Признание

Огромная куча разбросанных на его столе бумаг совершенно не радовала. Нужно было все просчитать и с экономической, и с юридической части, проделать огромное количество работы, но сил не хватало абсолютно. Хотелось лишь домой… нет, «домой» совершенно не хотелось. у Феликса не было дома, была лишь пустая холодная квартира с не особо удобной кроватью и бутылкой вина на кухонном столе. Да, нужно было пойти туда лишь потому, что хотелось спать, и, может быть, выпить. Кранкен даже не понял, когда начал пить. Когда все начало раздражать и нужно было найти быстрый способ успокоиться? Когда все стало валиться из рук и ничего не получаться? Или когда ему надоело с головой уходить в работу, чтобы заглушить мысли… Стоп, какие мысли? А, эти мысли. Голову вновь заполнили эти самые мысли, не дающие Ликсу покоя уже год. Мысли, которые он старался избегать, заменяя сначала работой, а затем и вином, но те, начавшиеся, будто обычная шутка, становились все навязчивее и навязчивее, сводя парня с ума. Вот и сейчас он попытался выкинуть их из головы, вновь уткнувшись в разбросанные по столу бумаги, но ничего не получалось: взгляд бегал от одного документа к другому, даже не пытаясь зацепиться за что-то, а в голове крутилось только одно. Джек. Уолтен. Он машинально посмотрел на соседний стол. Конечно, Джек ушел раньше, оставив Ликса разбираться со своей частью работы. Ушел в свое общежитие, где они жили раньше вместе, где было много людей, тепло и уютно. Феликс понятия не имел, зачем он оттуда съехал, но именно после переезда все и началось. Джек отговаривал его не переезжать, но Кранкен уперся в эту квартиру так, будто это решение было вопросом жизни и смерти. Через неделю в квартире стало пусто и холодно, а на душе липко и неприятно, но возвращаться обратно он побоялся. Он по-прежнему видел Джека каждый день, но чего-то вдруг стало не хватать. Сначала Феликс принял это за обычную тоску по былым временам, но, оставаясь по ночам один, он все больше понимал что это тоска именно по Уолтену. Да и не тоска это совсем… Нет-нет, об этом даже думать нельзя. Ликс ведь совершенно не хочет разрушить их многолетнюю дружбу парочкой каких-то довольно странных слов. Джек и так почему-то начал отстраняться от него в последнее время, и из-за этого мыслей становилось все больше. Нельзя признаваться в этом никому, даже самому себе, иначе можно сорваться и все потерять. А это означало навлечь на себя еще большие страдания. Нужно просто уйти в работу еще больше, а может быть и выпить чего-нибудь покрепче, вдруг поможет… Стоп. Это никогда не помогало. Феликс вдруг резко дернулся. И осознал весь масштаб трагедии. Он совершенно один, с огромной кучей долгов и дел, с, кажется, начинающимся алкоголизмом и огромной усталостью. Усталостью от жизни и всего, что происходит в ней. И абсолютно нигде в мире нет места, где бы он мог отдохнуть от этого всего и набраться сил. Единственным и самым главным источником энергии был Джек, да и тот отдалялся все больше и больше, оставляя Ликса наоборот совершенно без сил. Как он мог упустить момент, когда зациклился на одном единственном человеке и, словно попав в одну большую ловушку отрицания своих чувств, перестал жить полной жизнью, как это было раньше. Раньше — когда Уолтен таскал его по всяким вечеринкам, а он сопротивлялся, но не мог отказать, потому что не хотелось обламывать лучшему другу веселье. Джек после его согласия всегда так искренне улыбался, и Ликс будто жил только ради этой улыбки. Раньше — когда они оставались по ночам в комнате только вдвоем и вместе разрабатывали план, как будут управлять своей собственной пиццерией. Феликс был готов вечность смотреть, как Джеки водит карандашом по бумаге и что-то объясняет ему. Раньше — когда они были действительно лучшими друзьями, а не коллегами по работе, как сейчас. Нет, они формально и сейчас лучшие друзья, но Кранкен уже не помнил, когда видел ту самую улыбку и тот самый блеск в глазах. Тоска по ним лишь распаляла чувства, которые он пытался засунуть глубоко в душу и никогда больше не вспоминать, заставляя сгорать от стыда снова и снова. Осознание, что он больше не может прятаться от самого себя, вонзилось ножом прямо в сердце, и Феликс, отбросив бумаги, вцепился пальцами в короткие русые волосы. Почувствовав, как по щеке потекла первая слезинка, он хотел было закрыть лицо руками, но еле вспомнил про очки и так и остался сидеть: взьерошенный, заплаканный и такой жалкий. Он ведь даже не сможет ему признаться — все настолько плохо. Подняв на неудобный стул колени и обняв их, он всхлипнул. А потом еще раз, и еще, и еще. Слезы неконтролируемым потоком полились из глаз, и он зарыдал во весь голос, абсолютно не понимая, что ждет его дальше. Он просто сидел и плакал, думая о собственном бессилии перед делами, перед Джеком, перед собой и, самым главным образом — перед судьбой. А потом он услышал шаги. Парень сразу же притих, прислушиваясь. Никто, кроме него и Джека, не мог войти в это здание в такое позднее время, да и эти шаги он бы ни с чем не спутал. Он же уже ушел, зачем опять вернулся? Шаги стали быстрее и вдруг пропали, затихнув у самой двери. — Феликс? — послышался стук в дверь. Почему он постучался, а не открыл сразу? Кранкен не шевелился, зажав себе рот рукой, лишь бы случайно не выдать себя. Может, тогда Джек ничего не заметит и уйдет… — Феликс, я могу войти? — дверная ручка немного дернулась. Феликс тоже. На пол упал какой-то листок, и парень сейчас молился всем богам мира, чтобы Джек это не услышал. — Феликс, я знаю что ты там, что случилось? Молчание в ответ. Тихий вздох за дверью. — Ликс, ты можешь рассказать мне… «Ликс»… И Феликса прорвало. Из-под зажатой руки вырвался всхлип, а по мокрой дорожке на щеке потекла очередная слеза. Дверь распахнулась, и внутрь влетел Уолтен, сметая на пути несколько бумаг с захламленного стола и оказываясь совсем рядом. Парень вжался в стул еще больше и опустил голову, чтобы тот не увидел непрошеных слез. — Ликс, пожалуйста, ответь, что случилось? — Джек одной рукой вцепился ему в плечо, а второй, осторожно взяв за подбородок, поднял его голову. В глазах Уолтена блестело беспокойство. — Я…я н-не… могу… — смог лишь выдавить из себя Кранкен, отведя взгляд. Голос сильно дрожал, говорить из-за слез было трудно. Он даже не мог посмотреть на человека, из-за которого все это происходило, что уж говорить о словах и целых предложениях. Джек вытер с его щеки слезу большим пальцем и замер на несколько секунд, глядя сверху вниз, и затем опустился на пол и, встав на одно колено, продолжил: — Прошло уже больше года с твоего переезда, и все так сильно изменилось не в лучшую сторону… Ты последние несколько месяцев ходишь сам не свой, выполняешь гораздо меньше работы, чем раньше, делаешь самые глупые ошибки в отчетах, пить начал… да ты раньше и капли в рот бы не взял, что могло случиться такого? — он остановился, переводя дух и словно к чему-то готовясь, но вскоре снова заговорил, — а самое главное: что стало с нами? Ты так сильно отдалился от меня, — Джек опустил глаза, не заметив, как Феликс удивленно поднял на него взгляд, — будто мы никогда и не были лучшими друзьями. Ты все еще можешь рассказать мне обо всем, что тебя волнует, но, — голос Уолтена вдруг задрожал, — если хочешь, мы перестанем общаться и я полностью уйду из твоей жизни. А компанию как-нибудь поделим… Просто скажи, и я встану и уйду… — он вдруг всхлипнул и вытер глаза рукавом, опустив голову так, чтобы кудрявая челка скрывала их полностью. Феликс молча пялился на друга, внезапно разоткровенничавшегося при виде чужих слез, и обдумывал каждое слово. Неужели именно сам Ликс оттолкнул от себя Джека, а не Джек отдалился из-за неприязни к тому, в кого постепенно превращался Кранкен? Черт, черт-черт-черт, Феликс так сильно застрял в ненависти к себе и любви к Уолтену, что начал думать будто тот тоже его ненавидит. Оба чувства, переплетаясь в смертельный узел, ранили в два раза сильнее, и Кранкен просто ограничил общение с ним, думая, что станет легче, и не особо понимая, как сильно это ранило Джека. Легче не стало, да и скорее всего утраченного доверия уже было не вернуть, поэтому Феликс просто забыл об этом, чтобы еще и совесть не начала давить на и так тянущее сердце. Но сейчас перед ним сидел Джек, его, возможно, все еще лучший друг (и, к сожалению, возлюбленный), и Ликс не мог не вспомнить о своей ошибке. Он тихо сполз со стула и, оказавшись на полу, осторожно обнял его. Джек вздрогнул и медленно прижался ближе, положив ладони на спину. — Прости меня, пожалуйста, — зашептал Ликс в полной тишине, — я так сильно виноват перед тобой. — Просто скажи мне, что случилось, — прошептал в ответ Уолтен, — и мы вместе решим, что с этим делать. — Я почти перестал общаться с тобой, потому что думал, вдруг ты заметишь, что… — Кранкен запнулся, так и не сумев озвучить то, что сам принял всего лишь каких-то полчаса назад. — Что? — в голосе Джека промелькнуло любопытство. Но Феликс все еще молчал, и он добавил, — ну же, ты можешь доверять мне в любом случае, я приму все, что ты скажешь. И Ликс все же решился. — Ты мне нравишься, — закончил он. Джек замер, и лишь пальцы на спине Феликса, сжавшись, сомкнулись в кулаки. Мысленно Кранкен уже проклинал себя за то, что посмел такое сказать. Лучше бы и дальше прятал все далеко в душе, не шанса ни единой мысли о Джеке. Но вдруг тот уткнулся в плечо Ликсу, откуда спустя пару секунд послышался смех. — Какие же мы с тобой глупые, Ликси, — Уолтен поднял голову. Его глаза все еще блестели от недавних слез, но сейчас выражали лишь искренний восторг. Феликс который раз непонимающе уставился на него. — Надо было признаться раньше… — Подожди, так ты… — Кранкен боялся даже предположить, что чувства могут быть взаимными, но, похоже так оно и оказалось. Все мучения были напрасны, и сейчас он чувствовал себя полным дураком. — Влюблен в тебя с первого курса, но все боялся признаться. А ведь признаваться даже и не пришлось, — произнес Джек, оказавшись совсем близко. — Без тебя в общаге так скучно, переезжай обратно, — закончил он, и Феликс не понял, откуда в нем взялось столько смелости. — Может, ты ко мне переедешь, раз уж такое дело? — предложил он. — Думаю, эта идея звучит гораздо лучше, — пробормотал Уолтен, снимая с него очки. — Значит, договорились, — он не успел договорить, как Джек прервал его, оказавшись слишком близко. Они целовались, сидя на холодном полу, и Феликс думал о том, что бросит пить, начнет работать лучше, и все наладится. Ради Джека и их совместного дела он готов на все.