***
— ...а вот тут я пытался играть с другими колясочниками! Они играли в футбол. Ты бы видел, это выглядело так круто! Но моей маневренности не хватило и я решил, что наблюдать за ними лучше, чем участвовать. Я даже сделал несколько зарисовок! Хочешь... — на последнем слове он замолк. А он не слишком много разговаривает? Может, Ван Ибо и не хочет слышать подробности жизни таких инвалидов, как он? — Хочу, — отвечает Ван Ибо и Сяо Чжань тут же пытается развернуться так, чтобы видеть его лицо — по голосу ему показалось, что Ибо улыбнулся. — Тогда я тебе покажу! Когда вернёмся в комнату, хорошо? — Хорошо, — соглашается Ван Ибо и Сяо Чжань сияет ярче любого солнца. Сяо Чжань, провалившись в попытках развернуться назад, решил угадывать настроение его учителя по интонации. Правда, не забыл насупиться. Потому что Ибо явно избегал того, чтобы Сяо Чжань его увидел. Они остановились в тени большого дерева в саду. Старый дуб находился на холмике, прямо рядом с забором, поэтому оттуда открывался вид на весь город. И тени здесь было много, что Сяо Чжань очень ценил ввиду жаркого в этом году лета. Ван Ибо расположил его коляску так, чтобы он сидел лицом к городу, за что Сяо Чжань был ему очень благодарен, потому что, как оказалось, далеко не многие сестрички в этом здании понимали, что взгляд на солнечный город приятнее, чем на скучное здание. А сказать об этом как-то... при том, что они потом одаривают его таким взглядом, словно у него не может быть собственного права выбора. — Ибо, — тихо протянул Сяо Чжань, глядя на то, как Ван Ибо расстилает на земле рядом с ним взятый у одной сестрички плед, — А расскажи о себе. — Что хочешь услышать? — Расскажи про мотоциклы. И танцы. И скейты, — тут же перечислил всё, что он ненароком услышал от Ибо и тот посмотрел на него с нескрываемым, но явно приятным, удивлением. — Мне интересно. И ему правда было интересно. Когда Ван Ибо увлекался разговорами, он весь светился от счастья. Он вскакивал и пытался на земле показать Сяо Чжаню фигуры, которые сейчас разучивает. Он размахивал руками, описывая любимые модели мотоциклов. А от них он потом плавно перешёл к танцам. И резко замолк, когда заговорил о том, под какую песню он разучивает новый танец. Наверное, это очень личное. И Сяо Чжань снова мягко улыбнулся, когда Ван Ибо слегка покраснел кончиками ушей и потупил взор. — Надо было взять блокнот, — мечтательно выдохнул Сяо Чжань, глядя на раскинувшийся на длинные километры под ним город, хотя перед глазами всё ещё стоял любимый профиль, прикрытый отросшей чёлкой. — Хочешь, я принесу? — вдруг вызвался Ван Ибо, глядя на него так, словно большей чести для него не существует. И, видимо, удивлённая улыбка Сяо Чжаня была слишком заметная, потому что Ибо вдруг отвёл взгляд, начал что-то мямлить. А Сяо Чжань снова подумал, как отличается этот Ибо от того, который каждый день приходит учить его немецкому. — Мне просто нравится, как ты рисуешь, — произнёс Ван Ибо, а Сяо Чжань вдруг резко вдохнул воздух и внутри его, летнего, горячего, вдруг стало как-то слишком много. Или это всё — счастье? — Принеси, — кивнул Сяо Чжань, глядя на свои колени. Они казались в несколько раз более безопасной картиной, чем Ван Ибо, который резко поднялся с места. И, прежде, чем Сяо Чжань услышал удаляющиеся шаги, ему показалось, словно Ибо невесомо провёл пальцами по его загривку. Или это был ветер?***
— А почему он сегодня не придёт? — спросил Сяо Чжань резче, чем хотелось бы. — А ты думаешь, ты у него единственная забота? — спросила сестричка и, вздохнув, медленно провела пальчиками по его волосам. Сяо Чжань как-то вдруг почувствовал себя капризным ребёнком. Как будто ему вовсе не двадцать семь, а шестнадцать. Хотя его влюблённость больше всего напоминала подростковые гормоны. Да и выглядел он... настолько болезненно и “маленько”, как однажды сказала всё та же сестричка, что ему всегда давали не больше двадцати. Он никогда не думал, что он — единственная забота. Или что его любовь взаимна. Но от этого не становилось легче. Тянущая тоска в груди, сжимающее его чувство неразделённости. — Сяо Чжань, — тихо прошептала Сюань Лу, присела перед ним на корточки и взяла его руки в свои хрупкие ладони, — Чжань-Чжань, ты хороший. Самый лучший, ты же помнишь это, верно? Он кивнул. Кивнул, сам не чувствуя в себе эту уверенность. Глаза у Сюань Лу пронзительные и понимающие. Она — единственная, кто знает о его маленькой слабости и большой мечте. А Сяо Чжань никогда не пожалел, что, плача в её плечо, рассказал ей о Ван Ибо. Потому что ему бы было слишком больно в противном случае. — Я никогда не надеялся на взаимность. Но чем больше он находится рядом со мной, тем больше я хочу... ну просто хочу. Хочу, чтобы он был ближе. Хочу его поцеловать... — “хочу, чтобы он меня любил”. Сюань Лу не отвечает. А Сяо Чжаню это и не нужно.***
— Ван Ибо! — прокричал Сяо Чжань так громко, что его наверное услышали даже на самых высоких этажах здания. — Не брыкайся, — спокойно заявили ему и всё, что ему оставалось — беспомощно и возмущённо воззриться на Ван Ибо. Такой подлянки для собственного сердца он не ожидал. Когда Ван Ибо пришёл к нему, весь сверкающий, словно Ньютон, которому только что яблоко на голову упало, и сообщил, что собирается отвезти Сяо Чжаня на прогулку, последний просто обрадовался и ничего такого не заподозрил. И даже когда Ван Ибо стал раскладывать на вновь заимствованном пледе пластиковые тарелочки и контейнеры он как-то ничего такого не заметил. А потом Ван Ибо подошёл к нему. И его, полностью шокированного, подхватил подмышки, под колени и поднял с коляски. Сяо Чжань не мог точно сказать, его сердце так сильно бьётся от страха или от Ван Ибо. — Бо-ди, — тихо, испуганно выдохнул Сяо Чжань, когда его аккуратно опустили на клетчатый плед ногами к виду на город. Ван Ибо, ещё не успевший отползти на другую сторону, вдруг вздрогнул. А потом поднял на него взгляд и... Сяо Чжань не знал, это была реальность или просто его воспалённая фантазия, но... Ван Ибо улыбнулся. — Не бойся, Чжань-гэ, я тебя никогда не уроню, — произнёс он, пальцем ткнувшись Сяо Чжаню в кончик носа. Сяо Чжань в этот момент пожалел, что не сидит в своей коляске и не может спрятать лицо в коленях. Это было бы менее заметно, чем поднятые к пылающим щекам руки. — Смотри, Чжань-гэ, — Ван Ибо вдруг протянул ему вторую корзиночку, которую изначально отставил в сторону. — Вчера я должен был помочь другу в ветеринарной клинике, мы спасли этого котёнка, но он не мог оставаться там, а я помню, ты говорил, что любишь кошек, ну и я спросил, одна твоя помощница сказала, что со всеми поговорит и... — Ван Ибо вдруг замолк, поняв, что тараторит, — Вот, — и он просто сунул корзиночку в руки слегка ошалевшему Сяо Чжаню. Корзиночка была подозрительно тёплая и как-то странно шевелилась и Сяо Чжань первые несколько секунд напряжённо в неё всматривался, словно думал, что сейчас Ван Ибо её у него заберёт и скажет, что всё было просто шуткой. Но этого не происходило. Только Ван Ибо заёрзал рядом с ним также напряжённо. Только Сяо Чжань открыл её, как на него тут же вылезла маленькая, мохнатая мордочка. Сяо Чжань аж вздрогнул от неожиданности. А потом разулыбался так, что ещё чуть-чуть и щёки бы треснули. Котёнок! Это был котёнок! — Ван Ибо! — тут же воскликнул Сяо Чжань, отложил корзинку и, не раздумывая ни секунды дольше, потянулся за объятиями. Потому что, как иначе выразить свой восторг, он не знал. И только вечером, пальцем водя по маленькой головке мурлыкающего котёнка, он вспоминал и понимал, что Ван Ибо не просто придвинулся и обнял его в ответ. Ван Ибо смеялся и прижимал его так близко, словно ничего лучше для него не было в этом мире. И Сяо Чжань глупо улыбался котёнку в тщетных попытках защитить своё сердце от столь тёплой надежды.***
— Так что ты всё-таки чувствуешь ко мне, Ван-лаоши? — снова спросил Сяо Чжань. Сегодня они занимались очень долго и, пока Сяо Чжань выписывал из текста в учебнике новые слова, за окном уже успело стемнеть. Сяо Чжань не сразу заметил, как голова Ибо опустилась на стол, не сразу услышал тихое сопение. А когда услышал, моментально отложил все дела. — М-м-м... жалость? Отвращение? Или, может, дружбу? — тонкими пальцами Сяо Чжань провёл по коротким волосам, подцепил одну прядь, — Или... любовь? — и тут же совершенно по-детски хихикнул. Он чуть приподнялся на руках, приблизился к макушке Ван Ибо и невесомо, еле ощутимо, губами прижался к волосам. И тут же быстро опустился назад, спрятал горящее лицо в изгибе локтя. — ...люб... лю... Сяо Чжань резко поднялся, квадратными от удивления глазами уставился на Ван Ибо. Нет. Тот всё ещё спал. — Кого, Бо-ди..? Кого ты любишь? — тихо спросил он. Ожидаемо, никто ему не ответил. Только Ван Ибо пошатнулся и перевернулся лицом к нему. И Сяо Чжань не сдержался. Оставил на носу Ван Ибо такой же невесомый, но в этот раз горький поцелуй.***
Значит, Ван Ибо кого-то любит. Сяо Чжань посмотрел на свои худые, острые коленки в летних шортиках и вздохнул. Уже пора было с этим смириться и начать жить нормально. Кажется, в последнее время он только и делал, что вздыхал и тоскливо смотрел в спину уходящему учителю. Так не может продолжаться всю жизнь. Сяо Чжань выпрямился на кресле и посмотрел в окно. Сегодня над Трауном играло солнце. Лёгкий ветер поднимал на озере мелкие волны, а яхты и любители виндсерфинга, уже вышли на воду, хотя было всего девять утра. Твёрдое решение пойти выкатиться погулять было подтверждено болезненным ударом кулака по колесу. Если и снова учиться любить себя, то начинать надо с простых радостей. И он прекрасно сможет сам спуститься хотя бы в садик. Правда, это убеждение сопровождалось также недюжинным страхом, что он скувыркнётся откуда-нибудь и вконец себя угробит. И на этот страх Сяо Чжань уверенно замахал головой. И что, теперь не рисковать, раз боится? Он ничуть не хуже остальных людей! Тем более. У него отказали только ноги, а не мозг. Успеет что-то сообразить.***
Когда Сяо Чжань медленно выкатился из лифта на первом этаже и направился к большим стеклянным дверям на выход, ему даже дышать самому стало легче. Он ничего не имел против Сюань Лу и, уж тем более, Ван Ибо. И всё же, вот так катиться одному, чувствовать, что он может, было намного приятнее. И пусть мышцы на руках завтра не скажут ему спасибо. Сяо Чжань впервые действительно оценил, что перед зданием не было лестницы. Нормально вытолкнув себя на свежий воздух, его передёрнуло от мысли, что сейчас бы он искал перекладины для колясок, чтобы съехать вниз. И рисковал бы больше обычного, потому что "хрен его знает, как повернутся эти колёса". И вот он здесь. В большом саду Дома-интерната для престарелых и инвалидов города Траун. На лице играла улыбка ярче солнца, а сердце зашлось в таком бешеном ритме, что, - Сяо Чжань был уверен, - его было слышно за километр. Для многих, уже давно привыкших к инвалидному креслу, такое достижение бы показалось ужасно маленьким и не стоящим внимания. Но Сяо Чжань в этом не всю свою жизнь. И для него осознание, что он смог, было сродни великому удовольствию учёного, который наконец нашёл доказательство своему убеждению. И он покатил по дорожке, улыбаясь всем, кого ни встретит на пути. Будь то старик, наслаждавшийся солнцем на одной из живописных лавочек, или сестричка, спешащая на работу, его улыбку заслужили все. Все... А потом он завернул за угол, направляясь к его любимому старому дубу. Сначала он увидел огромный букет красных хризантем. Такое яркое пятно, перетягивающее на себя всё внимание, что Сяо Чжань даже не сразу заметил, кто кому их дарит. Потом он увидел Ван Ибо. Брови медленно поползли наверх, а радость от его первого шага сдувалась, словно его укололи иголкой боли и непонимания. И последнее — Сюань Лу. И всё встало на свои места. И жалость во взгляде его сестрички. И причины, по которым Ван Ибо всё ещё не прекратил занятия. И вообще всё-всё стало понятно. Кроме одного. Орешек, которая свернулась в калачик в его комнате на третьем этаже. Орешек, которую Ван Ибо подарил ему, а не Сюань Лу. Сяо Чжаню впервые действительно так больно. Сюань Лу просто его жалела. Поэтому ведь она не сказала, что Ван Ибо встречается с ней? Глупо думать, что они втайне над ним смеялись. Такое отношение не могла бы скрыть любая забота. Всё бы пропахло фальшью. А Ван Ибо на неё не смотрит. Он даже не протягивает ей цветы. Смотрит себе под ноги и, видимо слушает. И только Сяо Чжань хочет повернуть обратно, Ван Ибо поднимает глаза и тут же их взгляды встречаются. Как в какой-то дешёвой мелодраме. Ван Ибо что-то говорит Сюань Лу, та оборачивается, а Сяо Чжань с невиданной яростью пытается выкрутить одно колесо и повернуться как можно скорее. Ему не нужны объяснения. И так его любовь разбита вдребезги. И когда он слышит в непосредственной близости громкое “Сяо Чжань!”, он проклинает медлительность своей коляски. Вот если бы у него была электрическая... — Сяо Чжань, — вновь повторяет почему-то изрядно запыхавшийся Ван Ибо и рукой останавливает стул Сяо Чжаня, — Стой. — У меня и выбора нет, — сквозь зубы выдыхает Сяо Чжань. Чёрт бы побрал эту долбанную коляску! Почему он не может вернуть себе свои ноги! — Ты зол? — спрашивает Ван Ибо, обходит его коляску и присаживается перед ним на корточки, уложив слегка растрепавшиеся хризантемы себе на колени. — А должен? — Не знаю. — Вот и я тоже. И они замолкают. Сяо Чжань смотрит на Ван Ибо и понимает, что... наверное должен. Если бы он хотя бы знал... — Что ты чувствуешь ко мне, Ван Ибо? — спрашивает он тихо, хотя в душе уже прекрасно знает ответ, — Жалость? Отвращение? Или чувство долга перед моими родителями? Или безразличие? Остаёшься ты здесь потому, что здесь Сюань... — Перестань тараторить, Сяо Чжань! — Ван Ибо повышает голос и Сяо Чжань болезненно морщится. — Я люблю тебя, Ван Ибо! — выкрикивает он и ему абсолютно плевать, что кто-то из стариков на прогулке может их услышать, — Люблю, слышишь? Что теперь ты чувствуешь? — Любовь, — выдыхает Ван Ибо. Сяо Чжаню хочется плакать. Потому что он смотрит прямо в эти глаза и не верит, что они могут лгать. Точнее, он знает, что они не могут лгать. И от этого только сильнее сжимает сердце. — Как ты можешь меня любить? — тихо спрашивает он, — Такого... калеку? — Du bist perfekt, Xiao Zhan, — также тихо произносит Ван Ибо, перекладывает хризантемы Сяо Чжаню на бёдра, а сам ладонями ведёт по его острым коленкам, — Du bist komplett. И целует. Сначала одну коленку. Потом вторую. И Сяо Чжань, кажется, умирает.***
Сяо Чжань не обладал всё ещё той силой рук, которую имели рождённые колясочники, но и такой ему вполне хватило, чтобы категорично отказаться от помощи Ван Ибо и самому перебраться к нему на постель. Улечься ему на грудь и выдохнуть устало, но чрезвычайно довольно. — Какой была твоя жизнь до всего этого? — вдруг тихо спросил Ван Ибо, перебирая его отросшие волосы на затылке. Сяо Чжань сильно медлил с ответом. Личное. Очень личное. — Для меня она тогда была счастливой. Я занимался тем, что мне нравится. Я выступал на сцене и пел миллионам людей. — А почему тогда..? Ван Ибо не договорил. А Сяо Чжаню не захотелось отвечать. Всё так просто, Ван Ибо. Всё так просто и сложно одновременно. У всех же есть свои тараканы? Просто кем-то они управляют, а кто-то может их контролировать. Вот и Сяо Чжанем они раньше управляли. — Я сиганул с крыши? — безжалостно озвучил Сяо Чжань, приподнимаясь на локтях. Ван Ибо кивнул, — Потому что, как оказалось, счастье было выдуманным. Ты же знаешь, что самая первая помощь человеку в депрессии — его собственная себе же? Ему просто нужно начать любить себя. Тогда я любил себя. Но не любым, а именно идеальным певцом. Если бы я вдруг не смог петь или выступать, это была бы катастрофа для меня и моей самооценки. Нет, стой! И сиганул я вовсе не из-за этого. Я был тогда настолько поглощён своим внутренним миром, что не замечал ничего вокруг. Я словно постоянно спал. Знаешь, как люди бывает смотрят в одну точку, а потом переспрашивают? Вот у меня было то же самое, но похуже. Я был заинтересован только выдуманным собой. Я не обращал внимания даже на мечту родителей, на друзей, которые всё дальше отдалялись от меня. Ну а потом родители купили домик в красивом городке Австрии, поехали и разбились. На смерть. Домик перешёл ко мне. Ван Ибо смотрел на него и от такого взгляда вовсе не хотелось спрятаться. Впервые в жизни Сяо Чжань понимал, что смотрят на него не с жалостью. Не так, как смотрят на того, кто уже никогда не выберется из чёрной пучины. — Знаешь, как сильно я тогда себя винил? Я знал, что они хотят купить домик. Я знал, что их мечта — жить в Трауне. Но я не обращал на это никакого внимания! — Ван Ибо аккуратно провёл рукой выше, на макушку, надавил и прижал Сяо Чжаня к себе, но всё также молчал. И Сяо Чжань был ему за это очень благодарен, — Я их любил. Очень любил. Но жил в своём воображаемом мире... словно бы пропускал всё мимо ушей. А когда они разбились и об этом мне сообщил адвокат... я начал сходить с ума. Я, знаешь... понял, что все свои двадцать пять лет жизни профуфукал. И просто прыгнул. С такой виной за смерть родителей я думал, что жить не смогу. Я не уделял всему вокруг себя достаточного внимания. Был эгоистом при том, что любил не себя, а собственную выстроенную в голове фигуру. А когда проснулся от наркоза, разревелся прямо там же, в палате. Благо, что не сказал, что всё же хотел умереть. Ну вот. Меня перевезли в Австрию, так как квартиру в Китае я на эмоциях продал. Домик есть. А я тут. Учу немецкий. Почему-то кажется, что так я... как-то ближе к родителям. К тому же. Мне же здесь ещё жить. — Всё ещё винишь себя? — наконец подал голос Ван Ибо. Сяо Чжань слегка нахмурился. — Нет. Не виню, — пробормотал Сяо Чжань, — Винить себя не имеет смысла. Жаль только, что понял я это в тридцать лет. — Сяо Чжань, — неожиданно серьёзно произнёс Ван Ибо и Сяо Чжань снова поднял голову с его груди, — Я тебя любым люблю. — Даже с инвалидным креслом? — спросил Сяо Чжань как можно строже, хотя улыбка сама рвалась наружу. — Даже с инвалидным креслом, — усмехнулся Ван Ибо, подтянул Сяо Чжаня выше к себе и поцеловал. Сначала лишь невинно чмокнув в мягкие губы, обхватил их своими, прошёлся языком. Отстранился, улыбнулся и снова приблизился. Ван Ибо нежен. Ван Ибо напорист. Ван Ибо аккуратен. Ван Ибо нетерпелив. Ван Ибо как всегда просто Ван Ибо. Неоднозначный и слишком любимый. И Сяо Чжань не ошибётся, если скажет, что именно Ван Ибо учит его принимать и любить себя, жить настоящей жизнью, а не предаваться сплошным мечтаниям. Потому что Ван Ибо, китайский студент, уехавший в незнакомую страну, выучившийся на учителя чужого языка и открывший свою собственную студию танцев, когда-то был точно таким же. И позже, когда Сяо Чжань решил нарисовать их руки, они соединились без его собственного ведома, слишком правильно.