Жених поневоле

      В тот день Тобиас отправился на бал, взяв с собой Ричарда, которому в последнее время благоволили куда сильнее, чем прочим прихвостням. Судя по всему, Тобиас убедился в верности Ричарда и, более того — считал его лучшим из своих приобретений. Ричард, достаточно много времени проводивший в компании Тобиаса и его прихлебателей, успел понять, что во всех своих приближённых он видел не более, чем приобретения разной степени полезности, а самим Ричардом и вовсе гордился, как красивой безделицей — ещё бы, не каждый день ярый союзник его противника переходил на его сторону.       Зашли в бальный зал. Взору Ричарда предстала роскошь, какой он никогда прежде не видел. Но пока что эта роскошь была благородной — золото, драгоценные камни на шеях дам отражали блики света, мужчины были строги и не позволяли себе лишнего… Но РИчард знал — это только начало. Совсем скоро эта роскошь станет другой — развязной и безумной.       Сам Ричард ещё ни разу не был на таких балах, но со слов Тобиаса знал, зачем они затеваются и чем заканчиваются. Он рассказывал, что на подобных вечерах собираются богатые люди, которые устали от жизни и хотят развеяться, также часто в таких местах появлялись супружеские пары, которые когда-то любили друг друга, но чувства которых остыли со временем, и там, где раньше была страсть, появилось раздражение. Третьим же типом людей, которые посещали такие балы, были кутилы, типа Тобиаса, которые не хотят брать от жизни ничего, кроме развлечений и сомнительных связей.       Дело в том, то на подобных балах по бокалам разливали не благородные вина, а некое дурманящее зелье, которое ввергало людей в крайнее возбуждение. Из-за этого к концу вечера в бальном зале не оставалось одетых людей, а классические танцы уступали место неистовому танцу страсти.       Когда ТОбиас рассказал Ричарду о том, куда они собираются идти, и о том, что там будет происходить, Ричард сразу заявил, что не собирается участвовать в оргии. Тобиас пытался уговорить Ричарда остаться до конца, но тот был непреклонен. Тогда Тобиас сдался, но заявил, что берёт Ричарда в первый и последний раз — всё-таки ему нужен был кто-то, кто останется с ним до конца, а не тот, из-за кого придётся пропустить всё веселье.       Из-за того, что Тобиас и Ричард не собирались оставаться до конца, пить дурманящее зелье им тоже было нежелательно. Обычно на таких балах не подавали вина, но Тобиас воспользовался своим положением и добыл для них желаемый напиток.       Ричард пил очень осторожно — всё-таки он пришёл не развлекаться, а по делу. Однако Тобиас, к счастью, ничего не знал о делах Ричарда, и потому не ограничивал себя в выпивке. Совсем скоро Тобиас был безобразно пьян, а Ричард с ужасом думал о том, сколько же тот выпивает зелья на подобных балах и как ведёт себя после этого.       Однако, совсем скоро Ричард понял, что то, что Тобиас не мог вовремя остановиться, было ему только на руку, ведь, как известно, хорошее вино развязывает язык. А понял это Ричард тогда, когда Тобиас увёл его в сторону, подальше от любопытных глаз, и заговорщически зашептал:       — Знаешь, после того, как я стану королём, я, пожалуй, повышу твой титул. И, если хочешь, избавлю тебя от моей сестрёнки. Сошлю её куда-нибудь, а? Хочешь?       Ричарду очень не хотелось говорить ничего плохого об Урсуле, но он понимал, что единственный способ разговорить Тобиаса — притвориться смертельно пьяным и сказать то, что он желает услышать:       — Да, было бы неплохо это провернуть — эта уродина ужасно мне надоела. А я бы взял себе новую жену — посимпатичнее и не такую занудную.       — И правда! — отвратительно заржал в ответ Тобиас. — Если с уродством ещё можно смириться, то это её занудство просто ужасно! Всё-таки женщина не должна быть умной. Можно даже, чтобы она была туповатой — так она будет восхищаться каждый твоим шагом и буквально заглядывать в рот. А для чего ещё нужна мужчине женщина, если не для этого?       Ричард скривился от отвращения к Тобиасу, но тот, к счастью, ничего не заметил. Отсмеявшись, он продолжил говорить:       — Не беспокойся, будет тебе новая жена. Я ведь стану королём, не сомневайся. И, надеюсь, что уже очень скоро.       Ричард навострил уши. Ему казалось, что Тобиас вот-вот признается во всех своих преступлениях. Тобиас же ходил по краю, он продолжал говорить:       — Знаешь, а ведь я тебя боюсь. Отец так хорошо к тебе отнёсся… Мне казалось даже, что он вот-вот объявит тебя своим бастардом, и тогда ты бы имел столько же прав занять трон, сколько и я. Хотя кого я обманываю? У тебя их было бы куда больше. Ты знаешь жизнь за пределами замка, знаешь иностранные языки, умеешь обращаться с деньгами… Я же только развлекался всю жизнь. И, если честно, я не хочу этого менять. Сказать по-правде, я даже рад, что отцу становится хуже — сейчас ему явно не до того, чтобы делать сенсационные признания. Ты можешь посчитать меня чудовищем, но пойми меня правильно — моё благополучие для меня важнее, чем чьё-либо ещё благополучие. Я не обязан заботиться о других людях — пусть они сами о себе заботятся.       Ричард был удивлён — откуда у Тобиаса мысль, что его отец мог посадить на трон не обожаемого сына, а какого-то почти незнакомого человека, который просто живёт в замке и старается быть как можно незаметнее? Не говоря уже о том, что между королём и Ричардом существовала договорённость — Ричард может пользоваться деньгами из казны и титулом, но никогда не должен претендовать на большее, и на трон в том числе.       Но Тобиас, очевидно, не знал об этой договорённости. Или почему-то думал, что король может передумать. Мог ли король сказать своему сыну что-то такое, что навело бы его на эти мысли, например, в пылу ссоры или во время воспитательной беседы? Ричард в этом сомневался, как и в том, что король вообще когда-либо проводил с Тобиасом воспитательные беседы или уж тем более за что-то ругал. Ричард сомневался, но всё же не спешил окончательно отказываться от этой версии.       Было ещё одно чувство, который испытал Ричард от тирады Тобиаса — бессильная злость. Принц так много выпил, он уже сказал слишком много — так почему бы ему не признаться в своей причастности к столь продолжительной болезни короля? Он слишком хорошо контролировал себя для изрядно выпившего человека. Впрочем, у Тобиаса явно был опыт в хранении собственных грязных секретов, а уж в деле плетения интриг ему и вовсе не было равных. Вполне естественно, что он умеет себя контролировать. Возможно, Тобиас не говорил лишнего потому, что всё ещё недостаточно доверял Ричарду. Или потому, что недостаточно доверял другим присутствующим на балу людям, боялся, что их подслушают. Ричард решил про себя, что стоит попробовать заговорить об этом с Тобиасом в более приватной обстановке.       Тобиас, тем временем, продолжал:       — Нет сомнений, что совсем скоро отец умрёт — ему с каждым днём становится хуже и хуже, и вряд ли он пойдёт на поправку. Скоро я стану королём и, если ты будешь мне верен, то я сделаю для тебя всё, что ты пожелаешь. Но только в том случае, если ты будешь мне беспрекословно верен — это единственное моё требование. Надеюсь, что ты сделаешь правильный выбор.       Слова Тобиаса вызвали в душе Ричарда смутную тревогу, но совсем скоро он успокоился — Тобиас был смертельно пьян и нёс околесицу. Едва ли на утро он вообще вспомнит этот разговор.       В зале уже заканчивались танцы и постепенно начиналось то, ради чего все и собрались — все присутствующие пока ещё были одеты, но тут и там уже мелькали первые обнажённые плечи и ноги. Ричард не желал более здесь оставаться, усадил ТОбиаса на ближайшую скамью, сходил на конюшню, где попросил подготовить карету. Потом Ричарду вновь пришлось войти в залу, где веселье было уже в самом разгаре. Стыдливо отворачиваясь и активно отбиваясь от атакующих его дам и ещё активнее — от кавалеров, Ричард судорожно вспоминал, где именно он оставил Тобиаса. Совсем скоро ему это удалось. К счастью, Тобиас остался там, где Ричард его оставил. Да и мог ли он куда-нибудь уйти? В любом случае, Ричард был рад тому, что Тобиас не принял участия во всеобщем веселье — он был настолько пьян, что едва ли вообще понимал, где он и что происходит вокруг.       Впрочем, радость Ричарда не была долгой. Обмякшее, почти безжизненное тело Тобиаса было очень тяжёлым. Кое-как Ричард подхватил Тобиаса и поднял его на ноги. Путь до кареты, по ощущениям, занимал целую вечность — мало того, что Тобиас наотрез отказывался передвигать ногами и вообще хоть как-то помогать Ричарду, так ещё и обнажённые пристающие аристократы совсем не облегчали ситуацию.       В конце концов, Ричарду удалось дотащить Тобиаса до кареты и, не особенно церемонясь, усадить его внутрь — всё равно на утро принц едва ли что-то вспомнит.       Ричард смотрел в окно движущейся кареты и чувствовал себя смертельно уставшим. Он точно знал, что уснёт в тот же миг, как его тело коснётся мягкой перины. Но также Ричард точно знал, что должен рассказать Урсуле о том, что услышал от Тобиаса, и чем быстрее он это сделает, тем лучше. Хоть Тобиас и не признался в том, что королю становится хуже из-за него, но всё же он сказал много такого, из-за чего его вина становилась очевидной. По крайней мере, для Ричарда — Урсула могла увидеть ситуацию иначе.       В любом случае, Урсула должна была узнать обо всём, что случилось, и как можно быстрее. Только так они смогут решить, что делать дальше.