Отпустить

Уэнояма быстро перелистывал страницы. Каждая из них била в нос запахом свежей бумаги: так пахнут книги, которые до этого открывали от силы пару раз. Он надеялся впитать хотя бы половину той информации, которую ему скармливали весь последний семестр, но так и не скормили. Оно и понятно — группа пришла в его жизнь и вскружила голову, выбила из-под ног почву и унесла куда-то, где не действовали законы физики, которые он так отчаянно пытался постичь за три дня до последнего экзамена. Около получаса спустя Уэнояма понял, что всё это было абсолютно вхолостую, — и уже домучивал параграф, чтобы просто не сойти с ума от оглушающей тревоги. Он пробовал отвлечься: запускал руку под колючее покрывало и импульсивно дергал ей туда-сюда, чтобы привлечь внимание Кедамы. Пёс за день набегался и лежал сугробом на покрывале, как разряженный смартфон, а в ответ на провокации только подергивал ушками. Посматривая на Мафую, Уэнояма с удивлением каждый раз находил его таким же усердно готовящимся к математике. О том, что его парень ещё не умер, говорил лишь тихий скрип карандаша. — Что ты там все пишешь?! Уэнояма перевернулся на спину и понял, что у него затекло всё, что только могло затечь. Мафую оторвался от листа бумаги и поднял слезящиеся от сонливости глаза. — Надо вывести формулу, — ответил он и снова опустил взгляд. Уэнояма глубоко вздохнул от негодования. Конечно, формулу ему надо вывести. Они не виделись неделю. И всё это время Уэнояма звал его гулять, а тот только и мог отвечать, что ему надо вывести формулу. Очень. Большая. Формула. Однажды Мафую сказал ему, что в сосновом гробу видит эти производные, а математику — все равно завалит. И все равно с завидным упорством выводил, выводил, выводил, уже даже забывая, наверное, что он там выводит. Бумагу только портит. Кровать была просторная. На ней спокойно умещались эти двое, было место для кипы учебников и живого куска снега, который выпадал на кровать только под вечер. Они с Кедамой подружились, со временем пес даже позволял Уэнояме трогать себя за задние лапки, что, как сказал Мафую, было чуть ли не высшим уровнем доверия. Уэнояма почесал ручкой голову и, закрыв учебник, выкинул его куда-то в сторону балкона. От стука вскочил лишь Кедама, осмотрелся туда-сюда, и не найдя угрозы для Мафую, с достоинством и честью верного сторожевого пса уплыл обратно в свой сон. Когда лень окончательно взяла верх, Уэнояма пододвинулся ближе к Мафую и положил голову ему на колени. В затылок неудобно уперлись кольца тетради. По пояснице скользил какой-то глянцевый форзац. Уэнояма устроился не очень комфортно. — Уэнояма-кун, ты лежишь на правиле интегрирования по частям. — Мне плевать, — ответил Уэнояма и не смог сдержать злорадного хмыканья. — Ты все равно завалишь. Мафую мягко положил ладонь на его щеку. Уэнояма расслабился от разлившегося по животу тепла. Взглянул глубоко в глаза парню — такие же сонливые, самопроизвольно закрывающиеся, но одними только усилиями Мафую еще открытые. Обычно они были холодные, как серебряный отблеск, но сейчас от его взгляда было тепло. От поглаживаний стало ленно даже двигаться, и Уэнояма закрыл глаза, довольный, что этот мирный взгляд принадлежит только ему. Он не успел заметить, как за такой смешной промежуток времени стал диким собственником. Где-то в глубине комнаты, даже неважно где, послышались недовольные чихи Кедамы. Он заворочался, приоткрыл глаза и перелег на тёплые ноги Уэноямы, полностью того обездвижив. — Ну вот, — комментарий Мафую звучал сквозь сонную дымку, — теперь мы тебя съедим. — Да конечно. Губы Мафую были мягкие и нежные. Уэнояма любил его целовать. В такие моменты он чувствовал тепло его дыхания, позволял журчащему жару расползаться внутри, и больше всего хотел, чтобы эти моменты принадлежали только ему и никому больше. Чтобы поцеловать Мафую, Уэнояме пришлось привстать на локтях. Он воспользовался этим, чтобы смахнуть все оставшиеся учебники и тетради. Уэнояма отобрал даже листок с записями под недовольные мычания Мафую сквозь поцелуй. — Ну ты же правда не сдашь, — прошептал Уэнояма. — Сам сказал… Давай лучше фильмец посмотрим, пока не поздно. — Возьму и сдам. Тебе назло, — ответил Мафую. — И что значит «пока не поздно»? Уэнояма не ответил. Он нехотя поднялся с кровати, грузный и сопротивляющийся тяготению из последних сил, будто его поднимают экскаватором, и босой прошелся к окну. На сегодня обещали грозу — и не обманули. Стихия была недостаточно близко для того, чтобы отличить небесный гул от постороннего, но достаточно, чтобы понять: циклон уже вот-вот будет на месте. Уэнояма приоткрыл форточку, и в его легкие сразу залетел сладковатый дождевой запах. Занавески заходили, как поверхность пудинга. Уэнояма почувствовал, как на его плечо легла голова. Мафую подошёл вплотную, близко-близко, и сомкнул руки замком на его животе. — Дождь собирается, — сказал Уэнояма. — Не промокнуть бы по дороге. — Останься на ночь, — прошептал Мафую куда-то глубоко в ткань рубашки. — Я так соскучился… Уэнояма зажмурился и сделал бессмысленную попытку побороть дрожь в теле. Кажется, он даже процедил сквозь зубы нервный смешок. Уэнояма был девственником. Это был не первый раз, когда Мафую намекает на секс. В один из вечеров он даже так и сказал: давай, мол, займемся любовью. У Уэноямы как раз кстати винной пробкой всплыли срочные дела. Он боялся. Стеснялся, прямо скажем. Не очень-то признавал свое тело и уж точно не считал его достаточно сексуальным, чтоб можно было захотеть. Никак не мог позволить себе сделать что-то неправильно, а он точно сделает, и больше всего взбесится от спокойного взгляда Мафую, который так и знал. Конечно, Уэнояма хотел своего парня. Его желание выдавал не то что взгляд — пару раз приходилось прикрывать руками встающий член, когда они с Мафую целовались на скамейке возле самого дома. Уэнояма краснел, как девчонка, и продавливал сквозь зубы заплетающиеся слова. Мафую в таких случаях делал вид, что не замечает. Это злило. Но больше всего его злило — что Мафую не девственник. Кто-то уже трогал его, раздевал, целовал, ловил ртом его выдохи и стоны. Возможно, на кровати, где они еще пару минут назад лежали расслабленные. От поднявшейся тошноты Уэнояма сжал кулаки, не помня себя вырвался из объятий и всем телом обрушился на подоконник. От грохота Кедама вскочил и залаял. — Нельзя, — скомандовал Мафую. Уэнояма обернулся. Его парень в полном спокойствии наблюдал за срывом. Это было поразительно — Мафую могла вывести из себя разве что ядерная война. Да, в его взгляде промелькнуло беспокойство, но он подавил его так же, как мог подавить любую эмоцию. — Я ведь не давлю, — сказал он, — и понимаю, что… В общем, просто подождем, пока ты будешь готов. — Мне лучше уйти? — Нет. — Мафую подошёл чуть ближе и взял его руки в свои. — Просто… После фильма необязательно трахаться. Это тебе первый урок секспросвета. — Ненавижу, когда ты говоришь это слово, — буркнул Уэнояма. — «Секс»? — переспросил Мафую и как будто даже насладился реакцией. — Или «трахаться»? А я ненавижу, когда ты краснеешь от них, как пятиклассница. Фильм был полным фуфлом. Уэнояма дотерпел это безобразие, тем более что и деваться ему было особо некуда: он опять был безжалостно обездвижен. Кедама какое-то время шуршал последними сердечками корма, гоняя их по миске, а теперь снова улегся в ноги. Мафую заснул ещё на середине фильма, не дожив и до кульминации. У него была своя кульминация. Перед уходом в душ, он обернулся и абсолютно не витиевато, а даже совершенно в бытовом тоне спросил: «Пойдешь со мной?» Уэнояма в этот момент аккурат снял штаны и размазывал их по стулу. После этого вопроса из легких вышел весь воздух, а штаны превратились в полуморской узел. К тому моменту как Мафую, расслабленный и хитромордый, вышел из душа, Уэнояма безнадежно бегал курсором по самым рейтинговым фильмам. Мафую приятно пах. Он удобно лег Уэнояме на грудь и сопел весь фильм, пару раз даже позволил себе прокрасться пальцами Уэнояме под футболку и погладить живот. Его пальцы были теплые и ласковые. Раскаты грома мешали заснуть. Когда молния освещала квартиру, Уэнояма оглядывался: он видел дождевые струи за окном, видел, как перекрещиваются чехлы от их гитар в дальнем углу, зерна корма вокруг миски и угрожающе распахнутую дверцу гардероба. К середине ночи Мафую стал спать неспокойно. Он заворочался и прижался к Уэнояме, скуля во сне жалобнее своего пса, когда тот выпрашивал всякие гадости со стола. Уэнояма зашелся жаром, но поборол неловкость и запустил руку в его волосы, мокрые от кошмара. — Эй, — прошептал Уэнояма. — Ты чего?.. — он проглотил тревогу как можно глубже в пищевод и продолжил: — Я с тобой. Мафую зашипел, сжал футболку Уэноямы и на выдохе просипел: — Юки… Утро было свежим и ярким. Оно ударило Мафую по глазам, и тот приоткрыл глаза, недовольно ерзая по намокшей от пота простыне. От окна тянуло прохладой. Мафую вытянул руку, но вместо Уэноямы его пальцы дотронулись до густой шерстки. Мафую приподнялся. Уэнояма уплетал гренки. Паршивое зрелище: он выглядел, будто сейчас блеванет на стол, ел абсолютно нехотя, несмотря на то, что приготовил целую пиалу. Цвет его лица был с яичный желток, но Уэнояма был при параде, уже одет, весь такой разглаженный и аккуратный, как будто готовый к выходу. — Я не слышал, как ты встал, — ещё до конца не проснувшись, сказал Мафую. — Я не спал. Мафую протер глаза и едва заметно примерил на себя маску каноничного пацифиста: пропустил мимо ушей осуждающий тон. Настолько очевидно осуждающий, что даже тошнотворный. Этот ходячий комок нервов не спал всю ночь, но страдать, как всегда, остальным. Мафую не то обиженно, не то удивленно смахнул с себя покрывало, параллельно раздумывал, что умудрился сделать во сне. Сказал слово «секспросвет»? — У меня… дела в школе, я побегу пораньше, — Уэнояма залепетал, чуть ли не сворачивая язык в узел, и путался в собственных словах. — Я тебе тоже сделал. Закрой за мной. К тому моменту как Мафую собрал в кулак все запасы килоджоулей и смог встать окончательно, — не без покачиваний — его волновало только два вопроса: почему Уэнояма упорно не смотрит в его глаза и откуда он, черт возьми, взял столько хлеба для гренок. Мафую позевывая прошёлся по коридору ко входной двери, которая уже была открыта. Уэнояма подпрыгивал на месте с рюкзаком и гитарой наперевес. От подъезда потянуло сыростью и запахом голого бетона. — Я что, сильно ворочался? — Нет, — отрезал Уэнояма, вместе со слюной выделив смертельную дозу яда. — Ты сильно говорил во сне. И затем он ушёл, даже, как обычно, не почесав Кедаму на прощание. Пока пес беспокойно елозил в ногах хозяина, полностью игнорируя сначала просьбы, а затем и приказы, тот застилал постель. Кровать еще не отпустила запах одеколона, — в животе неприятно скрутило. Мафую хорошо запомнил сон — настолько, что мог до последнего мотка обоя описать помещение, еду и внешность людей. Не людей даже, а толпы людей вокруг. У всех в глазах лютый ужас. У кого-то недоверие. Дамы ревели. Вдалеке мигала сирена беспомощной скорой, а Мафую стоял на месте и не верил собственным глазам. Кошмарище. Этот мрак снился последние полмесяца каждую ночь. Он изнурял и как будто выкачивал жидкости из тела до последнего нанолитра. Мафую сел на кровать и уткнулся в ладони. Повторил пальцами очертания своих скул, надавил на щеки до тяжелой тупой боли и откинулся назад. Боль не утихла. Мафую прижал подушку к солнечному сплетению. Она была уже довольно холодной от ветра, тянущегося от форточки. — Эй, детка, — в голове гулом всплыл голос — знакомый, как колыбельная матери, — тебе кофе или чай? Юки тем утром дымил в открытое окно. Стоял, в чем мать родила, на самом сквозняке посреди сорванных занавесок. Зима уже наступала на пятки своей старшей сестре. Холодно было, как в сердце севера. Юки потягивал последнюю сигарету с самодовольной улыбкой. Еще бы. Этим утром Мафую выжал все соки из него. Они трахались, где хотели. Однажды решили попробовать на прикроватном стуле, прямо поверх вещей, которые лежали там с ночи. Мускулистые ноги Юки вытягивались от удовольствия. Мафую был еще совсем зеленым — он не так давно открыл для себя весь кайф секса, — но старался преобразиться. Ради Юки. Только с ним он мог позволить себе горланить, как в пиратской порнухе. Класть его руки на свои двигающиеся бедра. Сжимать ягодицы на его члене, скользить по нему, делая обоим приятно. Просить ещё, ещё и ещё — и укусами срывать с его губ новые стоны. В то утро Юки имел его у окна. В порыве вожделения Мафую даже сорвал с нескольких крючков тюль. Посрать. Пусть смотрит, кто хочет. Пусть все видят, как он счастлив. Что у него есть человек, кто его обнимает, целует и трахает. Мафую впервые решился отсосать. Пытался заглотить полностью, но Юки остановил — «Не все сразу, детка». Мафую облизывал, обводил языком головку и брал так глубоко, как мог, кайфуя от запаха и вкуса своего парня. Юки кончил ему на губы. Мафую вытер белесые капли и обнял парня за ноги. — Я люблю тебя, — прошептал он, — ты представить себе не можешь, как сильно. — Ты невероятный, — прыснул Юки. Мафую нехотя одевался, тревожно поглядывая на неумолимо бегущее время. Проходя мимо, Юки попытался ударить его по заднице. Мафую перехватил руку. — Даже не думай, — сказал он достаточно грозно, чтоб Юки даже не прыснул. Когда экстаз и решительность секса заснули снова и растворились в понурой бытовухе, Мафую снова сделался каким-то закрытым. Вздрагивал от прикосновений, как будто они были лимонный сок для открытой раны. — Тебе чай или кофе? — Чай, — попросил Мафую, — только без сахара. Юки подошел поближе и нежно его поцеловал. Приобнял за талию и положил арахис в приоткрытый рот. — Я брошу к твоим ногам весь мир, когда мы поженимся. Мафую закатил глаза, не показав, как сильно ему приятно. Завтракали они всегда друг напротив друга. Вместе шли в школу и вместе возвращались. Даже за покупками плелись вдвоем. Не отрывались друг от друга, как сиамские близнецы. Мафую это устраивало, а Юки говорил, что они друг друга дополняли. Их предупреждали, что это не очень здоровые отношения, а может быть, даже созависимые, но к тому моменту как об этом стало широко известно, эти двое уже отрастили вокруг себя непроницаемую скорлупу, из-под защиты которой можно спокойно плевать на чужое мнение. — Купи к ужину риса, — попросил Мафую, — хочу проверить, что осталось от моих навыков зельеварства. — Слушай, ты извини, но… Юки сказал, что сегодня они не смогут провести время вместе. В этот момент та самая защитная скорлупка треснула, и Мафую почувствовал, как внутри что-то надломилось и осело мелкой занозой. — Солнце, не смотри на меня так, — пожаловался Юки. — Я тебе, вообще-то, сюрприз готовлю. Эй, — он погладил парня по руке, — я люблю тебя. — Для меня будет настоящим сюрпризом, если ты сам сваришь рис. А если с курой — я с ума сойду. Но Юки ещё раз извинился и сказал, что не может. Сказал, что это будет обосраться как круто — и ни слова больше, сколько бы Мафую ни расспрашивал. — Если ты передумаешь, — вздохнул Мафую с надеждой смертельно больного, — то вода кипит при ста градусах. Юки только хмыкнул. Ближе к концу последнего урока он скинул Мафую селфи — с гитарой. Сказал, что напишет для него песню. Такую крутую, что о ней будет говорить весь Голливуд, а потом — и вся Европа: от матросов на кораблях Лиссабона до священников в затхлых цервкушках Бухареста. Мафую сначала не поверил, а когда Юки действительно не сварил рис — понял, что эта чертова песня будет стоить им нескольких ужинов. Тогда еще даже не зная, каким грузом ляжет она на его ссутулившиеся плечи. Впервые за долгое время Мафую вспомнил тот день не как островок безмятежности, куда можно спрятаться от мира, а с глубоким сердечным стоном. Юки иногда был просто невыносимым. Может, он и был ребенком, но он никогда не был собственником-невротиком. Мафую иногда чувствовал на себе тяжесть повязанности Уэноямы. Его ревность и романтический деспотизм. Мафую размышлял, действительно ли с Уэноямой так сложно, или небезгрешная душа бывшего все еще шастает по квартире, отравляя их совместные моменты. Как бы там ни было, Уэнояма ушел — после самого страшного кошмара, который терзал Мафую всю ночь. Ушел тогда, когда нужен был больше всего. Ты, говорит, во сне болтаешь. Да подумаешь. Но едва эта мысль снова коснулась Мафую, последний кусочек пазла встал на место, и лишь тогда Мафую нашёл в себе силы заплакать. Путь до школы Мафую решил сократить на две станции — дальше можно было и пешком пройтись. Консультация к экзамену у него начиналась в любом случае нескоро, а если он и опоздает и ворвется в кабинет прямо посреди блеклой речи этой ведьмы, будет даже прекрасно. Свою нудную тягомотину она растягивала как латекс, так что даже последний зубрилка скажет спасибо, если хотя бы на минутку эта консультация будет сорвана. Солнце еще не собрало с города всю влагу, поэтому идти через парк было довольно прохладно. Размокшая пыль липла к ботинкам, которые чавкали по расплывшейся земле и иногда давили улиток. Их была просто тьма. Окружающая сырость скапливалась капельками росы на ветровке. Ни один умный человек сюда не мог сунуться по доброй воле. Поэтому Мафую, находя утешение в одиночестве, продолжал чапать кроссовками, к какому-то моменту даже начав скользить по земле. Он говорил Уэнояме, что он у него не первый. Да и он сам это знал. Так какого же черта?! До Мафую пару раз долетал злой шепот о том, что «у того красавчика из параллельного появилась новая жертва», но — Уэнояма? Он совсем идиот? Или предатель? Наверное, сегодня к репетиции даже гитару в руки не сможет. Перепутает Am и Em или не сможет зажать баррэ. В школу Мафую успел, но наследить умудрился будь здоров. Он проскочил в класс, делая вид, что не замечает укора какой-то из шишек из администрации. Как назло, ведьма задержалась и Мафую все же пришлось ее слушать некоторое время. Ближе к обеду Мафую отпросился в туалет, чтобы проходя мимо класса Уэноямы половиной глаза скользнуть по нему. Как всегда, он отсыпался, и вид его спящего только сильнее полоснул по сердцу. Совсем плохо. В уборной Мафую сел на подоконник и оперся лбом в холодное стекло. Стало немного легче. Если б не запах дешевого освежителя, который, похоже, впитался даже в кафель, было б совсем круто. Наверное. — Мафую! Голос заставил подпрыгнуть на месте. Итая-кун подошёл неожиданно. Его рука была сильной и теплой. Мафую засмотрелся на его угловатый подбородок, кивнул ему в знак приветствия. — Привет, — поздоровался Мафую и глубоко зевнул. — Ты что, тоже не спал? Этот дурень умудряется спать даже на консультации. — Спал, — ответил Мафую, — просто плохо. — Баскетбол тебя развеселит? — Итая подмигнул. В класс до обеда они решили не возвращаться. В зале сейчас было прохладно и приятно пахло деревом и резиной. Звонок должен был прозвенеть ещё нескоро. Чтобы скоротать время, они просто забрасывали мяч в кольцо. — Какой-то он странный сегодня, — пожаловался Итая, — ты не знаешь, что с ним? — Знаю, — ответил Мафую и забросил мяч. Мафую забросил ещё пару раз, делая вид, что Итая не точит его пытливым взглядом. Ритм отскоков мяча от пола понемногу заводил и растормашивал мозги. Голова просыпалась медленно, как старый механизм. Мафую любил звуки баскетбола: когда массивный мяч отскакивает от щитка и как свистят подошвы кед. — Это что, секрет? — Итая почесал затылок. — Брось, — ответил Мафую. — Переживает из-за математики. — Из-за математики? — Да, — Мафую прикусил губу, — у него проблемы с арифметикой. Не знает, что две ножки стула лучше чем одна. Итая понимающе кивнул и забросил мяч в корзину. Мафую решил, что кивнул он скорее из вежливости, чтобы не переспрашивать во второй раз. Известное дело — Итая-кун вообще мало что понимал, к его же счастью, но всегда, когда надо, оказывался где-то рядом. Мафую его внутренне, может, и благодарил за это, но лично уже не выскажет никогда. Стоило бы, конечно, но сейчас голова забита совсем другими мыслями. — Баскетбол, пацаны! Баскетбо-о-ол! Уэки-кун влетел как пчела. Увидев соперников, воссиял. Помахал рукой. Мафую постарался выдавить в ответ улыбку. Хорошо, что ребята знакомы с ним достаточно долго, чтобы углядеть улыбку в едва приподнятых уголках губ. За Уэки плелся Уэнояма, сонный и сердитый. Судя по виду, его заставили. — Мы думали, тут никого не будет, — Уэнояма скрипнул зубами, едва его понурый взгляд коснулся Мафую. — А мы думали, что ты спишь. Уэнояма оглядел Мафую ни в страхе ни в смехе. Не знал, как реагировать, а точнее, как воспринять комментарий. Где-то глубоко внутри Мафую это почему-то позабавило. Мафую пожал руку Уэки, а в ответ на его вопросительный взгляд сказал, что они с Уэноямой уже виделись. От этого Уэнояма разгорелся еще сильнее. — Но мы же пришли вместе, — Уэки почесал голову. — Когда вы виделись? — Об этом Уэнояма-кун расскажет тебе после игры, — ответил Мафую и повернулся к парню: — правда, Уэнояма-кун? Уэнояма процедил что-то невнятное, выхватил в руки мяч и принялся набивать его об пол. Всем своим видом он показывал, что дальше участвовать в разговоре не хочет. Итая и Уэки переглянулись. — Он себя полдня так ведет, — шепнул Итая. — Вы поссорились? — Не настолько, чтоб не играть в баскетбол. — Отлично! — Уэки просиял. — Сыграем пара на пару? — Я с тобой, — крикнул Уэнояма с другого конца зала после провальной попытки кинуть трехочковый, — не хочу с новичками. — Тогда играем на одно кольцо. Игру начал Уэнояма, обпархнул Мафую, как мальчика. Он забросил первый двухочковый, хотя Итая ставил блок. Итая крикнул, что оттуда попадет и девчонка. Пока они спорили, Мафую поймал мяч из-под корзины. Уэнояма кинулся в его сторону как гепард. Мафую не давался. Уэнояма пытался выбить, потом перехватить, потом снова выбить, но безуспешно. Только когда на помощь ринулся Уэки, Мафую дал пас. Итая словил ловко, приблизился на самое выгодное расстояние. Подпрыгнул и — блок. Уэнояма светился от самодовольства. Мафую про себя выругался и ринулся к мячу. Уэнояма был первее. Мафую пытался выхватить. Свист кроссовок закладывал уши, Уэнояма рывками менял направление бега, но — выводил. Уэки потребовал пас, но его сокомандник будто и не слышал. Он отбежал с мячом почти до центрального круга, освободился от попытки захвата мяча и решил бросить. Мимо. Благой мат пронесся над залом. Итая поймал мяч в прыжке. Мяч не пробыл в его руках и пяти секунд. Уэнояма выхватил, едва ли не сбив с ног. Он снова побежал к центральному кругу. Его рывки были неуверенные и растерянные. Итая подметил это и порхал вокруг, выжидая удобный момент. Мафую наблюдал за Уэноямой из-за спины Уэки. Тот ревел, требовал паса и даже не замечал соперника за спиной. Уэнояма пасанул и изменился в лице. Разгадал стратегию. Мафую с улыбкой перехватил и начал вести. Он слышал топот позади, но было поздно. Мафую забил двухочковый. Счет сравнялся. Мячом снова завладел Итая. До того как Уэнояма добежал, он дал пас Мафую. Тот вывел до середины. С удивительной ловкостью не давшись ни Уэнояме, ни Уэки. Последнего было обвести легко: это был не его матч. Уже двигаясь к кольцу, Уэнояма загнал соперника в угол. У Мафую напряглись все мышцы. Он стоял на месте. Одна рука набивала мяч, вторая — вытянулась, закрывая его от Уэноямы. Тот протестовал. Говорил, что так нечестно, но на это посрать. Мафую не успеет дать пас, хотя Итая был готов. Забить тоже не вариант: щиток четко слева. — Чего вы там застыли?! — послышался голос Уэки. — Верно, — Мафую улыбнулся. Он сделал ложный рывок. Уэнояма что было сил прыгнул к мячу. Зал покачнулся и начал заваливаться на бок. Потом тупая боль в затылке. Под крики «Аут! Аут!» Мафую с удивлением обнаружил себя лежащим на полу, а не менее удивленного Уэнояму — сверху. — Что ты творишь? — прошептал Уэнояма, большим пальцем убирая прядь волос со лба Мафую. Он встал медленно, пошатываясь, и помог Мафую встать. Уэнояма прошептал это с заботой, такой нежной, что казалось, что в их жизни никогда не было никого третьего, и утро это было всего лишь дурным сном. Как будто оно совсем не имело значения. Мафую разозлился. Не имело значения. Ничего. Ни ссора, ни гроза, ни его боль, его вечное проклятие, — тоже не имело. — Выигрываю, — ответил Мафую шепотом. Он не соврал. После падения Уэки не единожды упрекнул единственного союзника. Тот не ставил блоки, не успевал добежать до мяча, а пару раз даже потерял его. Позволил Мафую отнять его прямо из-под носа. Уэнояма словно добровольно отдавал мяч. Уэки и Итая так и не поняли, что были скорее публикой, чем труппой, и оставшееся время до баскетбольного перерыва могли лишь наблюдать. Мафую забросил двухочковый, несмотря на блок. Поймал мяч из-под кольца, просвистел кроссовками по налаченному дереву, снова забил. Потом еще раз. И еще. Он порхал по полю и отдавал в броски все накопившиеся злость и обиду. Даже Уэнояма за ним не поспевал. В какой-то момент Мафую ринулся к противоположному кольцу. Скрип кроссовок остальных ребят эхом вторил его пробежке. В животе что-то разлилось — вязкое, как теплое какао, и такое сладкое-сладкое. Эту игру вел он. Уэки попытался выбить. Неудача. За ним — Уэнояма. Неудача. — Ты что, просто издеваешься? — крик Уэноямы за спиной был скорее отчаянным, чем злым. Мафую уже бежал к родному кольцу. Резко затормозил задолго до штрафной, а пока его соперники по инерции добежали аж до неё, сделал бросок. Аплодисменты. Первый и единственный трехочковый. Итая радостно прижал его к себе. Через его плечо Мафую бросил победоносный взгляд на Уэнояму. В его взгляде застыл единственный вопрос. Мафую на него так и не ответил. Проводив укатившийся в аут мяч взглядом, он под трезвон гробовой тишины вышел из зала. Второй консультацией он себя не утруждал. Выскользнул из школы, нарочно прошелся под окнами своего класса и с ребяческим разочарованием выдохнул, вместо удивленных взглядов найдя в матовых стеклах лишь отражение ветвей местных туй. Незадолго до выхода он написал управляющей бара, что сегодня будет пораньше. Заведение ходило ходуном от музыки. Басы растворяли гул молодежи — у какого-то колледжа была годовщина основания. Его представители, парочка важных всех таких из себя старшеклассников, вечером накануне обронили стопку зеленых, чтоб встретить в этом клубе закат. Молодежь, — почти все как один зеленые перваши, только выплюнутые из школы, — принесла с собой отстойный клубняк и бухло. К вечеру в тамбуре вместо коврика валялись чьи-то ветровки, и каждую минуту кто-то да зарывался в них найти свою. Мафую благодарил богов, что до конца смены оставалась пара часов, а у бара сидели только две старшекурсницы. Ещё бы. Цены у них в баре были чуть выше дозволенных совестью, поэтому все щенки сейчас с жестянками содовой (внутри была водка) разрывали сцену. Мафую сначала беспокоился за колонки и за то, что плешь в них вычтут из его зарплаты, но управляющая только подмигнула и пообещала, что эти две фуры с места сдвинет только тектоническая катастрофа. Две девочки за баром начали перешептываться. — Эй, мальчик, — голос одной был подвыпивший, — угости ещё сидром. Мафую послушался, налил и улыбнулся настолько фальшиво, насколько может различить пьяный человек. От ее волос пахло химическим оружием, поэтому Мафую решил для себя, что сегодня не подожжет ни одной стопки самбуки. Девушка благодарно улыбнулась, сделала глоток и вышла курить. — Ты ей понравился, — сказала ее подруга и подмигнула, — дашь инсту? — У меня есть па… — Мафую запнулся, — пара дел на сегодня, но завтра я… В кармане зажужжал телефон. Мафую схватил его, как спасательный круг. На экране загорелась иконка Уэноямы. Какое-то сообщение. Мафую отложил телефон, всунув его куда-то между бокалами. — Завтра я свободен, — добавил Мафую, когда перекурившая девушка вернулась к сидру. От нее пахло ментолом и вишней. Пачка сигарет неуклюже смялась в ее костлявых пальцах. Теплый свет от бра мягким золотым блеском отражался от сумочки. Снова накатила сонливость, да так резко, что Мафую чуть не выронил из рук формочки для льда. — Тебе хоть восемнадцать есть? — Нет, — ответил Мафую, и, умывшись ответным разочарованием в глазах, добавил: — Но у меня есть парень. Девушки прыснули. Сказали, что он милашка, кинули горстку медных на стол и уже забыли о его существовании: перед уходом курящая вспомнила о какой-то нелепости местного студенческого совета, и обе зашлись в чаячьем хохоте, двинувшись в сторону сцены. — Ненавижу студентов, — бросила подбежавшая управляющая, — налей-ка мне водки. — Мне нельзя. — Потому что я так тебе в первый день сказала?