*
29 ноября 2022 г. в 05:43
Лейтенант Ордина Анна Эртаковна, жена командира отряда, была не совсем обычной женщиной – партизаны это подозревали едва ли не с самого первого дня. Узкоглазая и смуглая, она происходила откуда-то с севера – подполковник Ордин, говорили, женился на ней во время своей сибирской ссылки ещё при царском режиме – но никто не знал, откуда именно. Отличалась она просто поразительной для женщины выносливостью и ловкостью, иногда проводя весь день на ногах, а при необходимости прыгая, как кузнечик, и бегая, как серна – и всё это при том, что ей было около шестидесяти.
Среди партизан была старшая внучка Ординых – бойкая, не знающая страха хохотушка Роза; она спряталась на вокзале, когда её мать и младшие братья уезжали в эвакуацию. Однажды, когда Розу ранило в ногу – к счастью, легко, осколком едва задело, – другие пациенты в лазарете услышали, как, обрабатывая рану, Анна Эртаковна напевает песню на каком-то неведомом языке.
Немцев загадочная старушка называла тоже странно – «вампу».
– Вампу проклятые, – шипела она, когда разведка докладывала о расположении немецких войск.
– Это по-вашенски немцев так называют, товарищ лейтенант? – восхищённо спросил однажды юный разведчик Викторов, считавший супругов Ординых чуть ли не былинными богатырями после того, как отряд под их руководством разбил немецкую роту, в которой было едва не втрое больше солдат.
– Да нет, не только их – всех, кто лицом похож на людей, а внутри на зверей, – ответила Анна Эртаковна.
Над телами погибших она всегда стояла по часу, а то и больше, и протяжно пела всё на том же неизвестном наречии – например, лейтенант Ловчев, у которого была бабка-якутка, клялся, что ничего общего с якутским язык Анны Эртаковны не имеет.
Порой, когда вспоминали партизаны родные места и семьи, она говорила только о Якутске, где они с мужем поселились после свадьбы и куда, как выразился Ордин, они снова, «так уж сложилось, переехали» в тридцать восьмом. Когда Анну Эртаковну спросили, откуда она родом, она неопределённо сказала:
– Из одной деревни на севере... Её наводнением разрушило.
И больше ничего от неё добиться не смогли. О родителях она вспоминала с нежностью, но от вопросов о том, где они жили или там кем работали, уклонялась.
– Лопарка она, наверное, – предположил как-то Ловчев.
– Лопарка? – переспросил Викторов.
– Ну, живут такие на севере Финляндии, я читал когда-то. Потому она и таится, чтобы за шпионку-белофинку не приняли.
– Уж нашу-то Анну Эртаковну – за белофинку! Сам видишь, как она фашистов люто ненавидит, да и все четверо детей её на фронте.
– Так и я о том! Смотри, Викторов, не болтай об этом зазря. Разобьём гадов этих, может, она сама нам всё расскажет.
Но до мая сорок пятого года Анна Эртаковна в отряде не пробыла. В последнюю военную зиму пришло известие, что погибла младшая дочь Ординых, лётчица из ночного бомбардировочного полка, и безутешная мать слегла с тяжелейшим инфарктом. Выкарабкаться она сумела (всё благодаря своей нечеловеческой выносливости – врачи из госпиталя, куда её отправили, уже разводили руками), но воевать больше не могла. Её удалось отправить лечиться в тыл; но и Ордин после смерти дочери и болезни жены замкнулся в себе, сторонился болтовни и посиделок – и уж, конечно, ему было не до рассказов о тайнах прошлого Анны Эртаковны.
Партизаны вновь встретили супругов Ординых лишь через двадцать лет, когда многие ветераны собрались в Москве на праздновании юбилея Победы. Генерал-лейтенант Викторов с изумлением увидел совершенно седых, сморщенных, но всё ещё бодрых старичков, которым торжественно вручили ордена Отечественной войны.
– Семён Петрович! Анна Эртаковна! – воскликнул он, разыскав их после церемонии награждения. – Помните меня? Я в разведке у вас служил.
– Колька Викторов! Неужели? – расплылась в улыбке Анна Эртаковна. – Да тебя и не узнать!
– Я всегда говорил – ты у нас далеко пойдёшь, – гордо сказал её муж. – До генерал-лейтенанта, гляжу, дослужился, теперь уж тебе нами командовать положено.
– Да какое там командовать, товарищ подполковник! – рассмеялся Викторов. – Скажите лучше, как вам-то живётся? Двадцать лет, не верится, как разбили мы этих, – он припомнил любимое словечко Анны Эртаковны, – вампу-гадин.
К его удивлению, Анна Эртаковна поморщилась:
– Не вампу, Коля, неправа я была. Настоящие вампу бы первые на фашистов этих с камнями и стрелами пошли.
Викторов долго говорил с ними в тот день, а расстались они, договорившись переписываться и по возможности встречаться. Анна Эртаковна даже рассказала немного о том, кто же были эти таинственные вампу – по её словам, так называли дикий народ, живший неподалёку от её родных мест и часто на них нападавший. Ясности это, надо сказать, не прибавило, потому что дочь Викторова работала в Кунсткамере, и когда он спросил её о вампу, она заявила, что о таком народе никогда не слышала и что в Финляндии таких точно не живёт.
И только через пару лет Ордины решились поделиться с ним, почему у Анны Эртаковны так изменилось мнение о вампу – оказалось, их старший сын, Павел, попал в плен, когда его самолёт подбили над вражьей территорией. Он пережил немецкие лагеря и, вернувшись, рассказал о таких зверствах фашистов, что даже у его родителей с их опытом партизанской войны не укладывалось в голове, что кто-то может быть настолько безжалостен.
– Вампу бы их и есть побрезговали, – вздрагивая, говорила Анна Эртаковна.
Вернувшись из плена, Павел был заподозрен в измене – если бы не боевые заслуги родителей, братьев и дочери и не посмертная звезда Героя у сестры, ему бы, возможно, грозил трудовой лагерь; а так его только выслали в хорошо знакомую Ординым Якутию.
Викторов обратил внимание, что все четверо младших Ординых служили в авиации.
– Это мама нас на своих сказках вырастила, – усмехнулся Павел, когда Викторов полюбопытствовал, как так получилось. – В них всегда в воздухе жили добрые духи, а в воде и под землёй – злые; так что, будьте уверены, во флот или в окопы нам всем не хотелось.
В то время Викторов, услышав это, подумал, что Анна Эртаковна просто под видом сказок рассказывала детям истории из Библии – он припоминал из рассказов собственной бабушки, а потом из школьных занятий по атеизму, что рай у христиан находится наверху, а ад внизу.
Семён Петрович Ордин и его жена умерли, как в романах, почти одновременно – он в июле, она в августе семьдесят первого года. Викторов, которого отправили в срочную командировку во Владивосток, не смог приехать на их похороны.
К стыду своему, воротившись из командировки, он почувствовал при мысли о пропущенных похоронах едва ли не облегчение, когда узнал, что прощание с обоими Ордиными проходило в церкви – как многие старики, у которых не сложились отношения с партией, они под конец жизни стали туда ходить. Будь он в Москве, ему пришлось бы либо отказываться отдать последний долг друзьям и сослуживцам, либо рисковать карьерой.
Но на могилы их, конечно, он поехал. Было тяжело видеть улыбающихся Семёна Петровича и Анну Эртаковну на медальоне, привинченном к могильному камню – после того, как повстречал он их, бодрых и полных сил, на Дне Победы, они казались ему вечными, неумирающими... Любимые командир и военврач, сколько раз они какой-то парой слов разом поднимали боевой дух отряда!
Отдав честь и постояв немного в молчании, Викторов склонился к памятнику, чтобы положить к нему цветы, и прочитал, что было написано на табличке под медальоном. Ордин Семён Петрович, подполковник, 1876-1971... здесь ничего неожиданного не было. А вот дальше шло странное – Ордина Анну Эртаковна... что за растяпы табличку делали, в простейшем имени ошиблись... старший лейтенант, 1888-1971, последняя онкилонка Земли Санникова.
– Павел Семёнович? – окликнул Викторов сына Ординых, проводившего его к могилам. – Простите, а что значит эпитафия вашей матери? Что это за Земля Санникова и что такое «онкилонка»?
– А, прочли табличку? – грустно улыбнулся Павел. – Мама с папой держали эту историю в секрете – боялись, что никто не поверит, а если поверят, только шум попусту поднимут... Папа так и сказал, чтобы до их смерти его дневников и записок его друзей никто, кроме нас, не читал... Вот поедем на квартиру, помянем их, и я вам заодно всё покажу. И да, маму действительно по паспорту звали Анну, а не Анной.
Тем вечером Викторов возвращался домой в глубокой задумчивости. Слишком уж невероятно было то, что рассказал ему Павел. Оазис тёплого климата едва ли не у полюса? Мамонты и носороги? Гигантский вулкан? Может, всё-таки это выдумка Семёна Петровича и Анны Эртаковны, хотевших развлечь детей увлекательными сказочками, а Анна Эртаковна и впрямь была, скажем, из финских саамов (дочка объяснила ему, что так правильно называть лопарей) и скрывала своё происхождение после Зимней войны?
Но в глубине души он понимал – такую историю сложно сочинить на пустом месте. Более того, врать Павлу не было резона – все доказательства существования Земли Санникова, кроме какой-то горстки камней, утеряны, участники давешней экспедиции и Анна Эртаковна умерли; даже самый усердный газетчик не выжал бы из этого и пары строк.
Интересно, почему при жизни Ордины обо всём молчали? Уж после пятьдесят пятого, когда их сына оправдали, дела у них шли благополучно – могли бы что-нибудь рассказать. Может, удалось бы экспедицию снарядить к Земле Санникова. С авиацией и современными кораблями – вполне возможно, её бы разыскали!
Но тут Викторов вспомнил, чем всё закончилось в год той, единственной экспедиции. Началось извержение вулкана Земли Санникова, и навряд ли кто-то из местных жителей спасся…
Ну рассказала бы Анна Эртаковна о своей родине, поверили бы ей, послали бы экспедицию. И что? Нашли бы вымершую котловину с телами онкилонов и вампу, стали бы трубить об этом по радио, по телевизору, в газетах – и лейтенанту Ординой пришлось бы смотреть, как о гибели её родных и близких делают выпуски новостей и как их скелеты разбирают в лабораториях и музеях. Да такого никому не пожелаешь!
Остановив машину возле кладбища, Викторов в последний раз отдал честь, повернувшись к могиле Ординых. Правильно они всё-таки сделали, что сохранили тайну.