Что-то умное

Он готов говорить вечно. Что кардамоновый чай гадость и вообще кофе лучше, что ему удобно жить одному и что у него есть только боль, никак не зависимость. Только один Джеймс Уилсон из больницы Принстон - Плейнсборо никогда его не послушает. Хаус этому рад, но не готов сказать. Он готов винить себя вечно. За Эмбер, за Стейси, да даже за того же Уилсона. И, к сожалению, Хаус знает, что Джеймс его простит. Он простит ему Эмбер, Кадди, простит ему аварию под викодином, простит ему обидные шутки перед утятами. Простит ему судорогу в ночи, аккуратно растирая бедро. Чуть менее рьяно, чем это делает Хаус. Тот, наверное, впервые в жизни не огрызается. Попробуй кто-нибудь другой так же - Кадди собирала бы его по всему Джерси. Только Уилсон может говорить пресловутое "мы". Форман и Тринадцать осуждающе на него смотрят, мол, как вы могли обидеть святого Уилсона. А Джимми знает, что все остроты - это любя. Отпускает ему такие же и они тихо смеются, смотря как утята за ланчем делают ставки на их отношения. Уилсон без слов его прощает за все колкости перешедшие грань. Хаус сжимает его руку под столом чуть сильнее, чем требовалось бы. Забота Хауса проявляется в мелочах. Стаканчик ещё горячего кофе, оказавшийся на столе Уилсона, не съеденный Грегом уилсоновский ланч и чуть меньше шуток про лысых детишек после смерти тяжёлой пациентки. Уилсон притупляет взгляд. Хаус язвительный стервец, поэтому считает своим долгом послать ему воздушный поцелуй на дифдиагнозе. Уилсон приносит утятам дело, говоря, что бы они начинали без Хауса, и Тринадцать на пару с Форманом пытаются выведать почему же тот так заботится о друге. Внезапно появившийся Хаус говорит брать им пример с душки Тауба и не лезть двум взрослым мужчинам в душу. Форман вздыхает, думая будет ли тактично добавить, что у Хауса нет души. Тауб чуть отворачивается, разделяя явное смущение онколога и вслушивается в слова Хауса, вручившего маркер Тринадцать и примостившегося рядом с другом. О том, что они уже несколько лет далеко не друзья все предпочитают вслух не говорить. Хаус вообще предпочитает в слух об их отношениях не говорить. Знает, что Уилсону не приятно, обнимает его крепко и говорит скупое "прости". Его изнутри сжирает боль и чувство вины. Джеймс понимает без слов. Хаус кричит, что бы Уилсон проваливал, а тот все сидит на кресле рядом с ним и потягивает виски. Знает, что никуда ехать не надо, что Хаус его ни в жизнь не отпустит и давит смешок. Грег отстукивает какой то марш тростью, а потом взмахивает руками, роняет её так, что бы потом легко можно было взять и чуть ли не умоляет сесть рядом. Уилсон плывёт по течению, в нем для этого достаточно доверия к Хаусу и виски. Он садится, попутно пристраивая бокал и устраивается удобнее, когда Хаус ложится на его грудь и умильно мычит. Это значит, что мужчина готов что то сказать. Что-то умное. Уилсону этого не надо. Он целует гениальную голову и улыбается. Он тоже его любит.