меня член, я вскрикнул, теряясь в острой всепоглощающей боли, пронзающей моё тело. Я схватился за его шею и сжал так крепко, что он начал задыхаться, но трахать меня не прекратил. Да, мы были полноправными мазохистами. Кончив мне на живот, он повалился со мной рядом. Мой стояк всё ещё ныл и просил внимания, но я находил и в этом дискомфорте свой кайф. Я вытащил из кармана джинсов пачку сигарет и закурил, не беспокоясь о том, не против ли Арсений, что я курю в его квартире. Парень молча встал и направился в ванную смыть остатки крови и спермы. — Что значат наши метки? — спросил я, когда он вышел. — Не знаю, — устало бросил он, сев на диван. Я всё ещё лежал на полу, смотрел в потолок и курил. Сперма стекала на пол, высыхала, неприятно пощипывали раны и царапины, но мне было плевать. — Возможно ли, что они значат, что одно вытекает из другого? Что в наших отношениях никогда не было недостатка, и мы созданы, чтобы ненавидеть друг друга? — сказал я, стряхнув пепел на деревянный пол. — Ненависть — это деструктивное чувство, оно разрушает личность человека. Зачем кому-то создавать существо, чтобы оно уничтожало другого человека и самого себя одновременно? — спросил Арсений, легко пнув меня ногой по голове. Я приподнялся на локтях и посмотрел в его глаза. Он глядел на меня с абсолютным спокойствием, но где-то глубоко внутри я видел любопытство, вызванное нашей беседой. — Ты не прав, — ответил я, — мы боремся не ради того, чтобы уничтожить друг друга, а ради удовольствия. Это признание, высказанное наконец-то вслух, удивило нас обоих. Мы замолчали и отвернулись друг от друга. Окурок в моей руке начал неприятно жечь пальцы, и я потушил его о ножку стула. Собрался, оделся и ушёл, не попрощавшись. Эти краткие эпизоды в наших отношения теперь повторялись чаще. Вместо драк, животный секс, вместо оскорблений, молчаливые ненавидящие взгляды. Мы не говорили об этом, не пересекались в других местах, не планировали друг другу подстав. Мне было трудно объяснить своим коллегам, откуда у меня синяки и кровавые подтёки на лице, потому что появлялись они с завидной регулярностью. Я не помнил, что такое обычный секс без укусов до крови, царапин, синяков и прожигающих ненавистью голубых глаз. Иногда мне казалось, что мы нашли компромисс со Вселенной, потому что это была та категория любви, на которую только мы и были способны. Однажды, когда я пришёл к нему домой, он поцеловал меня. Не укусил, не оттянул губу, а именно поцеловал. Нежно и тепло. Я влепил ему пощёчину. — Что ты, блять, творишь? — вскрикнул я, посмотрев на него с леденящим ужасом в глазах. Со стороны могло показаться, что Арсений демонстрировал таким образом свою любовь ко мне, но на самом деле это было унижением для нас обоих. Он оскорбил меня, облил грязью. Я взглянул в его виноватые глаза и увидел растерянность. — Я не знаю, — ответил он тихо, опустившись на кушетку. Я взял его за острый подбородок и заставил взглянуть мне в глаза. Я видел, что он запутался. Я вздохнул и сел рядом. — Это слишком много, я знаю. Если ты хочешь нормальных отношений, я могу уйти и никогда не возвращаться. Я сделаю это из уважения к тебе, — произнёс я и почувствовал изжогу от своих слов. Арсений поджал губы, обдумывая сказанное. Я не торопил его. В конце концов, я сказал это искренне. Как бы странно это ни было, мне нравились наши отношения. Они были безумными, разрушающими правила романтических сказок, губящими здравый смысл, неподвластными нам обоим. Наша связь — это чёрная дыра, засасывающая всё сущее. Мы не стремились к хаосу, мы и были этим хаосом. Но, несмотря на всё это, я видел в Арсении человека. Я уважал его как соперника и как своего соулмейта. Мы рушили всё вокруг не в порыве сделать друг другу больно, а потому что это было частью нашей гнилой сущности. Мы творили хаос и творили его ради друг друга. Наконец Арсений отмер и окинул меня голодным взглядом, нагло ухмыльнувшись. — Ненавижу тебя. Моё сердце сделало кульбит, когда я услышал его слова. Любому другому здравомыслящему человеку могло показаться, что Арсений пытается причинить боль, что это конец отношений. Но я знал истинное значение этих слов. Это был наш ебанутый способ выражения чувств, и я ответил, как подобает — проехался кулаком по его самодовольной ухмылке. — Я тоже. Мы съехались. В первое время наша страсть не имела конца и края: драки, оскорбления, болезненные сношения. Однажды он меня довёл до того, что пришлось вызывать скорую. Но страсти утихли, на смену пришли бытовые мелочи вроде разбивания тарелок о головы друг друга, прожигание сигаретами кожи и угрозами с ножом. Из-за жалоб соседей нам приходилось два раза менять место жительства, но драки и ругань никуда не делись. Иногда Арсений мог настолько взбеситься, что начинал приставать с нежными поцелуями или брать меня за руку, когда мы шли по улицам. Я злился, скрипел зубами и спешил домой, чтобы поквитаться за все выходки. Я не думаю, что он о чём-то жалел. Мы ёбнутые на голову мазохисты, я знаю. Спустя многие годы мы научились сдерживать нашу страсть, оставляли укусы и синяки только там, где их можно было спрятать за тканью одежды. Я привык слушать его бред, который он нёс после работы, а он терпел мою привычку закидывать на него ноги во сне. Мы уступали друг другу в человеческих мелочах, потому что даже наши деструктивные отношения нуждались в порядке. Вселенная не ошиблась, когда решила соединить нас вместе. Мы были прекрасной парой в самом ебанутом смысле этого слова. Когда все люди на планете боялись проснуться утром и увидеть ненависть в глазах соулмейта, для меня не существовало ничего приятнее этого. Наша любовь имела другую формулу, в основе которой лежала сжирающая всё на своем пути ненависть. Мы наслаждались тем, что уничтожали друг друга. Мы бились ради борьбы, а не ради приза. Мы ненавидели друг друга искренне и всеобъемлюще. Всё сущее стремится от порядка к хаосу, а мы его создаём.