***
Бойцу не повезло родится таким, какой он есть: сильный, красивый, уже готовый к бою и, к его несчастию, приготовленный для того, чтобы быстро проиграть, чтобы его раздавили, как комарика летом — легко и просто. Легко от того, насколько нипочём сломать его кости, звонко и беспощадно перемолов одним движением руки. Просто от того, насколько быстро Боец мог сдаться после сильной агонии. И он не понимал, почему его назвали "Бойцом", если на ринге он получал только удары, синяки и ушибы вместо аплодисментов, успеха и радости от победы. Особенно, это угнетало, когда его нашли полностью разбитым, окровавленным, с припухшими губой и глазом, такого жалкого, такого слабого. Он не был благодарен своему спасителю. За то, что спас от забытья в вечной темноте, где он мог запросто забыть весь позор, испытавший на себе во время боя; всё то смущение, весь стыд. Подумаешь, родился для того, чтобы побеждать кулаками, а в итоге втоптали в грязь. Сочно, со вкусом! И на фоне Шрама: опытного, твёрдого, как скала, со взглядом, будто он уже повидал всё на свете — Боец казался слабым. Не помогали бинты по всему телу, не проходящий финал, привкус крови во рту и его сломанные ноги и рука. — Ты Боец? Значит ты должен быть чёрт возьми сильным, дружище, — Острый любил издеваться над остальными — в этом он родился. Там, где ультранасилие, там и Острый. — Но посмотри на себя. Это печальное зрелище. И временами, Боец поддавшись эмоциям, просто делает то, что пытается он сам по натуре — бьётся головой об стенку. До мелкой вмятины в металлическом каркасе и до капель крови на собственном лице. После, голова покалывает, словно кто-то сверлит сразу тремя свёрлами и вгоняет самую большую и толстую гвоздь. А когда стоять уже невозможно, его удары(на сей раз кулаками) постепенно стихают, сам оседает на пол, неспособный унять дрожь в коленях, но особенно на онемевших руках. Пиздецки больно, но это единственное, что временно успокаивает. Ведь его создали, чтобы он сражался. Не важно за что, неважно за чью жизнь, а просто ощущать сильный адреналин в крови, входя во вкус потной драки. — Боец? Ты выглядишь слишком помятым, чтобы тебя назвали Бойцом, — агент всегда был прямолинеен по отношению к другим. Твёрдый, с характером, временами пылкий и целеустремлённый. Немного младше, чем Боец. — Раны не проходят, — со вздохом отвечал тот, покрепче стиснув единственную руку Джеймса, помогая тому встать. — Это плохо. Твои руки... С руками всё впорядке. Руки целы и с ними ничего не произошло. Пока они могут двигаться, всё нормально. Бойцу хотелось сказать именно это. Беспокоить агента себе дороже, он итак не в том состоянии, чтобы думать правильно. Поэтому просто покачал головой, отбрасывая жалость к себе подальше нахер. Получилось? Пока он помогал Джеймсу, вполне себе.***
— Это охиренно! Ты, типа, дерёшься, а я бегу. Да мы почти составили бы команду в олимпиаде! — Флеш всегда был смышлённым малым. Раздражающим, переводящим темы, будто хотел что-то скрыть. Но это не делало отношение к нему только хуже. Наоборот, заинтересовала. — Ага, эстафету по кругам идиотизма? — цинично улыбался Острый. — Хорош, ребят. Боец часто слышал их спор на любую тему: начиная от цветов, растущих в лесу, заканчивая самыми странными темами, о значениях которых он понятия не имеет. И не хочет знать, когда Острый ехидно двигает бровями, а Флеш гадко хихикает. Самое странное, что они его слушали. Просто кивали друг другу мол: "Это ещё не всё", — и расходились кто куда. От этого становилось легче, но не рукам.***
— Они ВЕЗДЕ! Ты не... ТЫ ПОНИМАЕШЬ?! ОНИ всюду!!! — Шизо был странным, всё время пытался держаться ко всем ближе. Всё время твердил, что тогда от него отстают. — Флеш, они говорят, что твоя причёска отвратительная. — Эй! Какого чёрта?! У нас у всех одинаковая причёска! —... — и так всегда после пятисекундного молчания. — ЧТО ЗНАЧИТ У ВСЕХ ОДИНАКОВАЯ? Они все одинаковые: по внешности, по телосложению, те же глаза, те же волосы, но... Но одновременно пиздец разные: каждый темперамент, каждое поведение. Среди них были сильные фигуры и слабые. И Боец с восхищением смотрел на Джеймса, уже творящего всякую магию со своей новой рукой; на Скоростного, быстрого и всегда улыбчивого, несмотря на все беды; на, чёрт его дери, Шрама — чёртового ангела-хранителя. Бойцу хотелось быть, как они. Сильным, решительным, храбрым. Но растущее раздражение внутри его тела — колючее, словно иголки сосны. Достаточно больно, чтобы заныть сквозь стиснутые зубы, но достаточно терпимо. Адреналин не позволял сковывать конечности, заставляя раз за разом мерить комнату шагами. Он обещал не причинять себе вред. Только вот всегда задумывался: реален ли этот вред? Когда последствия всегда приносили удовлетворенную тишину в голове. Он не знал, но держался ради братьев. —...веЗДЕ, БОЕЦ, БОЖЕ МОЙ, — и Боец был рядом, нежно придерживая за руку, пока Шизо раз за разом лепетал про бактерии, про насекомых, похожих на маленьких теней, на кучу всего, от чего Бойцу просто хотелось зажать уши и больше не слушать все бредни. Но терпел. А утром обнаруживал себя, сидящим за прежним местом, но заботливо укутанным в одеяло.***
Было сложно поверить, в то, чтобы Скоростной плакал. Скорее рыдал, зарываясь в плечо Бойцу, слишком крепко обнимая руками, аж до хлопка в позвонках. Было слишком непривычно, и больно смотреть на то, как брат заливается слезами. Но Боец, посылая шок и удивление подальше, обнимал в ответ, поглаживая каштановые волосы. Собственные слёзы наворачивались только тогда, когда он, не выдержав, делает удар, тут же ломая костяшки в кровь. И дышит трудно, стараясь взять себя в руки.***
— Чёрт, Боец, я не знаю, что со мной происходит... Это нормально? — Шрам был тем, кто всегда давал надежды. Большие надежды на светлое будущее, такое долгожданное и прекрасное. И, несмотря на весь свой авторитет лидера и старейшего из них, казался совсем обычным парнем со своими проблемами. Боец был рад вслушиваться в каждую из них, время от времени соглашаясь или возражая или сочувственно похлопывая в ответ. Этого было достаточно, чтобы не сойти с ума самому.***
— Пора менять бинты-ы-ы! — Эль был слишком заботливым для того, кто попал в жертву быку. Малость жизнерадостным и, как подобает испанцу, чересчур эмоциональным. Господи Боже, Боец знал. Тот опечален тем, что он не выдержал. Теперь на руке красовались новые бинты, очень аккуратно, без лишнего причинения боли, сложенные на правом кисте. — Спасибо, Эль. И прости, — Бойцу никогда не было страшно благодарить и просить прощения. Ведь там на ринге нет того, кто бы сделал это по доброте душевной.***
— Я чуть не убил себя, снова. Так что приношу свои извинения, — Джеймс всегда извиняется первым делом перед Бойцом. Боец лишь улыбается на прямоту агента, качает головой в неверии и закрывает лицо рукой. Но всё равно стоит на месте и раскрывает руки для объятия, поддавшись вперёд. Холодный металл обжигал, но в груди всё равно было тепло. — Будь аккуратнее, дурак.***
— Бля, Боо-о-е-ццц, сспрячь! — укурившийся Острый всегда был занозой в заднице у Шрама. Особенным дерьмом в виде взрослого ребёнка. Этот ребёнок всегда надеялся на Бойца. Того, кто точно укроет, позаботится и на утро принесёт таблетки от головной боли. А пока слушал всякие бредни, истории из якобы давнего случая, сплетни о всяких знаменитостях, даже не зная кто они и кем вообще являются. Но всё равно смеялись вместе.***
— Он говорит, что у него проблемы со сном, — Шрам нахмурился, перепроверяя остановившиеся настенные часы. — Пустынный, это так? Тот кивнул, закусив губу. Бойцу нравился сидеть с ним — тихий, из-за неспособности говорить; улыбчивый, интересный. Рядом с ним он мог чувствовать запах жары — что-то несильно подгоревшее, песок и горячий камень. Совсем не то, что у них в базе, где временами сыро и уныло. И когда Пустынный засыпал, Боец сидел рядом, считая трещины на потолке, чуть ли не засыпая сам.***
Иногда Бойцу становилось грустно от того, что был бесполезным: не таким сильным, умным, быстрым. Чтобы поднимать за раз несколько килограммов больше, чтобы создавать механические запчасти и прочую лабуду, чтобы уметь виртуозно ловко лечить раны. Он не мог. Он был... просто бойцом, без стимула устраивать бои за что-то ценное. Тем, кто по-идее должен быть сильным, а не слабым. Просто хилым, слоняющимся вокруг очередным Бобом. И он не понимал, почему остальные продолжают к нему обращаться, почему улыбаются в лицо, кормят вкусно, обнимают сильно-сильно. Он не поймёт, но останется тем, на кого могут рассчитывать все.