***
Лагерь Ордена Феникса представлял собой беспорядочное скопление провисающих палаток и ржавых фургонов на квиддичном поле Хогвартса. Сломанный силуэт школы остался на заднем плане как жестокое напоминание обо всем, что было потеряно. Они давно отказались от попыток восстановить ее, и теперь замок словно отвергал любую магию, как будто даже он устал от войны. Гермиона тихо отвернулась, бормоча необходимые пароли, чтобы обойти защиту, и низко опустила голову, избегая любого внимания. Иногда она думала, что они обо всем догадаются. Иногда ей казалось, что они заметят присутствие Драко, запечатленное на ее коже. Иногда ей казалось, что они уже обо всем знают. — Гермиона! Она поморщилась. Это был не дружеский окрик, скорее обвиняющий и взволнованный, и она неохотно повернулась лицом к раскрасневшемуся и беспокойному Симусу, топающему в ее сторону. — Привет, Симус. — Где, черт возьми, ты была? Ей хотелось закатить глаза от его раздражения, но она подавила это желание. Сказать, что их отношения были напряженными и неприятными в течение последних нескольких лет, было бы преуменьшением. Вскоре после того, как Гарри, Рон и остальные члены Армии Дамблдора были убиты, а Драко спас ее, Симус попытался ее поцеловать. Конечно же, она ему отказала. К несчастью для Гермионы, Симус был одним из тех хрупких мужчин, которые приравнивали отказ к смертельному оскорблению. Как будто он чувствовал, что имеет право на ее привязанность, как будто она была «наградой Ордена», на которую претендовал самый высокопоставленный мужчина. К черту все. — Просто ходила на поиски еще нескольких ингредиентов для зелий, — сказала она. — Я искал тебя целый час, — огрызнулся он. — Я сказала Помфри, куда иду. Было бы разумно иметь под рукой дополнительные ингредиенты. Пожиратели вряд ли собираются тихо откланяться. — Я прекрасно это знаю. Я не тупой. Гермиона поджала губы. — Ладно. Драко возник в ее сознании, весь в ярких, резких цветах и с острыми чертами лица, с одобрительной ухмылкой на ее ответ. Конечно, он бы похвалил ее пассивно-агрессивный тон. — Мы уже провели встречу и обсудили все планы на завтра, — произнес Симус холодным голосом. — Вот почему я тебя искал. Чтобы ты имела чертово представление о том, что мы делаем. — Ну, уверена, что позже ты сможешь ввести меня в курс дела. Он фыркнул и скрестил руки на груди. — Я не виноват, что ты все пропустила. Сама во всем разберешься. Жар прилил к лицу, обжигая щеки. Он привел ее в ярость. Мерлин знал, что она была терпеливой — она провела жизнь нянча упрямых парней, таких как Гарри, Рон и Драко, но из всех несносных мужчин Симус принадлежал к какой-то особенной породе. Иногда ему казалось, что она — искра, и он дул на нее, наблюдая, не вспыхнет ли она пламенем. — Хорошо, — просто сказала она.***
Драко шел по коридорам поместья, и черная мантия развевалась вокруг него, подобно ярости, его шаг был тяжелым и целеустремленным, выражение лица — безразличным. Бродя по этим залам, он всегда смотрел вперед, не обращая внимания на разрушенные и обезображенные портреты своей семьи и предков, хаотично висевшие на стенах. Он все еще помнил, как кричал портрет его матери, когда ей отрезали голову от бюста. Тогда он даже не дрогнул. Все — во имя выживания. Пожиратели смерти прошли мимо него, склонив головы и застыв в почтительных позах, но он на них даже не посмотрел. Они ничего для него не значили. Все это больше ничего для него не значило. Его траур давно истек, и все, о чем он заботился, — попасть на другую сторону этого ада. С ней. Если носить маску жестокости и насилия требовалось для достижения блаженного мира с ней, это едва ли можно было считать неудобством. Он ведь делал это с детства. — Драко! Он поморщился, но быстро скрыл свое недовольство, повернулся и поприветствовал Беллатрису легким кивком головы. — Добрый день, Темная леди. Беллатриса подошла к нему, сама тьма и безумие, по-прежнему облаченная в рваные шелка и кружева, как и в течение многих лет, правда, теперь она носила корону. Она всегда криво сидела у нее на голове и выглядела бы почти комично, если бы не пустые злые глубины ее глаз. Когда ее дикие, маниакальные глаза своим сиянием пригвождали к земле, корону уже никто не замечал. Если Беллатриса и раньше была не в себе, то смерть Волдеморта превратила ее в ходячий, дышащий садизм. — Драко, — она зловеще улыбнулась, — как поживает мой маленький коварный племянник? — Коварный? — Ну, где же ты был, мой милый? Ее скрипучий, визгливый голос действовал Драко на нервы. — Тренировался, — быстро ответил он. — Где? — На утесах Уайтхейвена [4]. Он даже не моргнул. Ее кошачьи глаза сузились. — Ты пошел один. — В этом-то и был смысл. Мне нужно было сосредоточиться, а компания все усложняет. Беллатриса фыркнула и двинулась вперед, обходя его медленными, размеренными шагами, выговаривая каждое слово с резким щелчком каблуков: — Некоторые решили, что ты, возможно, нас бросил. Сделал ноги. Сбежал с корабля. — Думаешь, мне не насрать на то, кто и что думает? Она быстро развернулась и влепила ему быструю пощечину, обломанные ногти прошлись по его коже, будто наждачная бумага. Прерывистый звук от удара громко разнесся по пустынным залам поместья, и Драко с шипением выдохнул сквозь зубы. Грейнджер всплыла в его сознании, вся в теплых осенних оттенках и мягкости, уперевшая руки в бедра, предупреждая его, чтобы он сдержался. — Тебе должно быть не насрать на то, что думаю я, — прорычала Беллатриса. Он медленно вдохнул. — Так и есть. — Хорошо. Мы оба знаем, что будет завтра, Драко, и я не позволю твоим жалким выходкам дать остальным повод бросить нас перед грандиозным финалом. Если один из моих генералов свалит, что это скажет остальным? — Я не свалил, — сказал он. — Будь у нас время, я бы преподнесла тебе ударов Круциатуса, но, к счастью для тебя, у нас есть более насущные проблемы. — Мне и правда повезло. — Перестань вести себя как мелкое саркастичное дерьмо. Завтра последний бой, Драко. Кульминация. И я знаю, что эти гребаные отбросы из Ордена превосходят нас числом и мы маршируем к своим могилам, но я намерена утащить с собой как можно больше из них. Губы Драко едва дрогнули. — Что ты имеешь в виду? — Все, что только может найтись в самых темных уголках твоего воображения, — ответила она несерьезным ледяным тоном. — И то, что всегда на уме у меня. — Ты же знаешь, мне не постичь твою гениальность, Темная леди. Так что тебе надо? — Я желаю хаоса, — произнесла она почти шепотом, как будто представляла, как пред ней разворачиваются запланированные события, и наслаждалась этим. — Желаю Адского пламени, взрывов, разрушений. Желаю, чтобы темная магия загрязняла сам воздух, которым они дышат. Желаю, чтобы мы оставили после себя в этом мире кратер. Шрам, который будет их преследовать. К тому времени, как она закончила, челюсть Драко была крепко сжата. — Хорошо, — ответил он. — Остальным ты это же рассказала? — Мы расскажем им об этом завтра, когда их кровь будет кипеть, опьяняя адреналином. — Звучит мудро, Темная леди. Казалось, Беллатриса вышла из своего ребяческого транса. — За кровь, славу и смерть. Драко подавил вздох. — Кровь, славу и смерть.***
Позже той ночью, когда в одиноких комнатах Малфой мэнора сгустилась тьма, Драко, не сумев заснуть, сдался. Воспоминание о зловещей жажде Беллатрисы огня и разрушения непрерывно звенело в ушах, наполняя дурным предчувствием. Было почти два часа ночи, когда наступил момент, которого он так долго ждал. Его левое предплечье закололо знакомой, успокаивающей магией, он посмотрел и увидел, как маленькая выдра Грейнджер материализуется прямо под его Темной меткой. Она сверкала нежным голубым и белым, мерцала подобно Патронусу, и приносила тепло, которое распространялось по всему телу, успокаивая нервы. Она создала этот амулет два года назад в качестве причудливого подарка на день рождения, но он оказался одной из его любимых вещей в мире, уступающей только ей самой. Стоило ей только постучать по своему запястью и пробормотать заклинание Креатура Солатиум [5], как маленькая выдра тут же начинала плыть по его коже, словно та была водой, а иногда и пританцовывала на его Темной метке. Он прекрасно знал, что Грейнджер намеренно поместила ее сюда. Добавила немного света, чтобы разогнать тьму. Ему нужно было постучать по ноге и произнести то же заклинание, и змейка успокаивающе обвилась бы вокруг ее ноги. Это было безобидное, причудливое заклинание, и все же они привыкли использовать их накануне битвы. Казалось бы, незначительный жест, но какой-то интимный и священный. Возможно, так было потому, что Грейнджер единственная его видела. Она же и была его причиной. Он постучал палочкой по лодыжке и прошептал: — Креатура Солатиум. Ее выдра несколько минут танцевала по его коже, а затем медленно рассеялась, но ее тепло осталось, и Драко, наконец, заснул.***
Грудь Гермионы вздымалась от судорожного, прерывистого дыхания, а глаза были красными от застилавшего их пота. После почти двенадцати часов безжалостной борьбы ее мышцы были напряжены и пульсировали, но она оставалась невредима. Нырнув за осыпающуюся стену, чтобы выровнять дыхание, она осмотрела поле боя. Они находились там, где когда-то была Годрикова впадина. Некогда живописная деревня теперь стала не более чем шрамом в этом пейзаже, и сегодня она уничтожит то, что осталось. Конечно, Орден предвидел, что безумие Беллатрисы обрушится на мир в ее последней, безжалостной попытке убить как можно больше людей. Но они не предвидели ее методов. Адское пламя ревело вокруг поля боя подобно ураганам; порой количество очагов достигало двадцати. К тому времени, когда кому-то удалось потушить пламя, оно сожрало нескольких солдат Ордена. И между всеми этими злыми красными и оранжевыми всполохами разносились постоянные зеленые вспышки Смертельного проклятия. Да, Орден давным-давно смирился с неоспоримой необходимостью использования Смертельного проклятия, но Пожиратели гораздо больше привыкли к темноте и использовали ее так же легко, как Люмос. Трупы и части тел были разбросаны по всему полю — жуткое конфетти. Жертв Ордена было намного больше, чем могли допустить высокомерие и наивность Симуса, но и Пожирателей смерти осталась только горстка. Было ясно как день: их поражение неизбежно. Идеальное время, чтобы подать Драко сигнал к их побегу. Она мельком видела его пару часов назад, спокойного и уравновешенного, преисполненного достоинства среди окружавшего его хаоса. Она жаждала его крепких объятий. Сейчас самое подходящее время. Она указала палочкой на свое запястье и произнесла: — Креатура Солатиум. Но затем ее толкнули вперед, и от оглушительного грохота взрыва зазвенело в ушах.***
На другой стороне поля боя, стоя на том, что когда-то было кладбищем в Годриковой впадине, Драко осматривал окрестности. Вокруг него из земли, как черви, торчали обломки надгробий, а дым от недавно потушенного Адского пламени роился вокруг, щипал глаза. В двадцати футах от него лежала груда обгоревших черных тел, и от смешанных запахов темной магии и горящей плоти его затошнило. Некоторое время назад он дистанцировался от битвы, при первой же возможности ускользнув от Беллатрисы и оставаясь в стороне, задерживаясь в дымных тенях и ожидая зова Грейнджер. Он заметил ее два часа назад, решительную и умелую, преисполненную красоты среди окружавшего ее хаоса, подобную искре во тьме. Его грудь болела от подавляемого предвкушения и — смеет ли он даже думать об этом — надежды. Казалось, обещание их побега окружало его, волшебством потрескивая в воздухе. Он жаждал этого. Он понятия не имел, как сражаются Пожиратели смерти, но, судя по уменьшающемуся количеству огня и тревожной тишине, которая царила в этом районе, он знал, как обстоят дела у Пожирателей. Как раз в тот момент, когда он размышлял о том, чтобы подойти ближе к сердцу битвы и посмотреть, получится ли заметить Грейнджер, он почувствовал, как ожила ее выдра. Впервые за долгое время… его память даже не могла уловить, насколько долгое… он улыбнулся. Искренняя, жизнерадостная улыбка, и она казалась такой чужеродной на его измученном войной лице. Быстро оглядевшись, чтобы убедиться, что его никто не видит, он аппарировал к месту их тайной встречи — развалинам старого фермерского дома, расположенного всего в полумиле от Годриковой впадины, на вершине холма, с которого открывался вид на деревню. Они часто встречались там после сражений, чтобы убедиться, что оба живы и здоровы, или даже иногда в разгар битвы, когда было пролито слишком много крови, — просто чтобы обнять друг друга. Когда-то красивая деревня внизу теперь лежала на земле подобно фурункулу, покрытому густой пеленой дыма и время от времени освещаемому вспышками зеленого. Где же Грейнджер? Нахмурившись, он сел на старую обвалившуюся стену и стал ждать. Солнце только начинало садиться, отчего дым горел зловещим оранжевым цветом. А потом пошел дождь.***
Гермиона выстрелила в Беллатрису еще одним заклинанием, оно попало ей в плечо и лишило равновесия. Дождь превратил ковер из пепла и сажи в черную грязь, которая теперь покрывала все тело Беллатрисы, делая ее похожей на кровоточащую тень. Сказать, что Гермиона выигрывала их битву, было бы преуменьшением — она просто ее размазала. Гермиона не знала, была ли ранена Беллатриса в предыдущей стычке, или же из-за жажды крови она просто действовала хаотично и была неуклюжей, но это походило на борьбу с подростком, охваченным яростью. И все же Гермиона знала, что нужно быть осторожной. Бракованный фейерверк намного опаснее обычного. — Сколько раз мы уже дрались, грязнокровка? — съязвила Беллатриса, поднимаясь с земли. — Одиннадцать? Двенадцать? — Я сбилась со счета, — сказала Гермиона, когда они начали кружить друг вокруг друга. — И тебе никогда не удавалось меня убить. — Как и тебе меня. Глаз Беллатрисы дернулся. — Ты стала сильнее. — Нет, просто ты ослабла. Беллатриса взревела от ярости и выпустила проклятие, но Гермиона с легкостью увернулась от него и ответила другим заклинанием, которое с силой толкнуло Беллатрису на землю. — Ты не выиграешь, — сказала Гермиона, делая шаг вперед. — Тебе не нужно умирать за битву, которую ты уже проиграла. Просто сдайся. — Ты думаешь, я когда-нибудь позволю затащить себя обратно в Азкабан? Беллатриса выпустила еще одно проклятие, но оно было настолько непросчитанным, что Гермионе даже не нужно было уклоняться от него. — Хватит, Беллатриса, — спокойно приказала она. — Все кончено. Мы с тобой обе достаточно повидали смерть, чтобы знать, что на самом деле нет ничего хуже. Странное выражение неохотного принятия и подчинения промелькнуло на лице Беллатрисы. Ее глаза округлились и погрустнели, а плечи поникли. Это был глупый момент наивности, но Гермиона на мгновение забыла о ее истинной маниакальной природе и опустила палочку. За долю секунды Беллатриса снова превратилась в чистое зло и выпустила в сторону Гермионы проклятье. Оно попало в намеченную цель — палочку Гермионы. Кажется, она была единственной, кому удалось сохранить свою первую палочку неповрежденной и нетронутой на протяжении всей войны, но заклинание Беллатрисы разнесло ее на щепки. Однако Гермиона была идеальным солдатом, с инстинктами и опытом, и она долгое время изучала невербальную магию, даже в Хогвартсе. Она не была очень сфокусированной или точной без палочки, но достаточно мощной. К несчастью для Беллатрисы, которой следовало бы это знать, сила и отсутствие контроля могут оказаться смертоносной смесью. Гермиона подняла руку с вытянутыми пальцами, и Беллатриса, оторвавшись от земли, быстро взлетела в воздух и с силой столкнулась с каменной стеной заброшенного дома. Даже с расстояния двадцати футов Гермиона услышала, как хрустнула ее шея, прежде чем она неизящно сползла по стене смятой кучей. Глубоко вздохнув, Гермиона пальцами убрала мокрые волосы с лица. Дождь стал сильнее и пронизывал насквозь, но дым начал уменьшаться. Недалеко от нее из завесы проступили два неясных силуэта, направляющихся в ее сторону. Она не знала, кто это был, член Ордена или Пожиратель смерти, но это не имело значения. Она была готова оставить все позади. Время пришло. Время быть с Драко. Она не совсем доверяла своим навыкам аппарировать без палочки, поэтому побежала. Побежала к Драко. Он уже должен был быть на их месте и ждать ее. Она практически задыхалась от желания быть с ним, наконец сбежать. Навсегда. Судьба манила ее предвкушением. Судьба заставляла улыбнуться. Так она и сделала. С тем небольшим количеством энергии, которое у нее осталось, она побежала к месту их встречи. К Драко. Несмотря на то, что она была обессилена, а ноги распухли и онемели, мысль о том, что он ждет ее, бодрила. Сердце забилось быстрее. Кончики пальцев покалывало от ожидания. Какой же невыносимой и жгучей болью казалась потребность его увидеть. Вокруг лил дождь, он барабанил по спине, капли стекали по волосам так, что хлестали по лицу во время бега. Холодный дождь и обещание Драко, ожидающего ее, были как бальзам для ран и кричащих мышц. Десять минут пробежки показались десятью часами, но все это время она парила, ведомая адреналином и надеждой, и легко могла бы пробежать до него еще шесть миль. Ради него. Развалины фермерского дома выглянули из-за гребня холма как раз в тот момент, когда солнце коснулось горизонта и небо загорелось красным и оранжевым. Она заметила силуэт Драко менее чем в пятидесяти футах, он сидел на развалинах дома, закат купал его в теплом золотистом сиянии. Она остановилась и вздохнула. А потом улыбнулась. Ее захлестывали радость и желание заплакать от облегчения. Драко еще не заметил ее, и она улучила драгоценный момент, чтобы просто смотреть на него. Она была так сосредоточена на своем Драко, что не обратила внимание на другой силуэт, скрывающийся в тени фермерского дома. Симус уже начал произносить заклинание, когда она заметила его, и к тому времени, как ее мозг уловил момент, зеленое проклятие устремилось к Драко. — НЕТ! Крик прорвался через голосовые связки и вырвал из нее дикий, пронзительный вопль, который, казалось, остановил дождь в воздухе. Она пришла в движение как раз в тот момент, когда зеленый луч ударил Драко в живот и он вскрикнул от боли. Гермиона бросилась к нему, охваченная инстинктами и паникой. К этому времени Симус уже заметил ее. Даже не взглянув в его сторону, она выбросила руку и ударила взрывом магии, который грубо отшвырнул его к уцелевшей стене дома и вырубил. Ноги грохотали по земле, а перепуганное сердце громко стучало в барабанных перепонках. Она видела, как Драко начал оседать, и слезы обожгли ей глаза. Но она вовремя добралась до него. Ей удалось поймать Драко, уложив его голову себе на колени как раз перед тем, как та упала бы в грязь. Он все еще был жив. Его лицо было искажено агонией, но он все еще был жив, и она с облегчением рассмеялась. Это было не Смертельное проклятие. — О, слава Мерлину, — пробормотала она под нос. — Прости, что опоздала. Мне так жаль. — Типичная женщина, — сказал он сквозь стиснутые зубы, — всегда опаздываешь. — Чем он тебя ударил? Круциатусом? Сектумсемпрой? Калечащим проклятием? — Она сделала паузу в вопросах и поняла, какими большими были его глаза и как вздулись вены на его горле, все его тело вибрировало. Паника вернулась. — Чем он ударил тебя, Драко? Драко встретился с ней взглядом и с трудом сглотнул. — Вененум Нигрум [6]. Гермиона резко втянула воздух, но ее легкие казались пустыми. Она попыталась вдохнуть, но не могла. Едва получалось пошевелиться. Разум отчаянно искал решения или ответы, лихорадочно перебирая запутанную библиотеку в голове, как она делала всякий раз, когда мир снова разбивал ей сердце. — Нет, — наконец произнесла она, отводя взгляд. — Нет, ты… ты ошибаешься. Ты ослышался. Симус не так искусен. Ты ошибаешься и… Он схватил ее за руку. — Грейнджер, прекрати… — Нет, это ты прекрати! Ты ошибаешься… — Тогда посмотри сама, Грейнджер, — сказал он, одергивая подол майки. — Смотри. Гермиона хотела возразить, но ее взгляд упал на его торс, прежде чем она смогла произнести хоть слово. Вененум Нигрум было древним проклятием, которое Пожиратели смерти начали использовать несколько лет назад, когда война проходила свой самый жестокой этап. Гермиона начала изучать его после того, как оно убило Хагрида и Флер в битве при Бреконе [7]. По сути, проклятие создавало черный, похожий на смолу яд, который медленно и болезненно загрязнял вены и артерии своей жертвы темной магией. Что еще хуже, яд не был смертельным, пока не достигал мозга. Мучительный способ смерти. И вот оно во всей своей ужасающей ясности: прокол на его коже, окаймленный черными неровными линиями, расползающимися от раны подобно корням. Весь ее мир вдруг превратился в ничто. — Я был прав, да? — спросил Драко, его голос был тревожно спокоен. — Я умираю. — Я могу это исправить, — не подумав, ответила она отстраненным тоном. — Я могу… я могу все исправить… — Грейнджер, может быть, ты и совершенна, но не способна на чудеса. Мы оба знаем, что это неизлечимо. — Но если я… Я могу попробовать… — Грейнджер, — вздохнул он, держа ее за подбородок, заставляя посмотреть на него. — Остановись. Остановись сейчас же. — Но я могу… — Хватит. Пожалуйста. Если я что-то сделаю правильно в этой жизни, так это скажу тебе, как много ты для меня значишь. Реальность начала наваливаться на нее, испуганные карие глаза были широко распахнуты. Дождь лил сильнее, ударяя по коже, но капли, задержавшиеся на его щеках и между ресницами, внезапно показались ей такими красивыми. Тогда она посмотрела прямо в его холодные глаза и поняла, что теряет его. — Пожалуйста, не поступай так со мной, — выпалила она, обхватив его лицо руками. — Я не смогу… не смогу этого пережить. Драко протянул руку и отвел мокрые локоны с ее лица. — Я знал, что все так закончится. У таких как я не бывает счастливого конца, Грейнджер. Судьба размахивает перед нами счастьем и вырывает в последний момент. Я знал, что они нам помешают. — Мы были так близки. Если я… Если бы я только вовремя пришла… — Не делай этого. Ты всегда винишь себя, когда дело касается только их вины. Поттер и Уизли, твои родители. О твоей ли стороне речь или о моей. Я же говорил, что все они одинаковые. Они бы никогда не оставили нас в покое. — Ты был прав. Мы должны были уехать несколько месяцев назад. — Она посмотрела вниз и заметила, что вены на его руках уже почернели. — Я так сильно тебя люблю. Ты ведь это знаешь, правда? — Конечно, знаю. Ты все время мне это говоришь. — Он сделал паузу и провел большим пальцем по ее нижней губе. — Я сказал тебе недостаточно. — Но я знаю, что ты тоже… — Я люблю тебя больше жизни. Даже предположить не мог, что способен на такое, Грейнджер, — твердо сказал он. — Благодаря тебе я узнал, что у меня есть душа. — Драко… — Нет, позволь мне, Грейнджер. Тебе нужно это знать. — Его тело дрогнуло от боли, и в груди раздался стон, но затем он крепче сжал ее лицо. — Ты единственный человек за всю мою жизнь, кто заставлял мое сердце… замирать. Я люблю тебя. Застрявшее в горле рыдание вырвалось наружу. — Я люблю тебя. Пожалуйста, не оставляй меня. Ты — все, что у меня есть. Ты — все, что я знаю. — Ты не заслуживаешь всей той боли, что мир обрушил на тебя. Видит Мерлин, этого заслуживаю я, не только этого — даже больше. — Он замолчал, и знакомая тьма предощущения затуманила его глаза. — Не позволяй им уйти безнаказанными, Грейнджер. Счастье не ускользает у тебя из рук, как ты думаешь. Они выхватывают его у тебя. На этот раз не дай им уйти безнаказанными. Гермиона больше не могла говорить. Ее горло распухло от сдерживаемых криков, а слова казались такими недосягаемыми. Она могла только в ужасе наблюдать, как черный яд ползет по артериям на его шее. Ей хотелось сказать ему тысячи вещей: как мужчина, которым он стал сейчас, затмил его юношеские недостатки; как после многих лет, проведенных вместе, он своим появлением рядом все еще заставлял ее сердце замирать; каким прекрасным он для нее был — всеми яркими, резкими цветами в ее мире тьмы. Ее вселенной. — Я люблю тебя, Грейнджер, — повторил Драко, пальцами больно впиваясь в ее щеки. — Моя любовь, моя жизнь. Гермионе удалось подобрать единственные слова, которые действительно имели значение: — Моя любовь, моя жизнь. Они коротко поцеловались, и, когда она отстранилась, его глаза наполнились черным ядом, а из уголка рта вытекла маленькая струйка черной крови. Он ушел. Как дыхание, унесенное ветром. Дождь прекратился. Они почти сделали это. Почти. Но «почти» — намного хуже, чем «никогда». Он ушел. Ее любовь, ее будущее, ее вселенная. Там, где раньше было все это, теперь зияла пустота. Ничто. Горе навалилось мгновенно. Гермиона чувствовала себя так, словно оно опустошило всю ее грудь. А она только и могла что не переставая гладить большими пальцами его щеки и плакать. Потери стали для нее почти нормой, но эта боль была другой — всепоглощающей и мучительной. Удушающей. Он был тем будущим, которое она планировала. Ее последняя ступенька. Ее конец. — Гермиона? Голос Симуса прозвучал пронзительной, нежеланной тревогой в ее безмолвном отчаянии. Далекие и приглушенные голоса других людей гудели на заднем плане, но она не могла отвести взгляд от неподвижных, совершенных черт Драко. Она просто хотела, чтобы ее оставили с ним наедине. — Гермиона? На этот раз она вздрогнула. Как, черт возьми, он смеет. Как, черт возьми, он смеет прерывать ее скорбь. Он стал причиной всего. Он погасил его прекрасные серые глаза. Он вырвал счастье из ее вселенной. Он убил Драко. И вдруг между складками ее страданий проскользнуло нечто неуловимое, являя иное чувство. Ярость. «Не позволяй им уйти безнаказанными, Грейнджер». Гермиона судорожно вдохнула сквозь стиснутые зубы. Она сосредоточилась на ярости, чтобы избавиться от горя, и это оказалось так согревающе и соблазнительно, как насыщенное красное вино. Даже блаженно. С едва заметным сопротивлением она позволила ярости заключить себя в ее утешительные объятия. Она почувствовала, как та зацепилась за ее магию, и две силы переплелись, как танцоры, грациозно двигаясь по всему телу. Она чувствовала это кончиками пальцев — как булавки и иголки. Она почти опьянела. Это так согревало. Сначала она этого не заметила, так как все еще была сосредоточена на безжизненном лице Драко, но от ее рук исходило мягкое зеленое свечение. Ее магия. Ее ярость. Вместе. — Гермиона! С рыком чистой ненависти Гермиона вскочила на ноги, развернулась лицом к Симусу и нацелила на него руку. Зеленое свечение вырвалось из ее ладони, как яростное, глубокое изумрудное пламя, которое жадно потянулось к Симусу и подожгло его. Ее магия приковала его к месту, так что он не мог даже пошевелиться, сгорая заживо, и его крики были подобны звучанию оркестра. Небольшая толпа из членов Ордена и Пожирателей смерти собралась где-то на периферии, некоторые из них тоже кричали. И все же Гермиона по-прежнему ощущала тепло. Спокойствие. Такие, как Волдеморт и Беллатриса, искали зло и упивались им. Своенравные души, подобные Драко, то примыкали к нему, то бежали прочь. И никогда не чувствуя там себя комфортно, они все же попадали в его ловушку. А еще были такие, как Гермиона, которых безжалостно заталкивали в темноту тысячи рук. Потому что всех нас от совершения невообразимого отделяет лишь шаг — разбитое сердце. А зло просто ждет своей возможности. Когда крики Симуса прекратились и он был выжжен до черно-серого, она призвала к себе свое зеленое пламя и просто смотрела, как он превращается в пепел. Зеленое пламя полностью окружало ее, клубясь вокруг всего ее тела, словно аура, и она заметила, что трава у ее ног была опалена. Медленно и неохотно она снова посмотрела на Драко, и зеленое пламя на мгновение потускнело. Горе пыталось снова сжать ее в своем холодном, удушающем кулаке, но она упорно цеплялась за гнев. С последним проблеском слабости и одинокой слезой, скатившейся по щеке, она повернулась к группе зрителей, вглядываясь в их испуганные и настороженные лица. Все они были ей знакомы, но никто из них не был другом. Кем бы они ни были: Пожирателями смерти или членами Ордена — ей было все равно. Все, что она видела, изучая их, — ответственность. Ответственность за смерть ее родителей. За Гарри и Рона. За Джинни и Луну. За каждого, кто заставлял ее улыбнуться. Но в основном — за Драко. Ее зеленое пламя беспокойно задергалось и начало расширяться. — Все вы заплатите, — сказала Гермиона ровным и спокойным голосом. — Вы все сгорите.