Королевство Сновидений.

Пролог. 1. Гость. В обветшалой квартире старого квартала города, в доме на углу, прямо над заколоченным музыкальным магазином, в тёплой комнате под крышей, пронизанной жёлтыми лучами солнца, с выцветшими обоями, безнадёжно пропахшей прелой доской, играет виниловая пластинка. Задевает бороздки игла, хрипит пыльный динамик, и кажется, что в этой забытой мелодии есть нечто знакомое и особенное, но давно утраченное, словно из прошлой жизни. Зелёный диван с валиком на изголовье скрипит пружинами, принимая форму тела, и оно расслабляется, становится непослушным, и закрываются сами глаза. Ещё несколько минут, замирает воздух, и тонкий, невесомый, прозрачный приходит сон. Всё, что было сегодня, вчера, неделю или даже месяцы назад замолкает вдруг и останавливается у невидимой черты, не смея сделать шаг. Вокруг белый туман, совсем ничего не видно, и придётся немного подождать, пока он рассеется. Но воздух свежеет, лёгкий ветерок доносит незнакомые запахи, игриво зовёт за собой. Ноги ступают на мягкую траву, мокрую от росы и опавшие листья. Невдалеке журчит ручей. Нет, не ручей, это река бежит по скатам, по большим гладким камням. Хрустнула ветка. Вспорхнула с земли и защебетала потревоженная птица. Скорее вниз, под склон, где храпит, переступая, игреневый конь с белым пятном на морде, запряженный в сбрую. И, не оглядываясь, мчаться галопом по дороге, поднимая пыль и жёлтые соломины с убранных полей, вперед, пока клевер и люцерна не сменятся горькой полынью, а путь не встретится с трактом, пролегающим на пятьсот лиг до границ южных земель и перевала. И дальше, сквозь вековой изумрудный лес, через рассвет и закат со вкусом наваждения на пересохших губах, пока не останутся позади последние дубы, не распахнётся перед глазами равнина и огромная луна, какая бывает только в этих краях, осветит острые шпили "Приюта странников". В место, где сходятся семь дорог, путники и торговцы находят свой ночлег, начинаются и заканчиваются самые удивительные истории. 2. Перемены. Что случается, когда отгремят все трубы побед, отольют памятники всем героям и барды воспоют все их подвиги, как и в этих землях, где традиции и уклад уходят в века, умирают и рождаются существа с выражениями лиц своих предков? Что бы ни происходило - оно, кажущееся живым и естественным, непременно возвращается к точке отсчёта, кружась в бесконечных циклах. И нетрудно поверить, что нельзя изменить привычный ход времени. А если и можно, то обязательно должно произойти нечто невероятное, огромное по своим масштабам и такое, чтобы никому не позволило оставаться безучастным. Вот только складно и точно раскачивается маятник, вращаются шестерёнки и стрелки занимают свои места. Но это – иллюзия. И это – секрет. Потому что лист, сорвавшийся с дерева и падающий вниз, вдруг изменил свою траекторию. Он не попал на поляну к остальным. Не упал в ручей, чтобы остаться на повороте или плыть дальше до самого водопада, а полетел к дороге и, подхваченный ветром, запутался в складках плаща гонца, который вот уже семь часов подряд без сна и отдыха мчался по дороге, едва успевая менять лошадей. И где-то там, на горной извилистой тропе, лист сорвался в пропасть и стал падать, раскачиваясь на воздушных волнах, по склону старых, поросших лесом гор в укромную лощину. Добрался до маленького озера в самой глубине, покружился над ним немного и, повинуясь законам притяжения, оказался внизу, прямо в руке юноши, неподвижно лежащего на берегу тёмных вод. 3. Лили. А к выходным усадьба совсем опустела. Будто сговорившись, все разъехались по делам и родственникам. И даже солнце, которое всю неделю выглядывало из-за облаков, куда-то скрылось. Тяжёлые тёмные тучи заволокли осеннее небо, и оно заплакало мелким холодным дождём. Стало совсем темно. Через четверть часа поднялся странный ветер с запада. Сначала принялся огромным зверем ходить вокруг дома, барабанить каплями. Потом стал бросаться на двери, греметь засовами, кидать в окна палую листву. И, наконец, в рёве стихии послышался глухой звон разбивающихся осколков – смешав остатки неба с землей, в гневе треска сухих веток, ураган забрался на крышу и начал неистово выть в дымовую трубу, цепляясь когтями за черепицу и силясь пробраться внутрь. Лили не спеша сделала последний глоток из невесомой фарфоровой чашечки с кофе, поставила её на блюдце и спрыгнула с подоконника. Камин в гостиной чихнул золой и, неловко уронив кочергу, поймал безнадежный взгляд девушки. Позвонили из клиники. Лили разговаривала около получаса, долго вычитывала что-то в толстой книге, забравшись за ней по лестнице на верхние полки, и перезванивала. Потом бесцельно слонялась по дому, будто разыскивая потерянную вещь в тумане нахлынувшей на неё беспамятности и рассеянности, чего раньше никогда не случалось. После обеда буря улеглась, и дождь остался один посреди ставших не по сезону голыми, испуганных деревьев. Лили чистила до позднего вечера камин, потом приняла ванну с розовым маслом и пошла спать. Девушка долго ворочалась на большой кровати, пока, закопавшись в перине и кружевных подушках, не устроилась и забылась сном, больше похожим на забытьё. – Бом! – сквозь незакрытые шторы луна рисовала на полу неподвижные силуэты рощи. Дождь перестал, ветер успокоился, рассеялись облака. На больших старинных часах стрелки показывали половину первого ночи. Лили сидела на кровати, прислушиваясь к бессоннице, тишине дома и неясному беспокойству. – Ли-ли, – где-то звонко упали капли. – Ли-ли, – девушка одним движением сдёрнула с себя одеяло и соскочила с кровати. – Ли-ли, – на звук капель она спустилась из спальни в гостиную, вытащила из стойки у камина кочергу и крепко сжала рукоять обеими руками в замах рубящего удара. – Ли-ли, – всё звонче и отчётливей. Приосанясь, она распахнула дверь и, босая, в длинной ночной рубашке, с "мечом" наперевес, оказалась в непроницаемо чёрном коридоре. Девушка сделала несколько шагов, поскользнулась на чём-то вязком и упала, подвернув ногу. Но ещё до того, вглядываясь в мрак коварной темноты, она уже знала, что попалась в уготованную ловушку. – Ли-ли, – звук растянулся, расплылся и утонул в собственном искаженном эхо. Свисало длинными тягучими каплями, сползало по стенам и стелилось по полу чёрное молоко – сладкое, густое и липкое. Стало трудно дышать, волосы вмиг отяжелели и потянули вниз. Больно сжали запястья и щиколотки стальные кольца. Зазвенели цепи, что-то потащило её и бросило о холодную каменную стену. Лили собрала все силы, рванула вверх и рухнула, ещё сильнее увязнув в тёмной массе. Она взглянула на свои крылья с грубо обрезанными до основания осевыми перьями и свалявшимся пухом. Торчащие из спины, как страшные ветки, они беспомощно бились о стены. Девушка снова попыталась встать, но безвольно упала и осталась лежать неподвижной. 4. Кристо. Кристофер машинально разглядывал обстановку отцовского кабинета. Массивный письменный стол со смешными узорными ножками, услужливо изогнутыми под тяжестью ответственности, такие же стулья, готовые в любой момент предоставить хозяину свои спинки и сидения. Буфет с тёмными угрюмыми стеклянными дверями, тяжёлый книжный шкаф. Отец ко всему подходил серьёзно, основательно – к работе, отношениям, выбору мебели. Кристо встал со стула, подошел к шкафу, легко провёл пальцами по корешкам книг. Самые маленькие форматы располагались на верхней полке, книги побольше – на средних. Он присел на корточки, чтобы рассмотреть фолианты на самой нижней полке. – Какие секреты ты хранишь? – он достал самый первый левый том в тёмном переплёте с изрядно истёртым бронзовым тиснением. – Основы пневматологии. Пневматологическая доктрина в Арканах Таро, – Кристо повторно, уже от удивления, вслух перечитал название. Он разложил книгу на полу и стал перелистывать толстые, пожелтевшие от времени страницы. Представить такое издание в библиотеке отца было невозможно. Кристо остановился на одной из страниц с эстампом. На эстампе был изображён юноша, сидящий на застеленной кровати. Опустив голову, он закрывал лицо руками. Над кроватью в воздухе парили девять мечей, образуя дугу. Острия мечей собирались над головой юноши. – Девятка мечей… – глаза побежали по строчкам, – символизирует результаты, которые вот-вот должны проявиться, однако время ещё не наступило. Девятка резонирует со знаком Стрельца и его управителями – Юпитером и Нептуном… Нептун привносит в карту своё негативное влияние: страх перед неизвестным, неуверенность, опасения, неспособность пережить соприкосновение с действительностью… Юпитер может способствовать радикальному изменению мировоззрения, смене повседневного окружения, разлуке… Дверь в кабинет отворилась. Кристо вздрогнул, будто очнувшись от сна, и захлопнул книгу. На пороге стоял отец и смотрел на него с едва заметной улыбкой. – Она не моя, – словно прочтя в глазах сына немой вопрос, начал он, – Досталась по «наследству» от бабушки по линии твоей матери. – Я буду поступать в университет. – Тихо, но очень уверенно отрезал Кристо и так и остался сидеть на полу. Повисла ожидаемая пауза, во время которой мужчины успели взглядами поделиться друг с другом всем самым важным, и потом не поверить себе. – Что же, нам многое нужно обсудить. К окончанию средней школы Кристофер знал об остеопетрозе, смертельной разновидности остеосклероза, болезни, ставшей почти проклятием их рода – практически всё. Недуг передавался от отца к сыну и мог проявиться в любом поколении и любой фазе взросления мальчика и юноши. Ограничение занятий любым спортом, регулярные обследования в клинике, повышенное внимание и опека родителей, походящий на тотальную слежку – контроль. Легче расслабиться, стать жалким и принести себя в жертву «злому року». Тем не менее Кристофер сумел отстоять право на собственные мысли, личное пространство, время и даже возможность ограниченно посещать общеобразовательную школу. Время шло, остались позади школьные годы, и Кристо поверил, что «проклятие» миновало его. Наступил момент, когда открылись двери, пройдя через которые, по его разумению, он мог стать кем-то и добиться чего-то. Так что ни рекомендации специалистов, ни тяжелый разговор с отцом, ни слёзы матери не смогли изменить его решения учиться в университете. Кристо сильно изменился с тех пор, как окончательно понял, что больше не сможет ходить. Зимой, на первом курсе, он познакомился с двумя прелестными студентками из параллельного потока, сбежал с ними с лекций на каток, и в первые тридцать секунд получил перелом мыщелка бедренной кости правой ноги. А когда начал таять снег, и врачи приняли решение снять поддерживающие конструкции с перелома, из кресла он больше уже не вставал. Первые два месяца юноша был деятелен и активен: попросил переоборудовать свою комнату под сидячий образ жизни, полностью сменив мебель и добавив целый набор удобной бытовой автоматики и электроники, неукоснительно соблюдал предписания врачей, с оптимизмом проходил все медицинские процедуры. Как-то заходили бывшие однокурсники, и Кристо шутил и смеялся, не делая вид, будто ничего не произошло, но принимая недуг как можно легче, полагая, что если нет приговора, то и отчаяние неуместно. Майкл – единственный человек среди всего окружения Кристофера, подпустивший его к себе на шаг ближе, чем все остальные. Больше звонил, рассказывая новости, и делился своими планами, которых в его голове было всегда с избытком. Но однажды ночью полная луна с жёлтым краем заглянула в окно и, залив комнату светом, разбудила юношу. Кристо хотел приподняться, чтобы заглянуть ей в глаза, но не смог пошевелиться. Он лежал в немом испуге, покрывшись холодным потом, пока сознание не покинуло его. Кристо пришел в себя в полдень следующего дня, читая тревогу в глазах родных, дежуривших у его постели, чувствуя резкий запах лекарств и незнакомых людей, начал осматриваться и натолкнулся на контейнер катетера на штативе у кровати. Он зажмурил глаза, как если бы увиденное показалось ему, и, снова открыв, только горько усмехнулся. Дни растянулись в бесконечность без мыслей и эмоций, замкнутый лабиринт серых коридоров внутри черепной коробки. Сначала появилась жалость, тонкой змейкой поднявшись по телу и крепко обвив горло. Она душила его, заставляла плакать по ночам, сетовать на несправедливость судьбы, жалкое существование и свою несостоятельность и ничтожность. Но среди стенаний всё чаще вспыхивал алыми языками гнев, выкрикивающий мерзкие глупости и бранные слова, до крови прикусывающий язык или щеку в беззвучной ненависти. Но и он ушёл. «Почему?» – простой вопрос растворил узкие стены невидимого тупика, в который Кристо умело загнал себя за последние два года. Это слово заставило его обернуться и ещё раз взглянуть на свою жизнь. Как перелистнул её, как книгу, улыбаясь и хмурясь, снова переживая знакомые иллюстрации. И, дойдя до самого конца, захлопнул том, уставившись на обложку. На самом верху чётко значился автор, под строкой – орнамент с завитками, а дальше – пусто. Ни единой буквы. Словно всё написанное было прологом, предисловием к чему-то, что ещё только должно случиться. Кристо принялся искать упущенный сюжет. Но в тексте он не нашёл ни высоких отвесных гор исканий, ни таинственных глубин открытий, ни яркой звезды первой любви. И могло показаться, что он родился и никогда не вставал с этой кровати. Приветливый, сдержанный, воспитанный, он часто улыбался даже незнакомым людям, потому что непременно хотел нравиться, старался выбирать слова, создавая образ идеального юноши с чистыми помыслами и высокими стремлениями. И теперь, прикованный к постели, частично владея лишь правой рукой, он решил всё исправить, – быть честным с собой. Полоска горизонта уже задрожала едва заметными сиреневыми бликами. Кристо устал, но сон никак не шёл. Юноша отключил монитор, убрал руку с манипулятора и уставился в потолок. – Мне нужен знак. Лишь один маленький знак. И в тот момент что-то коснулось его ладони. Он сомкнул пальцы и повернул голову. Это был лист, какие падают с деревьев осенью. Лист показался ему прекрасным: пёстрые краски и рисунок прожилок, сложная совершенная форма и глянцевая гладкая поверхность. Кристо услышал едва слышные всплески воды, привстал, осматриваясь по сторонам. Он сидел на берегу тёмного озера в спокойствии и одиночестве: ни коня, ни экипажа, ни следов борьбы. Юноша поднялся, бережно сжимая лист. Чёрный атлас плаща, бархат костюма, расшитые манжеты и воротник сорочки, узкие короткие сапожки на низком каблуке, как со старинных гравюр или рисунков. Кристо не был ранен и прекрасно себя чувствовал, вот только совсем ничего не помнил: кто он, откуда и как очутился на озере. Солнце пронизывало лучами лощину, заливая светом спелые травы и низкорослые кустарники, играло лучами в стволах ароматных секвой. Ветер развевал чёрный атласный плащ. Фигура Кристо с листом в руке уверенно отдалялась от озера к горному перевалу. 5. Хелен. – Хосе! Дрянь, если ты не покажешься, я сдеру с тебя шкуру живьём! – Хосе ещё сильнее прижал угловатые колени в ссадинах к зубам и завыл от страха. – Ничего не бойся, – Хелен возвращалась домой и вдруг на перекрёстке перестроилась и резко свернула направо, в сторону адреса семьи Альвес, месяц назад усыновившей мальчика. Встреча была назначена на завтра в 2 часа дня, но, руководствуясь внезапным интуитивным порывом, она остановилась на противоположной стороне дороги от дома, в тени раскидистого дерева. Ещё раз пролистала знакомое дело и закрыла тонкую папку. Она хорошо помнила свой предыдущий приезд. Светлое платье с большими голубыми цветами на Ане Альвес, белая рубашка на Хосе и приёмном отце мальчика, в доме неестественный порядок, как в музее. К приезду специалиста органа опеки готовятся, но в поведении родителей чувствовалась неприятная нервозность. Она вышла из машины, подошла к калитке одноэтажного каменного дома с длинной верандой и неухоженным двором, потянулась к шнурку колокольчика, и в этот момент по дорожке скользнула тень. Кто-то пытался спрятаться под обвалившимся навесом в саду. Хелен устремилась за тенью, одним движением перемахнув через низкую ограду и оказавшись в двух шагах от сжавшегося в комочек щуплого шестилетнего парнишки. – Я, я, я, я, разбил, я разбил, – мальчонка пытался что-то сказать, но от всхлипов перехватывало дыхание. – Всё хорошо, успокойся, – она присела возле него, провела ладонью по нечёсаным, испачканным в побелке волосам. И когда Хосе поднял голову и взглянул на девушку, то готов был поклясться, что на мгновение, в лучах заходящего солнца, он увидел на своей спасительнице настоящие рыцарские доспехи, какие рисуют только в книжках. Хелен излучала уверенность и спокойствие – туго заплетённая, чёрная как смоль коса, умные, проницательные глаза цвета спелого янтаря, крепкое тело с необычайной статью, в котором билось благородное и неустрашимое сердце львицы. Малыш размазал по лицу слёзы, шмыгнул носом и затих, пристально глядя ей в глаза. – Жди меня у калитки. – Хосе! – женский голос срывался в истеричном крике. С пластиковым планшетом для документов Хелен уверенно пошла по двору. Точная, немногословная, аккуратная, она предпочитала решать любой вопрос переговорами и дипломатией, но стоило трудностям преградить путь или беде коснуться кого-то рядом – сухой воздух Ольяна становился острым от запаха битвы. – Энрике, кто там?! – Хелен услышала, как упала и покатилась по плитке стеклянная бутылка. Из беседки в глубине сада, кряхтя и переваливаясь, нехотя вышел грузный мужчина с красным лицом. – Я не знаю, – он держал за горлышко пустую винную бутылку. – Какого дьявола тебе здесь нужно? – Хосе поедет со мной, – Хелен потянулась, чтобы достать бейдж на ленте из-под рубашки. Видимо, желая напугать непрошеную нахалку, мужчина сделал несколько быстрых шагов навстречу и замахнулся бутылкой. – Энрике, да что там происходит?! – Ана Альвес выбежала на звон разбившегося стекла. Хелен осталась на том же месте с бейджем в вытянутой руке. Энрике, согнувшись от короткого сильного удара в солнечное сплетение, выронил бутылку и таращился мутными «рыбьими» глазами на Хелен, глотая ртом воздух. – Хосе поедет со мной, вас вызовут уведомлением по почте. Не из благодарности, награды или тщеславия протянуть кому-то руку помощи – приятно, без лишних сантиментов, даже будучи связанной служебными предписаниями роли социального работника. Хелен припарковала автомобиль во внутреннем дворе, привычно поднялась по старой лестнице на самый верхний, четвёртый этаж и, открыв ключом дверь, оказалась в крохотной чистой квартирке. Переоделась, закрыла окно и включила кондиционер; в первый месяц осени духота на побережье спадала только к утру. После душа достала из холодильника кувшин с лимонадом и, налив в высокий стакан, поставила на столик возле кровати. Полная превратностей и интриг история леди Изабеллы подходила к концу, и сегодня судьба должна была привести прекрасную баронессу к возлюбленному на последних тридцати страницах. Хелен открыла роман, поправила подушку под головой и сразу же уснула, уронив книгу на лицо. Казалось, ей должно быть бесконечно тесно в этом скромном жилище, на службе, где на чаше весов уместились несовместимые справедливость и человеческие страдания, в размеренном существовании без семьи и родных, маленькой незаметной жизни, куда она не впускала никого. Если бы только это было правдой. Хелен разбудил звук горнов, разрывавших тишину. Она проснулась в саду, в беседке из диких вьющихся роз, под невесомым покрывалом опавших лепестков. Сегодня ночью едва живой гонец в плаще королевской почтовой службы привёз письмо, и пока часовые закрывали за ним ворота, в цитадель проникли ещё два всадника – волнение и тревога, неизменные спутники скорых ночных посланий. В мгновение ока они облетели всю крепость, ворвавшись в спальню девушки и лишив её сна. Капитан стражи встретил Хелен уже на каменной дорожке, ведущей к зданию Совета. – Утром. Лорд собирает Совет, как встанет солнце, – пляшущий огонёк его факела стал удаляться и таять во тьме. Хелен вернулась: сидела на кровати, смотрела в окно и, наконец, укрылась от своих мыслей с книгой и большой стеклянной лампой в саду, безмятежно задремав на пару утренних часов. Ей всегда снился один и тот же сон, который переносил её в другую, свою, чужую жизнь. Которую помнила и чувствовала целой, живой и подробной. Правда от первого до последнего слова в одеждах невозможной выдумки, пожелавшая носить имя тайны. Полы платья стелились по каменным плитам, играя с опавшими лепестками, тихий стук шагов отдавался эхом в просторных залах. Хелен – рыцарь Одинокого Стража, член Совета Цитадели, поднималась в большой круглый зал Главной башни. 6. Естественная практическая магия. В таких местечках, как Золотые Холмы, волшебство используют с оглядкой, по необходимости и в строго определённых целях – разве что вызвать дождь в засушливое лето или вернуть к жизни зачахшие всходы. Да и это удел немногих посвящённых. Но книги. Они проникли в самые дальние уголки и лежат там, в сундуках, на книжных полках, в поношенных дорожных сумках, завёрнутые в ткань или просто брошенные среди прочего хлама, и ждут своего часа. Не того, когда кто-то возьмёт их, погладит по переплету или бегло, веером перелистает страницы, и не того, когда в них будут читать названия, а потом искать картинки среди скучного текста. Этот час наступает, когда книга видит глаза, жадно бегущие по её строкам, и когда понимает, что полностью завладела вниманием этих глаз и проникла в разум. "Естественная практическая магия под редакцией Малеуса Корви" почувствовала это, когда тонкие пальцы осторожно вытащили её из плотного пыльного ряда верхней полки личной библиотеки старосты деревни, пока тот беззаботно спал, бережно прижимая к груди, выпрыгнули с ней из окна второго этажа на дерево, по ветвям неслышно спустились на землю и быстрее ветра понеслись на другой конец деревни. И там, на запертом чердаке, уже в свете свечей, эти же пальцы открыли её, позволив увлечённым глазам с удовольствием погрузиться в занимательный мир естественной практической магии. Странный и чужой деревенским ребятишкам, диковатый и угрюмый с роднёй, Кайас никак не мог найти себе место в простой и грубой, как ему казалось, среде. Животные и люди, пахнущие землёй и этими самыми животными, глупые шутки и забавы его сверстников, убогие деревянные игрушки, сделанные отцом, перешедшие старших братьев и сестёр – нескончаемая скука среди полей, под голубым небом. Но наступает волнительный момент, когда в холщовую сумку кладут потрёпанные учебники, бумагу, письменные принадлежности, и пыльная дорога открывает двери в новый, неизведанный мир – деревенскую школу. Где сначала учат складывать утят с гусятами, потом отнимать гусят от утят и, наконец, делить и умножать их друг на друга. И всё так занимательно, особенно если после занятий нужно бежать в сады, помогать взрослым собирать яблоки, а вечером, преломив краюху хлеба и забравшись на козлы рядом с отцом, возвращаться усталыми и довольными домой, где можно всем вместе, за большим столом, поделиться планами на завтра, а может быть и гораздо дальше. Ведь когда всё просто, предсказуемость – удел, а не цель. Совсем мальчишкой Кайаса как-то силой привезли на свадьбу старшей дочери старосты, познакомиться и поиграть со сверстниками – не всё же расти волчонком. На поляну за усадьбой принесли длинные скамьи, столы накрыли белыми скатертями, послали за музыкантами из городской таверны, зарыли в землю длинные шесты с яркими лентами. На праздник собрались не только все Золотые Холмы, но и родственники из соседних деревень. – Эй, Кай, ты чего насупленный? Воловью лепёшку съел? – уходить нужно было незаметно, а вот и идея. – Живот крутит. – Кай воловью лепёшку съел и в штаны наложил, – Кайас, притворно схватившись за живот, стал удаляться от весёлой ватаги забияк и смешался с толпой. Он быстро покинул шумную поляну и обогнул большой особняк, где с заднего входа из кухни то и дело выбегали раскрасневшиеся от жара печей поварята с яствами, пока другие уже с пустыми блюдами возвращались. В парадной и гостиной было почти пусто, несколько незнакомых взрослых обсуждали что-то, деловито покачивая головами и делая серьёзные лица. Кайас поднялся по большой каменной лестнице на второй этаж. На стенах длинного полутёмного коридора висели полотна, эмблемы, портреты в массивных золочёных рамках и огромный горный пейзаж. Из любопытства он стал заглядывать во все двери. Это спальная – подушки чуть не до самого потолка, опять спальная – приятно пахнет духами, спальная – розовые стены, розовое покрывало на кровати и большое зеркало, комната старосты – массивный стол-кабинет с множеством ящичков, застывшая восковая лужа на ковре и канделябр надёжно прилип к столешнице – рассылали приглашения до глубокой ночи, а в суете не до уборки. А это что за комната? Кайас распахнул дверь и несмело ступил за порог. Здесь был особенный запах с едва уловимыми нотками сосны и красного дерева, особенный свет, пробивающийся сквозь плотные шторы, особенная тишина, которая делала эту комнату невообразимо огромной и прекрасной. Совсем маленькие, тонкие, толстые, большие, тёмные, бронзовые, красные, с серебряным отливом, в коже – они стояли стройными рядами и, сложенные в стопки, торчали, как верхушки леса и спускались склонами. Они были прекрасны своими загадками и ответами. Мальчик зашёл в библиотеку, отдёрнул штору, залив комнату красно-оранжевым предзакатным солнечным светом, достал с полки большущую книгу, поднялся с ней на кафедру. Сначала положил её на стол, пододвинул стул, забрался на него и раскрыл книгу на пюпитре. – Ди-а-лек-ти-ка не-бе-с-ны-х с-фер. Т-ра-к-та-т о ... – Ты чего здесь делаешь? – Кай едва не упал со стула. Из глубины комнаты к нему приближался мужчина лет шестидесяти в дорогом тёмно-фиолетовом костюме, с длинными седыми волосами, забранными в "хвост" и аккуратной бородкой. Мальчишка был так очарован библиотекой, что не заметил неподвижно сидящего в глубоком кресле человека, скрытого полутенями. – А… – Кай стыдливо спрятал глаза, будто сделал что-то плохое. – Интересуешься астрономией? – мужчина внимательно изучал парнишку. – Брату они всё равно не нужны. Я собирал книги почти всё время, пока жил здесь. В Камертене у меня тоже есть библиотека, но не такая. Некоторые из этих книг проделали путь в полмира, чтобы попасть ко мне в руки, а некоторые… – он положил "Диалектику" на стол, отошёл и облокотился на перила кафедры, мечтательно разглядывая книжные полки, – ждали меня сотни лет. – Если ты тянешься к знаниям, лучше начать… – мужчина оживился, прошёл в дальний угол комнаты, привычным жестом зацепив рукой по дороге передвижную лестницу, пододвинул её к полкам и поднялся на две ступени. – Лучше начать… – стал водить пальцем в воздухе, словно вспоминая что-то, – с этого. – Наконец, он достал том в тёмно-красном переплёте и прочёл заголовок. – Как день сменяет ночь. – Неважно, сколько тебе лет и что ты читаешь по складам. Твой ум не станет спрашивать об этом. Он жадно ищет ответы на вопросы о мире. Стремится извлечь суть процессов, постигая смысл смены дня и ночи, движения ветра, луны и звезд, наступления сезонов, рождения, смерти и того, что лежит за гранью бытия. Кайас оцепенел, не помня себя, он наблюдал за волшебником, который в пару минут смог облечь в слова всё, о чём он размышлял, уединившись ото всех на пыльном чердаке. – С книгами обращаться уважительно и аккуратно. Выносить их из библиотеки нельзя. Приходи читать сюда. Я скажу брату. Как тебя зовут? – Кайас. 7. Крылья. – Как вообще люди находят друг друга? – Общность интересов. Точки соприкосновения, – на несколько мгновений розовые тонкие пальцы зависли над клавиатурой. – Может, связь. – А что это – связь? Природный магнетизм? Как он тогда передаётся? – Матиас, идёшь играть!? Давай на ворота! – перед окном, на мансардном этаже старенького ссутулившегося дома, покрашенного свежей бирюзовой краской с узором из жёлтых точек, остановились четверо подростков. Самый крепкий из них держал футбольный мяч. – Без меня, уроки надо делать. Не. – Матиас притворно протянул последние слова. Прислушался, подождал, когда шаги и гомон станут удаляться, вернулся к старенькому компьютеру в углу небольшой комнаты и "прилип" к монитору. – Думаю, это волны. Очень сложные волны, которые излучает всё живое. И распространяются они беспрепятственно даже сквозь планету. Но мне не хочется говорить о связи или чувствах, как о волнах. Это всё равно делает их какими-то плоскими. – Я сразу понял, что ты умная. И красивая. Запал на тебя. Мне было всё равно. Я очень хотел быть с тобой. Хоть и не видел никогда до этого. – Ты казался ужасно смешным. Смешным и открытым. Не в смысле доверчивым, а искренним. Это было необыкновенно. Это была связь. – Можно голосом? – Да, мои ужинают. Сейчас все внизу, в столовой. – Привет. – Привет. – У нас второй день нет дождя. И ветер почти стих. На берегу тепло. – А у меня ужасно сыро. И дождь не перестает. – Вчера огромная полная луна с жёлтым краем повисла над океаном, разлилось сияющее поле лунного света. Я представлял, как мы гуляем по нему, взявшись за руки. – Больше всего сейчас мне хотелось бы оказаться рядом с тобой. – Лу, я приеду, через полгода я смогу приехать сам, без сопровождения. Ты знаешь, я уже коплю деньги. Ты рассказала? – Ох, Мати… Это не так легко. Ты не знаешь моих родителей, обстановки. Я жду подходящего момента, мне нужно их подготовить. – Пообещай мне. Пообещай, если любишь. – Меньше всего мне нравится, когда ты пытаешься прижимать меня к стенке. – Прости. Иногда не просто быть сдержанным. – Обещаю… В эфире повисла тишина. Словно они обняли друг друга в сияющем поле лунного света, а не закрыли глаза, сидя в гарнитурах на противоположных выходах аудиоканала. – Мне опять приснился сон. Наверное, насмотрелся на луну. Снова приходил охотник. – Расскажи. – Я вышел из дома ночью, в свете звёзд и луны. Как и в прошлый раз, ко мне подошёл странный господин в костюме охотника, сказочного охотника. Он назвал меня по имени, передал свёрнутый вчетверо лист и сказал, что если мы хотим, чтобы у наших грёз появились крылья, то можем сделать это сами. Я развернул бумагу, стал читать, и, конечно, он растворился в этот момент. А когда прочёл до конца, то очнулся утром в своей кровати. – Ты помнишь, что было написано. – Конечно. Белый сон. Всё тот же. – Что общее во всех трёх снах про охотника? – Не знаю… Сам охотник, текст, звёзды, берег, океан, ощущения… – Берег? Тебе знакомо это место? – Нет. Это не наш район. И… не наш океан. – Ты бы узнал его по фото? – Да. А, вот, ещё одна странная штука. Лист, что он дал мне, остался. Остался у меня в руке, когда я проснулся. – Ты не сказал?! – Не сказал, потому что он вырван из блокнота на столе и написан карандашом, который валялся возле кровати. Моей рукой. Я сам это написал. Видимо, во сне. – У меня мурашки по спине. Ты понимаешь, что это значит? – Что до нас пытаются донести какую-то информацию. Только кто, какую и зачем? – Не пытаются донести, уже стучат во все двери и окна. Неужели ты не чувствуешь? – Я не знаю, можно ли довериться этому. – Ты представлял, что будет дальше? – Дальше? Нет. Ты думаешь, что может случиться что-то плохое? – Не думаю. Но может случиться что-то необратимое. – Нет, Лу… Мы же будем вспоминать об этом всё время, будем сожалеть… если не сделаем. – Мати, я согласна, у меня не было сомнений... но я хотела знать, чтобы мы готовы. – Теперь дурацкий вопрос… О чём мы говорим? – Да. Давай с самого начала. Мы видим сны. Необыкновенные сны. Мы познакомились на теме снов. Мы путешествуем во снах. Мы видим похожие сны. Мы и сами похожие. Как это часто бывает, разные и похожие. И во сне к тебе приходит некто и предлагает «крылья». – Крылья грёз, – поправил Мати. – Крылья грёз, – подтвердила Лу. – Как я только не читал "белый сон"! – он услышал звонкий заливистый смех на другом конце. – И ты тоже?! – Но мы не делали это вместе, – воскликнули оба почти одновременно. – Как начинать? Это сработает на расстоянии? Может быть, надо взяться за руки? Или встать в круг? – голос Матиаса выглядел взволнованным. – Давай успокоимся и начнём с того, что станем читать строчки по очереди. – На счёт три? – В белом снеге, в белом сне, – Ты войдёшь в другие двери. – Небывалые доселе, – Не открытые нигде. И в комнате Матиаса, где слышен прибой, и на другом конце земли, за девять часовых поясов, в просторной спальне Лу повисла звенящая тишина. Исчез даже фон в гарнитурах. И, боясь спугнуть её, ребята продолжали. – Позови меня с собою, – Прикоснись ко мне рукой, – В путь петлистый за мечтою, – Мы вдвоём пойдём с тобой. Сознание стало как никогда отчётливым и ясным. Предметы обстановки приобрели сверх чёткие контуры с полупрозрачными аурами. – Невозможно и неважно, – Что не в силах объяснить, – Как сплетаются дороги, – В полотно, за нитью нить. Раздался тягучий и длинный звук, похожий на свободно колеблющуюся струну, и объективная реальность начала сворачиваться лентой Мёбиуса. В нарастающей гравитационной петле заложило уши, засосало "под ложечкой". – И серебряной тропою, – Мы пройдём сквозь мир теней. Раздался лёгкий хлопок, и Лу ощутила ласковые волны у ног, тепло объятий, прикосновение губ и нежный вкус поцелуя с солёным шлейфом океанского бриза. Слёзы потекли по лицу, и она сильнее прижалась к Мати, всё ещё боясь посмотреть на него. А когда открыла глаза, то увидела сияющее поле лунного света и Матиаса, счастливого и растерянного, который, как на чудо, восхищённо смотрел на неё. – Вместе, – эмоции нахлынули, а вместе с ними какие-то неясные воспоминания, чужие и свои одновременно, необъяснимые, невозможные. – Вместе! – Мати, я сошла с ума. – Весь мир сошёл с ума! Лу недоумённо рассматривала ночной берег, поёживалась, будто от холода, и вопрошающе заглядывала юноше в глаза. Они снова слились в горячем поцелуе, долгожданном и желанном. На пригорке едва слышно зашелестела листва, раздвинулись ветви кустарника, и в свете луны показался силуэт, похожий на человека в длинном плаще с капюшоном, движениями выдающий охотника. Под пристальные взгляды ребят, всё ещё не выпускавших друг друга из объятий, он спустился на берег. – Охотник? – Меня зовут Тирэ. Вам придётся довериться мне. Нужно идти, я всё расскажу по дороге, – ребята мельком увидели его лицо, и хотя разговаривал он с приятным акцентом на понятном им языке — человеком не был. – Где мы? – В Королевстве Сновидений, владениях Тиамата.